Кодеин в моих венах

Томми, работай он в цирке или аниматором на детских праздниках, мог бы оправдаться тем, что удивлять людей — его работа. Но к счастью или сожалению, он не клоун и не переодевается в клоуна, так что даже этим сгладить острые края чужого осуждения не мог. Да, глядя со стороны он однозначно перегнул палку: как часто обыкновенные люди после долгих лет разлуки плюют своему старшему брату в кофе? Далеко не многие. Будет ли Ватсон, впрочем, сожалеть о содеянном, сотрясая воздух в бессмысленных мольбах о прощении? Пф, нет конечно. За кого вы его принимаете? Томми же не Ранбу, в конце концов. Он — человек, соответственно имеет право побыть мудаком, когда того требует погода за окном и состояние души. К тому же это не было безосновательным действием бунтующего подростка, возникшим из ниоткуда. Тому способствовал долгий накопительный эффект, уходящий корнями в месяцы, а то и годы. Ватсон не философ и не специалист в области человеческого фактора, как, например, Бэд, а такой же пленник своего бренного тела. И Уилбур, своей яркой улыбкой и поведением человека с амнезией, напрашивался не только на плевок в чашку, но и на фиолетовое пятно фингала под глазом. Томми знает, каково это быть брошенным: он прошел через тот же опыт в свое время с братьями, отцом, да даже с Ранбу и Таббо. Профессионал своего дела. Чемпион в спортивной дисциплине под названием как много раз тебя должны бросить, прежде чем ты обозлишься на мир вокруг. И Уилбуру, вернувшемуся спустя пять лет, однозначно не стоило лелеять беспочвенных надежд, что Ватсон готов понять и простить. Поищи себе другого Иисуса, который рад будет подставить вторую щеку, потому что это уж точно не Томми. Ему было всего одиннадцать, когда личный шофер его жизни на вопрос а куда мы? мистически ухмыльнулся и проговорил в ебеня, вдавливая педаль газа в пол и выкидывая руль из окна. Его два брата акробата: один хуй — другой лопата, всегда те еще кадры, однако после пересечения точки невозврата Уилбур примеряет на себя роль алкоголика, а Техно пытается ужиться в роли лицемера. Что там с Филом знает только Техноблейд; для Уилбура их отец становится очередным поводом для скандала, а для маленького Томми — картонкой в углу прихожей. А ведь когда-то Ватсон, недостающий ростом даже до бедра его отца, восхищенно комкал в маленьких ладошках штанину и повторял, что обязательно станет таким же крутым, как Уилби с Техи. Ну, видно не судьба. Оставив семейство разбираться с последствиями, Томми баррикадируется в комфортной зоне своей комнаты. Вернее делает вид, потому что его натура подслушивать сохранилась и шла рука об руку сквозь годы, а за превосходный шанс воспользоваться данным козырем стоит поблагодарить спонсора — картонные стены. И будь они у застройщика дома рекламной кампанией, лозунг звучал бы как-то так: картонные стены — сделай невозможное возможным; подслушай, с каким подонком тебе изменяет жена. Томми, впрочем, не прикладывает достаточно усилий, в попытке мало-мальски скрыть свое присутствие. Просто поднимается по лестнице и сворачивает за угол, на случай экстренной ситуации вцепившись в дверную ручку, чтобы притвориться идущим в уборную. Приглушенные разговоры из кухни доносятся далеко не сразу, но первый голос, прорезавший тишину, практически вынуждает Ватсона хрюкнуть от смеха: — ...и что это сейчас было? — голосом невпечатлившихся жюри на конкурсе талантов переспрашивает Техноблейд, сейчас смотря на Фила в ожидании. Последовавший вздох наверняка принадлежал именно его отцу. — ...он мне в кофе харкнул, — неверяще бормочет Уилбур и Томми практически светится от мысли, что да, это был я. Жаль, правда, за подобное не выдают медали, потому что Ватсон чувствует себя человеком, исполнившим свой гражданский долг перед страной. — Тесей давно такой- — Техно прищелкивает языком, пытаясь подобрать подходящее слово. — Он мне в чашку харкнул, — застряв на этапе отрицания, повторяет. — Да мы с первого раза поняли, расслабься, — закатывает глаза Техноблейд. — Ты не понимаешь – этот паразит харкнул мне в кофе! — сопровождая гневную тираду скрипом стула и грохотом. — Уил, — вздыхает Техно. — Мне очень жаль, Уил, Томми просто- — а в сегодняшней программе Фил – хозяин собаки. Мне очень жаль, Уил, Томми просто плохо относится к незнакомцам и переболел бешенством. Ватсон стискивает дверную рамку, неуверенный: от злобы или чего-то иного. — Он просто плюнул мне в ебаную чашку, пап! — истерично хихикает Уилбур. — Я блять не на это рассчитывал после шести часов тряски в машине. Думал приеду домой, обнимусь со своей семьей, поговорю о погоде и лягу спать. Никак не эта- — Уилбур, успокойся, — тот самый из близнецов, отвечающий за голос разума, вновь взывает. — Не говори мне успокоиться, Техно! Это не тебе харкнули в кофе. Я- я сейчас придушу мелкого ублюдка. — Уил, оставь его, — мученически вздыхает Фил. — Томми и со мной такой. В последнее время я вообще не понимаю, как с ним разговаривать, — голос ненадолго затухает, когда тот потирает переносицу. — Может, дело в том, что своих детей надо воспитывать? — саркастично интересуется и Томми едва сдерживается от поощрительных аплодисментов и скупой мужской слезы: правду матку режет. — Уилбур! — осаждает Техно сиюминутно, ударив по столу. — Рано или поздно нам все равно придется это обсудить, Техноблейд. — сухо подмечает. — Мы не можем бегать от правды вечно, — да ну? Пять лет же у вас как-то получалось. Но то ли Техно стал авторитетом в стенах этого дома за жалкий час, что они здесь, то ли Уилбур действительно вырос из своих истерик, но спор сам себя исчерпывает и повисает молчание, нарушаемое лишь скрипом отодвинутого стула и уилбуровским вздохом подвида я так заебался, но видимо придется еще потерпеть. — Уил, сиди, я сделаю тебе новый, — встрепенувшись, одернул его Фил. — Нет, Фил, — вяло отмахивается. — В твоем возрасте нужно побольше отдыхать: спина и ноги уже не те, что были в молодости. Сам должен знать, — фыркает тот насмешливо. Хоть в чем-то со своими братьями они были схожи. Издеваться над возрастом их отца – пока что единственная точка соприкосновения и надеюсь таковой останется. Томми, что бы ему ни говорили, предпочитал выдерживать расстояние. — Следи за языком, молодой человек. Я может и стар- — нарочито формально осекает, но в голосе слышен смех. — О нет, так страшно, — перебивает Уилбур, наверняка схватившись за сердце, как и полагается приверженцу вечного актера, несмотря на выбранный в итоге клуб дебатов. — До сих пор не могу поверить, что Томми сделал это, — Томми может, большое спасибо. — Уилбур- — цыкает Техноблейд изможденно. — Нет, серьезно, — повысив голос на несколько октав, Уил звучит удивленно. — Конечно, он не был особо рад, когда мы уехали. Но правда, что на него нашло? — у Ватсона есть чертовски длинный список, что на него нашло и если его недогадливый брат продолжит в том же духе со своими риторическими вопросами, он будет вынужден затолкать этот список тому в рот из чистой обиды. — Тесей сейчас подросток. Ему может не нравиться вообще что угодно, например хотя бы то, что мы вторглись в его личное пространство или нарушили привычное расписание жизни, — спокойно указывает Техноблейд. — Вторглись в его личное пространство? Что это вообще значит? — издает шокированный смешок Уилбур. — Это наш дом! — нет, думает Томми, не ваш, уже как пять лет не ваш. — А теперь вспомни, каким ты был подростком. Угомонись уже и сядь за стол, — командует Техно лениво. — Тех прав, — мягко комментирует Фил, — Томми больше напоминает тебя, Уил, в детстве. Или Кристин, — добавляет чуть тише. — Боже, — Техно, с набитым ртом, резко выдыхает, — не говори, что Тесей похож на Уилбура. Еще одного алкаша мое хрупкое сердце не выдержит. — Алкаша, серьезно? Я просто выпивал время от времени, ничего такого, — невпечатленно переспрашивает вышеупомянутый, вздергивая брови с вопросом. Томми, знавший серьезность ситуации на тот момент, представляет мрачные лица оставшихся присутствующих в комнате, потому что у него самого ровно такое же. Его старший брат неловко прокашлялся: — ...и хрупкое сердце. У тебя-то, Техно? С твоим эмоциональным запором? — Я попрошу, — приземленно отвечает, позволяя линии разговора незаметно соскользнуть с тяжелой для всех темы. — Такого термина даже не существует. — Только что придумал, — соглашается, — звучит очень подходяще, как по мне. Что думаешь, Фил? — О нет, не втягивай меня в это, — открещивается его отец со смешком. Томми почему-то находит эту фразу непозволительно забавной и по кислому смеху Уилбура — не он один. Для их отца, исчезающего и появляющегося, она как нельзя кстати подходила. — Я бы хотел поговорить с Томми, — признается Уил хмуро. Ватсон-младший, например, не хочет, но его мнение все равно не спрашивают. — Мы здесь надолго – успеешь еще языком почесать. Ешь. — Да ты прямо как моя мамочка, а? Мамаблейд, — воркует Уилбур издевательски. — Спасибо, что терпишь меня, — приторным тоном дополняет Уилбур, не хватает лишь полить сверху шоколадным топпингом. — Да я с трудом, если честно. — Эй! Что за черт- За оставшийся день, вечер и ночь в его дверь никто, — боже, спасибо, — не стучит. Томми не решается выскользнуть и сегодня из окна, потому что: а) Дрим сильно расстроится, когда узнает — именно когда, а не если; б) Прежде чем вздернуться на петле под потолком спальни хотелось удостовериться в правильности своего поступка — мало ли, его братья не окажутся такой уж большой проблемой, хотя, будем честны, шансов на это было нестерпимо мало. И вот еще, Перплд — вовсе ему не бро, уж тем более не друг и не товарищ. Ведь какой друг бросает другого в беде? Не самый хороший, это точно. Сославшись на какие-то очень важные дела — таких у Перплда было раз-два и обчелся и появлялись они стационарно в конце месяца, никак не сейчас, — тот драматично махнул Томми платочком и растворился во тьме. Что ж, больно надо. Наслушавшись чужой болтовни на оставшийся вечер, Томми ушел в свою комнату, закрыв предварительно дверь на замок. Можно было придвинуть к ней шкаф, чтоб уж наверняка, но в крайности пока бросаться не хотелось. Одно радовало, никто, в действительности, испытывать его терпение на гибкость не стал. По звукам в коридоре становилось понятно, что братья были заняты распаковкой своих вещей и обсуждением трудов Ницше, или чем там занимаются двадцати четырехлетние задроты в свое свободное время. Фил принимал непосредственное участие в сортировке чужого барахла и остаток дня всячески избегал темы, непосредственно касающиеся Томми, по надобности вставляя короткие комментарии и моментально перетягивая канат разговора на что-то другое. Встречайте: Томми-де-Морт — тот, кого нельзя называть. Томми коротал время за нервным пролистыванием новостной ленты на своем ноутбуке. Почему нервным? Потому что дискомфорт, рыхлящийся под кожей сотней червей, нельзя было ничем погасить. Все благодарности нужно приносить в адрес братьев и письма с угрозами желательно туда же. Из-за них приходилось отложить будничное выкуривание пачки сигарет на позднюю ночь. Там уже можно под шумок удрать из дома на крыльцо или перебраться на крышу из окна комнаты — как душа пожелает. Томми мог просто вскрыться, — нет, речь не о самоубийстве, — и позволить поймать себя за руку в процессе прожигания своих легких. Но честно? Как-то не хочется: Уилбур, неважно бросивший или нет курить, начнет истерить вместе со своими двойными стандартами, а Техно подключится со своими лицемерными лекциями, так и не попытавшись ничего предпринять. Фил будет поддерживать своего любимого сына с галерки, может состроит козью морду со словами я в тебе разочарован. Ватсон-младший просто не любит усложнять. Его лента в соцсетях не представляет ничего интересного: фотографии знакомых людей среди вечеринки, находящейся на своем пике с подписями в духе мы с девочками отрываемся до утра — и на фотографии три сурово выглядящих мужика, да. Томми перекатывается на кровати на спину, приземляя ноутбук на живот ровно в тот момент, когда звук пришедшего сообщение пиликает из динамика. Открывая всплывшее уведомление, Ватсон щурится в полумраке своей комнаты, силясь разглядеть среди ослепительно-белого свечения экрана содержание. < «Привет, Томми. Как ты? Уил написал, что они приехали» Спасибо за информацию, Ники. Ватсон не представляет, как жил без нее до этого, честное слово. Он же понятия не имеет, ходят ли у него по дому грабители или все-таки братья.

> «нормально, сама как?»

< «Все в порядке, спасибо что спросил. Не хочешь прийти завтра с мальчиками ко мне в пекарню? Я угощу вас чем-нибудь» Если бы не последнее предложение, Томми моментально бы отказался. Однако случилось то, что случилось и Ватсон, уверенно кивнув самому себе, пишет:

> «нет»

На этом можно заканчивать: с привычкой курить по вечерам, напиваться ночью, да и жить в принципе. Можете расходиться — ничего лучше все равно не будет. И дело даже не в том, что отказывать Ники сам по себе дурной поступок, за который тебе на небесах зачтется, вовсе нет. Свернув вкладку диалога, несмотря на звон уведомлений, Томми откладывает ноутбук.

***

Томми двенадцать — и это снова должно каким-то образом объяснить, что в его жизни все идет не так, как должно. На часах пять вечера, когда возвращается домой; на пустых улицах промозгло и сыро, ветер подхватывает опавшие октябрьские листья, взметая их в воздух и раскручивая в красно-оранжевом водовороте. Он неповоротливым ногами волочится в сторону дома и плечи сдавливает нагруженный учебниками рюкзак: лямки впиваются в плечи, оставляя после себя розовые раздраженные разводы. Его любимые кеды изрядно промокли и хлюпали при ходьбе, красный оттенок превратился в грязно-алый в местах, где неплотная ткань соприкоснулась с водой. Развязанные шнурки волочатся по сырому асфальту следом и у Ватсона нет выбора, кроме как игнорировать неудобства. Пусть ему и двенадцать, но ума хватало не останавливаться. Быть похороненным, потому что тебя на голову во время урагана свалилась ветка — немного отстойно. Эмоции полыхали в нем, заставляя сжимать лямки рюкзака и бессильно скалить зубы в никуда. Уилбур опять забыл его забрать из школы, несмотря на разосланные на все телефонные номера предупреждения о шторме. Томми был уверен, что хотя бы сегодня его брат не забудет. Но с каждым часом уверенность таяла, сменяясь беспокойством и останавившись на злости. — Большое спасибо, блять, — бормочет Томми себе под нос. Деревья, растущие на обочине и частных участках опасно кренились под гнетом беспощадного ветра и Ватсон мог лишь опасливо наблюдать за траекторией возможного падения. Томми пробовал позвонить Филу, но видимо что-то случилось с линией передач — звонок попросту не проходил. Разговор с Техно был исчерпывающим, на короткое разъяснение ситуации тот цокнул языком, сказав нечто вроде в этом весь Уилбур, а затем попросил Томми подождать. Подождать, когда он стоит на школьном крыльце уже три часа. Вспомни Хатико, Тесей, — будь терпеливее, — сказал ему Техноблейд. Ага, жаль только собака умерла в конце. В конце концов неудивительно, что спустя пять минут противоречивых мыслей Томми не выдержал и ушел. В такие моменты он всегда задавался одним и тем же вопросом — почему всем сверстникам досталась нормальная семья? Где родителей двое и они взаправду обеспокоены своими детьми. Где старшие братья — действительно люди, на которых хотелось равняться, а не те, при взгляде на которых проскальзывала кислая мысль боже, вот бы не стать таким же. Иногда Томми хотел исчезнуть. Не сбежать, а просто раствориться по дороге домой, не оставив после себя и потерянного ботинка: без зацепок и прямых улик, чтобы частные детективы только и могли, что развести руками в растерянности. Ему, в какой-то мере, пригревала душу эта мысль: перекошенные лица его семьи, когда какой-нибудь посторонний объявит о пропаже самого младшего. Как Уилбур будет проклинать себя, сплевывая ругательства, потому что не уследил. Как Техно закутывается холодной злостью на собственное бездействие, как в пуховое одеяло. Как Фил, сгорбившись на диване в гостиной плачет по ночам, склонившись над единственной сохранившейся фотографией. Томми не смел мечтать о смерти, как о легком избавлении, но в дни вроде этого его невольно захватывали мысли, как хорошо было бы снова встретиться с мамой. Ее теплые руки и нежный голос — единственное, что сохранилось в памяти. В его голове не было места ни цвету ее волос, ни любимому платью и уж тем более чертам лица. Это эгоистично и жестоко — ему не нужно быть гением, чтобы прекрасно это осознавать. Его семья не настолько ужасна, чтобы желать им самого наихудшего. Но разве не поэтому Томми желает избавить их от самого себя? Как говорил ему Уилбур, в те яростные моменты трезвости: Томми — худшее, что случалось в их семье, потому что именно после родов третьего сына Кристин начала скоропостижно таять у всех на глазах. Если его не будет, мама, разумеется, все равно не вернется, но на одного человека Филу придется платить меньше. Техно больше не будет раздражаться, что его отвлекают от учебы и Уилбур перестанет быть привязанным к дому и, как говорил, наконец заживет своими мечтами — что бы это ни значило. В тот же год, впрочем, он все поймет — когда братья резко соберут чемоданы и хлопнут входной дверью прямо перед его носом, но не сейчас. Ввалившись в теплое помещение своего дома, Томми трясся как потерянный щенок, брошенный нерадивыми недохозяевами в дождь. По сравнению с улицей, дома казалось жарко и душно, но возможно это впечатление складывалось из-за содрогающегося от холода тела. Сбрасывая с ног хлюпающие кеды, из которых можно было спокойно выжать себе графин дождевой воды, Ватсон, обнимая себя за плечи, поспешил пройти вглубь дома; ближе к батареям и дальше от двери. — Э-эй, Уилбур! С-сукин с-сын, ты здесь?! — едва пропуская звук сквозь неконтролируемо стучащие зубы, вскрикивает он. Прождав тридцать секунд в абсолютной тишине, Томми вздохнул, пробормотав горькое: — Н-ну к-конечно же нет. Потому что в последнее время старший брат предпочитал быть где угодно, кроме дома. В клубе или даже на улице, но никак не дома. Разбираться с последствиями безответственности своего брата все равно пришлось самостоятельно. К моменту когда Уилбур вернулся — на часах что-то около восьми вечера: слишком рано для Фила, а Техно просто загадка человечества, так что к его учебному расписанию никаких вопросов нет. Томми задремал на диване в гостиной под уютный бубнеж телевизора после нескольких часов безрезультатных попыток написать эссе о прочтенном рассказе. Тогда ему как никогда кстати пригодились бы врожденная грамотность Техно и несколько красивых эпитетов от Уилбура, но его братья, опять же, находятся где угодно, но не здесь. Так сказать, крысы не поделили сыр и разбежались по разным углам. Он проснулся от ощущения чужой разгоряченной руки в своих волосах, неторопливо перебирающих прядь за прядью. — Уил..? — сонно моргнув, зовет Томми, до конца не уверенный, кто перед ним. Единственным источником света на тот момент был лишь синий мерцающий экран. — Извини, Томс, не хотел будить, — бормочет тот мгновенно, одергивая руку. Ватсон младший зевает, втягивая ртом воздух и вскоре морщится от резкого запаха перегара, шлейфом преследующего движение чужой руки. — Спи, солнышко, — просит тот, но очевидно, что после такого запоминающегося появления до сна уже никому не было дела. — Ты опять пьян, Уилбур? Или что? — обвинительно уточняет Томми, принимая сидячее положение и расчищая другую половину дивана. Уилбур тяжело плюхается на освободившееся место и Ватсону приходится придерживать своего галимого брата под локоть, просто чтобы тот не навернулся прямиком на пол. Отвратительный запах алкоголя щекочет нос и он борется с желанием чихнуть. — Прости, — понуро повесив голову, тот бормочет и совершенно не помогает; вместо того чтобы растрачивать энергию на извинения, которые Уилбур завтра утром даже и не вспомнит, лучше бы попытался удержать собственное тело на диване. Томми был омерзителен запах, который впитался в его брата намертво: в каждый свитер, волосы и даже кожу. Эту вонь нельзя было вытрясти и отстирать тоже — уж поверьте, даже невзирая на то, что от образа чистоплотной домохозяйки Ватсон далек, он использовал всевозможные стиральные порошки и кондиционеры. Просто ради того, чтобы наконец избавиться от аромата алкоголя, напоминавшего смесь многолетней помойки и кошачьей мочи. Не вышло. — Я не пьян, — вздыхает тот, покачиваясь из стороны в сторону маятником, а затем, подняв ладонь на уровень глаз и всматриваясь в нее, словно в поисках нарисованных чернилами ответов, выдвигает следующее: — Трезвее, чем был, по крайней мере, — с легкой улыбкой, играющей в уголках губ. — Под чем-то, значит? — спокойно делает выводы Томми, потому что ему не привыкать: это далеко не первый раз, когда заместо алкоголя Уилбур предпочитает нечто другое и наверняка далеко не последний. — Надеюсь, хотя бы не героин? — выгибает бровь, пытаясь замаскировать идиотскую надежду, что его брат хотя бы не зашел дальше. — Боже, нет..! Почему ты вообще- — давится воздухом Уилбур, его дрожащие руки взмывают в воздух, чтобы затем устало пройтись по закрытым векам. — Нет, Томми, я бы никогда не стал чем-то колоться. Тем более, героином, — заверяет его тот, жестикулируя, но от этого доверия не прибывает. — А мне-то откуда знать? Ты можешь и врать такими темпами, — переспрашивает Томми оборонительно. — Томми- — тот вздыхает и Ватсон лишь чувствует, как кровь приливает к лицу от злости. — Слушай, я не знаю, о чем мне с тобой говорить, правда, так что лучше я- — поднимаясь с дивана, бормочет он недостаточно разборчиво, но не то чтобы это важно. — Да стой, блин. Вот, смотри! Томми, стоящий вполоборота и не смотрящий в сторону своего брата только издает смешок, дернув плечами: — И что ты мне хочешь показать? Шприцы? Иди с этим к Филу, серьезно. Обернувшись, Томми натыкается на максимально закатнные рукава пальто и водолазки и сильно сосборенные чуть ниже плеч. Открывая вид полупрозрачные руки с путинками сиреневых вен, тянущихся вверх и скрывающихся под одеждой. Сгибы локтей, на которых ярче всего выступали вены, приобретшие насыщенный фиолетовый и сине-зеленый цвета нетронуто расположившихся на белоснежной коже. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — неуверенно переспрашивает Томми, ни на секунду не переставая хмуриться. — Сходи в спортзал, у тебя руки тонкие как две ветки. Очень грустное зрелище. — Гремлин, — ласково бормочет, закатывая глаза. — Сучка, — парирует он мгновенно, позволяя ухмылке проскользнуть на губах. — Иди сюда, — раскидывая руки в сторону, подзывает Уилбур с мягкой улыбкой. Томми только вздергивает бровь: — Да ты и правда обдолбанный, — констатирует удивленно, но непонимающему лицу приходится объяснить: — Ты всегда становишься… весь такой прилипчивый. — Какие умные слова для тебя. Томс, милый, голова не болит? — с насмешкой и поддельным волнением выспрашивает Уил, за спиной неизменно называющий его паразитом, спиногрызом, эгоистом и всем тем, на что фантазии хватит. — Очень болит, — от тебя и твоих скандалов у меня под дверью висит недосказанным. Но даже без продолжения ответ выходит депрессивнее, чем рассчитывалось – попросту не успевает уследить за интонацией. — Где ты был, Уилбур? — решив ничего не менять, Томми продолжает в тон предыдущей реплике, потому что желание притвориться не задетым чужим поведением куда-то исчезает. — Что ты имеешь в виду? — Школа. Ты должен был забрать меня, — скривив губы в подобии улыбки, объясняет он. Уилбур побил свой собственный рекорд – теперь тот даже не понимает, где должен был находиться. Медленно моргнув, словно в процессе переваривания услышанного, его брат выглядит виноватым. — Черт. Томми, прости, правда- Совсем из головы вылетело, — рассыпается в извинениях, а потом в голове что-то щелкает, когда он резко взметает на ноги, покачнувшись: — Шторм! — Ватсон ухмыляется спектаклю матрос на палубе заметил бушующую стихию впритык. — Я в курсе, — кивает. — Нет, нет- Ты в порядке? Шлатт тебя подбросил? И Томми мог соврать, выдавив из себя однозначное да. Мог соврать — и свернуть эту тему целиком и полностью. Притворившись, что кипящая с каждым днем злость рано или поздно истлеет и оставит после себя теплые угли. — Нет, — с расстановкой выговаривает Ватсон, подмечая малейшее изменение в лице своего собеседника, — я дошел. — Что? Томми- А если бы на тебя упало дерево? Или крышка мусорного бака-? Ты должен был дождаться меня или- — сейчас вы лицезреете истерию первого уровня – не самую опасную, но самую частую. — Уилбур, твою мать! Я ждал тебя три часа. Три! Фил не брал трубку, а Техно сказал подождать еще. Что мне нужно было сделать, а? Постоять еще три часа и отморозить себе задницу?! Посмотри на себя, — указывает на неустойчивую позу Уилбура, выдающую его «трезвость» с потрохами, — ты бы не вспомнил обо мне до следующего дня! — Лучше так, чем хоронить своего младшего брата из-за какой-то пролетевшей железки! — восклицает Уилбур в обеспокенном раздражении. Томми думает, что лично он был бы не против быть похороненным. — Тебе бы не пришлось никого хоронить, если бы ты просто не забывал. Мужик, кому из нас здесь девятнадцать: мне или тебе? Поставь уже напоминалку на телефон! — вырывается у Ватсона в ответ, разводя руками, и если бы бог действительно наблюдал за человеческими потугами, то в первую очередь не позволил бы ему родиться в этой семье. Чувствуя, как собственные щеки и шея горят, Томми подумав еще секунд тридцать, выдает резким от эмоций голосом: — И с чего ты решил, что мне все это нравится?! Может я специально вышел в шторм? — шипит ядовито и сжимает собственные кулаки до хруста костяшек. Эти слова почему-то застают Уилбура врасплох: его брат отшатывается, словно от пощечины и глаза расширяются одновременно в шоке и испуге, зрачков, впрочем, это правило по понятным причинам не касается. Умудрившись удержаться на ногах, вцепившись в изголовье дивана, как в спасательный буек, Уил не моргая смотрит на Томми, прежде чем прошептать лишенным всех эмоций голосом: — Ты не- ты не это имеешь в виду. — Видишь?! В этом вся твоя проблема – ты видишь только то, что тебе удобно видеть. Ме-ме-ме, я не хочу забирать своего надоедливого брата из школы, поэтому лучше забуду. И так каждый раз! — сложив руки на груди, чтобы отвлечь свои руки чем-то иным, а не желанием проехаться кулаком по самоуверенной мине. — Тебе не нравится идея провести пикник с Филом, поэтому в нужный день ты забываешь и уезжаешь из города. Ты не хочешь приходить на родительское собрание, потому что больше некому – и не приходишь, потому что что? Ты забыл, — загибая пальцы за каждый случай, перечисляет он. — Томс- — жалобно зовет тот, запинаясь об палас под перед диваном. Томми, с тяжелой душой и скрипом зубов в очередной раз держит своего брата под локоть. Ватсон должен признаться, но его отношение к трезвому и пьяному Уилбуру сильно разнилось. Имея перед глазами прекрасный пример того, во что наркотики превращают человека, Томми все равно предпочтет безобидную компанию его пьяного брата, чем ту фурию с манией убивать, которую все их семейство встречает по утрам за завтраком. Этот Уилбур не умел врать и заметать следы, а его извини-прости хотя бы были, в отличие от своей трезвой версии, считавшей себя во всем правой. — Хватит. Не извиняйся, завтра все равно ничего не вспомнишь, — качает головой. — Прости, — все равно бормочет, притираясь плотнее к плечу и Томми вяло вздыхает. — Ничего, — хоть это и далеко от правды. — Ты мог пострадать, — противится Уилбур нервно. — Не заткнешься и пострадаешь уже ты, — слабо угрожает Ватсон, помогая дотащить тяжелую тушу до спальни на втором этаже. Ступеньки лестницы надрывно скрипят под каждым их шагом. Его брат же заливается нетрезвым смехом, эхо которого отскакивает от пустых стен, но даже этот звук легко тлеет, оставляя после себя звенящую тишину. — Я не хочу, чтобы ты умирал, — признается разбито, и Томми приходится оглянуться на своего брата, чтобы замереть под давлением чрезмерно сосредоточенного лица. — Конечно нет, — усмехается Ватсон неровно и отворачивается, предпочитая сконцентрироваться на дороге. — Я серьезно. — Я тоже. Пока что не горю желанием увидеться с мамой, нет спасибо, — выгибая бровь выразительно, Томми посмеивается, ощущая как грудная клетка горит от собственной лжи и дыхание спирает. — Это хорошо, — бормочет Уилбур и Ватсон согласно мычит. — Я не хочу тебя потерять, Томс. Ты моя единственная семья, ты же знаешь? Я люблю тебя, — хочется верить, но верится с трудом. Эти дурацкие разговоры и голос его брата, говорящего о мечте поскорее избавиться от балласта в лице Томми, никак не выходят из головы. — М-м, ага. Я тебя тоже? Дотащив брата до полумрака комнаты, Ватсон неохотно толкает чужую дверь, подмечая плотно зашторенные окна, общий беспорядок и в частности, скомканные листы бумаги на полу. Ему не нужно было их разворачивать, чтобы догадаться о содержании: наверняка какие-то песни, строчки которых Уилбуру не пришлись по вкусу. Сбрасывая вес чужого тела со своих плеч, Томми ненадолго останавливается, чтобы разомнуть затекшую спину и для достоверности целостности костей хрустнуть запястьями, попутно очерчивая взглядом заставленный книжный шкаф и прибитые к стене виниловые пластинки. В комнате Уилбура с недавних пор всегда было темно — хоть глаз выколи. И никто не мог положительно поспособствовать этой мрачной атмосфере, потому что при попытке включить прикроватную лампу тот быстро раздражался и принимался покрывать матом все живое. Что-то о чувствительности к свету — вскользь объяснил Техно. Просто фаза — пожимал плечами Фил. Насмотревшись, Томми приблизился к кровати и попытался по возможности накрыть Уила одеялом, смахивая с лица каштановые кудри. Последний осоловело ткнулся носом в подушку. — Тмми? — проглатывая буквы, зовет. — Что опять? — недовольно интересуется, наклоняя голову. — нкгданпробйнрктики, — вместо тысячи слов – одно длинное и едва ли напоминающее человеческую речь. Томми непроизвольно щурится, будто это должно помочь разобрать инопланетный язык. — Уил, не буду врать: я нихера не понял, — недовольно бросил он. Уилбур переворачивается со стоном, казалось это действие вытягивает у него все силы. — Пообещай, что никогда не будешь пробовать наркотики. Вообще никогда. — Спи, идиот. Поговорим завтра, — предпочитая проигнорировать сказанное, отмахивается он, потому что для него это казалось слишком очевидным, чтобы нуждаться в каком-то подтверждении. Говорить обещаю казалось излишним, все и так должно быть понятно. По крайней мере, на тот момент точно.