Кодеин в моих венах

Рыбак рыбака видит издалека — цепкая на слух фраза, предполагающая сорванные маски и шлейф ароматно пахнущей марихуаны, впитавшейся в кожанку. По крайней мере, такой была встреча с Преплдом — запах жженой травы и скрип новенькой куртки, сидящей как типичное дизайнерское шмотье золотой молодежи, гребущей отцовские бабки лопатой. Томми не был ботаном в полном понимании этого слова, даже тогда мог покичиться замашками будущего представителя маргинального сословия, но ничего такого — унылое времяпровождение в заблеванной туалетной кабинке в самом дальнем крыле, куда суются только такие же отшибленные и Таббо, которому приспичило забрать своего лучшего друга восвояси. В сказочное царство науки, пропахшее запахом серы и смерти, хоть это и взаимозаменяемые понятия. Уилбуровские сигареты оседали на дне карманов изношенной куртки, но приятнее было их доставать во время обеденного перерыва: ненадолго распрощавшись с Ранбу и Таббо, провести несколько минуточек в уединении, наслаждаясь запахом табака и тишиной, прерываемой лишь отдаленными завываниями веселящихся сверстников на улице. Так он думал провести злосчастный пятничный день, вечером вернувшись в промозглый частный дом с шарахющимися по углам тенями и прокорпеть над домашкой часа два, чтобы после смиренно сложить лапки и попросить Таббо дать списать, а у Ранбу путем недолгих уговоров умыкнуть лишнюю сотню на косяк. Заперевшись в дальней кабинке, отличительная черта которой — это доступ к форточке и краешек подоконника, Ватсон закрывает крышку унитаза и скидывает на нее рюкзак с перегревшимся процессором старого ноутбука и парой эссе по великому гэтсби и шекспировским пьесам. Одно из сочинений «Проблемы, возникшие из-за расизма в Отелло» оказывается вынутым из кипы бумаг — единственное, между прочим, со сверкающей печатью A+ и каллиграфической учительской росписью, выведенной в правом верхнем углу листа. Смяв причину бессонной ночи, Томми швыряет ее в урну под ногами и перебирается на огрызок деревянного балкона, вытягиваясь поудобнее и забрасывая ноги на крышку. Зажимая сигарету губами, Томми щелкает дешевой зажигалкой, которую он стащил из продуктового за углом, вместо одного бакса потратив ноль и что это, если не успех в чистом его виде? Прикурить сигарету, затягиваясь разгорающимся пламенем и не втягивая разом дневную норму никотину в один присест — самая унылая часть, но необходимая, чтобы не дать сигарете зазря потухнуть. Лишние пиро-махинации стоит приберечь, если не чешется менять бензиновые зажигалки каждые три-четыре дня. Таббо и Ранбу кое-как примирились с участью трансформации легких лучшего друга в изюм, но с одним условием — после восемнадцати Томми ни-ни. Мол, сейчас можешь баловаться — гуляй не хочу, но чтобы когда стукнет совершеннолетие такой чуши не было. Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу. — Йо, не стрельнешь сигаретку? — спрашивает нечто, каким-то образом оказавшееся на отметке в два метра с непринужденным видом и напряженно стискивающими дверь руками. Все бы ничего, если не гребаный эффект неожиданности и сама абсурдность ситуации с человеком-слендерменом, неожиданно нарисовавшимся в одном из самых заброшенных туалетов всей школы. Поэтому Томми берет на себя тяжкую ношу мужчины и начинает вопить фальцетом – так громко, что незнакомец разжимает руки и агнцем на заклание валится спиной на кафель. Два метра, напоминает вам Ватсон. Душераздирающий стон на экзекуционный лад прорезает замкнутое помещение, и требуется недюжинная сила воли, чтобы выйти из состояния оцепенения и броситься на выручку какому-то мутному типу, решившему прижать Томми в толчке. Резко распахивая дверь с поправкой на то, что он ее выбивает с петель, Ватсон застает картину маслом: распластавшийся на полу в позе, которую можно описать как те, кто когда-то подержал мое пиво, подержите меня — я нажрался. — Эй, мужик, ты как там, живой? — настороженно интересуется он, приземляясь на корточки в шаге от горе-трюкача. Будет обидно сесть в тюрьму из-за ненарочно покалеченного курильщика – солиднее, возьми он цистерны с горючим или заложи бомбы под школьным спортзалом в стиле Джейсона Дина, никак не это. — Заебись, — саркастично сплевывает тот и Томми, заподозривший неладное, невзирая на слабый протест со стороны, пальцами отбрасывает густую шевелюру с чужого лица. — О, так ты ж этот- — щелкает пальцами Ватсон, узнавая в лице напротив небезызвестную фигуру хрен знает кого, но типа с высшим баллом по математике у самого лютого учителя, а это дорогого стоит. Кто-то из многоуважаемых коллег по общим предметам однажды предположил, что данный индивид либо дохуя умный, либо сосет неплохо. Мысль, впрочем, он все равно не продолжает — в лицо знает, но с запоминанием имен коридорных ноунеймов дела обстоят туго. А еще туша перед ним подозрительно смахивает на человека нетрадиционной сексуальной ориентации, к которым Томми относится со скептицизмом, потому что трясется за целостность своей задницы. Вдобавок пасет как свежесобранный урожай индийской конопли — Ватсон в этом вопросе прошаренный не по возрасту, так что свое словечко может вставить со спокойной душой. — Кто «‎этот»? — кряхтит жертва неудачного приземления, с помощью подставленного плеча приняв вертикальное положение. — Мы вроде не знакомы лично, — непонимающе выдает. — Ну, значит давай знакомиться, — открыто возмущается он в ответ и обхватив чужую ладонь тянет на себя, помогая подняться. Незнакомец чопорно отряхивает джинсы и раздражающая кожанка скрипит как скот в процессе убоя. Томми поудобнее перехватывает сигарету, успевшую в процессе их хилого обмена информацией догореть наполовину и затягивается. Тот удивленно выгибает брови — вернее пытается, но лицо едва ли меняется. Просто напыщенный мамкин баран пытается прикинуться местным и состроить приятно удивленную гримасу. — Звать Перплд, — Томми экспромтом и для разряжения обстановки давится дымом, сплевывая слюну вместе с пеплом себе под ноги. С такой расслабленной миной между строк невольно читается зовут Перплд, но ты можешь звать меня мужчиной своей мечты. Да хоть замуж, дорогой, если это того будет стоить в будущем. Вместо привычного рукопожатия, Ватсон решает дать новому знакомству шанс — редко когда люди при первой же встрече падают со своего пьедестала недосягаемости в прямом и переносном смыслах. В случае Перплда так вообще — кубарем с туалетной дверцы. Он ветвью оливы, в знак мира и согласия, откидывает крышку кента с фиолетовой кнопкой и протягивает. Перплд знающе выхватывает сигарету, слегка прикусывая фильтр и Томми подносит зажигалку к противоположному концу, позволяя рыжему огню мазнуть по белой целлюлозе. — Том, но меня никто так не зовет, — взаимно представляется он, ткнув большим пальцем в грудь и выпуская клуб пара в сторону неработающей вытяжки. — Ага, Томми, я в курсе, — а это уже заставляет напрячься и Ватсон для душевного равновесия отшатывается на добрые несколько шагов. — Откуда- Шпионишь за мной? — шипит он, моментально втаптывая сигарету в пыльную плитку. Перплд не меняется в лице и с отсутствующим выражением лица делает глубокий вдох и на выдохе вместе с уходящей дымкой заявляет флегматично: — У нас литература общая. Ты сидишь на третьем ряду слева, — эта информация ничего не дала, кроме дополнительных и менее цензурных вопросов, поэтому тот продолжил: — Пару раз слышал, как к тебе обращаются остальные. Всегда «Томми», вот и подумал. — Значит, все-таки дохуя умный, — Томми кивает самому себе и на растерянный взгляд Перплда только хлопает себя по карманам с двумя сотнями баксов, запрыгивая на подоконник и хлопая по месту рядом с собой. — Составишь компанию? — наклонив голову, он заискивающе ухмыляется. — Урок начнется через пять минут, — сухо докладывает тот, словно эта информация должна стать камнем преткновения. — Что у тебя? У меня химия, а я туда ни ногой, так что- — он многозначительно выгибает брови, закуривая новую сигарету. — Богом клянусь, у меня психологическая травма на всю оставшуюся жизнь. Женщины за тридцать трогают мои волосы – что это, если не сюжет для кошмара? — Понимаю, биология в соседнем крыле, та еще мозгоебка. Миссис Гибсон питается душами неокрепших учеников, не иначе, — изящным жестом стряхивая пепел, соглашается и Томми без шуток кажется, что он встретил свою родственную душу. Хороший, оказывается, парень, если ладонью закрыть черную куртку, транслирующую пиксельными буквами, как на табло: народ смотрите, я мудазвон. Перплд перебирается на подоконник и Томми наконец не выдерживает — нет, не лезет целоваться, но вставляет ехидный комментарий: — Классные духи, кстати. Какой-нибудь парфюм от килиан? — издевательски протягивает Ватсон. — В смысле? — Травкой несет за километр, мужик, — показательно зажимая нос и качательным движением пытаясь рассеять и без малого запыленный и задымленный воздух. Перплд хмурится и притягивает ворот куртки к носу с шумным вдохом, чтобы затем отстраниться с видом человека, пойманного с поличным на месте преступления и с солью в кармане. — Имеешь что-то против? — злобно зыркнув исподлобья, выведывает тот с напускной сталью в голосе. — И да, и нет, — это заставляет собеседника заметно напрячься. — Против ли я дури? Нет, ведь все мы выживаем как можем. Мрачная страна, экономический кризис – сам понимаешь. Но вот насчет мусорного мешка на твоих плечах, — Ватсон показательно заталкивает два пальца в рот, изобразив рвотный рефлекс. Его собеседник оскорбленно поправляет предмет одежды, сползший с плеч. — Кожанки носят только байкеры и те, кто под них косят. На байкера ты не похож, так что- — Перплд пинает его ногой по колену. — Критикуешь – предлагай, ебаный ты блюститель моды, — раздраженно огрызаются в ответ. Томми хлопает глазами, как впервые столкнувшаяся с термином «многочлен» семиклассница, перед которой старательно распинается учитель, балансирующий на грани психоза из-за учеников на задней парте и их неконтролируемого смеха. — Что-то мне подсказывает, что в общении с тобой в словарь я буду заглядывать чаще, чем на порнхаб. Но ладно, — Томми примирительно поднимает руки ладонями вперед. — Фиолетовая толстовка неплохо зашла бы с именем. Это же прозвище, да? — кивок. — Вот, пожалуйста. Будешь хотя бы на человека похож. — Во-первых, иди нахуй. Во-вторых, жаль денег нет на смену имиджа, — как гром среди ясного неба, но Ватсон слишком устал за сегодняшний день таранить своим телом полы и переводить никотин безостановочным кашлем. — У тебя-то? На кожанку денег наскреб, а на толстовку из волмарта пятидести баксов не найдется? — неверяще смеется Томми, вытирая проступившие от усердия слезы. Потом Ватсон выуживает из кармана те самые две сотни и вкладывает в чужую руку: — На толстовку, мужик, на толстовку. Считай это вкладом в начало охуительной дружбы. Перплд, взглянув на сумму в своих руках, пожимает плечами, явно удовлетворенный ответом. И своим безэмоциональным голосом, каким пристало зачитывать текст о теракте, унесшим тысячу жизней, задает главный вопрос в жизни каждого уважающего себя бездельника: — Чем-нибудь занят после школы? — Иду куда-то с тобой. Появление в его жизни Перплда — долгожданная отдушина, искомая все эти месяцы и даже годы унылого прожигания легких. Не в обиду Таббо и Ранбу — они его лучшие друзья. А тем, кто смеет зариться на святое и использовать при словесном описании этих двоих брань любого рода, пристало навести заговор на понос и подловить в темном переулке. Просто Томми немного заебался курить в принципе, учитывая какие лекции на выходе он получает после каждой выкуренной сигареты. Перплду же параллельно и перпендикулярно, чем там Ватсон пытается удавиться: ментоловым кентом или конопляной самокруткой — поддержит в любом случае, а при хорошем настроении сам сбегает за добавкой. Их третья по счета туалетная встреча, — застав которую любой ученик заподозрит неладное при виде двух парней, заходящих в уединенное место на территории заведения с бегающим глазами, — оговоренная заранее, проходит в относительной тишине. Перплд сидит по левую сторону от него, пока Томми отрешенно болтает ногами и мурлычет услышанную когда-то песню. — Эй, Томми, — Ватсон вопросительно мычит, не сводя глаз с оседающего вороха пылинок. — Заскочишь ко мне сегодня? — спрашивает тот максимально буднично, так что Томми поначалу не регистрирует вопрос. — Типа, домой? — переспрашивает он непонятливо, за что получает укоризненный взгляд и вздернутый с немым возмущением подбородок. — Не рановато? — осторожно интересуется, потому что мало ли Перплд оскорбится до глубины души, хотя и не похож на человека, которого можно задеть словами. — Ничего не хочу сказать- но откуда в тебе столько уверенности, что я не маньяк? — Ты маньяк? — Нет, но- — Томми отводит взгляд, неуверенный как доходчивее донести позицию «не приглашай кого попало в гости, вдруг унесут телевизор пока ты отошел». — Верю. В пять нормально? — и элегантно выставляет руку с сигаретой вперед, единым движением отправляя тлеющий табак на пол. Все выдержано в стиле тех самых эстетических фильмов про страдания, где после неудачного признания главная героиня закуривает на балконе в вечернем платье и разводами потекшей туши на щеках. Не так уж он мне и нужен — скажет она своей лучшей подруге следующим утром, потому что гордая и неприступная. Перплд и его до смешного острые черты лица и грациозная манера двигаться тоже где-то в этом сучьем спектре. Томми сверяется со своим несуществующим графиком целые полторы секунды, прежде чем выдать положительный ответ. Собственно, причин отказывать нет: Таббо и Ранбу оба заняты, а дома ловить нечего — прямо-таки планеты сошлись в ряд и звезды нагадали это судьбоносное путешествие. Дом у Перплда — полупустая квартира, выглядящая как жилище человека, въехавшего минут пять назад: бедлам из коробок, сложенные в ровные стопочки вещи и катастрофическое отсутствие уюта. Поэтому они проводят там лишь необходимое количество времени: его товарищ вынимает из тайника метилендиоксипировалерон известный под многими именами: мдпв — для ленивых или просто соль, если обобщать. На тот момент Ватсон недостаточно сумасшедший, чтобы искать что-то покрепче, но достаточно пьян, чтобы согласиться. Перплд никогда не рассказывает, откуда все это чудо берется: спавнится само по себе в тайном уголке или кто-то милостиво подбрасывает. Они не в тех отношениях, чтобы разбрасываться секретами, а Томми не в том настроении, чтобы эти секреты выслушивать. Максимум, что входит в рамки их неоговоренного заранее общения — шушуканье в туалетах и перемывание костей скандальных личностей города. — Фокусники никогда не раскрывают своих секретов, — говорит тот с довольным видом. Больно надо – думает Томми, пальцами перебирая сквозь пленку мутные соляные кристаллы. В следующий раз, когда Ватсон возвращается в мир живых с ясным сознанием, — нет, не просыпается в полицейском участке, — он стоит посреди пляжа: морская вода набегает мягкими волнами и заставляет тело колебаться под ее давлением. Томми любил море: ощущение раскаленного песка под ногами и контрастная прохлада воды. Калифорния — это кипучее раздолье из мест для серфинга и шума прибоя, способного заглушить все на свете. В последнее время он редко выбирался на пляж: поначалу занятость, погода, а затем собственное скверное состояние не благоволили оздоровительным прогулкам вроде этой. Море прочно ассоциировалось с детством — типичнейшая привязанность, на одном уровне с любовью к запаху сырого асфальта и дымящегося на гриле мяса. Калифорнийская романика во всей своей красе: будучи шестилетним юнцом, сгрести влажный песок в общую кучу и сформировать стены будущего замка. Отметить башню, где будет жить ее королевское величество и выделить зону для тренировок пластмассовых солдатиков. Такие сооружения обычно надолго не задерживались — свою лепту вносили два крайне заносчивых и кудрявых дракона, чередующихся в игре хорошего-плохого копа. То есть Томс, пожалуйста не рассказывай маме, я куплю тебе мороженое- и монотонное плакс вообще-то никто не любит, Тесей. Теплые руки его мамы неизменно стирали влагу со щек — необыкновенно нежные прикосновения, от которых сердце щемило. Где бы Кристин сейчас ни оказалась, ее нестираемый след тянется в прошлое десятилетиями, ни на секунду не угасая: запахи, вкусы, пейзажи — она была везде. Безликая и холодная, но что иронично — самая живая среди них. И соленая морская вода, обволакивающая одежду и щиплющая кожу, как никогда ярко напоминали Ватсону о былом — о том, что уже никак не вернешь. О прикосновениях мамы, о смехе отца и безвредных спорах близнецов о лучшем виде пиццы. Говорят, что самое лучшее — только впереди, но в случае Томми? По теории эволюции, жизнь на планете зародилась в воде или первичном бульоне, в состав которого входила высокая концентрация молекул и прочих маловажных процессов, так или иначе приведших к тому, что имеет на сей день — хомо сапиенс. Каждый представитель которых поголовно болен и травмирован одним только существованием на этой планете. Когда-то пришедшие из воды, было бы символично вернуться в нее так или иначе. Теплая вода, ласкающая сухую обветренную кожу и бурное течение, утягивающее безвольно тело все дальше и дальше от суши: до тех пор, пока попытки грести обратно не станут напрасной тратой сил и времени. Ноющие от абсурдно долгого заплыва и старания удержать себя на плаву мышцы, и первобытный страх, сковывающий всполошившееся сознания. Тело идет ко дну — легкие болезненно наполняются водой под стать надувным шарам, которые в детстве Томми скидывал на головы ничего не подозревающим братьям. В голове крутятся обрывки фраз: жалкие оправдания на последние слова, последними пенистыми всполохами кислорода стремящиеся к солнечной поверхности. Их никто не услышит, но даже так — в спешке подведенные итоги все равно греют промерзшую насквозь душу. И наконец-то за столькие годы — наступает тишина. Осознание, что вода все еще ему по пояс настигает только в момент, когда хлесткий голос Перплда оглушает его со спины: — Томми- — чужая рука дергает назад и за ворот футболки настойчиво тащит к береговой линии, окантованной охристым песком. Ватсон, как зачарованный, смотрит на волны: они переливаются бирюзовым, небесно-голубым, сиреневым и розовым из-за медленно заходящего за горизонт солнца. Воистину редкое зрелище, засвидетельствовать которое возможность выпадает нечасто. Мироощущение кажется мутным и отдаленным. Холод влаги сменяется пекучей сухостью песка, мгновенно забившегося меж пальцами и Томми требуются непомерные усилия, чтобы заново установить соединение с происходящим. Будто бы в виртуальной реальности, окно повторного успешного подключения всплывает только когда Перплд прицельным броском отправляет его на раскаленный песок. Он прокатывается по нему, сдирая эпидермис локтей как минимум и оказывается в горизонтальном положении. Закатное небо сегодня тоже очень красивое. — Томми, ты- Что ты пытался сделать, — начиная с крика, голос Перплда спешно теряет на полпути всю браваду и замирает на риске растерянного бормотания. На последнем слове его голос странно ломается. — Просто смотрел на море, Перп. Вот и все, — он принимает протянутую руку и игриво щелкает приятеля по носу. — А ты что подумал? Не стану же я топиться при тебе, в самом деле, — слова оседают песком на языке и Ватсон выдавливает задиристую улыбку. Не станет он, как же. Томми старается лишний раз не соваться на пляж с тех пор — что-то подсказывает, что во второй раз надежной хватки Перплда на плечах может и не оказаться. Проверить правдивость теории — значит сделать это в первый и последний раз. Ватсон улыбается шире и закидывает руки за голову, сцепив в замок на шее. — Пойдем, тормоз. Я придумал чем еще можно заняться.

***

— Ты точно уверен, что в четыре? — нервно уточняет Томми, как только мысль как следует усваивается и трамбуется в голове. Он раскладывает имеющийся гардероб на полу, старательно избегая украденных у братьев вещей: уилбуровские улюлюканья ему слышались первый раз – и уже поперек горла. Сообщения от Ники продолжали приходить – и все под копирку: я бы хотела, чтобы ты пришел, Томми или я просто хочу провести время в компании своих друзей и познакомить со своей девушкой. — Иисусе, сам проверь, — изможденно воет Перплда с пригретого на кровати места. Гаду только дай повод поселиться у него дома – пиши пропало: взашей не выгонишь, потому что даже если зараза, то все равно любимая, но бесит иногда вальяжностью до скрипа зубов. Томми стреляет недовольным взглядом на развалившийся фиолетовый мешок на матрасе, тот в ответ выразительно выгибает тонкую бровь. Да и хуй с ним, думается ему. Рано или поздно надоест — сам уйдет, даже выпинывать не придется. Нелегальные дела Перплда частенько уносили того за тридевять земель на денек-другой, а к тому момент Ватсон и смириться успеет с потусторонним пурпурным присутствием. — Я считаю, — медленно произносит Томми, формулируя мысли в процессе, — нам стоит покурить. — «Нам»? — скептично осекают. — Мне и тебе. Ты не обязан, конечно, но когда ты вообще отказывался? — задает риторический вопрос, задумчиво потерев подбородок. — Тебя же только отпустило, куда еще? — морщится Перплд как кот, вспоминающий об отдаленном хвосте. — И ты что, собираешься завалиться туда обдолбанным? — Я не собираюсь «заваливаться», — кривится Томми обиженно, пока нащупывает в одном кармане зажигалку и вынимает из-под кровати самокрутку. Продефилировав до двери, проворачивая защелку и для успокоения совести подергав ручку несколько раз, он возвращается на исходную позицию и поджигает косяк, втягивая ароматный дым горящего наркотика. — Изъясняясь по-человечески, — он небрежно взмахивает рукой с самокруткой, — я вообще не собираюсь идти. Перплд не высказывается за, но и не озвучивает свое откровенно напрашивающееся против, несмотря на козлиный взгляд на невыразительном лице. — Ты чем-нибудь, — тот в упор смотрит на дымящуюся самокрутку, спрашивает тот нежданно-негаданно, — увлекаешься? — В этой жизни есть две вещи, которые я люблю, — ткнув себя пальцем в грудь, пафосно объявляет Томми. Какие, правда, он сам не в курсе – просто выдумывает на ходу. Он любил своих лучших друзей, но недостаточно. Любил свою семью, но они не любили его в ответ. Не туда и не сюда, получается, ведь хобби у него тоже нет. Перплд озадаченно проморгался, принявшись сосредоточенно загибать пальцы. — Томми, наркотики – это одна вещь. Где ты вторую взял? — серьезно спрашивает Перплд, его лицо, напоминающее кирпичную кладку до последнего не колеблется, но так или иначе – в определенный момент губы смешливо изгибаются, а в глазах хороводы водят черти. — Ах ты сука, — сузив глаза, обиженно бормочет Ватсон, тем временем его друг сидит с наисчастливейшим лицом да-да, это все я. — Вот и корми тебя- Стук в дверь прерывает идиллию и Ватсон закашливается, поперхнувшись дымом. Но что вселяет ужас сильнее — так это неловкая пауза, за которую Томми переживает самую настоящую русскую рулетку и единственное, что крутится в мыслях отчетливее всего: хоть бы не Уилбур. — Томми? Все нормально? — монотонным голосом, слыша который впервые хотелось победно ликовать. Мозг на радостях решает, что думать – это не к нему, поэтому чтобы выровнять сбившееся дыхание: Ватсон делает затяжку, осознает свою тупость, но руки уже машинально открывают дверь. Выпуская лениво скользящий через нос дым, Томми, видя на себе вопросительный взгляд Техноблейда и опережая все последующие выяснения, выдает не менее легкомысленное: — Чем могу помочь, джентльмен? — Забыл предупредить. Ники, эм, подруга Уилбура- — Я знаю, кто такая Ники. Мы до сих пор общаемся, — перебивает моментально. — Ты пришел рассказать о встрече? — Ты уже в курсе? Это многое упрощает, — расслабляется Техно, заправляя прядь за ухо. — Через тридцать минут у входа. Уилбур одолжил у Фила машину. — Супер, — кивает Ватсон сухо. — Ага, — не менее эмоционально выдают в ответ. Повисает исписанная всяким писателем вдоль и поперек пауза, обозначающая неловкое молчание и иссякший родник тем для поддержания высокоинтеллектуальной беседы. Иначе говоря, вечный двигатель, зовущийся у Томми языком наконец заглох, а Техно в речевых оборотах разбирается так же, как Уилбур в кулинарии — то есть идите вы нахуй, ну и что, что подгорело и соли больше, чем в мертвом море? Бегло взглянув на сплюснутый окурок, Томми опасливо подносит его к губам и делает затяжку, предусмотрительно выдохнув тонкую струю дыма себе за спину. Ватсон не шибко боится Техноблейда, но дыхнуть в его сторону как-то не так, братья или нет, — себе дороже. А еще трава имеет крайне специфичный запах, определить который сможет даже человек, в душе не чающий о разнообразии подпольного мира, а отсвечивать дальше — прямая дорога в центр реабилитации. Эти едкие запахи стоит вывести из вещей прежде, чем у Томми закончится постиранная одежда и близнецы не решат подышать воздухом его спальни. — Я пойду, — нерасторопно протягивая гласные, объявляет вышеупомянутый, производя впечатление календарных упоминаний на собственном телефоне – выполняет исключительно одну функцию, но с перебоями и подвисаниями. — Давай- — Томми оплетает рукой холодную металлическую ручку с явным намерением закрыть за нежеланным гостем дверь, когда Техно вполоборота бросает: — А, вот еще. Постарайся не курить при Уилбуре. Для него это больная тема, — Ватсон может расслышать звук стискивания вспотевшей ладонью ручки, когда эта фраза едва ли соскальзывает с чужих губ. В его сознании обработка поступившей информации приобрела статус дтп вселенского масштаба, пока тело Техноблейда мысленно размазала по асфальту несущаяся мимоходом фура. Какая трагедия, а Уилбура часом не задело отлетевшим при ударе капотом? Нет? — Посмотрим, — складно обрисовывает он свое желание действовать наперекор сказанному. Так сказать, компания не несет ответственности за возможные убытки в лице нервных клеток, скорее наоборот – поспособствует скорейшему нервному срыву. — Сойдет и так, — пожимает плечами Техно, наконец возвращаясь туда, откуда пришел. — Видимо, придется пойти, — траурно сообщает Томми, возвращаясь к поискам подходящего мешка для предстоящего мероприятия. — Тебе полезно, — неутешительно равнодушно отзывается Перплд. Требования: что-то, не принадлежащее до этого братьям и что-то пахнущее, как больничный халат – свежесть летнего утра, скандинавская весна, розовая орхидея или как там сейчас называют кондиционеры для одежды. Ватсон тушит окурок в пепельнице и оглядывает проделанную работу. Результат поисков: иди нахуй. Сложенное грязными носками и мятыми футболками. Компромиссным вариантом становится одна из старых как мир футболок, погребенная живьем кучей другой одежды. Приемлемая альтернатива другим своим собратьям, пахнущим как кошачья моча. С джинсами попроще: либо надеваешь имеющиеся, либо идешь без штанов вообще. Ничего спиртного на нынешнюю пару он не проливал, соответственно легкий запашок запросто исправит несколько пшиков дезодоранта. Переодевшись и выглянув из-за дверцы шкафа, Томми театрально разводит руки в стороны: — Ну, Большой П, как я тебе? — обхватив подбородок указательным и большим пальцами. — Расчешись, чучело, — и настрой скоропостижно скисает. Перплд швыряет в него расческу. — Ты же не собираешься ехать со мной, так? — решив пропустить бедственное количество неуважения от гостя, по документам здесь никоим образом не живущего, Томми отвлекается на приведение волос в относительный порядок. — Так, — подтверждает. — Но и уезжать ты не собираешься. Чем планируешь заняться, пока меня нет? — отстраненно интересуется Ватсон, перебрасывая пряди с одной стороны головы на другую и прикидывая, как смотрится выгоднее. — Унесу телевизор в гостиной, обчищу сейф твоего папаши и опустошу тайник под кроватью, — перечисляет Перплд и разворачивает несуществующий список дел на сегодня, указательным пальцем тыкая в пустое место и будто бы подчеркивая выбранный пункт. — Может, украду гитару твоего брата. Томми вяло смеется, решая не подавать желудку лишний повод начать возмущаться: с его-то смехом умирающего астматика возмущаться начнет не только желудок, но и легкие с сердцем. — У меня все меньше причин доверять тебе, — подмечает Ватсон смешливо. — У тебя нет выбора, — шепчут в ответ угрожающе. Спустя двадцать с чем-то минут Томми выбирается из берлоги, зовущейся личной комнатой и местом для импровизированных пьянок по совместительству, останавливаясь перед лестничным пролетом на первый этаж, за пределами которого уже доносились глухой треск разверзшейся пасти ада. Черт возьми, как же Ватсон не хотел ехать: сколько бы он ни любил добродушную улыбку Ники и объятия, пахнущие выпечкой — картина следующего часа представа угнетающая. Тридцать-сорок минут молчаливой поездки взаперти с людьми, которых он как минимум недолюбливал, полтора часа бестолкового просиживания штанов на кожаном диванчике с Техноблейдом, пока Уилбур с Ники предаются воспоминаниям — и снова тридцать-сорок минут дороги до дома. Чудесный день. — Ты что-то забыл? — уточняет у него Перплд. — Напомни мне, зачем я туда еду? — неловко дернув уголком губ в отчаянной попытке улыбнуться, спрашивает Томми. — Потому что ты хочешь быть хорошим другом для Ники? Потому что тебе интересно познакомиться с кем-то по имени Паффи? Томми поджимает губы. Сердце загнанно стучит в грудной клетке — почему он так нервничает? — Точно. Спасибо, Перп, — он внимательно всматривается в узор на обоях, считает до ста и мысленно исполняет всевозможные упражнения с пируэтами для успокоения разума. Не то чтобы это срабатывает. Голос Техноблейда прорезает тишину — самое время спускаться. — Похоже тебе пора идти, — указывают ему спокойно. — Верно. Удачи мне хорошо провести время, — невесело ухмыляется он, потому что черта с два все пройдет гладко. В жизни Томми Ватсона такое просто невозможно. — Ты уж постарайся, — складывая руки на груди, кивает Перплд и он слабо машет тому рукой на прощание, исчезая за поворотом. Перплд глубоко ошибается: уж кто-кто, а Томми не знаком с понятием, предполагающим полную отдачу от человека в целях получить ответное. Этот вечер пройдет ужасно — и не нужно быть экстрасенсом, чтобы знать наверняка. У входной двери Техноблейд зашнуровывает ботинки, а Уилбур, единожды глянувший на него словно невзначай, принимается демонстративно сверлить взглядом заблокированный экран телефона. Наверное очень занимательно рассматривать бежево-коричневую заставку и виджет, указывающий погодные условия в городе, местное время и день недели. Томми хочет высказать свое чрезвычайно необходимое мнение, но когда открывает рот, перед глазами почему-то застывает фигура Уилбура из разных временных отрезков: где он смеется, когда тянет его за руку, где с неприкрытым отчаянием всматривается в два пустующих стула на кухне и где пьяно смеется, запрокинув голову назад. Нынешний Уилбур зависает где-то между: раскаленным железом в глотке и неукротимым узлом тошноты на дне желудка. Ватсон почему-то до последнего ожидает удара в спину, но даже когда он садится на корточки, чтобы завязать шнурки на своих кедах — Уил молчит. Было бы очевидно, игнорируй он только Томми и веди при этом диалог с Техноблейдом, но складывалось впечатление будто кошка пробежала между всеми сразу. Может, обижался на сокрытую правду или они успели рассориться за те два часа, в ходе которых он рассматривал гардероб, но второе было маловероятно — Уил попросту не умел спорить без того, чтобы половина Калифорнии выступала в роли свидетелей грандиозного скандала. Наверное, снова драматизирует и пытается нагнать напряжения. Не хочется признавать, но раз так — Уилбур отлично справляется с поставленной задачей: Томми с радостью сжевал бы свою обувь, лишь бы не находиться здесь сейчас.