ответь, милая: сердце может
разбиться, если оно уже не бьется?
«труп невесты»
Покрытые тонким ледяным налетом разрубленные щепки тихо шипели, закинутые в разогретое нутро камина. Сухие дрова уже давно закончились, и Чонвон заготовил еще — для этого ему пришлось спуститься на первый этаж дома стервятников, отыскать в кладовке ржавый топор и выйти на задний двор в зимнее, морозное утро, хотя Джей и сказал ему, чтобы Чонвон никуда не ходил. Но сухие дрова заканчивались, в огромном, но пустом доме все еще оставалось жутко холодно, а Рей не могла согреться под несколькими одеялами, так что у Чонвона не осталось выбора. Единственное достоинство этого дома — он долго разогревался, наполнялся теплом, но так же долго и остывал. Чонвон скинул с себя свитер и теперь сидел у угасающего камина в одних потертых джинсах и безразмерной футболке. Даже во сне Рей болезненно морщилась. Из-под нескольких слоев одеял выглядывала ее детская, крохотная голова. Девушка лежала практически неподвижно, будто труп, только меж ее бровей то и дело пролегала глубокая морщинка или же обескровленные губы бесшумно шевелились. Несколько часов назад, когда Чонвон обтирал девушку влажными полотенцами, вымоченными в ледяной воде, он вдруг понял, что лихорадка, в которой Рей мучилась уже вторые сутки, постепенно начала отступать. Тогда она наконец-то уснула глубоким, застывшим сном, хотя до этого тихо стонала от боли и дергалась, будто в припадке. Когда Джей навестил ее несколько часов назад, он тихо шепнул Чонвону: — Она умирает. Простая констатация неизменного, как целая Вселенная, факта: небо голубое, история циклична, а для Рей пора готовить гроб. Чонвон поймал себя на мысли, что нужно перебрать одежду в одном из шкафов в поисках женских тряпок — может, что-нибудь и отыщется, не первая же Рей все-таки девушка в Рубиновой пустоши. Он и сам подивился тому, с какой ясностью, с какой отрешенностью он думал об этой скорой смерти: он не ждал ее, но и не старался избежать неминуемого, и ему показалось это таким естественным, таким очевидным, что от собственного безразличия ему сделалось дурно. Огненные всполохи ложились на бледное лицо Чонвона. Мокрые от подтаявших снега и льда дрова сначала покрывались пеной, а затем обугливались; пламя ненадолго исчезало, а затем разгоралось с новой силой. У камина было тепло, если не жарко, и Чонвон, будто завороженный, наблюдал за веселой пляской огня. Он услышал шорох с той стороны, где лежала Рей, и, обернувшись, увидел, что ресницы девушки затрепетали, на лбу появились морщины — еще толком не пришедшая в себя Рей уже испытывала сильную боль, которую ничем нельзя было унять. Чонвон поднялся со стула и в два шага пересек крохотную комнату; он вытянул руку и прикоснулся к белому, покрытому холодным потом лбу. Рей болезненно застонала, перевернулась на бок и тут же выблевала сгусток темной, застоявшейся крови. Чонвон отскочил на мгновение, но тут же вернулся, схватил медный таз, в котором вымачивал тряпки, и поставил на пол, но Рей лишь сотрясалась в противных рвотных спазмах; каждый раз ее прошибало, будто молнией, и казалось, что ее вот-вот вырвет, но лишь вязкая слюна вперемешку с кровью стекала по ее белоснежной щеке. Костлявые пальцы девушки вцепились в руку Чонвона. Взгляд Рей с трудом сфокусировался на чужом лице. Рей шумно дышала, и дыхание ее было наполнено запахом свернувшейся крови. По ее лицу, по губам, по щекам размазались кровяные сгустки, и Чонвон свободной рукой выжал мокрую тряпку и принялся стирать следы. — Пить… — слабо прошептала девушка. Чонвон мог бы дать ей столько крови, сколько бы она пожелала, но Джей строго-настрого запретил ему; в любом случае организм Рей не сможет принять эту кровь, вообще любую кровь, кроме как своего господина. Но господин, которого, как выяснилось к этому утру, осудили и сослали в Рубиновую пустошь, до сих пор не появился во владениях Сонхуна, и Джей нервно дожидался появления вампира у брата — он как никто другой знал, что исполнение приговора могли отложить даже на несколько лет, если уж не на десятилетия, и все же он надеялся, что неизвестного вампира как можно скорее отправят в тюрьму. Если ему удастся заполучить хотя бы немного крови… Бледный, покрытый белым налетом язык Рей прошелся по сухим обескровленным губам. Чонвон вдруг понял, что он так и не ответил на отчаянную просьбу девушки: — Тебе нельзя питаться кровью — только хуже станет. — Хуже, чем сейчас? От сильной боли она, видимо, не заметила и не почувствовала, что края ее рта надорвались, как натянутые струны, и в лопнувшей коже скопился желтоватый гной. Чонвон окунул тряпку в потемневшую от крови воду, выжал и приложил к окровавленным губам. Он чувствовал витающий в комнате запах разложения, сладковатый и в то же время выворачивающий наизнанку; кислота обжигала горло. Рей послушно лежала на боку, прикрыв от усталости и непроходящей боли глаза, и могло показаться, что она уснула безмятежным сном, но Чонвон слышал, с каким трудом барахтался воздух в ее разлагающемся горле, в ее разлагающихся легких, с каким трудом Рей дышала, заставляя работать тело. Теперь же, если она уснет, она просто задохнется, и ей была известна эта простая истина. Чонвон сбросил окровавленные тряпки в медный таз, поднялся на ноги и уже собирался выйти, чтобы сменить воду, но тут же он почувствовал, как беспокойно сжались тонкие, худые пальцы Рей на подоле его футболки. Обернувшись, он увидел темные, мутные глаза испуганной Рей. Странная жалость вперемешку с нежностью поселилась в груди Чонвона: он хотел защитить эту незнакомую девушку, спасти ее от несправедливости и строгого, ни с чем не сравнимого наказания, которое она не смогла бы вынести, даже если бы она была не куклой, а просто стервятницей. Может, Чонвон и привык к мысли о ее смерти, но он все еще не мог свыкнуться с мыслью о том, что Рей не заслужила подобной участи. Когда он подумал об этом, вместе с нежностью в его груди распустился цветок зла — это была ярость: ярость на вампира, который сотворил с Рей страшные вещи, ярость на Сонхуна, который бросил девушку на растерзание оголодавшим вампирам, на весь этот неправильный, несправедливый и никчемный мир… — Мне нужно сменить воду, — сказал Чонвон, почувствовав, что ему необходимо оправдаться перед Рей за свой уход. Девушка опустила взгляд на таз в его руках. — Но я могу сделать это и позже, — подумал он и, оставив таз, опустился на колени возле кровати. — Когда вернется Джей, например, — «чтобы ты не оставалась одна», хотел было добавить Чонвон, но не смел этого сделать. Он как никто другой знал, что в такие страшные минуты, как эти, люди боялись собственных желаний, ведь любая неисполненная просьба умирающего — это всегда тяжелый долг для тех, кто останется жить. — Спасибо, — прошептала она в ответ. Она нахмурилась. — Мой ребенок… Прошлой ночью Джей выстругал крохотный, размером с обувную коробку, гроб. Но Чонвон не мог сказать об этом Рей. Он не решился и на слова утешения, зная, что эти слова ничего не стоят. Вместо этого он просто молчал, разглядывая Рей. Какая же тяжелая, невыносимая судьба — и несомненно женская. Кто решил, что именно они должны нести это неподъемное бремя? На пальцах Рей болезненно треснула кожа, покрытая корочкой коросты, ее чрево опустело, ребенок был едва не вырван из ее утробы, — а мужчина, который сотворил с ней подобное зверство, лишь несколько лет проживет припеваючи в Рубиновой пустоши и затем вернется в мир, будто ничего не случилось. Он даже не вспомнит о Рей и ни разу не навестит ее могилу… Рей прочитала в его опущенных ресницах ответ на свой так и не заданный вопрос. — А где тот мужчина, который спас меня? — спросила она полушепотом. — Он… Джей у своего брата, у господина Сонхуна. Ждет… — Чонвон неуверенно пожал плечами. На самом деле он все знал, абсолютно все, но не мог понять, что Рей следовало услышать, а что — нет. Вместо того чтобы полноценно ответить на ее вопрос, Чонвон тихо спросил: — Почему Сонхун выгнал тебя? Может, она жила в вампирском мире дольше, чем Чонвон вообще жил на этом свете, и знала то, что Чонвону даже не потрудились объяснить; и уж тем более теперь, после неминуемой встречи с Сонхуном, она могла понять, почему с ней поступили подобным образом, почему бросили в клетку с голодными львами. А может, вампир, изменивший ее, не дал ей никаких ответов, только приказал ждать его, ждать его долго днями и ночами, пока он не приходил к ней и не приглашал вкусить его крови. Таких, как Рей, у него могло быть хоть сотня девушек, и всех он любил одинаково — раз в месяц, час в день. Жаль, что они не испили его досуха. — Сонхун? — спросила девушка. — Я с ним даже не увиделась. Чонвон на мгновение опешил: — Разве он не должен был тебя встретить? — О-о-о, — бессмысленно протянула она. — О! Меня никто не встречал… Должен был, но когда меня привели в зал, этот вампир отказался от встречи. И меня выставили вон. Чонвон невольно подумал: «неужели все настолько плохо?». Сонхун терпеть не мог стервятников, но он никогда, ни разу не выставлял Чонвона, а уж к куклам чистокровных вампиров он должен был относиться ровно как и к самим чистокровным, так почему же Рей просто… просто бросили? Он ее даже не встретил. И ему, видимо, было совершенно плевать, что сделают с девушкой в тюрьме, полной оголодавших мужчин. Но Рей должна была сотворить немыслимое, чтобы заслужить подобное отношение к себе, и это должно было быть не простое покушение на жизнь ее господина, а, быть может, что-то весомее… Ребенок? Рей столкнулась бы с предвзятым отношением к себе со стороны Сонхуна даже если бы просто покусилась на жизнь чистокровного вампира, но Сонхун не стал бы ее выгонять… но если он знал о беременности… Что-то явно было не так, и Чонвон это отчетливо ощущал. Но другого выбора, кроме как спросить напрямую, у него не было, и Чонвон, смущенно кашлянув в кулак, задал волнующий его вопрос: — Скажи, а… за что тебя всё-таки отправили… сюда? Длинные ресницы Рей мелко подрагивали. — За попытку убийства. — Да, ты говорила… — И малыша. Она так нежно произнесла «малыш», что Чонвон тут же пожалел, что вообще начал этот разговор, но это было именно то, что он желал услышать. Вернее, нет, конечно, не желал, как и не желал того, чтобы сидеть на холодном полу возле кровати умирающей девушки, которую совсем недавно выскоблили, и пытаться хоть как-то выцепить из ее скудных рассказов всю правду о тяжелом вампирском мире. Неужели Чонвону когда-то казалось, что к нему судьба была крайне неблагосклонна? Какой же наивный идиот… Рей нехотя продолжила, перебивая мысли Чонвона: — Они бы не простили ребенка. Поэтому я здесь. Для нее это была какая-то своя истина, которая, к сожалению, не была знакома Чонвону. — И что же не так?.. Рей недоуменно посмотрела на него, будто искренне не понимала, почему Чонвон спрашивал ее о таком. — Ты ведь стервятник, да? — она дождалась его слабого кивка, прежде чем продолжила. — Совсем недавно в пустоши? — Как сказать… Полгода точно прошло. — И тебе все ещё никто не рассказал о детях, рожденных от кукол? — Я ведь стервятник, — мягко напомнил Чонвон. — Все находящиеся в Рубиновой пустоши вампиры негласно решили, что вряд ли за пять лет мне хоть как-то пригодится эта информация. Рей долго не отвечала ему, от удивления раскрыв гниющий рот. Затем она будто что-то решила в своей голове, кивнула неясно чему и продолжила: — Что ж, это… да, понимаю, не та информация, о которой стоит переживать, к тому же ты парень, и… Ты назвал того мужчину Джеем, да? Даже Джей, видимо, был сильно шокирован тем, что ему пришлось увидеть. Если уж испугался тот, кто называет себя главой Рубиновой пустоши, то и этот вампир не мог не испугаться. — Испугаться чего? — Ребенка, — спокойно ответила Рей голосом матери, объясняющей своему несмышленному малышу, почему небо голубое. Ее голос звучал уверенно, будто несколько минут назад девушка не стонала от боли. — И силу внутри него. Или, вернее, испугаться той силы, которая могла бы в нем оказаться, если бы он родился. Но эти старейшины, — Рей поперхнулась негромким смехом, — о боже, если бы ты их видел, ха-ха-ха! Я не встречала еще таких трусливых вампиров, честное слово! Я даже гадала, за сколько минут они вынесут мне приговор. Они так быстро хотели отделаться от меня! Бросить в тюрьму, в разгар зимы. Ты бы видел их лица! Я как вспоминаю, мне аж весело становится! Ха-ха-ха, меня сейчас разорвет от смеха! В уголках ее покрасневших глаз набухли слезы; несмотря на то, что она смеялась, прикрывая покрытый язвами рот рукой, она не выглядела веселой и жизнерадостной; глаза оставались грустными, выражение лица, за исключением рта — оцепеневшим, как у трупов; странное, пугающее сочетание, от которого Чонвон едва не отпрянул в сторону. — Они такие тупые, — выдохнула она и окончательно опустилась затылком на подушку, прекратив смеяться. — Я так подумала… Можно понять, чего именно они опасаются, но лезть в постель к таким же вампирам?.. Хотя ладно, может, кроме как запретить вампирам трахаться, у них нет других рычагов давления, ха-ха. — Она крупно вздрогнула. — Я никогда не пойму эту их… «теорию чистой крови», — она сморщилась, как если бы съела что-то кислое, а затем уставилась на Чонвона. — Ты знал, что они доносят друг на друга, если хоть кто-то из них делает… ну, скажем… что-то запрещенное? Чонвон отрицательно покачал головой. Резкая смена настроения у Рей сильно пугала его, а уж ее ухудшающийся с каждой пройденной минутой внешний вид нисколько не сочетался с весельем в ее словах, и из-за этого Чонвон сильнее хмурился, ничего толком не понимая. Казалось, что Рей не разлагалась при жизни, а просто сбрасывала кожу. Ее вопрос сбил его с толку. Откуда ему было знать про запреты для вампиров? С другой стороны, а откуда Рей было знать, что Чонвон, едва став стервятником, появился в Рубиновой пустоши и ни с кем из вампиров не контактировал так долго, как с Джеем — чистокровным вампиром, отрицающим собственную сущность? — Когда я только узнала про вампиров, мне показалось, что они должны быть мудрыми и какими-то… коварными? Они долго живут, поэтому хорошо должны понимать этот мир. Когда ты только узнаешь про их существование, ты наделяешь тайным смыслом все, что они делают. Но они сами… ничем не лучше людей, — Рей внимательно взглянула на Чонвона. — Они тоже ошибаются. Тоже идут на поводу у своих чувств. Тоже хотят жить или, может, умереть… Самое удивительное — они тоже боятся. Боятся, что придет кто-то сильнее них. Мы, люди, боимся инопланетян, тайное правительство, вирусов… А они боятся, что однажды кто-то из чистокровных вампиров родит монстра. Невольно Чонвон подумал о Джее. Но почему ему на ум пришел именно этот вампир, Чонвон не мог бы сказать с точностью. Джей редко использовал свой божественный дар, еще реже он говорил о собственных способностях. Он относился к этому, как к проклятию, и наверняка искал способ, чтобы избавиться от подобного недуга. Чонвон осторожно спросил: — Ты имеешь в виду, что ребенка могут неправильно воспитать? — Отчасти, — согласилась она мягким кивком головы. — Воспитание тоже играет огромную роль, но эту заботу берут на себя старейшины — ну, те самые, которые приговорили меня. — Она методично выдергивала нити из покрывала, скручивала их в тонкий жгут и скидывала на пол. — Все дело в их крови. Биологию помнишь? Я помню некоторые задачи на генетику: что ребенок возьмет от слепого отца и глухой матери? Просто подумай об этом, как о подобного рода задачке: что чистокровный ребенок-вампир возьмет от своих чистокровных родителей, если отец может воспламенять предметы, а мать, к примеру, призывать цунами? Если он сможет делать и то, и другое, этот ребенок никогда не почувствует себя свободным — за ним всегда будут приглядывать. А еще существует вероятность, что такой ребенок просто не родится, потому что старейшины, — Рей резко подскочила на кровати, в глотке заклокотала истерика, — ты представляешь, они буквально могут запретить вампирам заниматься любовью! Два чистокровных вампира, глубоко влюбленные друг в друга, приходят к ним за разрешением на секс, а они просто… просто могут отказать! Она громко рассмеялась, пока не начала кашлять кровью, и Чонвон вовремя подставил медный таз — Рей скрутилась в рвотном спазме, подтянулась к краю кровати и шумно выблевала сгусток темной крови. Но даже после этого она не перестала хихикать, сотрясаясь, как при конвульсиях. Чонвон было подумал, что она совсем сошла с ума под конец жизни, но вдруг он осознал кое-что удивительное для самого себя — Рей была ребенком. Она выглядела как подросток; и не могла толком справиться с нахлынувшими на нее эмоциями, которые, безусловно, в подростковом возрасте казались доведенным до самого пика. Истерика сменилась слезами. Улыбаясь, но плача, Рей кое-как продолжила свой рассказ: — Но дети, как понимаешь, рождаются не только у чистокровных вампиров. Это даже… хорошо? Классно, что они могут разбавлять свою кровь; плохо, что это зачастую плод насилия. В порядке вещей, если от союза человека и вампира рождается полукровка: они не так сильны, как их чистокровный родитель, и живут не так уж и много, как могло бы показаться; за ними даже не приходится следить; живут себе спокойно, пьют кровь, плодятся, никого они не смогут обратить… Другое дело ребенок, рожденный от союза чистокровного вампира и его куклы. Это все равно, что удвоить себя, свою кровь, а значит и свою силу. — Рей задумчиво обвела взглядом комнату. — Ладно бы сила такого вампира заключалась в, не знаю… в быстром росте каждого растения, к которому он прикасается. Но если эта сила способная убивать, и ей не потребуется физическое прикосновение? Если, к примеру, такой вампир мог вырывать сердца у людей в радиусе десяти метров, то ребенок сможет повторить подобное в радиусе уже метров двадцати. Теперь понимаешь? — Слабо, — честно признался Чонвон, и Рей безразлично взмахнула бледной рукой. — Брось, тебе эта информация не понадобится. У стервятника и человека родится человек, а от стервятника и полукровки на свет появится полукровка, но очень, очень слабая. А дальше тебе и думать не надо. Такие дела. Я сначала думала, может, из-за того, что чистокровные вампиры смешивались сотни и тысячи раз, они стали родственниками? Будто в людской истории не было периодов сплошного кровосмешения в королевских семьях, — фыркнула Рей. — Они могли бы бояться мутаций, частых выкидышей, уродств… А они боятся именно то, что и делает их чистокровными. В свою очередь, и каннибализма они боятся не из-за наложенного на него морального табу, а потому что умножая умножу и силу твою… Так мне объяснил Николас. Казалось, имя этого незнакомца вырвалось из Рей случайно. Чонвон встрепенулся: — Николас? Рей тяжело проглотила вязкий комок слюней. — Мой вампир. После всего, что ей пришлось пережить, она все еще любила его, предельно ясно понял Чонвон. Глупое женское сердце, умеющее прощать и в то же время способное на месть… Несмотря на то, что Рей плакала, она выглядела как разъяренный красной тряпкой бык — ей бы дать чуть силы, и она бы снова попыталась убить этого Николаса. — Ненавижу его, — выплюнула она. — Хочу убить. Хочу разорвать на куски и закопать! Просто… хочу, чтобы он помнил меня! Чтобы помнил, что я отдала ему все, все, что он хотел! Он соблазнил меня, использовал, разрушил мои тело и душу, а потом сделал вид, будто в этом виновата только лишь я сама… Он никогда не говорил, что наша связь считается запретной! На суде он наплел, что я его взбудоражила, что он ни о чем не мог думать, слишком красивая, видите ли… Якобы только и думал, как любит, как хочет, чтобы я была с ним, но не может представить, как я состарюсь и умру, а я ведь даже еще не начала стареть! Он так много мне врал… он только и делал, что врал мне… Мой ребенок… где же мой ребеночек?.. Под несколькими одеялами она сжалась в позу эмбриона и спрятала мокрое от слез лицо в сгибе локтя. Ее плечи безудержно тряслись, а кожа заглушила громкие рыдания. Бедная девочка… Чонвон поднял руку и накрыл ладонью маленькую макушку. Он молчал; это был один из тех коротких моментов, когда любое случайно оброненное слово окончательно разрушило бы остатки хрупкого самообладания. Еще бы слово — и Рей уже никогда бы не смогла бы взять себя в руки. Чонвон понимал это как никто другой, но странно, он даже не мог вспомнить, по кому бы он горевал с такой же силой, как несостоявшаяся мать горевала по ребенку, которого она, пусть и недолго, но все-таки носила в себе и которого даже перед собственной смертью не смогла бы увидеть. Это все равно что лить слезы по призраку. Она долго приходила в себя, а Чонвон гладил ее потускневшие, ломкие и жесткие волосы. Сначала она перестала плакать — в конце концов в ней просто не осталось слез, — зато начала икать, перевернулась на спину и смахнула ладонью влагу под носом. Чонвон хотел бы спросить, как этот Николас обратил на нее внимание, что она сделала для того, чтобы он одарил ее бессмертием, но не мог задать ни один из вспыхнувших в его голове вопросов — это было просто неправильно, и незачем было бередить в груди Рей все еще не затянувшуюся дыру. Вместо этого Чонвон молча сидел возле ее кровати. Одеяло то приподнималось, то снова опускалось — Рей бессознательно гладила себя по тощему животу и разглядывала деревянный потолок. Чонвон подбросил в камин немного дров; он почувствовал, как ближе к ночи температура за окном опустилась сильно ниже нуля. В комнате стало темно. Джей не говорил, когда он вернется, но Чонвон поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет его прибытия — с горькой ли вестью или же нет. Рей он позволил справиться с глухой болью самостоятельно. Он видел, наблюдал за тем, как она постепенно привыкала к нескольким мыслям: во-первых, ее ребенок мертв; во-вторых, она скоро умрет; в-третьих, мужчина, доведший ее до такого состояния, никогда не получит должного наказания. Это были мысли, с которыми невозможно было справиться, не опустив себя же на самое дно боли и отчаяния, страха и смирения. Сидя в кресле недалеко от камина, Чонвон сперва услышал, как выровнялось дыхание Рей, а лишь затем увидел, что девушка заснула; веки ее распухли и покраснели, но кожа на лице разгладилась, и Рей еще сильнее стала выглядеть как ребенок после громкой истерики. Чонвон посчитал, что это отличный момент, чтобы сменить воду в медном тазу; когда же он вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь так, чтобы она не скрипнула и не разбудила Рей, Чонвон едва не вскрикнул, столкнувшись в темноте с Джеем. Отпрянув в сторону, едва не расплескав на них обоих воду и кровь, Чонвон болезненно ударился спиной о деревянную перекладину. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Джей, подскочив к нему и взявшись за локоть. — Прости меня… Позволь мне. В коридорной мгле Чонвон не мог разглядеть ни его лица, ни его силуэта; казалось, к его руке прикоснулся фантом, а не Джей. Вампир тем временем забрал у Чонвона таз и растворился в воздухе, но не прошло и минуты, как под ногами поднимающегося на второй этаж Джея скрипнули ледяные доски. И правда, даже в коридоре температура разительно отличалась от температуры в комнате, и Чонвон, к собственному недовольству, почувствовал, как к коже на его животе прилипла мокрая и теперь уже холодная ткань футболки. — Как Рей? — тихо спросил Джей. — Очень надеюсь, что она не проснулась. Ей нужно отдохнуть. — Чонвон задумался, следует ли ему рассказать Джею о том, что ему поведала Рей? Это не было секретной информацией, просто никто прежде не потрудился ему об этом рассказать, и все же это была частичка той жизни, в которую для Чонвона дорога была заказана. Спустя почти минуту тишины Чонвон неуверенно сказал: — Мы говорили с ней о кр… — Да, я знаю, — поспешно перебил его Джей. Брови Чонвона удивленно взметнулись. — Ты нас подслушивал? — Не совсем… но, видимо, это именно так и называется. Я просто пришел в самый неудобный момент и не хотел… — Джей ненадолго замолчал. — Наверное мне все же стоило зайти, а не пытаться сейчас оправдаться, верно? Странно, как же странно, но его совершенно глупая и неуместная попытка оправдаться вызвала у Чонвона искреннюю улыбку. Уже давно он не мог почувствовать спокойствия, и последние несколько дней он ощущал лишь сильную усталость, а вместе с ней и привычную тревогу, но как только появился Джей, Чонвон понял, что все негативные эмоции, скопившиеся в нем за последнюю неделю, куда-то исчезли без следа. Это было совершенно новое для него знание, и оно ошеломило его так же сильно, как и то, о чем совсем недавно рассказала Рей. — Так что… — Чонвон запнулся. — Так что насчет того вампира, Николаса? Если Джей и услышал заминку в его голосе, он не придал этому никакого значения. — Его вот-вот приведут в пустошь. Сонхун думает, что у него отлично получается давить на мое психологическое состояние, поэтому около часа напоминал мне про Рей, чтобы я в конце концов ушел из его резиденции. Но Сону и Ники остались там, поэтому я подумал, что и мне следует встретиться с этим вампиром; я ведь не смогу вечность его избегать. И я так решил… почему бы тебе не пойти со мной? От неожиданности Чонвон ненадолго задержал дыхание. Пойти… к Сонхуну? К тому самому, которого они оба знали? Немыслимо… — Ты предлагаешь мне пойти в дом к вампиру, — медленно сказал Чонвон, — который терпеть меня не может и убил бы при первой возможности, если бы не твое покровительство? — Возможно он просто очень плохо заводит друзей, — пробормотал Джей. Он, видимо, прижимал к губам пальцы, потому что звук получился несколько приглушенным. — Просто чем чаще он будет видеть нас с тобой, тем быстрее привыкнет к тебе. К Ники он ведь привык. В конце концов, он должен понять, что не все стервятники такие, как… — Джей тяжело выдохнул. — Я ведь вижу, что ты другой: я очень много подслушал. И подсмотрел, — он в нерешительности и будто бы нехотя, через силу добавил: — Джено бы так не поступил. Чонвон почувствовал, как затрепетало его сердце — вторая крайне пугающая странность за сегодняшний короткий день. Но слова Джея сотворили с ним нечто такое, чему он не мог бы дать никакого определения. Ему было приятно. Приятно, что Джей старается увидеть в нем только самое лучше, но очень и очень жаль, что Джей будто бы сравнивал его с Джено всякий раз, когда ему удавалось провести параллель; он, видимо, до сих пор не мог отпустить этого стервятника, и тут Чонвон понял для себя третью странность, ошеломившую его даже сильнее, чем предыдущие, — он вдруг осознал, что любое упоминание Джено его крайне раздражало. Не услышав его ответа, Джей продолжил: — Я могу позвать Марка, он посидит с Рей. Не думаю, что встреча затянется, так что… Возможно Сонхун будет зол, но… О нет, Сонхун был не просто зол — он был в бешенстве. Едва сжавшаяся фигура Чонвона мелькнула за спиной вошедшего в гостиную комнату Джея, Сонхун, казалось, захотел разнести по кирпичику собственный же дом; Чонвон тут же пожалел о том, что вообще согласился прийти — уж лучше бы он вместо Марка остался в стервятничьем доме, — но уже нельзя было повернуть назад. Сонхун шумно поперхнулся воздухом, прежде чем спросил: — А этот почему здесь? — Он мой помощник, Сонхун, — спокойно ответил Джей. Он и Чонвон ближе всех стояли к выходу из гостиной комнаты — огромного прямоугольника с высоким потолком и мраморным полом. Невольно Чонвон обвел взглядом все четыре стены и заметил небольшой балкон второго этажа; где-то в темноте терялась винтовая лестница. Удивительно, как такое здание вообще могло находиться в вампирской тюрьме — роскошное и просторное, с панорамными окнами, выходящими на центральную площадь Рубиновой пустоши, с огромной коллекцией книг в застеклённых шкафах, с рубиновыми украшениями даже на люстрах, которыми никто не пользовался. Это мог быть домик в горах какого-либо миллиардера, но точно не вампирского преступника. Неудивительно, что Сонхун пожелал встретить Николаса именно в стенах собственного дома — видимо, таким образом он желал показать, кто в пустоши истинный хозяин. — Зачем ты пришел? — нетерпеливо спросил Сонхун, обращаясь к младшему брату. Но Джей не успел ответить — в разговор встрял Сону, сидящий в одном из мягких кресел; за его спиной беззвучной тенью стоял Ники: — Ну что, Чонвон, спросил у малютки Рей, как прикончить вампира? Сонхун недовольно взглянул на Сону, но тот сидел в кресле, ни на кого не обращая внимания; он спокойно помешивал в стакане вино — или, по крайней мере, Чонвон надеялся, что это было вино. Чонвон поджал губы в тонкую полоску. — Даже не думал. — Джей, — вновь попытался Сонхун, пока Сону не успел встрять в разговор и задать очередной неуместный вопрос. — Тебе лучше пойти домой. — Почему это? — удивился Джей. — Если у вас здесь собрание чистокровных, я тоже должен быть здесь, разве нет? — Тебя это не касается. — Не касается?! — от негодования Джей всплеснул руками. — В доме стервятников лежит умирающая девушка, и если бы мы ее не нашли и не провели операцию, она бы не дожила даже до сегодняшнего дня, и все из-за вампира, который… — Джей поперхнулся воздухом, — который… Я просто хочу посмотреть в глаза этому чудовищу. — Все верно, братец! — звонко рассмеялся Сону, прижимая к губам холодный ободок хрустального бокала. — Давай, оскорби этого вампиреныша. Редко можно увидеть тебя таким разъяренным. — И ты ничего не сделал, Сонхун, — продолжил Джей, стараясь не обращать внимание на хихикающего Сону. — Ты не защитил ее. Ты даже с ней не встретился. Просто выставил за порог: лютой зимой, в тюрьме, полной голодных полукровок, но, что действительно страшно, и полной голодных мужчин. Я думал, в тебе есть хоть капля сострадания! Но ты… — Джей опустил голову. — Я разочарован. Сонхун порывался что-то ответить ему, но входная дверь резко раскрылась, и на пороге застыла величественная фигура незнакомого вампира. Чонвон и Джей в одно мгновение обернулись, холодный взгляд Сонхуна тут же устремился к выходу. Незнакомый вампир легкими похлопываниями смахнул пушистый снег с теплой шубы и лишь потом обвел насмешливым взглядом просторное помещение; он будто бы и не заметил, что своим появлением прервал намечающуюся ссору — или сделал вид, будто не нарушил гнетущую атмосферу. — Недурно, недурно, — сказал он, проходя вглубь комнаты. На ковре остались мокрые следы от его обуви. Никто не потрудился включить свет, и все действо проходило в темноте; только заглядывающий в окна бледный свет ущербной луны хоть сколько-нибудь подсвечивал лица собравшихся. Чонвон напряг зрение, чтобы рассмотреть мужчину. Он выглядел едва ли старше Сонхуна: такой же молодой, такой же красивый, хотя его красота удивительным образом граничила с уродством; у него были пухлые губы, растянутые в насмешливой улыбке, прямой нос и маленькие, как у крысы, глаза. Что-то в его внешности сильно отталкивало от себя, но Чонвон не мог понять, что же именно. Впрочем, это было совершенно не важно. — У вас вечеринка? — спросил мужчина, обращаясь к замершему Сонхуну. — Как хорошо, что я вовремя подоспел! Сону, налей-ка мне вина! Он сбросил с себя теплую шубу и кинул ее на спинку дивана. Когда он обернулся, чтобы удобнее сесть в кресло, его внимательный, сосредоточенный взгляд метнулся к Джею, затем, секундой позже, — к стоящему за его спиной Чонвону. На губах засверкала нахальная улыбка. — Кажется, мы не знакомы? — спросил вампир. — Сонхун, представишь нас? Будто только сейчас придя в себя, Сонхун отобрал у Сону начатую бутылку вина. Чонвон отчетливо услышал, как мужчина попытался придать своему голосу нотку безразличия: — Познакомься, это наш брат — Джей, — будто он не хотел, чтобы появившийся на несколько лет в пустоши вампир заинтересовался Джеем. — Брат? — удивился незнакомец. Его взгляд метался от одного красивого лица к другому. — А кто из них? — Ты уже отличить чистокровного не можешь от какого-то стервятника?! — свободной рукой Сонхун схватился за собственную голову. Вампир рассмеялся и подошел ближе, протягивая холодную, бледную руку с массивным кольцом на указательном пальце. Джей невольно опустил взгляд, но так и не пожал руку в ответ. Даже в темноте Чонвон увидел, с каким отвращением Джей разглядывал вампира напротив — а тот, на секунду обомлев от неловкости ситуации, звонко рассмеялся ему в лицо: — Боже, ну ты чего, — он похлопал Джея по плечу. — В первый раз же видимся, чего такой хмурый? Я тебе уже как-то насолил? А что насчет тебя? — едва он обратился к Чонвону, Джей шагнул в сторону, да так, что отныне Чонвон полностью находился за его широкой спиной. Вампир шокировано уставился на Джея, не прекращая улыбаться. — Подумать только… Сону, это у вас семейное? — Николас, — строго предупредил его Сонхун. — Делать тебе больше нечего, как общаться со стервятником? — Кстати о стервятниках, — вампир обернулся. — Очень приятно видеть тебя здесь, Ники. Но Ники ничего не ответил — как, впрочем, и все остальные. — Да уж, напряженная ситуация, — выдохнул Николас, присаживаясь в кресло. — Что у вас здесь есть интересного? В первый раз в тюрьме, сами понимаете. А связь ловит? А электричество есть? Я душу продам за M Countdown. Ну чего вы как неродные, только Сону, вот, предложил выпить, вы посмотрите… Сонхуну даже не потребовался бокал — он сразу же прижался губами к тонкому горлышку бутылки и сделал несколько больших глотков: ему понадобится очень много алкоголя, чтобы пережить соседство с этим вампиром. Он совершенно не аристократическим жестом вытер винные капли с подбородка и плюхнулся в кресло. Никто не мог поддержать тяжёлый разговор, даже отчего-то радостный, пьяный Сону. Николас насвистывал незнакомую мелодию и рассматривал гостиную комнату. В конце концов, когда тишина стала действительно невыносима, Сонхун спросил: — На сколько тебя осудили? — На два года, — тут же ответил Николас. Потянувшийся к бутылке вина Сонхун на мгновение застыл от удивления. Два года?! За такое — и всего лишь два года? Чонвон и сам едва не поперхнулся воздухом: разве для бессмертного вампира два года не пролетят как один день? Это даже с натяжкой сложно было назвать наказанием, что уж говорить о справедливости. Видимо, даже Сонхуну это показалось какой-то злостной шуткой. — Не слишком ли мало? — спросил он, прижавшись прямым, несгибаемым позвоночником к высокой спинке кресла. — Ты сделал ребенка… — Она забеременела еще до того, как стала куклой, — лениво махнул рукой Николас. — Можешь считать это недолгим домашним арестом. Даже просто предупреждением. Она скрыла от меня беременность, так что я сам был озадачен, когда она сказала об этом в суде. Так еще и подставила, будто я сначала сделал ее куклой, а потом обрюхатил! — Ничего не понимаю, — Сонхун качнул темной головой. — Так тебя за что изначально-то судили? — Сначала за попытку убийства. Потом уже за связь с ней, — спокойно ответил Николас и неспешно сделал глоток кроваво-красного вина. — Трахнул ее пару раз, да и все. А она, видимо, обиделась, что я перестал ей уделять столько внимания, вот и наговорила… на целый суд! И теперь я здесь. Совершенно глупо, что Чонвон желал услышать в его короткой исповеди хоть каплю раскаяния; такие, как Николас, никогда ни о чем не жалеют и считают, что всегда поступают правильно, даже если это совершенно не так; а уж если у них ничего не получается, то, безусловно, виноваты только другие, а не они сами, и никак иначе. Он даже не мог осознать, насколько был неправ — в нем отсутствовали представления о какой-либо морали; впрочем, у вампиров, может быть, все совершенно иначе, чем у людей, и Чонвон просто не мог их понять, потому что его никогда не обрекали на вечную жизнь. Но попытаться оправдать этого гнусного вампира — занятие поистине бессмысленное. — Вы даже не спросите, что с ней сейчас? — раздался приглушенный голос. Чонвон находился к его источнику ближе всех. Он вздрогнул и едва не отпрянул; никогда прежде он не слышал, чтобы всегда спокойный и мягкий голос Джея звучал так пугающе холодно. Даже вырвавшееся дыхание его напоминало клубящуюся у самых губ белесую дымку. В комнате оставалось темно, Чонвон находился в невыгодном положении — он не мог увидеть вампирского лица, но отчего-то он подумал, что лучше уж ему и не знать, как люто Джей мог ненавидеть. Николас полулежал в кресле, и ему пришлось просто откинуть голову на подушки, чтобы взглянуть на Джея. Их троих — Сонхуна, Сону и самого Николаса — освещал лунный свет, так что Чонвон мог различить даже малейшие изменения на их лицах; губы Николаса растянулись в улыбке. — Да разве мне есть до нее дело? — спросил вампир, не желая услышать ответ. — Я обратил ее месяц назад, она вот-вот должна умереть. Я просто выйду отсюда и найду другую дурочку, — он на секунду призадумался. — И в этот раз точно бесплодную. — Вы… вы даже… не думаете о том, что сотворили? — шепотом, потому что на большее не осталось сил, спросил Джей. Он едва не дрожал от гнева. — Джей, может тебе лучше выйти? — предложил Сонхун. — Успокоишься, проветришься. — Но гнев Джея оправдан, Сонхун, — вклинился Сону. — Всегда трудно слушать о твоих похождения, Николас, уж прости. — Оу? — притворно удивился Николас. — Да разве я сильно выхожу за рамки? Я хотя бы не делаю из своего фаворитизма какую-то игру в фальшивую любовь. Я просто сделал Рей бессмертной и трахнул, ну, а ты трахаешь этого стервятника, — Николас кивнул в сторону молчаливого Ники, — и без всякого бессмертия. Так и скажи ему: уж прости, Ники, но я не хочу тебя спасать, потому что мне очень нравится в тебе находиться. Пьяный Сону хищно улыбнулся ему в ответ: — Ты кое-чего не понял. Это он меня трахает. Сонхун тут же побелел лицом; выглядел он так, будто его вот-вот стошнит. — Вам не кажется, что на одну минуту вашего разговора вы слишком часто используете слово «трахнул»? — недовольно спросил он. — Ничего страшного, — ответил подвыпивший Сону. — Джею нужно хоть какое-то сексуальное воспитание. — Признайся честно, Сонхун, тебе просто завидно, что ты опять один, — сказал Николас. И его слова произвели какой-то крайне странный эффект на Сону — вампир, собирающийся сделать очередной глоток вина, замер на мгновение, и улыбка тут же исчезла с его лица; только Чонвон заметил эту поразительную перемену; Сонхун же презрительно посмотрел на Николаса, который, казалось, даже не почувствовал, как сгустилась напряженная атмосфера между ними; он даже продолжил, не обращая внимания на огонь в глазах собеседника: — Сколько еще ты будешь вдовствовать? Уж семьдесят лет прошло, а ты до сих пор повторно не женился. Сидишь в пустоши, ждешь неясно чего… Ну не второго же пришествия Христа! Джей встрепенулся, и серьезный взгляд протрезвевшего Сону устремился прямо к нему. Сонхун не отвечал, его лицо сделалось суровым и непроницаемым, будто отлитым из гипса. Его пальцы с силой вцепились в подлокотники. Один-единственный раз он бросил взгляд на Джея, мимолетный, едва заметный, но полный какого-то испуга — или чего-то близкого к беспокойству, невольно подумал Чонвон. — Ты был женат, Сонхун? — выдохнул Джей и сделал несколько шагов по направлению к брату. — Почему я об этом не знаю? — Потому что сейчас это неважно, — строго и медленно ответил Сонхун. — И я не вдовец, потому что моя жена не умерла. — Ну да, конечно, — фыркнул Николас, скрестив руки на груди. — Вонен просто стала преступницей, хотя в моем понимании это все равно что умереть — ведь если ее найдут, то точно приговорят к смертной казни. Чонвон нахмурился: отчего-то имя вампирши показалось ему смутно знакомым, но эту мимолетную мысль он тут же отбросил в сторону — откуда ему было знать, кто такая Вонен? Сколько бы он ни проговаривал про себя смутно знакомое имя, он ничего не мог вспомнить — это все равно что поглядеть в чистый пруд, увидеть рыбку на самой поверхности, потянуться за ней и к собственному разочарованию осознать, что пруд куда глубже, чем ему казалось, и рыбка лежала на его каменистом дне, недоступная и такая же холодная, как и вода вокруг. — А что, твой братишка тебе ничего не рассказал? — ухмыльнулся Николас, обращаясь к Джею. — Тебе сколько лет-то, парниша? Сонхуну позволили жениться на Вонен едва ли не сразу после выпуска из вампирской академии, но свадьбу они сыграли позже, незадолго до того, как Сонхуна наказали… — Хватит! — от нескрываемого бешенства Сонхун вскочил с кресла. — Ему это знать необязательно, Николас, это дела давно минувших дней. — Нет, пусть продолжает, — Джей кивнул Николасу. — Я слушаю. — Это тебя не касается… — Есть в этом мире хоть что-то, что будет меня касаться?! — воскликнул Джей и отчаянно посмотрел брату прямо в глаза. — Сколько еще это может продолжаться, Сонхун? Почему ты вообще ничего мне не рассказываешь? Почему не рассказал, что знаешь этого вампира? Что ты учился в вампирской академии? Что ты, в конце концов, был женат? Сонхун ничего ему не ответил: он только смотрел в лицо встревоженного Джея, пока, наконец, не выдохнул и не опустил полный невыразимой боли взгляд себе под ноги; но и после этого он продолжил молчать. — Брат… — попытался Джей. — Вот поэтому я сказал тебе не приходить, — тихим голосом ответил Сонхун. — Есть вещи, которые тебя не касаются. Джей проглотил обиду, скопившуюся в горле. Он бы не закатил ссору, не будь столь сильно ошеломлен. А ему-то казалось, что за семьдесят лет можно узнать столько всего о человеке, что рано или поздно от этих знаний начнет тошнить, но, как оказалось, это было совершенно не так. Его брат был полон загадок и глубоко запрятанных тайн; если бы не приезд Николаса, Джей остался бы в неведении до конца своей вечности. — Мы уходим, Чонвон, — сказал Джей, глядя на скорбно застывшего Сонхуна. Николас откинулся на мягкие подушки и довольно произнес: — Это определенно будут самые лучшие два года в моей жизни!