***
Томми сквозь гущу тумана помнит, как пробрался в свою комнату через окно и с армейской скоростью сбросил с себя отягощающий груз верхней одежды. Запинав толстовку и джинсы под кровать, он нырнул под одеяло, благодаря все на чем свет стоит за приятный холодок подушки и приевшуюся жесткость матраца. И стоило его головы коснуться постельного белья — все перед глазами потухло, чтобы утром под предупредительный набат в ушах и разрывающийся будильник неохотно продрать глаза. Томми лежит лицом к стене, когда слышит протяжный скрип двери и тихую поступь, за которой следовало мелодичное поскрипывание изношенных временем половиц. С шорохом тяжелого пухового одеяла, он поворачивается на звук. — Томми? — зовет Фил, выражение его лица — нечто среднее между ситуацией, когда ты видишь старого одноклассника на командировке в Филлипинах и обнаружением давно утерянных носков за креслом. — Ты… дома? — негромко уточняет тот и Ватсон-младший, проснувшийся в буднично отвратительном настроении с адским сушняком, просипел в ответ грубо: — Где мне еще быть? На Филлипинах? — со стоном поднимаясь и доведенным до автоматизма движением нащупывая пальцами ног мягкий ворс ковра, он бурчит: — Конечно я буду дома, боже. — Не разговаривай со мной таким тоном, Томми, — холодно напоминает Фил, но несвойственная дрожь в чужом голосе выдает, что за фасадом спряталась иная эмоция. Томми смотрит на него совершенно невпечатленно, выгнув бровь. — Хорошо, сэр, — пожимает плечами, заостряя внимание на последнем слове. В голосе проскальзывает открытая насмешка. Фил вздыхает. — Где- Где ты вообще шлялся? — замявшись, холодно уточняет тот, но не дождавшись ответа, продолжает: — Впервые решил взять выходной и вместо нормального семейного ужина ты сбегаешь. Ума не приложу, почему ты таким вырос? — Таким меня воспитали. Что еще сказать? — Томми косится на него, стиснув зубы. В какой-то момент становится заметно, как Фил хочет сплюнуть в ответ нечто желчное и малоприятное, но удерживает себя, массируя переносицу. — Завтрак готов. Спускайся, — выдавливает его отец безэмоционально. Когда отходит, у дверной рамы тот бросает категоричное: — И без фокусов. Я серьезно, Томми. Этот разговор еще не закончен. Ватсон никак не комментирует, дожидаясь когда Фил скроется за дверью. Шаги постепенно удаляются от его комнаты по коридору, а затем лишь глухо скрипят на лестнице. — Ме-ме-ме, этот разговор еще не закончен, — вполсилы передразнивает Томми, принимаясь рыскать по комнате в поисках своей одежды. Вчерашняя одежда была отброшена уже благодаря невыносимой вони, словно Ватсон не посетил цивильно больницу и устроил междусобойчик с друзьями, а искупался в высококачественных помоях. Оказавшееся в шкафу разнообразие глаз, впрочем, не могло порадовать. Две пары джинсы, затолканные в самый дальний угол, мягко говоря, попахивали. На одну из них Томми в свое время пролил джин-тоник, когда за локоть его резко начали тянуть вглубь чужого дома. Вернувшись домой в состоянии овоща, Ватсону было далеко не до сортировки грязных и чистых вещей. Смяв одежду, он просто бросил ее в шкаф, рассчитывая разобраться со всем позже. Второй паре попросту не посчастливилось оказаться запертыми с первыми, но из двух зол, выбор пал именно на них. Ничего еще не могло не исправить несколько пшиков едкого дезодоранта. Обычно так говорят про скотч, — не тот, который виски, — но Томми не настолько креативный. Разобравшись с выбором одежды и быстро оплоснувшись в душе, Ватсон поспешил спуститься на первый этаж. Чтобы лишний раз удостовериться в присутствии Фила, чье нагнетающее наличие на кухне ощущалось как предзнаменование грядущего апокалипсиса. Тот сидел за столом, механически перебирая омлет в тарелке и от звука соприкосновения керамики со столовым прибором хотелось оторвать свои уши и отправить их в мусорную корзину. Что-то на дне расфокусированных зрачков отца, поднявшего на него взгляд, заставило Томми неловко запнуться у порога. На столе, впервые за долгое время, наконец-то были две порции. Заняв место напротив, Ватсон боролся с чувством дискомфорта, разъедающим изнутри: все казалось донельзя фальшивым, джинсы натирали кожу при каждом телодвижении и футболка сидела как-то не так. Идиллию, царившую в помещении, — хотя такой ее не назовешь даже со скидкой на последствия вчерашней ночи, — разрушил голос его отца, закончившего трапезу: — Я на работу, — объявляет так, словно Томми должен подпрыгнуть на стуле и энергично завилять хвостом. Ватсон уставился на омлет, издав нечленораздельный звук, который должен был выразить нечто вроде с информацией ознакомлен, принято к обработке. — Помой за собой посуду и уберись в своей комнате, — сказала злая мачеха Золушке. Обида стиснула горло в какой раз, и Томми отложил вилку со звоном — кусок в горло не лез. Свернувшееся в глубине живота чувство тяжести всячески норовилось подняться выше, вызывая до боли знакомый наплыв тошноты. Ватсон никогда не был хорош в самоанализе, но возможно его задела беспечность последней брошенной фразы. Уберись в своей комнате — сказал ему Фил, за вечер разобравший коробки и убравшийся в комнатах близнецов, хотя они могли бы это сделать и сами, если только им обоим не поотрывало конечности. Томми фыркнул — дом милый дом с не менее очаровательной семьей внутри. Дорога до школы оказывается не меньшим адом, но оттого не становится более поразительно мученической. Пропущенный автобус спустя и Томми вынужден нехотя перебирать ногами в сторону заведения, где его поджидает восемь часов назойливых лекций и дополнительный час у психолога — эпогей всевозможных пыток. Когда он заходит через главный вход, в коридорах уже пусто. Циферблат на одной из школьных стен угрюмо напоминает об опоздании, но Ватсон никогда не кичился своей посещаемостью, поэтому опоздав на три минуты, он малодушно свернул в мужской туалет. Литература или английский, какая разница? Не то чтобы учителя сильно соскучились по его лицу. Мужской туалет первого этажа встречает его отвратительным сладким запахом и в иной ситуации Томми зажал бы нос, сравнив с запахом разлагающегося тела, но не сегодня. Исписанные перманентными маркерами двери кабинок носили ожидаемые сообщения: кто-то приписывал банальное вставьте-имя был здесь, кто-то агрессивно указывал вставьте-женское-имя шлюха и другие лестные эпитеты. Наступив на что-то склизкое, разлитое у входа в дальнюю кабинку, Томми с отвращением морщит нос и отводит взгляд, силясь не пытать свой слабый желудок едкими запахами и жидкостью неизвестного происхождения на полу. Быстро переступив через нее и прошмыгнув внутрь, Ватсонт щелкает раздолбанной щеколдой, опускаясь на крышку унитаза. Она тоже, конечно, не была образчиком стерильности — заплеванная керамика с приросованными членами то тут, то там. Но Томми вовсе не художественный критик и не пришел сюда за тем, чтобы вставить парочку непрошенных отзывов. Но, будем честными, очень хотелось высказаться в лицо Питеру, что никого не ебет, что тому здесь отсосала некая Рэйчел-из-параллели. Томми открывает телефон, отвлечено зубами поддевая нижнюю губу. > «йо перплд будетт время встретиться в обед?»< «не. какая-то хуйня с матем, просят задержаться»
Томми издает смешок. > «голова не лопнет? пару часов назад ты был в говно»< «ты тоже пошел нахуй»
Перплд был в сети n-нное количество секунд назад. Информативный, однако, вышел диалог. Обеспечил Томми знанием, что сегодняшний день будет лишен даже толики веселья. Томми Ватсон был известен, это верно: своими заскоками и мерзким характером. Но быть известным, к сожалению, не обязывало людей вокруг него втягивать его в компанию или пытаться вести беседы. В школьное время разница между этими понятиями стояла как никогда остро; залатать дыры каким-то времяпровождением в свободные от уроков минуты не выйдет. Раньше с этим справлялись Ранбу с Таббо. Их вмешательство в его личную жизнь пусть и было из чистого беспокойства, Томми не мог дальше позволять им встревать в сомнительные дела. Перплд был хорошим собеседником, но друзьями, если быть предельно откровенным, их назвать язык повернется с трудом; больше смахивает на деловых партнеров или союзников по неволе. Если Перплд по какой-то причине недоступен, под рукой всегда оказывался Дрим, впускающий бунтующего подростка в свое личное пространство без всяких расспросов. Достаточно просто постучать и рявкнуть что угодно, как дверь с именной табличкой торопливо откроется. Однако если и Дрима нет — Томми заканчивал одинаково невесело: забившийся в дальней кабинке туалета без дальнейшего плана действий. Пальцы нащупывают украденную из бардачка Перплда пачку сигарет — старые-добрые винстон с кнопкой. Ватсон никогда не был фанатом нововведений, предпочитая классический табак электронным сигаретам и другим заменителям. Тяжесть сахарного привкуса на языке ощущалась химозно и после нескольких затяжек ему хотелось высвободить свой ужин. Но к великому разочарованию, пронырливым рукам не хватило времени разобрать, что именно он хватает. Так что теперь придется давиться сигаретами с ягодным привкусом. Спустя минут двадцать от урока дверь в туалет болезненно скрипит, проехавшись безжалостно по ушам. Ватсон знающе подтянул ноги к груди, создав иллюзию пустующего помещения. Мало ли, это какой-то преподаватель рыщет прогульщиков в окно между уроками. Гулкие и суетливые шаги эхом отражаются от побитых стен, когда некто практически долетает до ряда замызганных раковин, выкручивая кран наполную. Шум бегущей воды в мгновение ока окутывает помещение. Но ни тридцать секунд ни минуту спустя, звук воды не замолкает. Статично бежит: струя разбивается о безразличный материал и разлетается мелкими брызгами. Томми, начиная раздражаться долгому пребыванию неизвестного человека в туалете, борется с желанием едко прокомментировать чужое расточительство. Впрочем, весь его запал пропадает, стоит тихим всхлипам разрезать напряженную тишину. Что-то в этих звуках кажется ему смутно знакомым, но Ватсон списывает это на совпадение. И примерно в этот же промежуток времени Ватсон должен сам начать плакать, потому что вселенная к нему слишком предвзята. Он пришел сюда с чистой как слеза младенца целью — покурить и пропустить час нервотрепки на ненужном предмете, но нет, какому-то аутсайдеру прижало провести здесь, из всех туалетов, сессию нервного срыва. Да Томми везет как утопленнику — хоть сейчас иди и сметай с полок лотерейные билеты. Безусловно, ему вовсе необязательно сейчас вмешиваться и отыгрывать роль матери Терезы, но рыдания изрядно портят и так незадавшийся день. Щелкнув зажигалкой, Томми позволил себе свесить ноги и апатично затянуться: не заметят — просто прекрасно, заметят — ну и ладно. Не ему, в конце концов, с горящими от стыда щеками потом осознавать, что посторонний стал свидетелем эмоционального всплеска. С шумом выдыхая, Томми ощущает как неестественность обстановки и скованность на мышечном уровне сводятся на нет. Он притирается затылком к холодной плитке, пытаясь заблокировать внешний мир. Получается далеко не сразу, но прогресс налицо: завывания неизвестного тонут в какафонии звона кровотока в ушах и размеренном дыхании. Когда обыкновенные всхлипы и шмыганья перерастают в скулеж пнутой под задницу собаки, Ватсон может поклясться могилой мертвой матери, что он способен услышать надсадный треск его расхваленного спокойствия. Ватсон прижимает ладони к лицу, закатывая глаза так, что еще немного и он увидит содержимое своей черепной коробки. Все это выше его сил. Будто сверхъестественная сущность насылает испытание одно за другим. Что ж, в таком случае Томми следует искренне извиниться, потому что сейчас нарушит божью заповедь «не убей». Вскидывая ногу резким движением, Томми ударяет по двери кабинки с отчетливой претензией: — А потише нельзя?! У меня сейчас голова лопнет. Реакция следует незамедлительная: громкий грохот, прекращение подачи воды и испуганное ой, от которого волосы на загривке встают дыбом. Спросите почему? Да потому что не зря Ватсону показалось, что всхлипы звучат дико знакомо. Из всех людей, коих на потоке числилось аж двести, с допущением на мужской пол. Плюсом накиньте сверху скидку на крыло, в котором он находится, первый этаж и доступность. Из всех, мать их за ногу, людей — это просто обязан был оказаться Ранбу. Вот по-другому с его безумной удачей не могло случиться — хоть в петлю лезь. — Томми..? — хрипит Ранбу не менее шокированный. Ватсон хочет притворится идиотом, переспросив кто? или уклониться формальным не знаю, о ком Вы говорите. Вместо этого он отпирает дверь и вываливается мешком наружу с дохлым, как его несбыточная мечта покурить без вмешательства, салютом. — Бонжур, какая встреча, — зажатая меж пальцами сигарета нервно перекатывается между пальцами и Ватсон ловит взгляд Ранбу на ней; не зная, что еще такого сказать, не к месту предлагает: — Сигаретку? Ранбу шмыгает носом, чтобы затем слабо покачать головой. — Н-нет- нет, но спасибо, — на грани слышимости сопит тот, — …за предложение, в с-смысле. Томми пожимает плечами, пытаясь сгладить острые углы неловкости, но у него, судя объективно, выходит целое нихуя. Нельзя просто исчезнуть из чужой жизни на месяцы, а позже внезапно объявиться и продолжать общение как ни в чем не бывало. На примере Фила теория подтверждена и доказана, а вопрос — исчерпан. Ранбу перед ним малозначительно изменился: за все время отсутствия, единственное, на что Ватсон мог указать с уверенными это я вижу впервые — это гардероб. Общение с Таббо однозначно пошло скованной натуре на пользу: мешковатые толстовки, скрывающие большую часть тела, сменились свободными футболками с ярким принтом и нежными кардиганами, а безразмерные джинсы — более узким аналогом, дающим увидеть рельеф ног под плотной тканью. Что касается остального, Ранбу выглядел, мягко говоря, не очень. Это было ожидаемо, учитывая обстоятельства — далеко не каждый сбежавший с урока ученик способен поддерживать внешний вид, будучи при этом на грани истерики. Тот представлял собой высокого парня худощавого телосложения со сплитом отросших черно-белых волос, за что ему выпадала нелегкая доля быть возвышающимся и примечательным столбом среди потока учеников, а также жертвой издевок. Может, будь он сообразительнее и смелее, смог бы сделать поворот на триста шестьдесят градусов и превратить недостаток в достоинство, заставив общество остыть со своими нападками. Ранбу же был слишком мягкотел, отчего пользоваться чужой добротой было проще некуда: он никогда не противился и не перечил, в спорах до последнего придерживался нейтралитета и переходил дорогу строго на зеленый. Обычно он жался где-нибудь на задворках; на губах извечная терпеливая улыбка и трогательный изгиб бровей, заставляющий зубы Томми непроизвольно скрипеть в бесконтрольном недовольстве. Что тогда, что сейчас, Ранбу невзирая на свой рост силился казаться меньше действительного. Опухшие красные глаза с прочерченными вдоль щек сырыми дорожками, искусанные губы и длинные пальцы, судорожно подергивающие края футболки. Больнее всего резал взгляд, бегающий по всему помещению. По надписям, декорирующим стену. По каждой трещинке, украшавшей пол общественного туалета. По паутине в пыльных углах, до которых не дотягивались лучи лампы. Ранбу смотрит куда угодно, но не на Томми. Ватсон истощенно вздыхает, когда его бывший друг упирается глазами в пол, и от преданности делу тот мог бы спокойно прожечь сквозную дыру до самого ядра Земли. Он не подходил для такого, обычно всегда уступая место человеку с эмпатией и чуткой душевной организацией. Таким человеком был Таббо, бравший роль эмоциональной поддержки на себя, но достаточно оглянуться один раз, чтобы прийти к неутешающему выводу — вышеупомянутого здесь попросту нет. Томми всегда мог развернуться и уйти, притворившись лишенным всех органов чувств разом, тем самым сделав им обоим услугу, но не мог. Он не любил слабых людей, но взять и бросить тоже не мог. Ходячее, мать его, противоречие. Опускаясь на корточки, чтобы оказаться на уровне гетерохромных глаз, Томми нетерпеливо щелкает пальцами, шепча громкое эй. Ранбу, вздрогнув всем телом, впивается в него взглядом мгновенно, но все еще не смотрит в глаза. — Все хорошо, Ран, слышишь? — бормочет Ватсон, посчитав сосредоточенное на своей персоне внимание достаточным. — Расскажешь, что произошло? Может, я могу чем-то помочь, — мягко просит. Но вместо этого происходит противоположный желаемому эффект — нижняя губа Ранбу начинает превентивно дрожать, а в уголках глаз собирается поблескивающая в свету лампы влага. В следующую секунду тот взрывается плачем, гораздо громче предыдущего раза и Томми жалеет, что вообще высунулся из укрытия туалетной кабинки. Прижимая ладони к лицу, Ранбу всхлипывает и, подавившись воздухом, икает. Ватсон, теряясь в догадках как не сделать только хуже, обездвиженно замирает, чувствуя как конечности наливаются свинцом, а ноги примерзают к полу. Он, вспоминая действия Дрима в моменты собственной слабости, нерешительно запускает руку в чужие волосы, отметая особо длинные пряди, лезущие в глаза. Ранбу тотчас делает свистящий вдох ртом и, задержав дыхание, застывает каменным изваянием. — Извини, — не раздумывая, он одернул руку. Ранбу истерично замотал головой, хныча, и Томми, побоявшись довести бедолагу до обморока, поднялся на ноги. Точнее сказать, он попытался подняться на ноги, но стоило его затекшим суставам хрустнуть, как зрачки Ранбу по-кошачьи дрогнули в незнакомом осознании. Под воображаемый звук спускового механизма, определяющего старт, тот метнулся вперед, тем самым повалив их обоих. От бросившегося на него Ранбу и тяжести чужого тела на собственном, воздух за считанные секунды благополучно покидает легкие вместе с сигаретой, выпавшей от неожиданности. Однако вместо того, чтобы от удара распластаться в позе звезды на полу, Томми ударяется спиной об дверь одной из кабинок, громко шикнув от прострелившей позвоночник боли. — П-прости- прости я не- — лебезит тот испуганно отдаляясь, чтобы обеспокоенно осмотреть его, впервые за все время напрямую удерживая зрительный контакт. Сцепленные руки на плечах Томми в импровизированном объятии заметно слабеют, вскоре и вовсе исчезая. Если бы вместо Ранбу здесь был кто-то другой, даже Таббо, Ватсон бы посчитал это действие враждебным и зажмурил глаза, психологически подготавливая себя к фатальному столкновению кулака с лицом. Вот только перед ним не кто-то другой и даже не Таббо — просто Ранбу: заплаканный, с дрожащими плечами и красными от слез глазами. Ладно, хорошо. Томми, повторяя себе снова и снова — вовсе не святой. Ему, в принципе, нечем гордиться. Ничего выдающегося за плечами у него нет; ничего притягательного в характере тоже. У Перплда была его загробная апатия и прагматичный интеллект. Таббо обладал исключительным чувством юмора и талантом в естественных науках. Ранбу очарововал шелковым характером и наивной точкой зрения на определенные вещи. Дрим приковывал к себе взгляды энигматическим разумом и серой моралью: устрашающую и располагающую к себе одновременно. Уилбур беспроигрышно подкупал всех харизмой и обладал природным магнетизмом прирожденного лидера. Техноблейд необычайно эрудирован в разных сферах жизни: увлеченность историей и умение преподносить информацию делало из него интересного собеседника, а необыкновенная сила заставляла всех считаться с собой. Создавалось впечатление, будто Томми нарочно окружал себя одаренными людьми, чтобы на их фоне выглядеть ущербнее некуда. — Все нормально, — запоздало бормочет Ватсон, напробу дернув плечом. Ноющая боль в области лопаток заставила его сморщить нос, но это было не смертельно. Доказать это он решил своей заносчивостью, прекрасно понимая, что в ее руках шанс развеять сомнения: — Такой слабак как ты, Ранбуб, просто не способен навредить великому мужчине вроде меня, — Томми сощурился, самодовольный, как кот, наевшийся сметаны. Ранбу облегченно вздыхает, пока на его губах расползается дрожащая улыбка, вскоре сменившаяся кислой гримасой. Он поджимает губы и ерзает, лишний раз напомнив Томми о неудобной позе, в которой они находятся. — Выплеснешь душу или как? — предлагает Ватсон, пытаясь сохранить невозмутимую маску. — Н-нет, не хочу вешать на тебя свои проблемы. Плохой день, вот и все, — Ранбу трет рукавом бежевого кардигана лицо остервенело, так, что остаются раздраженные розовые пятна на коже. Отстранившись окончательно, тот переводит дыхание. — Окей, — кивает Томми. — Но было бы неплохо встать с пола, ага? — он тянет своего друга за выглядывающую из-под кардигана ткань белой футболки, пытаясь обратить на себя внимание. — Тут, конечно, очень уютненько. Но боюсь моя репутация не выдержит быть застуканным с парнем на полу сортира, — Ватсон усмехается. Ранбу нервозно кивает в ответ, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Пр-прости, что тебе пришлось это увидеть, — виновато признается тот и протягивает руку, взгляд вновь забегал по окружению. — Забей, — принимая чужую помощь, Томми отзеркаливает действия Ранбу, стоя на своих двоих. Однако вместо того, чтобы отпустить чужую руку и тихо-мирно разойтись по своим делам, Ватсон решает побыть сегодня жилеткой для соплей. Стиснув чужую руку в поддержке, Томми, вспоминая как же все-таки это неловко — проявлять физическую привязанность. Шок, мелькнувший на чужом лице быстро сменяется благодарной улыбкой, тронувшей уголки губ, однако и она долго не продержалась. Как результат — Ранбу мычит что-то невнятное и с выступившими на глазах слезами стискивает его как плюшевую игрушку, носом зарываясь в ткань футболки. Похлопывая Ранбу по спине и вслушиваясь в тяжелое дыхание, в голове крутится справедливый вопрос: как он, блять, из раза в раз умудряется оказываться в таких ситуациях? Когда смутное время подходит к концу, Томми с напускной жесткостью заявляет: — Не подумай, что это делает нас друзьями, Ранбуб, — в ответ тот лишь мокро смеется, опустив голову и прикрывая рот ладонью. — К-конечно нет, — кивает со всей серьезностью. Повисшее молчание Томми старается не замечать, носком кроссовок отталкивая окурок с дороги, но боковым зрением может заметить, как неловко переминается с ноги на ногу Ранбу. — Эм-м, что ты здесь делаешь? Хорошо, что ты здесь, Томми. Но- — Устроил себе перекур, — бессовестно перебивая поток заиканий, отвечает он. Затем, подняв глаза, добавляет: — Ну, пытался, до твоего прихода. — Прости, — быстро находится с ответом, извинение с губ слетает так же легко, как слова благодарности. В этом весь Ранбу. — Я же сказал, неважно, — пытаясь не звучать слишком взвинченно, Томми уже может чувствовать, как от бесконечного вихря из прости и пожалуйста у него кружится голова в плохом смысле. — Где Таббо? Почему он не с тобой? — решая перевести тему, чтобы предотвратить череду извинений. — А, — Ранбу отводит взгляд, будто опомнившись, — у него сейчас всеобщая история. Вроде. — Так вроде или все же история? — не сдержавшись, надавливает Томми, прекрасно зная о чужих проблемах с памятью. Теплое чувство распирало его грудную клетку от возможности вот так просто поддразнить забывчивого друга. — …история, точно, — отвечает ему Ранбу, кивая себе под нос утвердительно. — Сегодня у него еще факультативы по химии. — Ну смотри мне, — грозится Ватсон весело, занимая место на хлипком подоконнике. Пальцы, не зная чем еще себя занять, вытягивают из пачки на свет божий новую дозу никотина, однако заметив на себе грустный взгляд, Томми вновь находится с новой темой: — Так, — прочистив горло, начинает он, — как там Таббо? Все так же пытается подорвать лабораторию миссис Джонс? — С переменным успехом, — расплывчато отвечает Ранбу, сцепив руки в замок смущенно. Томми мычит, зажимая меж зубами сигарету и поднося к ней зажигалку. — Наука не дремлет, — как только руки освобождаются, а зажигалка исчезает в глубине карманов, комментирует Томми задумчиво. — Би совсем недавно говорил, что думает над тем как увеличить теплоту взрыва бомбы, над которой работает… — Он создает бомбу?! — чуть не выронив сигарету, вскрикивает Томми испуганно. — Ну, да? — Ранбу растерянно улыбается. — Блять, да мы все обречены, — смеется Ватсон, взъерошивая волосы на макушке. — Шли под хвост все мои школьные годы с выпускным. Какая жалость, — с сарказмом произносит. — А отвечая на вопрос, — краем глаза отмечая непонимающий изгиб бровей собеседника, Томми ухмыляется, решив в кои-то веки блеснуть знаниями: — Не говори, что это сказал я, но пусть попробует добавить восстановитель, — и прежде, чем его грубо переспросили добавить что? он пояснил: — Таббо поймет. Глаза Ранбу расширились как у изумленного ребенка перед витриной магазина игрушек. — Я и не знал, что ты разбираешься в химии. — Я и не разбираюсь, — хмыкнул Ватсон. — ты слишком высокого мнения обо мне, Ранбуб. Просто пришлось как-то проучить одного придурка. Радость быстро сменяется смятением. — Оу, — вздыхает. — Я разнес ублюдку бампер, — с хищной ухмылкой сознается Томми, гордо расправляя плечи. — Оу, — повторяет с побледневшим лицом. — Было весело. — О, эм, это хорошо, я думаю? Не сломанная машина, конечно, но твое счастье, — пытается разделить его восторг Ранбу. — О да, мое счастье чертовски важно, — смеется Ватсон, корпусом наклоняясь вперед чтобы многозначительно поиграть бровями. — Чем ты занимался в последнее время? — Томми моментально выпадает в осадок, чувствуя как в спину из ненадежной пластмассовой рамы поддувает холодный ветер. Где-то здесь можно будет спокойно поставить зарубку, ознаменовав тем самым конец всего и сразу. — Ты все еще..? — мазнув взглядом по винстону в пальцах, Ранбу выглядит траурно. — Да, я все еще, — шипит Томми озлобленно. — Мы не друзья, Ранбу. У тебя нет права влезать в мои дела, ясно? — рыкнув, он бегло затягивается. — Это не мешает нам переживать- Мне переживать, — противится тот, до хруста сжимая фаланги пальцев. — Томми, я- — Не надо, — глухо одергивает его Ватсон, попутно подбирая полупустой рюкзак с пола и кидая сигарету на пол. — Я вижу, к чему ты клонишь, — Томми состраивает гримасу пренебрежения. — Мне не стоило влезать сегодня. Забудь, что я был здесь. Покидая уборную, Ватсон так и не осмеливается взглянуть себе за спину. Он может только вообразить, какое выражение лица было у Ранбу после его ухода и от этого осознания легче не становилось. Томми снова тошнит.