Кодеин в моих венах

Экран ноутбука загорается вновь, на этот раз чтобы сотрясти комнату в мелодии разрывающегося видеозвонка. Томми, в какой-то момент отключившийся, поднимается воскрешенной нечистью из могилы. Настроение ни к черту, потому что он трезвый. Тело ломит, потому что он трезвый. В ушах безустанно гудит и внеземное давление грозится сплюснуть черепную коробку — почему додумайте сами, воспользовавшись вышеукзанными шаблонами. Не получается? Обратитесь в техподдержку, представленную мусорным ведром за дверью — там наши специалисты с радостью все разжуют и ответят на любой вопрос. Кулаком проехавшись по десятку клавиш моментально, Ватсон оставляет это решение во власти судьбы: принял ли он звонок или нажал эскейп, к черту свернув весь браузер — вовсе не от него зависело и звонящему предстояло испытать на себе все прелести игры в лайт-версию русской рулетки. Кость брошена: звонок — сброшен. Такова воля божья и кто Томми такой, чтобы ее оспаривать? Одно было занятно во всей это ситуации — пропасть, залегшая между Томми-из-прошлого и тем, в кого он превратился. Ребенок с горящими решительностью глазами, угрюмо рассуждающему о своем исчезновении. Как начитавшийся Тома Сойера школьник, бредущий домой после двойки за тест. Понимает, что не смертельно — от такого удара по гордости он однозначно оправится, слишком сильный, чтобы сломаться так просто. В то же время эмоции слишком сильные. Правдивые. Томми-из-прошлого рассуждал о своей пропаже как о потерянном кольце давно разведенных супругов: лежало себе на полке последние года два нетронутым, а потом неожиданно пропало — и всем плевать. Вещица ненужная, все это время занимавшая место и собиравшая пыль. С ее исчезновением, что неудивительно, тяжесть в легких отошла на второй план. Больше не приходилось мозолить себе глаза золотым блеском всякий раз, как фигура проносится мимо проклятой полки: никаких наплывающих болезненными волнами воспоминий и сердца, загнанно бьющегося в груди. Ему казалось, что исчезни он — проблемы сами собой рассосутся. Нынешний он — то чудовище, один лишь вид которого заставляет лицо собственного отца кривиться в искренней фрустрации, все так же находит эту мысль привлекательной. Но спустя пять лет должно же было хоть что-то измениться? Чтобы не назвать происходящее откровенной деградацией, конечно же. Тринадцатилетний Томми, впервые украв из кармана старого пальто Уилбура сигарету, мог попытаться ответить на поставленный вопрос. Семнадцатилетний отвечал без запинки. Ответ лежал в проржавевших перекладинах рельсов, ведущих в полузаброшенное депо. В те редкие моменты, когда тяжелый грузовой состав со скрипом проносился прямо перед лицом; еще чуть-чуть, и задев железным корпусом кончик носа. Если приловчиться, все тот же ответ легко можно было разглядеть с высоты многоэтажных зданий. На их крышах летний вечер догорал последними солнечными лучами, рыжими пятнами приземляясь на пыльный асфальт под ногами. Или холодное помещение ванной комнаты в конце коридора, среди звенящей тишины дома подзывающей к себе скрипом белой двери с облупившейся краской. Когда на уютное гнездо спальни опускается ночь, Томми испуганной мышью мечется меж двух огней: то проваливаясь в беспокойную дрему, то подрываясь с крупными каплями пота, скатывающимися за шиворот. Третьего пробуждения было достаточно, чтобы пальцами нащупать в темноте комнаты тачпад ноутбука, неуверенно мазнув по нему холодными пальцами. Перевернутое вверх дном спальное место озаряет слабое свечение заблокированной заставки — и этого было достаточно, чтобы насытить обычно прожорливое любопытство. Два часа ноль-три минуты — говорит экран ноутбука. Пошел нахуй, — отвечает мысленно, потому что может себе позволить. Соскребая с пола под кроватью рассыпавшиеся тонкие цилиндры сигарет в одну кучу, Ватсон почти что по привычке закуривает лежа — не отходя от кассы: обернутый одеялом и не покидая нагретого места. Это чревато пожаром и, если подумать, является вполне весомым аргументом чтобы в принципе ничего подобного не делать, но Томми не видел в глаза закона, запрещающего курение на кровати. Даже если эта строчка прописана в конституции под пунктом шесть-четыре-один или еще где — Ватсон оставляет за собой право отрицать причастность. Невозможно следовать закону, который не знаешь. И вообще, отцепитесь — ему всего семнадцать. Имеет право подорвать здание городской библиотеки и вы ничего не скажете против, потому что юность и глупость. Но как итог всего этого, Томми вынужденно вспоминает, что впервые за пять лет, спальни по обе стороны от его комнаты не пусты, а жильцы в кои-то веки не будут рады запаху гари. Стянув свое тело с кровати и встав на пошатывающиеся ноги, Ватсон, цепляясь за стену, начал неторопливо шаркать в сторону шкафа. Коротко скрипнув, открытые двери в какой раз показали полное отсутствие разнообразия. Карманных никогда не хватало чтобы стабильно обновлять гардероб каждые полгода, а Фила вовсе не беспокоили две с половиной толстовки в шкафу младшего сына. Довольствоваться обносками первое время приходилось сквозь стиснутые зубы, затем пришло безрадостное смирение — футболки его братьев все же были комфортными, сколько бы он ни вертел носом. Что более важно, из родных вещей полноценно чистыми были не одна и не две, а вообще никакие. И если любого здравомыслящего человека поставить перед выбором: носить свою одежду, пахнущую как после купания в пивном бассейне или чужую, запах которой либо отсутствовал напрочь, либо были лишь отдаленные мотивы сладкого парфюма и свежести — выбор очевиден, потому что Ватсон считает так же. Одевшись в то, что отдаленно напоминает верхнюю одежду и переложив необходимые для жизни предметы, — вспоминаем: пачка сигарет, ключи, телефон и подарочный купон на кесадилью в тако белл, — Томми, подключив все свои навыки шпиона, двинулся в сторону выхода. Гравитация, магнитные бури или знак зодиака — все сегодня действовало ему во зло, а налитые свинцом руки мало помогали определить, держится ли он хоть за что-то или катится с лестницы колбаской. Забытый всеми телефон пиликает в кармане, настойчиво напоминая, что эй, я все это время был тут и Томми раздосадованно цыкает, потому что время на поболтать у него в списках сегодняшних дел не числилось. Ноутбук с десятью тысячами уведомлений угрюмо подтверждает из спальни. Повернув ручку входной двери и стащив с вешалки синюю ветровку, — семь раз убедившись, что берет свою, — Томми выходит на улицу, чтобы в ту же секунду оказаться ослепленным фарами, целенаправленно и уличительно смотрящими на него. — Ни с места, — нараспев тянет Перплд, отстраняясь от дверцы своей тойоты. — Руки за голову и прочее дерьмо, — поддерживая всю ту же интонацию разоблачающего наркопритон копа, объявляет. — Большой П, — все равно здоровается Ватсон, оглядываясь себе за спину так, словно за этот короткий диалог за ним мог заспавниться кто-то из братьев. — Какого черта ты здесь забыл? — громко шепчет, не скрывая раздражения, потому что он человек слова – раз решил, что сегодня не будет шататься по чужим домам, значит не будет. Точка. — Проверь сообщения, — отмахивается Перплд и стучит по крыше машины, — Введу в курс дела позже, а пока запрыгивай в тачку, красавчик. А, да? Ну тогда ладно — никаких проблем. — Нет, не собираюсь я тащиться фиг знает куда, — истощенно сплевывает Томми, наблюдая как собеседник после его слов начинает рыться в кармане. Ватсону требуется применить всю ловкость, чтобы не позволить брошенному в него предмету трагично протаранить собой асфальт. Раскрывая инстинктивно сжавшиеся ладони, в ответ на Ватсона смотрит знакомый зип-пакет с маркерным штампом нло — фирменная печать Перплда. — Что это? Аддерал? — переспрашивает Томми, невпечатленно перебирая в руках рассыпающийся белый порошок, пластилином млеющий от прикосновения. — Порох. — М, — понимающе мычит Ватсон, потому что за просто так редко когда от Перплда дождешься подарка и раз уж выдалась возможность, праздник щедрости упускать не хочется. — Если это взятка, то я внимательно слушаю. — Она самая. Бон аппетит, — не изменившись в лице, подбадривает тот. — А теперь серьезно, запрыгивай. Есть разговор. Томми наблюдает как тот обходит машину и садится на водительское сидение. Ватсон заученным движением приземляется на пассажирское, сдергивая с потолка солнцезащитный козырек, чтобы бегло пробежаться взглядом по растрепанному гнезду волос. Дав задний ход и выкрутив руль до упора, Перплд выруливает на дорогу. Ногой поддает газа для уверенности, пока Томми настраивает радио, остановившись на какой-то передаче, где ведущий назойливо рекламирует препарат от боли в горле. — Помнишь, я месяц назад говорил, как мои парни перехватили одну паршивую овцу? — стрельнув глазами в зеркало, разрывает тишину. Томми, честно сказать, припоминает целое нихуя. Большинство сделок, сорвавшихся или успешных, пролетали мимо него со скоростью соника. Ему было или не до того, чтобы следить как Перплд вытряхивает из очередного бедолаги крупную сумму или Ватсон предварительно накидался, так что в такие моменты человеком разумным он не был. Но, право слово, самое легкое, что только можно было запомнить — это самый крупный купец всей дыры, зовущейся их городом. В умелых руках была сосредоточена нехилая власть, множество точек по всему городу и связи, позволяющие втихую завозить и вывозить из страны наркотики сколько душе угодно. Именно он имел за своими плечами достаточно шестерок, избавившись и подставив которых, можно не беспокоиться за целостность своей задницы даже спустя десять лет — все равно на него не выйдут. — У этой паршивой овцы, часом, закупался не Тот-кого-нельзя-называть? — поскреб подбородок Томми, играюче перебрасывая из рук в руки пакет. — Он самый. Дело в том, что этот обмудок нас шваркнул. Четыре часа назад тонна кокаина должна была оказаться на точке – ее нет! — Перплд эмоционально всплескивает руками, а затем вгрызается ногтями в проризиненный руль. Этот парень действительно фокусник, раз сумел убежать с тонной порошка, — любопытно выяснить, куда ему пришлось все затолкать, — но зная суровый нрав местных диллеров, далеко парень все равно не убежит с простреленными-то коленями. Огреть здешних — это надо еще до такого додуматься. Впрочем, одно из всего этого рассказа оставалось непонятным: — Это плохо, Перп, и мне правда жаль, что так вышло. Но скажи, я здесь зачем? Мне постоять свечку подержать, пока вы его избиваете? Спеть Отче наш? — Так вот, — медленно продолжает свою линию повествования. — Тот идиот в курсе, что за ним уже выехали, поэтому решил по-быстрому сбагрить товар, подзаработав еще, и сбежать налегке. По некоторым источникам его морда засветилась на одной из вечеринок в соседнем городе. Я не могу пустить туда никого из своего круга – знает нас в лицо, сука, — Томми что-то совсем не нравится, к чему ведет этот разговор. А может не надо? Может он правда свечку подержит – у него по этому делу как раз черный пояс? — Твое дело завалиться на вечеринку и за цивилизованным разговором выяснить, кто толкает. — В него вселился дух ди-джея? Я буду тут всю ночь, да ладно? — не унимается Томми. — Вы не можете просто спецназом туда ввалиться и выволочь? — Срань, Томми, мы не в глаза ебемся. Никто из наших не в курсе, как он выглядит, — нервно переводя взгляд от Томми к зеркалу заднего вида, бормочет Перплд. О да, ведь во время сделок вы все переодеваетесь в маскарадные костюмы. — А тот, у кого можно было спросить, лежит с простреленной головой в переулке. Нужно свернуть это дело до того, как вмешается полиция, понимаешь? — вопросов больше не имеем. — Как это получается, — в замешательстве шепчет Томми. — Его сделки были через того посредника, который уже в могиле. Никто и не думал ничего вынюхивать, потому что доверенный, мать его, человек, — цыкает Перплд взбешенно и Ватсон понемногу начинает беспокоиться, как бы его товарищ в припадке ломать-крушить не выбил лобовое стекло. Томми откидывается на спинку сидения, изо всех сил прижимая руки к лицу и надеясь, что это абсурдный сон. — Мне реально стыдно тебя об этом просить, — будто услышав его внутреннюю борьбу, подает голос Перплд. — Я не хотел тебя впутывать сильнее, чем уже, но у нас буквально нет рук. У парней знакомые отсвечивают как Курт Кобейн, а все остальные заметают следы на месте преступления, готовят поддельные показания для полиции. — Хорошо, блять, ладно, — вздыхает Томми. — В чем план действий? Мне поговорить с ним, а потом сказать кстати, за тобой тут полгорода охотится, выйдем на балкон? — Почти, — это совсем не утешает, план полный отстой. Перплд, отвлекаясь ненадолго от прямой дороги в никуда, кивает в сторону коробки передач и ручника. Томми, проследив за взглядом, непонимающе выгибает бровь. — Крышку под ручником подними, она по стыку расходится. Томми хмурится, но послушно принимается шарить в поисках стыка. Это мучение происходит ровно до тех пор, пока Перплд не додумывается включить в салоне тусклый свет. Поиски становятся изрядно легче и Ватсон поддевает деталь короткими ногтями, потянув вверх. В образовавшейся узкой полости, ожидаемо, ничего не видно, но подсветив телефонным фонариком обнаруживается черный корпус пистолета. — Предлагаешь мне его застрелить? — хмурится Томми, обращаясь с недовольной гримасой к фигуре собеседника. Отдаленно здравый смысл подсказываает, что не такой должна быть реакция обыкновенного человека на огнестрельное оружие, но Ватсон никогда к нему не прислушивался, так с чего вдруг начинать сейчас? К тому же под определение обычного человека он подходит с натяжкой — все-таки вместе с инстинктом самосохранения пропадает и эмпатия, а она, между прочим, свойственна людям. — Что? Нет, — давится Перплд. — Просто тяни время, а потом предложи выйти. Пистолет на случай, если он что-то поймет или будет сопротивляться. Ты же умеешь стрелять? Конечно, ведь последние семнадцать лет жизни он только этим и занимался. Целыми днями испытывал свое мастерство в тире, а по выходным вместе с местными бородочами-охотниками ездил на стрельбище. — Конечно нет, мужик. Ты издеваешься? — Ничего. Основное ты должен знать: предохранитель, курок и магазин – все как в блокбастерах. Если что, стреляй по ногам. — Боже, — стонет Томми неверяще, взлохмачивая волосы. — Кому скажу – не поверят. Если Фил узнает, что я по ночам устраиваю облавы, он сто процентов начнет ныть, что лучше бы я оказался наркоманом. — Заодно и скажешь, обрадуешь старика, — подбадривает на свой манер. Убирая зип-пакет в кармашек кроссовка, Томми ерзает на сидении в попытках пристроить пистолет. К несчатью ольстры у него нет, поэтому сочтя задуманное достаточным, он заталкивает оружие в карман и прикрывает краями толстовки. Со стороны Перплда не доносится никаких недовольств, а это, дамы и господа — победа. Вся оставшаяся дорога проносится в тишине и с единственным отвлекающим маневром — радио, на котором Томми чуть позже добавляет громкости.

***

Зданием вечеринки оказался кампус здешнего общежития, разукрашенный мишурой, туалетной бумагой и пустыми бутылками из-под алкоголя. Очень празднично, прямо веет студенчеством и безбашенными годами вдали от родителей. Если хотите прочувствовать дух кипящей вечеринки — вовсе не обязательно входить во двор. Достаточно найти парковочное место, что сама по себе уже задача не из легких. Частная территория учебного заведения была ограждена высоким зеленым забором, облепившим периметр обжещития и ближайший прилегающий к нему участок лесопарка. Перед входом расположились десятки машин, водитель которой каждый занимался своими делами: парочка в черном вольво самозабвенно целовалась; небольшая компания, столпившаяся у красного пикапа жалились шприцами по вене и девушка в тени деревьев выворачивала содержимое желудка, пока ее подруга галантно придерживала той волосы и что-то настойчиво щебетала. — Офигенно, — с сарказмом делится мыслями Томми, повторно окидывая взглядом публику. Толкнув дверь тойоты и вывалившись на свободу, уйти ему не дает рука, через весь салон протянутая просто чтобы стиснуть ему запястье. — Будь осторожен, — серьезно произносит Перплд, немигающим взглядом уставившись прямо в душу. — Мам, все в порядке. Это не первая моя вечеринка, — Ватсон беззаботно закатывает глаза. — Просто выведи его к машине, дальше мы сами, — проигнорировав Томми, напряженно объясняет тот. Он решительно кивает, оставляя препирания на потом. Решив зайти с тыла, Ватсон притормаживает рядом с красным пикапом. — Йо, мужики. Чем ширяемся? Обернувшаяся на его голос компания удивленно выдыхает, а затем один из парней заливается лающим смехом, еле выговаривая: — Тебе… С-сколько вообще лет? — Твоя мама прошлой ночью спрашивала то же самое, — равнодушно пожимает плечами Томми, ощущая наплыв смелости от греющего бедро пистолета. Вместо агрессии, впрочем, хохот подхватывают оставшиеся: один из них смеется так сильно, что в итоге грузно опирается о широкий капот и блюет в траву. — Мне нравится этот мальчик, — кивает кто-то, помогающий встать вышеупомянутому. — Si si, lindo como mi hermanito, — высоким голосом, каким обычно разговаривают с детьми и животными, умиленно добавляет другой. — Estas perdida, gatita? — наклонив голову, интересуется тот с полуулыбкой. Томми отчаянно ищет психологическую поддержку у знакомых мексиканца, глазами скользя по затуманенным лицам. Патлатый парень, прочистив горло, приходит на выручку: — Он спрашивает, не потерялся ли ты, — зауныльно медленно переводит. — Нет, — Ватсон качает головой, — но я кое-кого ищу. Может, видели здесь парня, который продает мел? Компания озадаченно переглядывается и первый, кто находится с ответом оказывается тот же мексиканец. На его губах неловкая улыбка, когда он спрашивает удивительно трезво: — Зачем тебе, niñito? — Без понятия, малой. Мы в дом-то еще не заходили, — патлатый жестикулирует в сторону здания и Томми невольно следит за хаотичным движением трясущихся рук. Из направления, в которое они указывали, исходили звуки развершейся геенны огненной. — Ага. Спасибо, удачной ночи, — коротко махнув рукой, Томми решает больше не тратить время на опрос всех и каждого. За его спиной тот же мексиканец делает странное лицо, практически бросившись следом, но его останавливает компания недобрительным покачиванием голов. Совет федерации не одобрил ваше решение — извольте остаться на месте и помочь друзьям умереть от передоза. За воротами все оказывается куда хуже: бас музыки нещадно долбит по голове и вибрирует в грудной клетке, а толпа студентов безумствует под дэнс-ремиксы популярных песен. Ватсон стоит, прижавшись к калитке, но даже здесь дышать сравнительно нечем — перекрещение цветочных духов и табака, на выходе дают отраву в стократ хуже зажатой меж пальцами бодяги. Окажись запертым в подобной ситуации Томми-из-прошлого, например, двумя годами ранее — наверняка сблевал бы себе под ноги, пока из стороны в сторону его перебрасывало зверствующое поддатое скопище. Сейчас отношение к таким неоговоренным собраниям язык повернется назвать положительными, если сильно притянуть этот факт за уши. Ватсон находил такой гул успокаивающим, как бы противоречиво это ни звучало под дикий рев музыки и прорезающиеся вскрики из гущи людей. Если вдруг станет плохо — перебравшему кто-то да вызовет скорую. Дома же оставалось только молиться, что бездыханное тело найдут хотя бы спустя три дня. Неоновый свет облизывает толпу красно-фиолетовыми лучами, а Ватсон параллельно проталкивается в дом. Там сравнительно тише, потому что все сосредоточие динамиков было на просторном дворе. Здесь, в отличие от улицы, главенствовали духота и запах пота. Нельзя забывать о пластмассовых красных стаканчиках, которые работали здесь как удостоверение личности и гарант увеселения. Взглядом Томми ищет ближайшее отдаленное помещение — туда во время вечеринок заносит две категории людей: наркоманов и похотливых кроликов. Бывали, конечно, исключения в виде одиночек, которых друзья-экстраверты приволокли со словами да ладно будет весело, но трезвенниками на таком сборище они все равно надолго не останутся, в конечном счете либо уезжая, либо присоединяясь к распределению выше. Тихим местечком могла стать ванная комната, подсобка, прачечная, в редких случаях гараж — этот список он прочно держит в голове, обследуя первый этаж. За первой поддавшейся дверью кладовка — слишком тесная, чтобы вместить больше одного человека с учетом отсутствия дыхания у вышеупомянутого. За второй — готичный гараж, где собравшиеся парни вовсю разыгрывали за бильярдным столом игровую комбинацию, при этом умело орудуя кием. На подходе к ванной, Ватсон перехватывает взглядом пошатывающуюся фигуру, подозрительно сжимающую что-то в рукаве — бинго. Прошмыгнув за человеком в ванную, Томми автоматизированным движением щелкает замком за спиной. — Что- Че за х- Что тебе от меня надо?! — огрызается парень его возраста, нервно подергивающееся тело изгибается в искаженной злости. До этого он мысленно явно запнулся, испуг скользнул в чертах лица. Томми думает с секунду, потому что думать много — вредно, и тянется за пистолетом. Потом думает еще и еще раз, руководствуясь фразой семь раз отмерь, один отрежь. В его случае: семь раз подумай, а на счет один стреляй в голову. — Послушай, я не ищу проблем, честно, — включая внутреннего психолога, начинает он наугад. — Мне самому сейчас не помешает расслабиться, по-дружески зашел спросить. Слышал на эту вечеринку завезли лучший сорт. — Ты не местный, — отстраненно подмечает парень, окидывая его подозревающим взглядом. — Я из другого города проездом. Серьезно надо, мужик, — тут даже придумывать не нужно, Томми поднимает руку ладонью вверх, демонстрируя колотящий пальцы тремор. Он действительно не откажется от косяка здесь и сейчас, но Перплд вроде его друг, а принципы Ватсона строились таким образом, что просьбы близких всегда на первом месте. Кроме людей из черного списка. И то ли студенты все по гроб жизни обдолбанные хиппи, что слово «взаимовыручка» в них вшито с момента появления на свет, то ли попадаются исключительно хорошие ребята, но его кратко вводят в курс дела. Такая ситуация: на первом этаже периодически на кухне мелькает парень с татуировкой дракона на шее, в белой майке — он торгует, но постоянно куда-то отходит. Наверное к машине. Томми снова прокручивает в своей голове свод приобретенных принципов, перелистывая страницу за страницей. Затем сверяется с показаниями молодого человека, — предположим, зовут его Фредди Меркьюри, потому что имя это стопроцентное попадание в яблочко, — заверяет, мол странствующий торговец никуда не торопится, а товара у него предостаточно чтобы развлекать толпу до самого утра. Ватсон быстренько передает информацию в руки Перплда и бездумно машет ручкой, мол бид адью, я конечно все сделаю, но тут нарисовались дела поважнее. От возможности ненадолго вытрясти из кипящих мозгов образы братьев — за это можно и душу дьяволу продать. Да и вряд ли кому убудет от тридцати минут. Просто закроем глаза и притворимся, что Томми пришел вовремя. Фредди Меркьюри — великой души человек: что тот, который мертвый, что шатен перед ним. Меркьюри это доказывает: манит рукой, жестом призывая следовать за собой. При том не отводит его в пропахшую мочой и смертью каморку, а любезно предоставляет свои скромные апартаменты: комната с кроватью, рабочим столом и шкафом. — Я, — говорит, сбрасывая обувь, — учусь здесь. Юридический универ, так что юрист по специальности, — проходит вглубь помещения и высыпает на стол порошок; измельченные до пыли кристаллы рассеиваются в воздухе, медленно соскальзывая на ворс ковра. — Сними обувь и чувствуй себя как дома, чувак, — беззаботно машет ему рукой Фредди и Томми охотно следует совету, разувшимсь и сняв верхнюю одежду, чтобы без задней мысли приземлиться на заправленную кровать. — О чем это я? А, да, вот: моя мать выбрала профессию за меня, как и все в моей жизни в принципе- — Ватсон конечно всерьез не рассчитывал заделаться личным психологом, но можно и потерпеть, если знать о том, что последует далее. А далее Фредди с талантом пианиста создает две тонкие линии с помощью бонусной карты продуктового — дорожки получаются что надо: на глаз два с половиной миллиметра в толщину тридцать в длину. Из заднего кармана он достает смятую пятидолларую банкноту: расправляет ее, чтобы затем скрутить в трубочку. — Эрин говорит, что я страдаю херней: если не нравится — нужно бросить, — резкий вдох, за которым тянется неокрепший кашель, — а я-я просто не могу, черт. Я слишком боюсь ее реакции, как она будет смотреть на меня с разочарованием, этими своими грустными глазами- И жить я так тоже не могу! — отшатнувшись от рабочего стола прочь, словно дерево может быть наэлектризовано, Меркьюри безвольной куклой хлопается на палас, раскидывая руки в стороны. Томми здесь видит толстую иронию — Меркьюри рассуждает нужно бросить, при это втягивая носом дорожку. Умно, похлопаем джентльмену. — Без понятия, кто этот или эта Эрин, но говорит дело. Отрасти яйца, приятель, — Томми безразлично тыкает носком ноги в чужое плечо и Фредди, находящийся за сотню вселенных отсюда, медленно моргает. Ватсон решает не томить никого ожиданием и зачесав крупные локоны за уши для удобства, зажимает указательным пальцем правое крыло носа. Одним слитным движением сокращает диафрагму. Пылинки раздражают чувствительные стенки слизистой и приходится отрезвляюще щипнуть переносицу, чтобы избежать бурлящего позыва чихнуть. Томми когда-то открывал брошюры об опасности наркотической зависимости — о психостимуляторах писали много чего: типичное нельзя-нельзя-нельзя заглавными буквами, сплошь и рядом скопированное с предыдущих страниц. Но ни одна брошюра на свете не в состоянии передать это приятное чувство холода, растекающегося по телу талой водой. Ни одно предложение не вмещает в себя то недолгое чувство абсолютного опустошения: когда за пределами комнаты люди перестают существовать, а помещение сжимается до размера кванта. Мир, как по щелчку пальцев, перестает иметь значение: музыка за дверью затихает, а желтый свет торшера мигает в последний раз и меркнет. Слишком громкие эпитеты для того, кто стабильно получал двойки за эссе, все верно. Мир снова взрывается красками. Сотрясающая пол и стены музыка звучит как никогда громко, а желание подпевать знакомому исполнителю взлетает до критической точки. Рассеянные неоновые кляксы, проскальзывающие в окно и ниспадающие на стол — впервые за вечер эстетически приятны глазу. Внутри все переворачивается взолнованно. Ощущение, что сейчас вот-вот в дверь должны влететь с поздравительными открытками, гимном Сальвадора и чеком на миллион долларов. Томми оборачивается на пятках и повторно толкает своего попутчика в плечо — тот звонко смеется и подслеповато тянет руку навстречу. Ватсону ничего не остается, кроме как перехватить чужую взмокшую ладонь и помочь Фредди Меркьюри встать. — Фредди Меркьюри был хорошим певцом, отличным, — цокнув языком, делится мыслями. — Жаль только, — барабанная дробь и растерянная пауза, — ...спидозным умер, — прищелкнув, Томми всматривается в мигающую фиолетовую точку в правом верхнем углу комнаты. Фредди, непонятливо улыбнувшись, развивает тему: — Ага, только чувак, он разве не от пневмонии умер? — переместившись на кровать, Меркьюри принимается с завидной скорость катать миниатюрный баскетбольный мяч по колену. — И СПИДа, — подхватывает Томми траурно, позволяя повиснуть молчанию, но едва воображаемые часы на запястье пересекают отметку в минуту, как они оба взрываются хохотом.