***
— Ты сказал, что пока тварь спит, она не принесет ему вреда, — надломленный голос главы Цзян почти не дрожал. Почти. В спальне Цзинь Лина горело два огненных талисмана, и полумрак постели, завешенной плотным, еще зимним балдахином, скрывал опущенное лицо хозяина покоев. Слабый фиолетовый отблеск оплетающего его Цзыдяня, выпущенного из рук главы Цзян, холодными бликами рассеивался между спутанных волос юноши, оттеняя кожу, делая ее бледнее, чем она есть на самом деле. Вэй Усянь опустил кисть и бутылек с разведенной киноварью, пережидая дрожь в пальцах. Сейчас глаза племянника были закрыты, а Вэй Ина все еще потряхивало от увиденного. Цзинь Лин, словно одержимый ожесточенным призраком, словно тряпичная марионетка в руках незримого кукловода, стоял на пирсе и смотрел этими до дрожи пугающими темно-красными глазами, как в самых страшных кошмарах Вэй Усяня. Вэй Ин прикрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, успокаивая сердце. К гуям, он готов был написать хоть старику Лань, чтобы тот перешарил всю библиотеку Облачных глубин в поисках ответа. Некоторые писания оттуда старше самого первого заклинателя! Так неужели там не найдется хоть какой-то зацепки к происходящему! Да, Лань Цижень не выносит его, но гуй побери, Цзинь Лин-то тут не причем! Вэй Ин глубоко вздохнул еще раз, призывая сердце к порядку, и вновь покрепче сжал кисть. Обездвиживающие талисманы лучше было нанести прямо на кожу. Бумаге, после всего произошедшего, Вэй Ин не доверял. — Глава, дозорные очнулись. — Оба сразу? — вскрикнул Вэй Ин быстрее, чем Цзян Ваньинь успел вставить слово. — Так точно, господин Вэй. Одновременно. Они переглянулись, и шиди кинул полный боли взгляд на Цзинь Лина. На пирс Ваньинь выскочил первый, но племянник и не оказал сопротивления. Он просто упал на деревянные доски, стоило Цзыдяню опутать его. Как только глава Цзян поднял шум, сразу выяснилось, что двое дозорных адептов у покоев главы клана Цзинь без сознания, а как тот покинул свою спальню больше никто не видел. И раз очнулись они одновременно, значит вырубили их отнюдь не ударом по точке тяньчань. Короткая, но мощная волна темной ци, была в такие моменты куда эффективнее — Вэй Ин прекрасно это знал. Глава Цзян знал тоже. Закончив с талисманами, Вэй Ин присмотрелся к лицу Цзинь Лина. — Смотри, — кинул он через плечо, и Ваньинь в мгновение оказался рядом. — Смотри внимательнее. — Да я вижу, что он шевелит губами, это мы уже… — Нет, смотри, — Вэй Ин почти коснулся пальцем верхней губы Цзинь Лина. — Он как будто… Как будто одно слово повторяет. Только я не разберу… — если бы племянник действительно спал, Вэй Усянь бы решил, что тот просто дышит через рот. Губы подрагивали едва уловимо. Они заметили это еще на пирсе, но пока не вернулись в комнату, Вэй Ин не предавал этому значения. Теперь же становилось очевидно — это слово. Только сказанное крайне вяло и невнятно. — Я должен попробовать. — С ума сошел? А-Лин живой! — И что?! Хочешь подождать, пока ситуация изменится? — резче, чем хотелось бы, возразил Вэй Усянь. Но и его нервы железными не были. Видят Небеса, единственному сыну своей шицзе он желал самой спокойной, безмятежной и долгой жизни, но мир был не склонен выполнять его желания. — В крайнем случае, у меня просто ничего не получится. Но он что-то видит, понимаешь? Если узнаем что, возможно, это прольет свет на происходящее. Шиди, ты поможешь? — колокольчик Чистого сердца, принадлежавший Цзинь Лину, лежал на самом краю постели. Вэй Ин взял его в руки и, крутнув вокруг пальца за кисточку по старой привычке, протянул Цзян Ваньиню. Тот стиснул зубы, шумно выдохнул и зло уставился на Вэй Усяня, вырывав из его пальцев колокольчик: — Напортачишь, я тебе ноги переломаю. — Договорились!Глава 3
15 февраля 2023 г. в 22:12
Ко второй ночи в Юнмэне Вэй Ин исчерпал все свои идеи. Чэньцин, печати, амулет — испробовано было все. Пока Цзинь Лин пребывал в медитации, Вэй Усянь рискнул еще раз внести в его спальню лиловый цветок, чтобы самому увидеть реакцию. Ну мало ли, вдруг что-то станет понятно! Понятно не стало. Цзинь Лин задрожал, в мгновение покрылся испариной, до крови закусил нижнюю губу… Дальше Вэй Ин проверять не стал. А стоило вынести амулет — все стало, как раньше, «средней паршивости». Очевидно было одно: тварь, которая каким-то образом воздействует на племянника, цветок этот несчастный не переносит. Но если передавить — утащит Цзинь Лина с собой, и гуй пойми куда. Вэй Ин даже на флейте сыграл, как играл бы, призывая мертвецов — вдруг бы получилось и эту нечисть взять под контроль. Но проблема была в том, что он понятия не имел, с кем они имеют дело. Даже самый слабый не упокоенный призрак имеет образ, но здесь — абсолютная неизвестность. Однако Вэй Усянь не паниковал, как-то разом убедив себя в том, что пока племянник медитирует, а тварь спит — вреда не будет. Значит, у них есть время для маневров.
Странностей во всей этой ситуации было изрядное количество: слабые светлые амулеты рядом с Цзинь Лином никак себя не проявляли вообще. Более серьезные и мощные предупреждали о наличии темной ци, но при этом не указывали на нее. Цзыдянь искрился и сверкал, как будто ощущал по близости весьма не слабую темную тварь, но после лёгкого прикосновение кнута к руке племянника не произошло ровным счётом ничего. Темная ци была реальна, ее чувствовали артефакты, ее чувствовал Вэй Ин, ее, как нечто чуждое и опасное ощущал и Цзян Ваньинь, хотя и не в полной мере, поскольку она прибывала в живом теле. Но тварь, которой она принадлежала, словно не существовала. Будь Вэй Усянь чуть более слеп, он бы решил, что нечисть под Цзинь Лина замаскировалась, потому что даже компас указывал на него, как на носителя иньской энергии. Но звучало это, как бред. Вот, стоят тут два взрослых опытных заклинателя, и не могут отличить своего собственного племянника от какого-нибудь заигравшегося призрака-оборотня? Нелепость!
Вэй Ин даже начал сомневаться, в самом ли деле чувствовал то холодное скользкое прикосновение, когда вытягивал темную ци? Но и Цзинь Лин чувствовал, как дернулась эта «рыба», а ошибиться вдвоем за раз они не могли. Или могли? Чтобы вызвать коллективные галлюцинации у заклинателей, требовалась изрядная концентрация темной энергии, либо нечисть, способная эти галлюцинации вызывать. И таких по близости не водилось. По крайней мере, известных Вэй Ину. По большому счету, он вообще с трудом понимал, как на территорию весьма защищённой Пристани могла попасть темная тварь, и при этом, не поднять общий шухер. Даже если на секунду представить, что сама она остаётся где-то в другом месте, и высасывает из Цзинь Лина жизненные силы как-то на расстоянии, то должен был остаться след. На темную метку должны были реагировать артефакты. Прикосновение Цзыдяня проявило бы ее, в конце концов! Да и компас указал бы на место концентрации энергии инь. Но нет. И духовное оружие, и темный артефакт оставались слепы.
Глава Цзян, и без того нетипично тихий, примолк окончательно. После случившегося разговора, общение между ними стало ещё более отстраненным, по крайней мере, визуально. Но он лично принес несколько ценных артефактов и книг, из которых можно было бы что-то почерпнуть, и пока Цзинь Лин не придет в норму, передал их в распоряжение Вэй Ину. Тот взглянул и присвистнул: вещицы и в самом деле были незаурядные, и где Цзян Ваньинь их достал можно было только догадываться. Вэй Усянь даже попытался пошутить, мол, глядя на такие сокровища, о которых некоторые и мечтать не смели, не сподобился ли глава Цзян утащить в сокровищницу ордена что-то кроме Чэньцин из пещеры Фу Мо, то время, когда прежний ее обитатель решил освободить жилплощадь? А то он по возвращении кучи всего недосчитался. В ответ получил такой взгляд, что вывода в голове возникло два: очень может быть, что утащил, и, нет, определенно не вернёт. Вэй Ин усмехнулся и покачал головой: Сюэ Ян в свое время бы душу продал за пару заметок его кисти, лишь бы было хоть что-то. А оно вот все, у шиди дома лежит, пылится. И все же, на его детское имя Вэй Усянь поставил себе табу даже в собственных мыслях. На всякий случай. Незачем рисковать.
После обеда главу Цзян захватили дела ордена. Как бы он не был обеспокоен состоянием племянника, и как бы настроение его не было паршиво, пренебрегать долгом он не мог. С чем таким важным вломился в библиотеку адепт, и что так встревожило главу ордена, Вэй Усянь не знал, но все, что оставалось Цзян Ваньиню, это время от времени врываться, спрашивать, есть ли новости и, получив отрицательный ответ, уходить обратно. Отчасти Вэй Ин ему даже сочувствовал. Пойди, попробуй сосредоточиться на чем-то, когда всей душой и сердцем лежишь и болеешь рядом с родным человеком. Хуже пыток.
Сам же он окопался в библиотеке. Память Вэй Ина не особо подводила, и все же, быть может он что-то забыл, может знал в прошлой жизни, что за нечисть способна влиять вот так на живого человека. Что за скользкая пиявка присасывалась к заклинателю и опустошала его? Быть может, в хрониках были подобные случаи, быть может кому-то уже удавалось найти зацепку и разорвать связь человека с невидимой заразой, которая так хорошо прячется. Мысли в голове разбегались, и одновременно, не приносили совершенно никаких идей. Вэй Ин подумал про развороченный муравейник и чуть поёжился: ощущения казались слишком реальными.
Одно из писаний, принесенных Цзян Ваньинем, рассказывало о редких, зачастую мистических темных тварях. Собранное из старых сказок и городских легенд, оно больше напоминало сборник страшных историй для детей, где «чудище убивало тысячами тысяч благородных и отважных воинов», а «бой длился девять дней и девять ночей». Было забавно, по большей части. Поэтому по началу Вэй Ин даже удивился, что среди едва ли не клинописных текстов на бамбуковых табличках обнаружил такую вещь. Он усмехался и качал головой, пока не развернул очередной оборот свитка: красным киноварным глазом на него смотрел зверь Цзюнь-У, Черепаха-губительница. И описана она была, как «змея с телом черепахи, способна заглотить десяток человек разом. Не знает жалости, не ведает страха». Вэй Ин глубоко вздохнул. Способа убить ее в свитке не было, как и не было описаний слабых мест. Вот только, припоминая рассказ Лань Чжаня на горе Муси, заклинатели в свое время ее так и не убили. А Ваньинь видел ее собственными глазами и… Вэй Ин вновь окинул взглядом уже развернутых тварей, и вдруг резко осознал, что к ним стоит относится серьезней: если даже одна имела короткое, но ёмкое описание, и была реальна, то где гарантия, что остальные — вымысел?
К разочарованию или облегчению Вэй Усяня, ни одна из описанных тварей не подходила под то, с чем они столкнулись.
Ночь была холодной и туманной, по комнатам гуляли сквозняки и с пристани несло запахом талой воды. Вэй Ин думал, что этот запах глубоко въелся в его сознание еще в детстве, что это одна из тех немногих вещей, которая не забывается даже в посмертии. Однако, силясь не сомкнуть уставшие глаза над очередной книгой, которая гипотетически могла бы пролить свет на происходящее, он понимал, что понятия не имеет, приятен ему этот специфичный запах, как в детстве, или же нет. Пожалуй, что обоняние — самое мощное из чувств, способных вызвать воспоминания. Не надо даже сосредотачиваться, хватило бы намека на знакомый когда-то аромат, чтобы разум выбросил калейдоскоп картинок связанных с ним. Вэй Ин погружался все глубже и глубже, и вот уже текст писания, разложенного на коленях, размазывается перед глазами, и вот рука сама собой выпускает сшитый корешок… Текст, быть может… Быть может он и принадлежал какому-то древнему заклинателю, быть может он и был составлен много лет назад, но книга новая. Ей наверняка не больше десяти лет, и это так потому что… Потому что… Шелест воды за стеной и алое зарево, отражающееся от воды. До того яркое и пышущее жаром, что даже звезды на небосводе гаснут, а сам он становится почти багровым. Флаг ордена Юньмэн Цзян сгорающий в пламени, огромное полотно с сиреневым лотосом, срывается вниз и летит с грохотом, на который шелк не способен. Только мгновением позже Вэй Ин понимает, что вместе с ним рухнула и часть главных ворот. Куда не обернись, всюду огонь, и невозможный, совершенно невыносимый запах гари и болотной трясины покрывают все вокруг, как если бы кто-то вздумал поджечь саму воду вместе с лотосами. Где-то отдаленно слышатся крики и Вэй Ин озирается, внезапно понимая, что он сам оказался посреди озера в небольшой лодке, и он один. Один, а это… Так быть не должно, он… Паника захватывает сознание, он и сам не понимает, что потерял, но мечется по лодке, едва ли не переворачивая ее, и все ищет, ищет на полыхающем берегу кого-то, кто должен… Опускает глаза вниз и колени подкашиваются сами собой: по дну качающегося суденышка катится колокольчик Чистого Сердца, чуть позвякивая серебряными переливами. Едва слышно, но это последняя капля, и паника сама собой вырывается криком… Которого сам Вэй Ин так и не слышит. «Цзян Чэн!»
— Цзян Чэн! Цзян…! — Он вскакивает с места так резко, что по началу не разбирает, какая из картинок — сон. В висках стучит кровь и влажные ресницы слипаются сами собой, дыхание загнанно, как будто он только что оббежал весь Юньмэн по кругу, но…
— Ты что орешь? Нашел что-то? — глава Цзян сидит за другим столом, и перед ним стопка таких же новых книг со старыми текстами… Потому что все по настоящему древние писания погибли в том пожаре. Что-то удалось восстановить, что-то пропало безвозвратно, а даже если что-то и уцелело, то было уничтожено или прибрано к рукам Вэньскими захватчиками. И было это почти двадцать лет назад. А сейчас Цзян Ваньинь внимательно смотрит на него все так же, чуть удивленно. Ощущение времени медленно вползает в комнату, а Вэй Ин понимает, что у него дрожит подбородок, как будто ему невероятно холодно. Он медленно тянется рукой, к своему лбу и вновь «стирает налипшие воспоминания». На этот раз они ощущаются на коже водной моросью, осевшей гарью и оглушающем скрежетом разрушающихся зданий. — Вэй Усянь! — Ваньинь встает с места, а Вэй Ин будто слышит ту роковую ночь взаправду, и до рези в груди становится необходимо увидеть: Пристань лотоса стоит. Флаг развевается. А лодка пришвартована к пирсу.
Вэй Ин не успевает даже подумать, ноги выносят его из библиотеки сами, и он откровенно не замечает, что уворачивается от едва не коснувшегося его шиди. Ночной ветер врезается в него, водный запах бьет в лицо наотмашь, пропитывая насквозь, но Вэй Усянь до боли вглядывается вдаль, на другую сторону внутреннего озера Пристани. Там главные ворота. Там развевается флаг. На улице темно, а от воды отражаются огоньки-фонарики, и ветер завывает между зданий, как самый лютый из мертвецов, и… Жесткая горячая ладонь опускается на плечо уверено и непоколебимо, и только она, кажется, прижимает Вэй Ина к пирсу на котором он оказался. Только она сейчас удерживает его от коротких щипков по собственному предплечью, чтобы убедиться окончательно: пожар — сон, холодный влажный ветер — реальность.
— Вэй Усянь, — голос шиди теперь, как рокот заклинательского меча на нежить: очень низкий, глухо вибрирует где-то в груди. — Успокойся, слышишь? Ночь мирная, — он сжимает руку на плече: еще немного и стало бы больно. Вэй Ин все-таки прищипывает кожу на запястье. — Вернемся. Сегодня холодно.
Он глубоко вздыхает, наполняя грудь запахом воды и кивает, безмолвно соглашаясь. Вэй Ин совсем не уверен, что сможет говорить нормально, а не станет сипеть, наглотавшись дыма из воспоминаний.
Они возвращаются, Вэй Ин вновь садится, и как сквозь пелену наблюдает за рубленными движениями шиди, когда тот молча кладет ему на ноги что-то теплое, вроде одеяла, рявкает куда-то за дверь, чтобы принесли жаровню и чай, и как только все это вносят, достает из-за пояса мешочек с благовониями, чуть добавляя в курильницу. Это удивляет: когда это глава Цзян стал настолько внимательным к деталям, чтобы таскать благовония аж с собой? Внутри проклевывается слабый росток заинтересованности, а в комнате становится теплее и приятней. А еще запах талой воды отступает, поглощенный другим: внезапно чем-то горьковатым и мятным. Цзян Ваньинь молчит пока собственноручно закрывает двустворчатое окно, выгнав всех слуг, молчит, пока чайник на углях не начинает похрипывать и булькать, молчит, пока разливает его содержимое на две чашечки. Он не подает чай Вэй Ину в руки и не говорит о его особенностях, как полагается по этикету. Он со стуком, почти агрессивно ставит эту несчастную крохотную чашку на стол, и не принимающим возражения тоном гавкает:
— Пей!
Будь на месте Ваньиня кто угодно другой, Вэй Ин бы решил, что так преподносится «Белая радость». Но для главы Цзян подобный поступок был бы сродни съедению навозного жука. Он, конечно, мог ненавидеть, мог беситься, мог раз и навсегда вычеркнуть Вэй Усяня из своей жизни, но до подобной низости бы не опустился даже в том случае, если бы не сумел держать в руках меч. И Вэй Ин залпом опрокидывает в себя чай, будто это вино, одним слитным движением. Чай обжигает, тепло прокатывается по гортани о оседает внутри. Разом становится еще теплее. Похоже, Ваньинь думает, что на пирсе его так колотило от холода, и по лицу ползет кислая ухмылка.
— Что с тобой происходит? — Вэй Ин встечается с ним взглядом: тот мог бы показаться спокойным, если бы он не так хорошо знал главу Цзян. Казалось бы, целая вечность прошла с того момента, как они называли друг друга братьями, десять тысяч раз могли поменяться и характеры, и привычки, а оно вот, все как на ладони. «Тебя и лицом чужим не обманешь, все равно все видишь» — думается походя, но Вэй Ин отвечает:
— Просто дурной сон, — глубоко вздыхает и улыбается. — Уже все прошло. Что за чудесный аромат?
— Ты считаешь, что я слепой или тупой? — улыбка гаснет. И кого он рассчитывает обмануть?
— Что ты хочешь знать?
— Правду.
— Это правда был дурной сон, — переупрямить Вэй Усяня не может никто, и терять свое первенство в этом вопросе он не собирается. Цзян Ваньинь шумно выдыхает, раздувая ноздри.
— В это я верю. Не ты один видел, как Вэньские отродья здесь все к гуям спалили, — виснет пауза, но взгляд глаза в глаза не прерывается. — Думаешь, ты такой особенный вываливаться посреди ночи на пирс, только чтобы убедиться, что защитный купол опущен и крыша главного павильона на месте, а не рухнула из-за пожара, придавив собой пару десятков адептов?
— Глава Цзян, — Вэй Ин вскидывает ладонь и опускает голову. — Остановись. Я понял тебя.
— Тогда ответь мне! — рычит шиди, и едва сдерживается, чтобы не ударить ладонью по столику. — Ты был редкостным придурком и самоуверенным кретином, человек-самопожертвование, так не повторяй этих глупостей снова! С какой стати тебя так мотает? Нервы потрепались? Или тому есть более весомая причина? Чуть что, ты хватаешься за голову. Светлую ци толком не чувствуешь, хотя у этого недомерка Мо золотое ядро есть, и с прошлой нашей встречи ты его прилично развил. Думаешь не вижу?! Все руки в синяках, потому что постоянно то тыкаешь, то щипаешь! Сходить вообще не успевают? В чем причина? Гуева иньская ци? Лань Ванцзы? Что с тобой происходит, Вэй Усянь, гуй тебя побери!
— Ладно-ладно, — усмехается Вэй Ин. — Только не злись. Лань Чжань не причем, вычеркивай, — вздыхает, качая головой. — И каких пор глава Цзян такой наблюдательный, — шальная улыбка скользит по лицу, но тут же прячется в уголках губ, в противовес хмурой физиономии шиди. Вэй Ин мог бы посчитать этот странный допрос проявлением заботы. Ваньинь и в детстве проявлял ее так же: орал, а иногда лез в драку, просто потому что так можно было отвлечь Вэй Усяня от очередного дурного дела. А может, его просто напугал порыв, с которым Вэй Ин дернулся на улицу некоторое время назад, сшибая все на своем пути. Большое дело, один раз он уже видел, как его шисюн сошел с ума. Стараниями главы ордена, Пристань Лотоса снаружи — неприступная крепость, защищённая лучше, чем Безночный город в свое время. На одни и те же грабли Цзянь Ваньинь дважды наступать не намерен. Плясать на них только Вэй Ин, по его мнению, может, и он собственными глазами видел, что происходит, когда шисюн слегка не в себе. Разнести Пристань изнутри… Чтож, глава Цзян мог бы допустить такую мысль, почему нет. — Все, что тебе надо знать, это то, что я не рехнусь. Просто любая грань оставляет следы. Грань безумия, грань жизни и смерти, и далее по списку, — Вэй Ин поднимается с места и идет к окну, хотя бы для того, чтобы не смотреть в глаза Ваньиню. — Я пересек несколько. То, что случилось, по всем канонам мира не верно, но оно произошло. Теперь, с этим приходится считаться, — он толкает створки окна, чтобы впустить немного свежего воздуха в согретую комнату, и замирает уставившись на пирс.
Ровно напротив окна стоит Цзинь Лин и смотрит точно ему в глаза. Он босиком, в нижних одеждах, с распущенными волосами. Глаза горят густым, рубиновым светом. Он не моргает.