***
Впервые Томми начал молиться, когда до его двенадцатилетия оставались жалкие несколько месяцев. Когда ходить по дому на цыпочках стало новой константой, такой непривычной и нежеланной, но необходимой, чтобы выжить. Забираясь в кровать, Томми, приговоренным к казни грешником, дожидался нарастающих голосов за дверью и теней мелькающих в коридоре. Он засыпал лежа на спине, придавленный тяжелым одеялом в надежде, что сегодня обойдется без драмы. И просыпаясь посреди ночи, искал взглядом в темноте своей комнаты зеленый циферблат часов, вскоре разбитых в пылу ссоры. Биологические часы и доля привычки подсказывали, что время близилось к полуночи. Томми никогда не пытался вмешаться в ссору, происходящую за дверью. Когда Уилбур, разгоряченный собственными мыслями, штормом спускался по лестнице и за ним по полу тяжело шаркал Техно, его монотонный голос как никогда окрашен отпечатком эмоций. — …ты не можешь просто взять и уйти, — даже не покидая пределы своей комнаты, он видел авторитетный оскал старшего брата, лишь дрожью в голосе выдавая хоть какой-то намек на волнение. Все их ссоры в любом случае руководствовались одним сценарием: Техно пытается воззвать к совести своего брата, но проваливается с треском. Из раза в раз, камнем преткновения становится упоминание имени. — Фил- Томми кривит губы. Упоминание Фила в ссоре — неэффктивная тактика ведения боя, особенно если твой противник Уилбур, трясущийся от неконтролируемой злобы. — Фил? А что Фил, Тех? — наигранное изумление быстро перерастает в насмешку. Голос Уилбура приторный — явный признак подступающих воплей. Он всегда использовал этот мягкий наставляющий тон, с ужасающей точностью мимикрируя под интонацию Фила, чтобы потом дипломатическая улыбка сменилась оскаленными зубами и ядом, капающим с ухмыляющихся губ. Это было общее знание: пусть все и боялись Техно из-за физической силы — Уила стоило остерегаться не меньше. За маской вежливого брата, дотошно отряхивающего пыльные рукава пальто и тактично придерживающего девушкам двери, скрывался параноидальный безумец, зацикленный на успехе и признании от людей, которых в лицо не знает. Ведь его подслащенные слова были испаряющимися миазмами, медленно просачивающимися сквозь кожный покров и медленно отправляющий разум хоста. Томми не был тем несчастным, кому не посчастливилось оказаться на плохом счету у Уила, но одно можно было сказать точно — этому человеку никто не позавидует. Уилбур всегда знал, что сказать и как сделать больнее. — Его здесь даже, блять, нет! Посмотри, Техно. Не знаю, в каком сне ты живешь, но пора открыть ебаные глаза, — от громкого хлопка в ладони Томми подскакивает, суетливо стараясь выравнять сбитое дыхание. — Нашему папаше насрать, слышишь? — Уил, — жалостливо. — Нахуя мне предупреждать того, кого здесь нет? Я не понимаю, что ты вообще от меня хочешь, — за этими словами следует усталый вздох, сливающийся со свистом ветра за окном. — Мне записку на холодильнике оставить — а зачем? — добавляет Уилбур спокойнее, явно щипая переносицу и неопределенно жестикулируя рукой. — К моменту, как этот мешок мусора закончит свою «важную» работу я сто раз успею вернуться, проблеваться и протрезветь. — Ты знаешь, что это не так, — с сомнением, Техно слабо протестует. Уилбур смеется. — А что не так? Где я не прав, Техно? О великий Техноблейд, венец творения нашей семьи и неоспоримый чемпион по приватизированию толики внимания нашего никчемного оправдания на отца, скажи мне. Где я, жалкий слуга, не прав? — посмеиваясь, протягивает Уил сатирически. Томми с придыханием ждет такого же колкого ответа, пальцами впиваясь в покрывало. Техноблейд молчал. — Нашему отцу не плевать? Да брось, Техно, я знаю, ты лучше этого, — с шумом втягивая воздух, Уилбур делает очередной поворот на сто восемьдесят градусов — его тон всепонимающий, либеральный. — Конечно, тебе легче оправдывать его. Фил не пропускает ни одного твоего соревнования, а когда ты говоришь — заглядывает тебе в рот. А взамен ты, как хороший сын, стоишь тут и защищаешь его жалкую задницу. Я понимаю, — шелест одежды, как свидетельство того, что Уил пожал плечами. — Понимаю, но- Ты всегда говоришь, как Филу будет проще, как ему будет лучше. Но ты никак не поймешь, что нам с Томми глубоко поебать что там ему и как. Еще тогда надо было мозги из задницы вытащить, когда старик решил скинуть на меня воспитание мелкого спиногрыза и свинтить с тобой под ручку. Два, блять, сапога пара. Я тебя поздравляю, хуесос ебаный. Томми зажмуривается — сейчас начнется. — Уилбур, ты же знаешь, что у него не было выбора, — рычит Техноблейд, голос быстро теряет прежнюю сдержанность и отсраненность. — Фил — это один человек, он не мог разорваться. — Мог хотя бы попытаться, — усмехается. — Или он решил, что нас с Томми недостаточно даже для жалкой попытки? Проще ведь притвориться, что у него один сын. А Уил как-нибудь сам разберется? Да? Я так понимаю, это так, блять, работает? — Он делал все, что в его силах. После смерти Кристин- — Закрой рот, — холодно скомандовал Уил, заставив Техно отшатнуться. — Этот ублюдок может и потерял жену… — угрожающе тихо начинает, — …но мы еще здесь — я до сих пор здесь. Как будто он единственный- Он потерял жену, но мы потеряли нашу маму. Представляешь, как мне было сложно? Когда рядом никого, кроме маленького ребенка, спрашивающего «где мама?». Постоянно. Круглые сутки один и тот же долбаный вопрос. Ч-что мне надо было сказать? «Прости, она умерла и больше не вернется»? Томми наверное и не помнит нахуй, как она выглядит — и почему? Потому что Фил не удостоился оставить нам хотя бы фотографию. У меня нет ни-че-го, Тех. — Ты всегда сводишь все к себе, Уил. Ты прячешься за Томми, используешь его как предлог, но честно? Зная твою любовь к самокопаниям и нытью, ты и не спрашивал, что он думает на самом деле. Просто притворяешься, прячешься за благой целью, чтобы тебя пожалели, — Техно хмыкает. — Ох, бедный Уилбур, ему так тяжело, поэтому вместо того чтобы забрать брата со школы, он напивается за гаражами, — имитируя голос Уила, Техноблейд его передразнивает. — Ни за что не догадаешься, кому Томми позвонил в истерике, потому что думал, что ты подох, — сплевывает ненавистно, — А потом, когда мы его только успокоили, заваливаешься ты, тыча во всех пальцом и обвиняя в проблемах. Вот каким хорошим братом ты оказался. Томми помнил тот день. После непродуктивного дня в школе они с Таббо стояли под навесом на крыльце, всматриваясь в силуэты одноклассников, исчезающих под стеной дождя. Их пестрые зонтики мелькали в монохромном школьном дворе, сопровождаемые теми, кто пытался спастись от ливня воодушевленным криком и рюкзаком, накинутом на голову. Таббо, как и Томми, дожидались тех, кто за ними приедет. В случае Таббо — его отец; крайне специфичный мужчина был с Уилбуром на короткой ноге, несмотря на разницу в возрасте. Всякий раз, как он появлялся в их доме, гостиная сразу наполнялась басистым смехом и запахом, от которого Фил втягивал носом воздух и презрительно морщился. Иногда Томми удавалось выхватить обрывки лирических монологов его отца, когда тот, вороша содержимое кухонных ящиков, бормотал что-то о плохом влиянии и сигаретах. Томми, что неудивительно, дожидался Уилбура. Среди членов его семьи только Уилбур был вакантен в это время дня, поскольку остальные отсутствовали по разнообразным причинам: Фил был занят работой, за что, виновато улыбаясь, часто извинился, а Техно не умел водить и старался избегать места скопления детей. Так и вышло, что исключив этих двоих по вышеуказанным причинам, в остатке выходил Уилбур. Когда за стеной дождя появилась фигура, вальяжной походкой выдающая единственного родителя его лучшего друга — Шлатт махнул рукой и, перекрикивая дождь, сказал нечто похожее на дуй сюда, пацан. Таббо, растерянно моргнув, расплылся в озорной улыбке. Фамильярная манера разговаривать даже с собственным сыном — визитная карточка, которую ни с кем нельзя спутать. Она заставила и Томми фыркнуть, закатывая глаза. Их прощание вскоре приняло не такой беззаботный поворот, когда Таббо, поджав губы оглянулся на него, констатируя факт и указывая, что Уилбур до сих пор не приехал. Несмотря на Шлатта, чье нетерпение росло с каждой секундой топтания его лучшего друга на одном месте. Отказавшись от предложения подбросить до дома, Томми попрощался и, прижимая рюкзак к груди, продолжил стоять. С каждой минутой количество учеников уменьшалось и разноцветные зонтики редели. По мере приближения вечера дождь вскоре стих, оставив после бушующей непогоды слабое накрапывание и промозглый ветер. Последний заставил Томми тысячу раз пожалеть, что он не взял толстовку и сейчас вжимал голову в плечи, ритмично постукивая ногой по кафелю. В какой-то момент его голову начали заполонять сомнения, пришедшие заместо раздраженных выругиваний. Что если Уилбур никогда не приедет? Что если по дороге до школы он попал в аварию из-за ливня? Машину могло запросто занести на особо крутом повороте и сейчас где-нибудь на обочине лежала перевернутая машина с телом его брата внутри. Тогда-то он, замерзший и на грани той-самой-истерики, набрал Техно. Он сморгнул подступившие слезы. — Не тебе говорить о том, как быть хорошим братом. Если бы не мои сообщения и напоминания, ты бы нахер забыл о Томми, — мрачно усмехается Уилбур. — А что такое, хм? Сказать нечего, потому что я прав? Я, может, и не идеален, но хотя бы в состоянии запомнить, когда у него день рождения. — Лучше уж не помнить день рождения, чем манипулировать ребенком ради своей выгоды, — колко парирует Техно. — Да ну? — в голосе Уила слышна улыбка. — Даже лучше, чем врать, Тех? Пообещать, что отметишь двенадцатилетие вместе — как благородно с твоей стороны. Было бы, не найди я билеты в Чикаго. Это подло даже для тебя, — шипит его брат. — Томми не просил ничего сверхъестественного — один день рождения в кругу семьи, но ты даже этого не можешь? Давай, скажи мне теперь, кто тут еще больший ублюдок. Самое забавное во всей ситуации — Томми знал: про соревнования в штате Иллинойсе и о билетах, спрятанных в стеллаже между мифами Древней Греции и 451 градусом по Фаренгейту. Знал, но отчего-то не мог сдержать обиды, обжигающей и спирающей дыхание. Словно услышав подтверждение, что увиденное им — правда, все эмоции вдруг вывалились из шкафа грязным бельем. Томми шмыгает и зарывается носом в ткань подушки, давя клокочущие в горле всхлипы. — Я не- — Техно в ужасе бормочет. — Ты не можешь оправдаться, Тех. Потому что ты такой же ублюдок, ага? И раз уж ни я и ни ты не святые — я нажрусь сегодня ночью из чувства вины, а ты соврешь, как лучше всего умеешь. После звонкого молчания, говорившего само за себя, спор завершается безразличным: — Спокойной ночи, Техно.***
Попросив Ники остановиться в квартале от своего дома, Томми поблагодарил ее за поездку и покинув поле тщательного надзора девушки, бесцельно направился в нужном направлении. Предварительно дождавшись, для надежности, когда машина девушки скроется за ближайшим поворотом. Вне всяких сомнений, Ники сто раз успела прийти к осознанию как именно проводит свои вечера младший сын Ватсонов, но по какой-то причине совесть, несуществовавшая при Таббо, активно пилила его мозг сейчас. Он не мог позволить себе вытянуть из кармана джинсов косяк с заоблачной беззаботностью — не при ней. Однако когда видимой причины отказывать себе в желании не стало — он осознал себя делающим глубокую затяжку. Курить посреди белого дня так себе идея, но кто в своем уме целенаправленно пойдет бить его по рукам, кроме фанатичных мамочек, озабоченных своим чадо? Что более важно, сразу после медленного потягивания своей дневной дозы яда — все негативные эффекты как рукой сняло. Тяжелое тело с непослушными заплетающимися конечностями сменилось неописуемой легкостью, облегчающей все его существование. Томми приваливается к стене какого-то магазинчика в поиске опоры, плечо скользит по шероховатой поверхности кирпичной кладки и он брезгливо морщится, заприметив на асфальте беспризорные шприцы и бутыльки без этикетки. Прелести жизни в Калифорнии — он полагает. Наклонившись, чтобы незаметно стряхнуть пепел, выпрямляется он уже под внимательным взглядом незнакомого ему мужчины. Тучный человек с недружелюбной складкой меж бровей и сложенными на груди руками. — Вы, торчки, смотрю совсем уже охуели. Че, мало было раскидывать повсюду ваш шлак, теперь еще колоться будете, чтобы весь белый свет видел? Ах, да, чего ему не хватало помимо похмелья — так это абсолютно левого человека, пытающегося обвинить Томми в том, чего он не делал. — А Вы что, завидуете? — облизывая пересохшие губы, Томми переспрашивает севшим голосом. — Оставьте меня в покое, мужчина, не видите мне и без Вас похуй, — отмахнувшись, Томми заторопился уйти с очага событий, понадеявшись на людское безразличие и нежелание завязывать драку с несовершеннолетним. Такие ситуации не были «нормой» в полном понимании этого слова, но не были так уж и редки. Пару раз безликие взрослые застукивали его в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Пожилая женщина милосердно выволокла его из пропахшего гарью бара на ближайшую скамейку и убедившись в жизнеспособности, покинула сцену действия; женщина, навскидку лет тридцати, пытавшаяся удержать его до приезда скорой из-за подозрения на передоз — он скрылся раньше, прытко перемахнув через забор в переулке. Мужчина, кинувший в него садовые грабли, как в дикого енота пробравшегося на участок, когда Томми просто тащил свою пьяную тушу домой вниз по улице. Реакция на его состояние, разнившаяся от человека к человеку, вынуждала Томми быть находчивее в своих происках, спрятанный во вшитом на пятке кармашке пакет с экстази тому ярчайший пример. По дороге до дома он впервые за полгода, год (?) уделяет внимание зданиям вокруг, вместо того чтобы смотреть на грязные носки кроссовок с развязанными шнурками. Сулило ли это чем-то хорошим? Вряд ли. Трезвый Томми автоматически равняется несчастному — обыкновенная математика, закон безызвестного ученого с карандашными каракулями вместо глаз. Выбитые окна заброшенных зданий с посыпавшимся кирпичом, бесчисленные кофейни, сметающие любые помещения под аренду как эпидемия чумы в четырнадцатом веке и, что странно, кафе. Прилично выглядящее, с оранжевой вывеской и на вкус Томми, слишком витиеватым названием. И Ватсон, как истинный ценитель искусства, заядлый курильщик и любитель проводить время где угодно, но не дома — входит внутрь. Над дверью звенит ветряной колокольчик. Он, прочистив горло, спешит поделиться своим важным мнением: — Вашу вывеску писал кто-то под опиоидами, а то просто похоже. — Опио- чем? — парень за стойкой кротко улыбается. Томми, подобравшись поближе, впитывает его черты лица: короткое гнездо каштановых волос, по укладке напоминающих пушистый вихрь и карие глаза с изгибом бровей, делающих парня похожим на грустную собаку, дожидающуюся возвращения хозяина из магазина. Скосив взгляд на униформу, представляющую из себя ее отсутствие, иначе говоря, фиолетовую толстовку, Ватсон примечает бейджик — «Карл». — Ну, знаешь, — Томми пожимает плечами. — Героин, морфин, метадон, фентанил, кодеин. Карл хмурится, но улыбка с его лица не сползает. Напротив, создавалось впечатление, что уголки его губ лишь сильнее впали в щеки. — Ты химик? — неловко интересуется Карл. Томми, не обрывая зрительного контакта, глухо произносит: — Ага, химик, — тяжелую атмосферу молчания, повисшую сразу после, можно резать ножом. — Зинфандель есть? Карл хлопает длинными ресницами. — А? — Вино такое, — медленно разжевывает, а потом, опомнившись, добавляет тем же апатичным тоном: — Я винокур. — Тебе есть восемнадцать? — сощурившись, тот протирает полотенцем стакан. — Еще увидимся, Карл, — загадочно бросает Томми, вставая из-за стойки. И если спросить Ватсона чуть позже, к чему все это было, он предельно честно разведет руками и ответит — а хуй его знает. Прокуренное серое вещество соображают туго, на него действует гравитация планеты Земля и ему жутко хочется глотнуть Зинфандель прямо из горла — разве можно его за это винить?***
Возвращаясь домой, Томми совершенно некстати вспоминает мультфильм, который он смотрел еще будучи наивным и трезвым. Наверняка каждый ребенок если не смотрел, то хотя бы слышал — название говорящее. «В поисках Немо» — про неудачливую семейку из двух рыбок-клоунов, отец ищет потерянного сына, бла-бла-бла. И каждый ребенок с айкью больше двухзначного может догадаться, чем закончится детский мультфильм. И если попытаться интерпретировать данный мультфильм, загоняя в рамки его жизни — рыбку зовут не Немо, а Эмо; отец — это рудиментарные крылья у пресловутой птицы киви: зачем оно надо решительно непонятно, но раз надо так надо. Но задавать тот же вопрос, начинающийся на «а» и заканчивающийся на «к чему все это?» не рекомендуется, потому что на блюдечке с голубой каемочкой любознательного интервьюера будет ждать либо тождественный прошлому ответ, либо, в качестве разнообразия меню, средний палец. Приятного аппетита. Открывая дверь своего затхлого дома после долгого отсутствия, Томми считает своей задачей первостепенно споткнуться о какую-то коробку. Гадая, давно ли она валяется, одеяло его внимания перетягивают звуки, доносящиеся из глубины дома. Взбудораженный голос его отца не на шутку пугает, выводя из привычной колеи. — Фил? Тебя забирают в дом престарелых? — сбросив обувь и пробираясь по коридору в гостиную, Томми натыкается на еще больше коробок. — Я так понимаю, это то, что тут творится? Бесцветное я уже могу праздновать? остается тяжким грузом на сердце. Продираясь сквозь импровизированные препятствия на пути к цели, Томми занимает диван, вслушиваясь в неразборчивые обрывки фраз отца выше по лестнице и представляя, как сидя на все том же месте потягивает шампанское под домашний бубнеж телевизора. Решив убить время, Томми проверяет мессенджеры на наличие чего-то интересного. Сообщения от Перплда, что неудивительно, мгновенно цепляют глаз. Это горючая смесь, баллада распеваемая бродячими бардами и трилогия, состоящая из «але где ты, а, вижу», «я уехал без тебя, удачи добраться до дома» и слезливого «земля пухом», отправленным в промежутке между пятью и шестью утра. Томми барабанит по экрану торжествующее «я выжил, сучка» в ответ. Попутно кидая взгляд на время, Томми свистит — во дела. Сегодня, оказывается, будний день, ака день контрольных и проверочных, которые, какая жалость, он все подчистую пропустил. Но загвоздка в другом, если сегодня никого дома в это время быть не должно, какого черта его отец разминает голосовые связки на втором этаже? Неужели один из нечестивых близнецов попал в дтп и Фил под позитивные завывания джаза пакует вещи для продажи в секонд-хенд. Смерть смертью, а деньги всегда по расписанию. Некому будет жаловаться, если его отец по чистой случайности продаст раритетную гитару Уилбура или коллекцию почтовых марок Техно.