— Ни слова, — предупредительно шипит, упав на стул. По лицу Техно заметно, что отпустить колкий комментарий – священное и сакральное обязательство и тот едва сдерживается, поэтому он решает подбросить весомую причину держать рот на замке: — Скажете что-то, оба, и каждому здесь съезжу по роже.
— Охотно верю. Потому что Перплду, похоже, уже досталось, — в голосе в Техноблейда сквозит насмешка и даже присущая монотонность не способна скрыть данный факт.
Перплд, в свою очередь, как крайне вежливый человек, показывает средний палец.
— А ты больше рот открывай, за папкой всю жизнь прятался, любимчик херов, — огрызается Томми, переключая рубильник внимания на Перплда: — Ты че за мной приперся? — нажимом в грудь толкая назад, — Думаешь, один раз отхватил – и все, забыли, начинаем по новой? — он притягивает Перплда за ворот, встряхивая для дополнительной сговорчивости. — Скажешь, податься некуда? Так я подскажу: Ранбу уже заждался. Вот и шуруй отсюда.
Косые взгляды от сидящих за столами людьми играют на нервах.
Как в забитом под завязку концертом зале, где все смотрят и ждут, а перед тобой ноты «Кампанеллы» Франца Листа. Ты сидишь в полном ахуе, потому что не пианист, ботинки жмут, галстук душит, софиты слепят и вчера состоялась легендарная пьянка, а из вчерашнего дня только вспышки перед глазами.
— Томми, — утвердительно. Интонация побитой собаки режет без ножа, но он и половины не слышит, словно в уши кто-то горсть ваты затолкал.
Иррациональная злость встает костью поперек горла, перекрывая кислород. Ей бессмысленно противиться, ведь ровно как и Уилбур: Томми — человек, ведомый эмоциями вместо мозгов.
Он стискивает челюсти с такой силой, что желваки на впалых скулах ходят.
— Дважды повторять не буду – нахуй пошел, — в перерывах между попытками урвать глоток воздуха, сипло требует.
Перплд мотает головой, закрывает глаза, — вспоминает молитву, лицо своей матери, уголовный кодекс, хрен знает что еще, — но когда открывает глаза никаких эмоций на лице. Чистый лист. Кажется на мгновение, что и Томми перестал отражаться в черных зрачках.
Его зрение тоннельное, затянутое поволокой и зудящим желанием перевернуть стол: лица, обращенные на них смазываются с общей бело-серой обстановкой. Безразличное лицо Перплда назойливо отчетливое; и ту часть Томми, отвечающую за все морально приемлемое, выворачивает изнутри от рвения изуродовать это самое лицо.
— Хорошо, увидимся позже, — тот рефлекторно хлопает его по плечу. Жест отрепетированный годами, бессознательный. Томми его и не фиксирует – слишком привык.
— Ага,
гораздо позже. Передавай мои горячие приветы, — саркастично поддакивает. — Скажи, чтобы на глаза мне не попадались, если жизнь дорога.
Потому что Томми за себя не ручается: раньше до рукоприкладства доходило когда совсем поджимало, то есть когда накопившиеся эмоции девать было некуда. Но раньше под раздачу никогда не попадали знакомые, а уж тем более друзья. Сейчас, для полноты картины, осталось разок ударить Ранбу — тогда-то он станет, официально и с почестями, отбитым мудаком.
Не то чтобы зарекался им не становиться: пустых обещаний не давал, в связи с неисполнением которых могла бы прокатиться волна разочарования. Падать ниже попросту некуда, но, как оно бывает в жизни, и со дна могут вдруг постучаться.
— Что уставился, Уилбур? На лбу грязь?
Томми смахивает челку со лба, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Перплда.
Тот единожды оборачивается, – нет, не для того чтобы напоследок состроить грустные глазки, – вчитывается в вывеску какого-то магазина, но доли секунд хватает, чтобы пятно на скуле бросилось в глаза. Донельзя яркое, словно кто-то выкрутил в фильтрах контрастность на максимум. Розовое по краям и багровое ближе к центру — туда сильнее пришелся удар.
Он пристыженно закрывает глаза.
— Нет- — удивленный, тот запоздало осознает: — Ты в порядке, Томс? Перплд что-то сказал?
— Не маленькие, сами разберемся, — отрезает строго, не хватало лишь Уилбура с его псевдо- психо- анализами. — Давайте докупим что вам там надо, чтобы совесть не грызла, и разойдемся.
— Не хочешь переночевать дома сегодня? — из ниоткуда взявшийся энтузиазм вынуждает опешить.
— Нет?
— Ты уверен, Томс? Мы можем посмотреть фильм или-
В этом дурдоме быстрее сам крышей тронешься, чем остальным настроение подпортит.
— Мне повторить на французском для непонятливых?! — взбешенный, он ударяет по столу. Все содержимое вместе с подносами подпрыгивает и остывшая картошка рассыпается по поверхности. — Со слухом проблемы? Или ты очки по приколу носишь?
— Все, Тесей, брейк. Мы поняли.
— Нет, не поняли- А впрочем, какая разница, — щелкает языком и, столкнувшись взглядами с особо любопытными подростками за столом, презрительно щурится. Те заметно тушуются и возвращаются к картинному обсуждению предыдущей темы. Правильно.
Рандеву с торговым центром пришлось быстро свернуть: несколько пройденных магазинов и бумажных пакетов — и вот Томми стоит поодаль от отцовской машины, пока Техно складывает покупки в багажник.
Он не постесняется упомянуть, что по прибытию глазами все выискивает наличие знакомой тойоты на огромной парковке. Отсутствие какой-то машины волнует его куда сильнее, чем хотелось бы. На что он вообще рассчитывал? Перплд ни за какие деньги не станет здесь задерживаться после случившегося.
Из головы напрочь вылетело, что небольшая нестыковка мнений с лучшим другом приведет к дележке тесного пространства. И о чем они, скажите на милость, будут разговаривать всю поездку? О погоде? Да Томми их убьет — как пить дать.
На парковке немного прохладно, но свежий воздух пойдет на пользу — мысль собираются в единую кучу и думать здраво гораздо проще. Оплетая свои плечи за незнанием, куда деться помимо сигарет и карманов, он переминается с ноги на ногу.
Техноблейд хлопает крышкой багажника. Томми вздрагивает.
— Можно ехать.
— Я не твоего разрешения жду.
— А кого тогда? Уилбура? — тот обходит машину и останавливается напротив закрытой водительской двери. Стучит костяшками по затонированному стеклу, которое вскоре опускается и показывается вопрошающее лицо Уила. — Мы можем ехать? Тесею нужно твое одобрение.
Тесею нужно сменить имя на нечто адекватное.
— Очень умно, долбоеб, — залезая в салон с барабанной дробью в ушах, дверь за ним захлопнулась. Злость бурлит в нем, как кислота в чугунном котле, коварно обещая перелиться через края и расплавить резиновые коврики под ногами.
Томми обязательно пожалеет обо всем, когда выдастся минутка тишины без посторонних глаз. Ждет не дождется сегодняшнюю замечательную ночь, которую проведет, забившись в углу палаты и вырывая волосы на голове.
Опустив окно до максимума — он прикидывает, возможно ли чисто теоретически вылезти и не убиться на такой скорости. Пальцы сами нащупывают сигареты в кармане. Мысли нужно было увести в другое русло, пока не поздно.
В отражении зеркала карие глаза смотрят на него с неприязнью и упреком.
— Томми, не надо – весь салон провоняешь. Фил потом из меня душу вытрясет.
— Мне плевать, — заявляет он уверенно, закуривая и выдыхая дым в сторону водителя, полностью проигнорировав открытое окно.
Фил не удосужился появиться раньше: так с чего вдруг сейчас прибежит с претензиями? На этом этапе, правда, его отец даже внимания не обратит на подобную мелочь: как говорится, чем бы дитя не тешилось. Ведь отдать пару десятков долларов на блок в сто раз легче, чем поговорить с сыном.
Томми крыть нечем, потому что в текущем вопросе он как никогда солидарен. С Филом разговаривать себе дороже.
— Как вы вообще курите? Запах отвратительный.
Техноблейд что, ждет развернутое эссе или инструкцию? Берешь и куришь. Сначала втягиваешь ртом дым, потом делаешь вдох и продвигаешь никотин дальше в легкие. Наслаждаешься процессом.
Уилбур жмет плечами.
— Успокаивает головную боль, мысли приводит в порядок. Половину старшей школы я благодаря сигаретам и пережил, — тот стучит по рулю в ожидании зеленого света светофора.
Пробка незначительная, по сравнению с тем, что творится ближе к центру. Томми и на нее спокойно закрыл глаза, если бы это ни значило провести лишние пару минут с семьей. По Уилу понятно, что взаимно — барабанить тот стал изрядно активнее.
— Мне с головной болью помогал тайленол, — а еще отмазки из толстенного сборника под названием «почему я не приду домой сегодня».
Уилбур хотя бы был совестливым, – в нулину пьяный и не отзывчивее стены, – все равно приползал домой ко второй половине ночи. Потом еще час спотыкался об воздух, лип как пиявка и воодушевленно транслировал позицию фил-хреновый-отец-поэтому-я-такой. Ну, как говорится, в семье не без урода.
В их семье, например, уродов оказалось аж четверо.
— Уил, другую половину тебе помогала трава – не считается, — Томми понижает свой голос, проглатывая слишком большое количество дыма. Кашель не заставляет себя долго ждать.
Горло саднит. Мысли редеют, а голова становится легкой, но чувство и в сравнение не шло с эйфорией. Быстротечное. Слабое. Уязвимое настолько, что нескольких глотков воды хватит.
— Эй, что придумали насчет рехаба?
Занавес и ноль реакции от аудитории: то ли вопрос каверзный, то ли ничего у них не в порядке.
— Проехали. Нет так нет – мне же лучше, — поспешно обобщает за всех.
— Это не значит, что мы оставим все как есть, Тесей, — с нажимом говорит Техноблейд.
Оставляйте, не оставляйте, катапультируйте из окна или выкидывайтесь сами – не колышет уже. — Все ближайшие диспансеры на месяцы вперед забиты.
— Калифорния. Торчим и серфим, все как обычно.
Болтая ногами, он случайно, – больше намеренно, – пинает сидение перед ним. Техно даже не оборачивается. Томми просовывает руку, чтобы схватить одну из розовых прядей.
— Что ты делаешь? — со стороны звучит сурово и угрожающе, но у Техно по отношению к своему младшему брату терпения чуть больше, чем нихуя. Похвально, потому что многим такому приходилось завидовать и учиться.
Не то чтобы Томми всю школу шпыняли, но если он в плохом настроении — собеседники вскоре перенимали ту же эмоцию. Разговор не клеился, все сводилось к обмену ругательствами и испорченному настроению.
— Тебя что-то не устраивает? — накручивая на палец локон, он присматривается к цвету.
Выцветает потихоньку. В пору записаться на повторное окрашивание, но Томми не станет разбрасываться советами. Сам-то не был в парикмахерской несколько лет: последний раз пришелся на день, когда Уилбуру еще было чем думать.
Техноблейд вздыхает и, что ожидалось, ничего не предпринимает.
— Тесей, что ты думаешь о том, чтобы пожить с кем-нибудь из нас после выписки? — спрашивает.
— А я с кем живу? С енотами?
Раньше — с пустым домом и транспарентной версией отца, который передвигается тише приведения. Призраков и в помине не существует. Фила, считай, тоже. Полтергейст шалит: хлопает дверцей холодильника, мотает счета на воду в душе, а утром яичница шкварчит в сковородке тоже сама по себе.
Лучше бы со стаей диких енотов рос, ей-богу. Вырос бы более психологически уравновешенным, чем сейчас.
— Помнишь, я говорил, что ищу квартиру? — в чужой голове, если судить по лицу, проносятся какие-то не на шутку важные мысли.
«О чем думает Техноблейд» — название для отдельной истории, потому что с такой постной миной можно думать обо всем на свете: об экономической конъюнктуре, «группе одиннадцать», макропроденцуальной политике и остальных понятиях, значения которых он никогда не поймет в силу развития.
— Фила
не лишают родительских прав на тебя, — решив облегчить всем задачу, доводит до сведения Уил. Машину кренит вправо и Томми прибивает к двери.
Он хватается за спинку кресла для равновесия и шокировано вскидывает подбородок.
— Охренеть не встать. Почему я не удивлен?
— Органы опеки предпочитают разлучать семью только в крайнем случае и, скорее всего, все просто закончится переоформлением опекунства или попечительства на кого-то из нас, — докладывает Техноблейд, устало массируя переносицу. Наверняка славно они побегали, чтобы с такой легкостью отчеканивать информацию. — Для них стоящим поводом может стать избиение ребенка или тот факт, что родитель страдает от каких-либо зависимостей.
Фил, разве что, страдает от амнезии, потому что регулярно забывает о своих детях.
— Но у него стабильный заработок и де-факто, все чисто. Поэтому для тебя будет безопаснее, если ты будешь жить с кем-то из нас.
Звучит так, будто после выписки Фил попытается его придушить подушкой. На деле вовсе ничего не предпримет и все вернется на круги своя: холодильник продолжит простаивать без дела, а деньги на карманные расходы будут лежать на столешнице. В общем, борись за свое выживание: не беспокой без причины и напиши, если будешь умирать.
Уилбур в качестве няньки сразу в пролете. Томми скорее повесится, чем переедет в Бруклин — Техно тоже это понимает, вот и заговорил о будущем жилье.
Томми воздерживается от дальнейших комментариев, поджигая вторую сигарету.
Виды из высоток красивые — на белые пенистые волны и чаек, кружащих над водой в поисках еды. Океан океаном, но проку-то? В этом городе ничего нет.
Перплд деньги копит, чтобы втихую сбежать на другой конец страны и забыть все, как страшный сон. Таббо и Ранбу, небось, тоже запланировали побег, более гуманный и временного характера, но тем не менее.
Томми следует тоже начать искать варианты: взять пример с Техно и поискать колледж подальше отсюда? Жить в общежитии, без какого-либо надзора и напиваться до беспамятства по пятницам, держа планку оценок на допустимом уровне.
Он задумчиво пожевывает фильтр и, перехватывая сигарету поудобнее, тушит ее о запястье. Раздается глухое шипение. Запах гари завоевывает первое место в салоне, перебивая сладкий тошнотворный ароматизатор.
— Томми, что ты-
Окурок отправляется в окно, а пальцы, измазанные сажей, он вытирает об джинсы.
— В Бруклин я не поеду.
— Дай сюда, — требует Техно, корпусом поворачиваясь к нему. Томми смутно припоминает беседу, начавшуюся с подобного и закончившуюся криками.
— Хер тебе, — юрко запрятав пачку, лежавшую рядом, обратно в карман.
— Да не сигареты, Тесей. Руку давай. Я посмотрю.
Мысленно Томми присвистывает, потому что
Техно в медсестрички заделался, но потом осекается — вспоминает, как Уилбура приходилось штопать после пьянок, как тряпичную куклу с распоротыми швами.
Техноблейд тоже не отличался пацифизмом. До фехтования вон, всю школу поглотили времена смуты, когда вместо груши для битья любой, кто дорогу перешел в неположенном месте.
У него в окружении не было людей, кроме Ранбу, которые хоть как-то выступали против насилия. Стоит задуматься.
— А что еще тебе дать? — но руку все равно протягивает, засучив рукав.
— Не паясничай, — приказным тоном бросает тот, пока большим пальцем тот пытается оттереть тонкий слой копоти. В месте, где уголек сигареты коснулся кожи зияло красное раздраженное пятно.
— Так что, Тех, помочь тебе с переездом?
— Лучше сфокусируйся на своем выздоровлении, остальное как-нибудь сами, — вжимая голову в плечи, недовольно бубнит.
Томми неопределенно качает головой, не придумав, выразить согласие или все-таки категоричный отказ с утверждением и отстраняется, рыскает по сидению в поисках запропастившейся невесть куда зажигалки.
— Тебе мало было?! — вскрикивает Уилбур, вырывая сигарету изо рта.
Сомкни Томми челюсти чуть сильнее — фильтр так и остался бы болтаться в зубах.
— Много, мало – тебя ебет? Уши уже вянут от твоих воплей, Уил. Рот закрой, умоляю.
Сигарета в уилбуровских лапах, сопровождаемая разъяренным
ты нормальный? отправилась подышать воздухом под колеса.
— Характер свой будешь показывать Перплду.
Отлично сработано, Уилбур, ты всегда знаешь, как поддержать.
Не Томми ведь поссорился со своим лучшим другом немногим ранее. Уил делает это специально. Пора бы усвоить урок, что провокация такого рода никогда не будет встречена смиренным молчанием.
— Уилбур, — зовет его Техно и эта интонация, точь-в-точь как пять лет назад, ничуть не меняется.
Проблема в том, что дальше обыкновенных предупреждений дело не заходило. Да, очко в пользу Техноблейда, удалось избежать ситуаций, когда взбешенный Уилбур был готов размозжить голову своего младшего брата об плитку, но сейчас Томми жалеет об упущенной возможности.
Он не сказать, что разочарован отсутствием активного сопротивления нарастающему конфликту — он потерял всякую надежду.
— С тебя пример взял и ушел, наверное, — поддакивает он, пытаясь засунуть свою обиду поглубже, — Надо было его заранее попросить повторно тебе лицо разукрасить. Жаль, совсем из головы вылетело.
Пошатнувшиеся, если не сломанные насовсем, отношения с Перплдом из всех людей — это ж премию выдавать надо. Ехать фотографироваться с президентом и улыбаться во все тридцать два. Не просто проеб, а проебище мирового масштаба — за такое не стыдно и пулю в лоб принять без отнекиваний.
Томми оттолкнул всех. Как газонокосилкой проехался — и не поколебался.
— В своем глазу ты бревно не замечаешь, да, Томс? Мы все здесь из-за тебя, но ты продолжаешь-
Началась любимая телепередача: дети и их родители, скорее прильните к экрану — Уилбур Ватсон перекладывает ответственность за свои поступки на других. Пожалуйста, будьте снисходительны и попридержите Томми, пока он не сфальсифицировал дтп со смертельным исходом. Получилось у вас или нет узнаете в завтрашнем выпуске утренних новостей.
Зерно разума в нем думает
ну все, пиздец и крестится, снимая с предохранителя щиток расшатанных нервов, и ждет неизбежного.
— И к чему это сейчас? Сколько раз мне нужно говорить, что я никого не заставлял?! — зверея, рычит.
Попытка суицида каждый раз применяется всеми как контраргумент, но если руководствоваться этическими нормами, не должна. Кто же знал, что поползновение в сторону своей жизни, — распоряжаться которой на свое усмотрение вполне логично, — будет использовано против тебя? Томми, например, не догадывался.
— Ты
сам сюда приехал. Сам собрал свои манатки, сам купил билет, сам, блять, решил вмешаться. Я тебя просил? — не оставляя места на подумать, отвечает: — Нет! Нет, не просил. Тогда каким боком это
моя вина?!
— Тебе и
не нужно меня просить, — выразительно подчеркивает Уилбур вполоборота. Увы, интенсивность движения на конкретном участке дороги, по которой они проезжают, крайне низка и сбить их не успевают. — Я твоя семья, приглядывать за тобой – моя обязанность.
— А-а, понятно. Ты все эти пять лет тоже за мной «приглядывал»? Как мама, что ли? С царства небесного? — Томми посмеивается и чувствует себя окрыленным, когда тянется через весь салон, чтобы схватить Уилбура за волосы. Проясним кое-что: не то окрыление, которое снисходит до художника в момент вдохновения написать шедевр.
— Сядь немедленно! Ты нас убить хочешь? — отстегивая ремень безопасности, Техно свешивается и намертво впивается в плечо.
Физическая сила и жажда убивать переоценены в боевиках, но что неукоснительно работает — эффект неожиданности.
Для наглядности, приведем пример: Техноблейд не рассчитывает на удар локтем в нос, потому отшатывается с выпученными глазами. Остается лишь в полной мере воспользоваться всеми благами чужого замешательства, преподнесенными на блюдечке.
Без Техно в качестве телохранителя Уилбур беззащитен, а значит готов выслушать. Томми как раз есть, чем поделиться:
— Тебе двадцать четыре года, тупой ты гандон! Когда ты уже научишься не перекладывать вину? — перекидывая руку к водителю, он со всем уважением наотмашь проезжается костяшками по скуле Уила. — Фил плохой, Техно плохой, я плохой – один ты хороший! Может мне тебе еще спасибо сказать, а? За то, что кинул меня, как гнида?!
Уилбур хрипит, на ощупь пытается его оттолкнуть, царапая предплечье. Со стороны машин на соседней полосе все, наверное, выглядит как дружеская борьба.
Отвлекаясь на созерцание прихуевшего лица одного из водителей, который, наверное, ехал с мыслями зайти в севен-элевен за продуктами и поцеловать жену с детьми по приезде домой, в итоге сталкивается раундом. Не по телевизору.
Любование пейзажами заслуженно аукается Томми выбитым глазом, потому что свои прекрасные глаза нужно во-первых беречь, а во-вторых следить ими за перемещениями своей драгоценной семьи, чтоб им пусто было. Техноблейд, с кровавым месивом вместо носа, очень быстро и некстати отходит от шока. Возьмем на заметку.
Перед глазами плывет и Томми пятится, спотыкаясь об сидение позади. Расплывчато, но видно, как Уилбур в полном ауте смотрит на Техно. Какие конкретно телепатические сигналы посылает Техноблейд в ответ не видно. Выбитый глаз мешает рассмотреть.
— Тесей, я не-
Протянутую руку без раздумий перехватывает, тянет на себя и возвращает должок. Клишированное «око за око» приобретает новый флер: если Томми суждено ослепнуть на один глаз, то Техно лишится обоняния. Живыми отсюда они выберутся, но невредимыми — сразу нет. Роль играет и то, что они до сих пор в пробке, потому рейтинг вполне себе фэмили-френдли.
Он успевает разок проехаться Уилбуру по челюсти и снова-здорова — Техно оттягивает Томми за челку. Напоминает о пользе регулярного посещения парикмахерской, как мило с его стороны.
Руки Техно большие и натруженные, но все не имеет значения, если одному простому правилу не обучены. В духе не пихать пальцы в розетку, с маленькой помаркой: не совать руку в клетку, если до конца не уверен, кусается ли собака. Спойлер: кусается. Техноблейд узнает на своем опыте.
Не материт все на чем стоит их славная страна, но по выразительно скошенному лицу, формирующемуся отпечатку зубов и каплям крови ясно, что приятных аспектов нет.
— Томми, пожалуйста, хватит! — взмаливается Уил практически слезно. — Если бы я не уехал, то в один прекрасный день просто вскрылся! Ты
должен понять-
Как говорят в народе: не обязан.
— Аллилуйя, наконец-то услышал правильную мысль от тебя за сегодня! — вытирая с лица последствия мортал комбата, Томми ухмыляется. — Лучше бы ты сдох, потому что я уже не вижу другого способа отмыться от всего дерьма, через которое я прошел из-за тебя и твоей маниакальной шизофрении! О мертвых плохо не говорят, так что все были бы в плюсе, — он посмеивается на грани истерики и падает на сиденье, запрокидывая голову.
— И ты до сих пор не понимаешь, о чем я говорю?! — запнувшись, вспыхивает Уилбур. — Да тебя же просто терпеть невозможно! Естественно, что тебя все бросили – тут даже человек с бесконечным запасом терпения не выдержит. Томми, у тебя
на все находится ебучая отговорка, тебе слово – а ты десять в ответ!
— Уилбур! — панически воет Техно, побоявшись возобновления пиршества.
Томми заливается смехом: звук в груди резонирует чем-то мягким и теплым, но даже с закрытыми глазами ощущаются пронизывающие взгляды
, думающие об одном
: «все, похоже он окончательно тронулся головой».
— Так бросьте меня снова – это же весело, — он зарывается пальцами в волосы, накренившись вперед. — Сейчас исправить не получилось, но кто знает? Может еще через пять лет и пытаться не надо будет.
***
Оставшуюся часть поездки Томми избирательно не запоминает, уставившись в окно. Здания и улицы проносились мимо. Мозг только и успевал фиксировать мелькающие улицы стоп-кадром для обработки.
Авеню в восточной части города представляла собой размашистые мазки подтекающего масла: укрывистые и лессирующие, насыщенные и блеклые.
Ворох цветов, от которых кружилась голова: оливковый, тициановый, угольный, пыльно-бежевый, медный. Словно художник опрокинул на белый холст палитру: цвета яркими пятнами запечатлели узор дышащего города перед тем, как все поглотит ночь.
Небо облепили густые перистые облака, впитавшие свет заходящего солнца. Разгоряченный пыльный асфальт понемногу остывает, избавившись от губительного влияния ультрафиолета.
Ночная Вентура рассчитано прячет свои уродливые стороны, но всегда оставляет щелку для тех, кому необходимо вырваться из череды серых будней, забыться под громкие вопли у костра, пока обувь забивает песок.
Припарковавшись у здания больницы, Техноблейд филигранно выныривает из салона самым первым: шорох обуви по асфальту и собственные глаза, то есть глаз, — спасибо, Техно, — подсказывают, что тот обходит машину и нацеливается на багажник.
Они с Уилбуром обмениваются мрачными взглядами.
Томми пробует вложить все накопившееся негодование в шумный выдох, но с удивлением обнаруживает, что путь воздуху через ноздри преграждает нечто постороннее. Нос на месте — уже хорошо. Хуже то, что он не заметил стекающую по подбородку кровь, напрочь заляпавшую джинсы. Похоже, во время обмена любезностями он упустил ту часть, где получает по носу.
Уилбур смотрит за движениями сконфуженно. Томми выразительно поднимает бровь:
— Нравится? Давай тебе тоже нос разобью.
Уилбур поспешно отворачивается.
Техноблейд возвращается: челюсти сомкнуты так плотно, что впору бояться за зубы, которые с тем же усердием легко истолочь в крошку. На лице с трудом сдерживаемый гнев. Глаза опасно сощурены. Влияет на восприятие закатный свет или нет, но красного в карем непозволительно много.
Его что, убьют прямо здесь?
С щелчком открывшейся двери, Томми инерционно отползает в противоположную сторону и закрывает лицо, выпаливая первое, что приходит на ум:
— Если избиения станут чем-то регулярным, то давай не перед больницей! — Томми придется выдумывать нереалистичную отговорку про столкновение со стенкой или падение под машину. — Можешь дотерпеть до выписки? Всем точно будет без разницы что со мной случится после-
Томми всегда боялся Уилбура по некоторым причинам. Бояться Техно из-за печального исхода быть избитым до смерти — что-то новенькое.
Неприятнее всего, предсказать что учудит Техноблейд в следующую секунду невозможно. Если последние семнадцать лет жизни он наивно полагал, что тот выше избиений членов семьи, то вышеупомянутый мир посыпался. Стабильности не существует.
Прискорбно, но факт: он оказывался в ситуациях, когда физическая сила соперника превышала его собственную. Наименее травматичным выходом из затруднительного положения является принять оборонительную позицию, никак не сопротивляясь граду ударов. Любой агрессор, будь то животное или человек, теряет интерес без ответной реакции.
Желательно не издавать звуков. Умолять и искать компромисс бесполезно — будет больнее.
Давать отпор имеет смысл исключительно тем, кто приблизительно равен по силе — так нападающие поймут, что ты способен постоять за себя и найдут жертву удобнее, но у Томми иные обстоятельства.
Звон в ушах нарастает. Кровь отливает от лица. Дыхание перехватывает.
Дверь открыта — можно сбежать, но маловероятно, что далеко. Свет догорающего солнца едва пробивается сквозь широкие плечи. Техно нагонит его в два счета.
Потерявшись в бессвязных мыслях, вопящих в унисон
сделать что-нибудь, Томми отсчитывает секунды в ожидании неизбежного. Рука Техноблейда возникает прямо напротив и его словно ледяной водой окатывает.
Со всей силой отшатнувшись назад, притупленная боль в затылке нагоняет не сразу. Кажется, он кричит, но звука не слышно.
Что бы он ни сделал, оно срабатывает: тень, нависшая над ним, исчезла.
—
Томми, — привлекая внимание. Он поднимает голову, но сфокусировать зрение не выходит. Чужие руки крепко обхватывают плечи. На них красный след от зубов выбивается из однотонной гаммы. — …не смотри туда – смотри
на меня.
— …наоборот, — высказывается раздраженно Уилбур (?).
— …иначе?
— Где Перплд? — бормочет и, не получив ответа, Томми откатывается до предыдущей точки сохранения: где он задыхается и не слышит, какие мысли озвучивает, а какие нет. — Мне… — он сглатывает горькую слюну, — нужен Перплд. Где он?
Закономерность устанавливает: когда все вот-вот рухнет, рядом обязательно околачивается Перплд, способный быстро вернуть разрушающие нейроны мозга в строй — магия человека, привыкшего иметь дело с нетрезвыми клиентами.
Перплд под боком — гарантия безопасности: поездки до дома, неряшливо наброшенного поверх уличной одежды пледа и стакан воды на тумбочке.
Нет Перплда — нет гарантии.
Томми начинает вырываться: его окликают, пытаются удержать на месте как сорвавшегося с цепи пса, хватая за ворот вместо поводка на шее.
В конечном счете он падает, но сил хватает сделать несколько нетвердых шагов вперед, прежде чем очередной позыв вынуждает вместе с кашлем опустошить желудок.
***
Томми, поставленный на ноги и отправленный восвояси, сидит на кушетке травмпункта, отсутствующе рассматривая белоснежный стеллаж со стеклянными дверцами. Внутри него переливались склянки с неизвестной жидкостью и стерильные упаковки прочей медицинской лабуды.
Знакомая медсестра присаживается перед ним на корточки, прижимая пинцет с шариком из ваты, смоченным в антисептике к рассеченной губе.
— Как ты умудрился?
Он мрачно усмехается. Его братьям повезло, что их размалеванные лица никто не увидел — проблем потом не оберутся.
Томми прикрывает их по доброте душевной и лелеет надежды помириться с Перплдом, умчавшись вместе куда подальше. Приют — это внесение дополнительных корректировок в уже безупречный план.
— О, Вам понравится эта история. Иду я, значит, никого не трогаю и вижу – дверь, — соображая историю на ходу, он ухмыляется.
Девушка настойчивее вжимает в щеку ватку.
— Давай что-то правдоподобнее, Тесей. Дверь тебе фингал никак не поставит, — поджимая тонкие губы, она переворачивает бутылек и выливает содержимое на вату.
— Эта дверь была очень агрессивной, ай- — осуждающий тычок в открытую рану, — Ладно- ладно, не дверь. Я с другом поссорился, — а сам думает
прости, Перплд, это все ради общего блага.
— Он тебя так? — обеспокоенно хмурится девушка, взмахнув маленькой ладошкой на безобразие, творящееся на лице. За приоткрытой металлической крышкой мусорки виднеются с дюжину красно-бурых салфеток на выброс.
— Ну, — Томми облизывает губы, — он у меня немного агрессивный, — расплываясь в виноватой улыбке. — Но отходчивый. Ничего страшного.
— Вы часто ругаетесь?
— Нет, что Вы, мисс. Вы же видели, он всегда очень спокойный. Тут я виноват, честное слово, — голосом «мой муж бьет меня и нет, мне не нужна помощь».
Машинально растирая ноющую линию челюсти, он рассредотачивает взгляд. За дверью травмпункта пациенты шумно жалуются, потому что, видите ли, очередь двигается медленно, да вдобавок и белобрысого пропихнули вперед.
Белобрысый не напрашивается на скандал, но так вышло. Его ведут в неизвестном направлении по больничным коридорам — он идет. Его друзья прыгают с моста — он прыгает. Все очень просто.
К концу процедуры по устранению выбоин на лице, медсестра вкладывает в руку круглое зеркало, предназначенное для собирания пыли на столе.
— Ну как? Скажи ведь, гораздо лучше, чем было.
Томми смотрит на свое перекошенное лицо.
— Ага, спасибо.
Вскоре после этого мирное шествие до палаты бесцеремонно прерывают: лечащий врач галантно отводит его в сторонку, чтобы рассказать нечто поистине важное. Опуская лишнюю воду — его вышвырнут в ближайшие пару дней. Переводят на стационар на дому — без разницы.
Как ему долго и нудно объясняют, если сжать количество поступивших знаний и отбросить все хождения вокруг да около: в городе бесчинствует пожар, носящий техногенный характер — и все ближайшие больницы заняты освобождением мест для пострадавших.
Томми, жизни которого ничего не угрожает и чьи показатели колеблются в пределах нормального значения — подходящий претендент для выписки. После таких слов он молчаливо поднял брови, уставившись на врача, как на сумасшедшего, но спорить не стал. Хватило комментария «боже, парень, что с твоим лицом?» и тактичного покашливания следом.
Те «пару дней», оговоренные ранее, требуются исключительно для того, чтобы вкратце обрисовать семье элементарные манипуляции по уходу за больным. Базовые вещи: как измерять давление, как ставить уколы, какие лекарства принимать. От назначенных специалистов отвязаться не получится: он все так же должен появляться на сессиях психотерапевта и сдавать анализы.
Мужчина перед ним выглядел невыспавшимся и взъерошенным достаточно, чтобы Томми поленился лезть дальше с расспросами.
Не считая изуродованного лица, отсутствия друзей, озноба, жажды выблевать внутренние органы и мышечных спазмов, преследующих каждую ночь — день закончился на редкость спокойно.
Больничная рубашка, состоящая из пятидесяти процентов хлопка и пятидесяти полиэстера, — руководствуясь этикеткой за отворотом, — очевидно без зазрения совести врет. Томми ворочается в постели: сбрасывает одеяло на пол, взбивает скомканную подушку и настежь распахивает окна.
Прикорнуть удается несколько часов под самое утро, когда мозг отказывается иметь дело с потоком канализационных помоев из мыслей.
Что странно, снится Перплд: не замечающий Томми подчистую, стоящий над металлической бочкой с подтеками ржавчины по линии бортиков. Ветки и доски, наспех собранные в качестве дров для розжига, торчат во все стороны. Горящее дерево стреляет и трещит, жар исходящий от бочки практически удушающий.
Перплд наклоняется, прикуривает от костра. На его острый профиль ложится дрожащая полоса оранжевого света.
Жаль, что в руках нет фотоаппарата. Томми выдыхает — с губ срываются клубы пара. Рядом с морем ночи выдавались особенно суровыми. Песок хрустит под ногами, он обходит бочку и останавливается напротив, потирая озябшие руки над огнем.
Перплд глубоко затягивается, на глаза падает тень — она никогда не сулила ничем хорошим. Тот выглядит необычно беспокойным, когда переминается с ноги на ногу и очерчивает взглядом пляж: брошенные шезлонги со стертой краской и сложенные зонты.
Засовывает руки в карманы ветровки и достает на свет какой-то белый клочок бумаги. Взглядом надеется прожечь в ней дыру. Хмурится разочарованно и, как следствие одного импульсивного решения, остервенело сминает, отправляя в костер. Вновь делает затяжку, выдыхает тонкую струю дыма и повторно лезет в карман.
Подобных бумажек оказывается целая стопка. Она бережно обернута красной резинкой, какой обычно скрепляют рулоны долларов на черный день. Значит, нечто ценное и значимое, что непростительно ненароком разбросать по комнате.
По форме они напоминают карточки, но Томми очень сомневается, что Перплд собирает линейку игральных карт покемонов. Будто прочитав мысли, вытаскивает из стопки самую верхнюю и поворачивает тыльной стороной к лицу.
Томми с замиранием сердца понимает — это не карточки. Фотографии.
Почему Перплд сжигает фотографии?
На той, что в руках, легко читается сам Перплд: сгорбившийся над ноутбуком в своей комнате с карандашом за ухом. От безделья Томми сделал фотографию на старый ван-степ полароид, выданный школой для исследовательского проекта по биологии. Перестук пальцев об клавиатуру, шум машин — все сливалось в единую какафонию.
Прорези в шторах впускали в комнату янтарные лучи, а за окном душной квартиры гулял слабый ветер. Хороший день, пойманный в объектив. Их не так много в его жизни.
Лучший друг демонстративно медленно курит, глазами бегает по надписи на оборотной стороне и коротко поправляет ветровку на плечах. Фотография выскальзывает из рук. Падает на песок.
Перплд наклоняет голову, но не пытается ее поднять. Выжидающе смотрит, но фотография волшебным образом не взмывает в воздух.
— Тебе помочь или-
Перплд кидает поверх фотографии сигарету и втаптывает в песок с несвойственным рвением.
Томми вздрагивает от неожиданности.
Он не сентиментален настолько, чтобы убиваться из-за фотографий, но здесь был зарыт открыто проступающий символизм.
Расправа происходит и дальше: следующую Перплд беспощадно рвет даже не глядя, а ее клочки исчезают на дне бочки. Оставшиеся исчезают без заморочек тем же способом.
Напоследок тот опрокидывает бочку прицельным пинком по железному корпусу. Пламя бьется в предсмертной агонии, трепещет и шипит.
Перплд уходит, а Томми смотрит на истерзанные фрагменты воспоминаний,
пожираемые заживо огнем. Сравнивая со снимками, где Перплд был на расстоянии вытянутой руки, выкрашенный самыми нежными оттенками красок — удаляющийся силуэт лучшего друга еще никогда не казался таким далеким.
Думал, что-то изменилось — и вот опять. Та же сцена, те же декорации, только действующие лица сменились.
Днем он просыпается разбитым, под стук в дверь и приглушенные голоса, не принадлежащие братьям.
