Давай начнем все с начала

      Рори улыбается, нежно проводя большим пальцем по экрану телефону.       Это один из ее любимых снимков. Она наткнулась на него в качестве обоев рабочего стола на телефоне папы и попросила переслать ей. Фото сделано мамой – наклоненная под углом камера снимает ее растущий живот, накрытый его большой ладонью.              Он сказал, что, пока мама была беременна, постоянно беспокоился. Он тогда поправил пиджак и пояснил, что все еще считал детей ужасными обузами и «исторгаемые ими отвратительные жидкости плохо уживаются со сшитыми на заказ костюмами от «Армани»». Линда же сказала, что он просто боялся. Он был вне себя от страха, что сделает ошибку, оступится.              Он был вне себя от страха, что она возненавидит его – что он ее подведет, как его отец подвел его.              Но Рори считала эти страхи глупыми.              Ее папа не понимал тогда – никогда не понимал – что стал самым важным для нее человеком в целом свете.              Всю жизнь он смешил ее, берег от любых опасностей и любил всем сердцем. Он всегда помогал ей чувствовать себя любимой, даже когда ей казалось, что он разваливается на части.              Рори считает, что ее папа – самая сильная личность из всех, кого она знает.              Но он паникер, хотя тетя Мэйз говорила, что до ее рождения за ним этого не замечала, и сейчас занят тем, что изучает путешествия во времени и требует платы за некоторые услуги.              Оставшись наедине со своими мыслями, Рори вновь переводит взгляд на снимок.              Люцифер смотрит на жену.              Она ничего особенного не делает. Вообще-то, она просто плюхнулась на диван с тяжелым вздохом, положив руку на поясницу и скривившись от дискомфорта. Ее кожу покрывает тонкая пленка пота и легкий румянец, явно не имеющие ничего общего с чем-нибудь проказливым, к тому же она выглядит усталой и раздраженной, и…              Он не может отвести от нее взгляд. Не может перестать улыбаться.              Он прекрасно понимает, что прежний он был бы в ужасе от произошедших с ним метаморфоз. Он назвал бы себя «влюбленной школьницей» или «несносным занудой», а потом бы попробовал затащить на пару-тройку оргий.              Но он и вправду влюблен и готов быть занудой, если она будет рядом с ним – всегда.              − Прекрати на меня пялиться, − велит она, издавая полустон, полусмешок.              Он вспоминает, что она сказала после свадьбы, когда он посмеивался над тем, как она не отрываясь смотрела на кольцо, словно опасаясь, что оно уползет с ее пальца.              − Не могу, − весело отзывается он, − потому что ты прекрасна… и ты наконец моя, − он опускает взгляд на ее живот, слегка выпирающий из-под белого хлопкового платья, − вы оба – ты и ребенок.              «Семья», − думает он с болью в сердце.              Выражение лица Хлои смягчается, все признаки дискомфорта исчезают без следа.              − Иди сюда, − просит она, вытягивая руки в его сторону и делая хватательные движения. Он встает и, подойдя, садится рядом с ней, после чего обнимает за плечи и привлекает к себе.              Она кладет голову ему на плечо, закрывая глаза.              − Ребенок такой же гиперактивный, как и ты, − сухо замечает она, − не перестает пинаться весь день.              Он широко улыбается и целует ее в макушку.              − Можно?.. – Он немного неловко держит руку у нее над животом.              − Это твой ребенок, Люцифер, − смеется она. – Ты меня в это втянул, так что, конечно, можно.              Он кладет руку на выпуклость ее живота, едва не убирая ее от удивления, когда ребенок принимается пинаться. Это сильные удары, заставляющие его раздуваться от гордости.              − Она узнает своего папочку, − нежно воркует Хлоя.              − Ты меня впервые так назвала, − хмыкает он, а потом многозначительно понижает голос: − Ну, не впервые…              Хлоя закатывает глаза и пихает его локтем в бок.              − Веди себя прилично.       Непростое требование, но он попробует.              − Ты сказала «она», − внезапно осознает он, несколько сбитый с толку, ведь они приняли решение не выяснять пол до рождения.              Хлоя пожимает плечами.              − Я просто знаю, что это девочка, и знаю, что она узнает своего папочку, − уверенно повторяет она и нежно касается его щеки. – Она всегда будет узнавать своего папочку.              Он выгибает губы в улыбке, а потом поворачивает голову и оставляет поцелуй на ее ладони.              − Ну, не знаю… а по мне так это мальчик, − дразнит он, − сын, который унаследует мою потрясающую внешность. Разве это не стало бы благодеянием для человечества?              − Двое Люциферов? – уточняет она, выгнув бровь. – Это будет нечто, вот уж точно. Вот только не знаю, производит ли «Прада» одежду для малышей.              Он тоже не знает, но определенно намерен это выяснить.              Она опускает глаза, бормочет что-то вроде «так мило» и достает из сумочки телефон. Подняв его, она делает снимок его руки, покоящейся у нее на животе.              Он улыбается, когда ребенок снова пинается, чувствуя его «вероятно, ее, если Хлоя права» движения, ладонью.              И внезапно его охватывает приступ сильнейшей паники.              − Какого дьявола я вообще знаю о том, как быть отцом? – тихо спрашивает он. – Я все испорчу.              − Вовсе нет, − строго возражает она. – Ты ничего не знал и о том, как быть мужем, однако отлично справляешься с этой ролью.              «И то правда», − думает он, хотя моногамия определенно была для него чем-то неизведанным. Но это… это совсем другое.       Он примирился со своим отцом и верит, что тот по-своему любит его, своим собственным неисповедимым образом, но это не стирает из его памяти тысячелетия боли − не отменяет того факта, что всю свою жизнь он чувствовал себя отверженным, считая себя монстром, недостойным любви. Год за одиноким годом он был неспособен облечь тупую боль, что неотступно преследовала его, в слова.              − Я не знаю, что делать, − беспомощно признается он, не отрывая взгляда от покоящейся у нее на животе ладони.              Она накрывает ее своей и слегка сжимает.              − Все, что в твоих силах – это все, что ты можешь сделать. И этого всегда будет достаточно – тебя всегда будет достаточно.              Он целует ее, потрясенный ее неизбывной верой в него. Она помогает ему чувствовать себя достойным и любимым, так что он буквально встает перед ней на колени в благодарность, опускаясь на пол и раздвигая ее ноги, чтобы оказаться ближе к ней. Затем он кладет руки ей на живот и оставляет исполненный благоговения поцелуй на том месте, где развивается их ребенок.              − Ты будешь отличным отцом, − шепчет она, и он снова целует округлость ее живота.              − Только потому что ты будешь рядом, чтобы направлять меня.              Рори долго всматривается в снимок, но в какой-то момент не выдерживает и отводит глаза.              Она представляет, что он был полон надежд, готовясь вырастить ее вместе с направляющей его женой. Ей становится невыносимо грустно от мысли о том, что у них было всего четыре года, и от того, что, хотя лицо матери постоянно присутствует где-то на задворках ее сознания, она не в состоянии воспроизвести его в памяти.              Она думает о носящем лицо ее отца незнакомце, которого встретила вчера в пентхаусе, и преисполняется решимости.              Она вернет свою маму – и он не встанет у нее на пути. ***              Люцифер стонет, зажмуриваясь, и раздраженно отмахивается от Мэйз.              − Убирайся, − ворчит он, снова утыкаясь лицом в подушку. Он не знает, сколько выпил прошлой ночью, но этого оказалось достаточно, чтобы у него, неуязвимого Дьявола, возникло сильнейшее похмелье.              − Я не буду заниматься с тобой сексом, Мэйзикин, − бормочет он, − прости, но этот поезд уже ушел.              Сквозь застилавший его разум туман до него как будто доносится исполненное отвращения фырканье Мэйз, только вот… это вовсе не голос Мэйз.               − Вы с тетей Мэйз? – говорит ужасная малявка, что зовет себя его дочерью. − Гадость.              Люцифер приоткрывает один глаз, вздрагивая от головной боли, и видит, что она нависает над ним.              − Мне определенно надо встроить замок в лифт, − бормочет он.              − Ага, − она довольно бесцеремонно скидывает с него одеяла и буквально выпихивает из кровати, − а пока что вставай.              Возмущенно фыркнув, Люцифер хватает красный шелковый халат и поспешно набрасывает его. Он немного резко затягивает пояс и направляется прямиком к бару, где наливает себе виски и достает второй стакан, потому что, хотя она его ужасно раздражает, он всегда старается вести себя как гостеприимный хозяин.              Он наливает ей виски и удивленно выгибает бровь при виде ее недовольного выражения.              − Больше по водке, да? – спрашивает он, берясь за соответствующую бутылку. – Уверена, что ты не отродье моего братца-дегенерата?              Рори забирает у него бутылку и ставит на место.              − Нет, я больше по мне всего шестнадцать.              − О, − бросает он, − прости, никогда не разбирался в правилах разных обществ применительно к алкоголю. В любом случае, чего тебе надо?              Не самое радушное приветствие, вынужден признать он, но это она перевернула его мир с ног на голову. Верх превратился в низ, черное – в белое, а совершенно холостой и счастливый быть таковым Дьявол оказался отцом одного из этих плаксивых подростков.              В этом просто нет смысла.              − Мне надо, чтобы ты вытащил голову из задницы, − без обиняков заявляет она. – Мама пришла в себя довольно быстро вчера вечером, и мне бы хотелось, чтобы ты сделал то же самое, чтобы мы могли, действуя сообща, изменить будущее.              Он растерянно моргает, находя обращение к Детективу, как к маме, весьма тревожным, если оно исходит не от семилетки с почти наркотической зависимостью от шоколада.              А тот факт, что она стала мамой в очередной раз, потому что он ее оплодотворил? Слово «тревожная» даже близко не описывает эту ситуацию.              − Слушай, извини, но ты не можешь быть моей дочерью, − он опускает стакан, слишком напряженный, чтобы пить, − просто не можешь.              Рори раздраженно закатывает глаза.              − Это так скучно, − протяжно жалуется она, эффективно затыкая его, потому что то, как она это произносит… это как слышать самого себя. – Слушай, если бы я не была твоей дочерью, если бы не была ангелом, могла бы я сделать вот это?              Поведя плечами, она со щелчком выпускает ярко-красные крылья. Люцифер сглатывает и подходит ближе, чтобы внимательнее их рассмотреть. Его плечи чешутся, словно напоминая об отсутствии его собственных крыльев, канувших в лету с агонизирующим стоном, когда он упал на колени в песок.              − Это?..                    − Лезвия? − Девчонка пожимает плечами, небрежным жестом проводя по заостренному перу, словно часть тела, состоящая из ножей – это совершенно нормально. − Довольно крутые, да? Они появились во время полового созревания – часть взросления вместе с прыщами, лобковыми волосами и крыльями, как сказал папа. Поначалу крылья были обычными, но потом эти лезвия выросли по мере того, как росла я, слушая крутые истории папы о рае, и аде, и их совместной с мамой работе. Я хотела быть такой же сильной, как он – как они.              Люцифер нахмуривается. У него кружится голова от всего этого потока информации, что обрушился на него. От его внимания не ускользает то, что, если он и вправду ее отец, она его таковым не считает. Она говорит так, словно они два разных человека – Люцифер из прошлого и Люцифер из будущего – и в данный момент только один из них ее отец.              Это не должно его беспокоить.              Однако же по какой-то невероятной причине… беспокоит.              − Но ангелы не могут размножаться, − слабо настаивает он.              − Ну, а ты смог, − пожимает плечами она. – Не знаю, вправе ли я объяснить тебе, в чем тут дело, потому что понятия не имею, что тебе известно в этом времени, но это связано с самореализацией и уязвимостью. Ты это сам выяснишь.              Он растерянно моргает, совершенно сбитый с толку. Логика и рациональность подсказывают ему одно, тогда как необъяснимое стеснение в груди – совсем другое. Ангелы не могут размножаться, однако же перед ним стоит молодой ангел, которого он никогда прежде не видел и который явно не является его сестрой.              Упоминание ею уязвимости заставляет его задуматься о другой теории, которую он старательно избегает. С тех пор, как Детектив коснулась его шрамов, напоминая о страдании длиною в жизнь, он ощутил в себе изменения. Он начал что-то чувствовать – причем так много и в столь короткий срок, что порой просто задыхается от переизбытка эмоций. Он так долго не ощущал ничего – целые столетия пустого небытия – что внезапный наплыв чувств ошеломляют его.              Так что если он внезапно способен чувствовать, если способен меняться, возможно, это… как бы безумно это ни звучало… тоже возможно.              − Просто… посмотри мне в глаза, − в конце концов предлагает Рори, подходя к нему. – Посмотри мне в глаза и скажи, что я не твоя дочь.              Он закатывает глаза, но полагает, что если Детектив – рациональная, разумная, раздражающе милая женщина − готова это слушать, то и ему стоит.              Он поправляет халат, прищуривается и наклоняет голову, чтобы их глаза оказались на одном уровне.              Они такого же цвета, как его собственные – темно-коричневые омуты, поблескивающие от едва сдерживаемого веселья. Чувство, что внезапно зарождается в его груди, таится так глубоко, что он не может до него добраться и проанализировать. Но оно там, и отрицать его невозможно. Особенно когда она достает телефон и показывает снимки, которые, похоже, показывала и Детективу.              − Теперь веришь?              Он вздыхает и отступает, все еще ощущая какую-то тупую боль в груди.              − Наверное, − бормочет он. – Но это все равно полный абсурд. Я терпеть не могу детей и никогда не понимал желание людей размножаться.              − Вряд ли я была запланированным ребенком, − пожимает плечами она, − но ты хотел меня – захочешь меня. Не знаю, все так запутанно. Я тоже не знаю, как ко всему этому относиться, чувак.              Люцифер хмыкает и окидывает ее взглядом, выразительно выгнув бровь.              − Я позволяю тебе так одеваться? – спрашивает он, отнюдь не впечатленный ее внешним видом. – Словно тебя пережевал и выплюнул магазин одежды для панков и рокеров?              Она фыркает и скрещивает руки на груди поверх хиппарской футболки. Он медленно осматривает ее, начиная с розовых прядок в волосах, кожаных ремней вокруг шеи и запястий и заканчивая громоздкими армейскими ботинками, и раздумывает над тем, что ни один ребенок на свете не станет носить столько шипов.              Он неприязненно морщится.              − Позволяешь мне? – повторяет она. – Это 2016-й или 1916-й? Я одеваюсь, как хочу.              − Это я вижу, − сухо замечает он.              Она снова фыркает, явно раздраженная.              − И что нам теперь делать? – размышляет вслух Люцифер.              И тут он вспоминает о том, что делает, или, что гораздо важнее, к кому обращается, когда ему нужна помощь.              − Пойдем со мной, − велит он и, быстро схватив ее за руку, тащит к лифту. ***              − И вот что у нас есть, − заканчивает он, хлопнув в ладоши, − совершенно нелепая история, если в двух словах.              − Ты долго еще собираешься назвать ее нелепой? – спрашивает Рори, закатывая глаза. – Не надоело еще все драматизировать?              − Я и не драматизирую, − возмущается он, нахмурившись. – Это ты драматизируешь.              − Вовсе нет!              Они оба раздраженно фыркают, отворачиваются друг от друга, хотя и так сидят по разным сторонам дивана, и одновременно закидывают ногу на ногу.              Линда смотрит на них, явно стараясь сохранить невозмутимость.              − Так ты его…              − Дочь, − кивает Рори.              – От…              − Хлои.              − И ты из…              − Будущего, − уверенно отвечает Рори, продолжая кивать. – Знаешь, та Линда, которую я знаю, умеет слушать куда лучше.              Люцифер прочищает горло, невзначай поправляет полы пиджака и наклоняется к ней.              − Доктор не знает о… − начинает он, понизив голос, и указывает на них обоих с таким видом, словно она должна сразу же понять, о чем он, − божественной стороне вопроса.              Рори выгибает бровь.              − Так покажи ей прямо сейчас.              Люцифер закатывает глаза.              − Спасибо за совет, капитан Очевидность, но все не так просто.              − Почему же?              − Что ж, − он чувствует, как начинает краснеть – кожа будто слегка зудит, – я бы не хотел, чтобы она превратилась в пускающего слюни психа. Я только что узнал, что у меня в будущем появится ужасный, нахальный отпрыск. Очевидно, что мне самое место на этом диване.              − А, так ты напуган, − замечает Рори, с любопытством оглядывая его, словно он какая-то гребаная загадка, которую ей надо разгадать. – Ты боишься быть отвергнутым, боишься, что кто-то, кто тебе дорог… вероятно, первый человек, помимо мамы, кто стал тебе дорог… сбежит без оглядки, увидев твое дьявольское лицо.              Ее слова оказываются слишком близкими к неудобной для него правде. Он смотрит на нее во все глаза, при этом остро ощущая на себе внимательный взгляд Линды.               − Слушай, может, я и немного… опасаюсь показывать Доктору, кто я на самом деле…              − Это не то, кто ты на самом деле.              Это заявление заставляет его помедлить.              − Что?              − Твое дьявольское лицо, − продолжает она, − это не то, кто ты есть. Это просто лицо, оно тебя не определяет.              Он моргает, а потом возмущенно фыркает, потому что, разумеется, определяет. И так было всегда.              − О чем ты вообще говоришь?              Рори полностью разворачивается к нему и снова закидывает ногу на ногу, так что диван при смещении ее веса немного отпружинивает. Люцифер недоумевающе хмурится.              − Ты обзавелся этим лицом, потому что видел себя таким… потому что считал себя монстром, недостойным любви дедушки. Но ты не монстр… и это лицо просто такая же часть тебя, как и способность быть хорошим мужем и отцом. Не сейчас, в будущем.              Он вновь смотрит на нее во все глаза, ощущая стеснение в груди. Он все смотрит и смотрит, не веря ей, потому что просто не может поверить, и в какой-то момент Линда, по-видимому, сжаливается над ним.              − Ты тоже веришь в то, что ты – Дьявол? – спрашивает она у Рори.              Рори с Люцифером переглядываются и после секундного затишья одновременно разражаются смехом.              − Разумеется, нет, Доктор! – возражает он. – Не говори глупостей. Она просто обычный ангел.              Он произносит это как нечто само собой разумеющееся, заставляя Линду тяжело вздохнуть. Она ерзает и поправляет лежащую на коленях записную книжку.              − Так ты веришь ей… веришь, что она твоя дочь?                    Он прочищает горло, ощущая на себе пристальный, изучающий взгляд Рори.              − Что ж, поначалу я не поверил, но потом увидел ее крылья.              − Ну, разумеется, − ошарашенно моргает Линда.              − И я уже достаточно большой мальчик и могу признать свою неправоту, Доктор, − продолжает он. - И тебе ли не знать, насколько я большой…              Он широко улыбается, заметив румянец на ее щеках при этом намеке, и Рори фыркает.              − И с тетей Линдой тоже? – плоским тоном спрашивает она. – Боже, Мэйз говорила, что ты был тем еще ловеласом, но все же гадость какая.              − Тетей? – удивленно переспрашивает Линда.              Рори неуютно ерзает, словно подозревая, что сказала слишком много.              − В будущем мы… близки, − в конце концов отвечает она. – Вы с папой остались хорошими друзьями.              Усмешка Люцифера превращается в более искреннюю улыбку. Он удивительно тронут и рад это слышать.              Линда меняет тему.              − Так если ты веришь, что она твоя дочь, что вы намерены делать дальше? Зачем пришли ко мне?              − Так ты веришь мне? – спрашивает Люцифер, подозрительно прищурившись.              Линда немного натянуто улыбается.              − Я готова работать в пределах предложенных тобой метафор.              − Пусть будет так, − покорно вздыхает он, согласившись на эту уступку, потому что пока не готов показать ей правду. – Что ж, не знаю, Доктор, некоторые твои советы оказываются довольно полезными. Я подумал, ты смогла бы пролить свет на ситуацию. Наверняка у тебя были и другие пациенты, на которых неожиданно свалился молокосос?              − Серьезно, у тебя что, целый список дурацких определений для детей? – раздраженно бросает Рори.              Он игнорирует ее, не отрывая выжидающего взгляда от Доктора.              − Да, у меня были пациенты, обнаружившие наличие у них незапланированных детей, − признает Линда, − не совсем таким же образом… но ты не был бы собой, если бы с тобой это произошло, как по учебнику. Суть в том, что, безотносительно метафор, ты веришь, что эта девушка – твоя дочь… и ты все еще здесь. Ты не сбежал сломя голову.              − Нет, − нахмуривается он, внезапно принимаясь усиленно поправлять запонки. – Полагаю, что не сбежал.              − Так, значит, какая-то часть тебя, пусть даже очень маленькая, должна хотеть узнать ее поближе. Ты заинтригован.              Рори переводит на него взгляд, ожидая его подтверждения.              − Полагаю, что так.              − А ты, − Линда поворачивается к Рори, − хочешь узнать своего отца?              − О, я знаю своего отца, − пожимает плечами Рори. – Он самый лучший. Вообще-то, он мой герой. Именно поэтому я хочу, чтобы вот этот, − она указывает большим пальцем на Люцифера, − не парился и не слетал с катушек от страха. Я очень хочу вернуть маму – ради себя и папы – но не хочу, чтобы его… люциферность… этому помешала.              − Маму, которая умерла, когда тебе было четыре? – осторожно спрашивает Линда, явно озадаченная, но пытающаяся это скрыть.              Слава отцу, как же он благодарен за Доктора.              − Ага.              − Видишь, разве это не нелепо? – возмущенно настаивает он, но при этом не имеет в виду всю историю с путешествием во времени. – Детектив красивая женщина и, разумеется, я хочу с ней переспать, но жениться? Завести с ней отпрыска?              Линда терпеливо улыбается ему.              − Думаю, мы оба знаем, что твои чувства к Хлое куда глубже простого желания с ней переспать, − говорит она. – Мы об этом уже говорили, Люцифер. Она меняет тебя. И если Аврора и вправду твоя дочь, возможно, она тоже сможет тебя изменить. Быть уязвимым, сближаться с людьми вовсе не плохо.              Он вспоминает тот вечер на складе пару месяцев назад, когда совершенно неожиданно ощутил задевшую его ногу пулю. Он помнит, как был потрясен, когда отнял руку от бедра и поднес ее к лицу, видя липкую красную кровь и ощущая острый укол боли.              Его охватывает странное дурное предчувствие от внезапного осознания причины этой аномалии.              «Это связано с самореализацией и уязвимостью», − сказала девчонка.              «Дело в Детективе», − вдруг понимает он.              Детектив делает его уязвимым… и, очевидно, в будущем сделает так, что ему захочется собственного орущего сопляка.              У него голова идет кругом.              − Хочешь мой совет? – спрашивает Линда. – Не торопись. Попробуй лучше узнать дочь. Попробуй лучше узнать Хлою. Ты учишься чему-то новому каждый день, и это тоже часть подобного обучения. Только не заставляй себя что-либо делать.              Краем глаза он замечает, что Рори наклоняется вперед и улыбается.              − Ты совсем не изменилась, − с нежной привязанностью в голосе говорит она. – Или, полагаю, Линда, которую я знаю, совсем не изменилась, потому что ты была раньше… не знаю. Все равно. Ты просто… ты лучшая, Линда.              Линда совершенно растерянно моргает, но она всегда терпелива, и этот случай не исключение.              − Спасибо… наверное? ***       Рори уходит, очевидно, на поиски другого его, и Люцифер делает вид, будто ничего не произошло.              Сначала, он, конечно же, напивается до бесчувствия, но за ночью неизбежно следует утро. Когда он поправляет манжеты на пути к лифту, готовясь начать новый день, то уже чувствует себя на взводе.              Пока Корвет с ревом мчит его по шоссе к участку, он размышляет о том, что, будь на месте его напарницы кто-то другой, его бы там сейчас и в помине не было. Этот кто-то взял бы несколько дней отпуска, чтобы уложить в голове идею о муже и дочери из будущего.              Но она не кто-то другой. Она Детектив и уж точно не из тех, кто просиживает дома штаны, ничего не делая. Как только эта мысль приходит ему в голову, он понимает, что это похоже на самоуничижение, учитывая, в каком жалком состоянии он был вчера. Он закатывает глаза в раздражении на самого себя и прибавляет скорости.              По прибытии в участок его обоняние тут же атакуют запахи пота и жженого кофе, однако же он выгибает губы в усмешке, увидев Детектива за ее столом.              − Как предсказуемо, Детектив, − напевно протягивает он, подходя к ней и лениво постукивая пальцами по столу, чтобы привлечь ее внимание. – Ты узнала, что тебя ожидает вот это, − он указывает на себя с характерным апломбом, − и еще один сорванец – хотя это точно не повод прыгать от радости – и тем не менее ты тут… на работе.              Хлоя вздыхает, опускает ручку и устало проводит рукой по лицу. Выглядит она так, словно не спала всю ночь.              − Просто я не могла заснуть, − подтверждает его заключение она, − и я с ума сойду, если буду сидеть дома.              − Знаю, − просто замечает он. – И знал, что застану тебя тут.              − Наверное, нам стоит поговорить, − говорит она, но, судя по ее плотно стиснутым челюстям, это последнее, чего она хочет, − ну, знаешь, обо всем. О нас и… о ней.              − О, ты имеешь в виду нашу дочь? – прямо спрашивает он. – Да, вчера у нас с ней состоялся довольно продуктивный сеанс терапии. Она очень упрямая. Должно быть, это у нее от тебя.              Сидящий за противоположным столом Дэн поднимает голову, выгибая бровь в полнейшем недоумении, и обводит их медленным взглядом.              Хлоя прищуривается и так быстро встает, что отъехавшее назад кресло издает протяжный скрип. Она обходит стол и, схватив Люцифера за локоть, тянет его в комнату для допросов. По дороге он успевает услышать, как Дэн бормочет «ну и псих».              Дверь за ними со щелчком закрывается.              − Ты серьезно? – раздраженно восклицает она. – Не говори чего-то подобного в присутствии других людей.              Уродливая ревность подобна удару ножом в живот.              − Людей? – уточняет он. – Или Дэниела?              Она вздыхает и раздраженно зажимает переносицу пальцами.              − Мне сейчас не до Дэна, − отвечает она, и ему просто ненавистна та неожиданная радость, что охватывает его при этих словах. – Думаю, появление тебя и ребенка из будущего поставило на паузу попытки спасти наш брак.              − Так вы пытаетесь спасти брак? – недовольно хмурится он. – Поэтому ты не хочешь заниматься со мной сексом? Хотя ты, очевидно, захочешь, Детектив, так что мы просто зря тратим здесь время.              Она растерянно моргает, широко распахнув глаза, и на ее лбу начинает подозрительно пульсировать венка, не оставляя у Люцифера ни малейших сомнений в том, что она вот-вот явит ему свое фирменное закатывание глаз.              − Нам нужно серьезнее к этому отнестись, − настаивает она в очаровательно решительной манере.              − Я всегда серьезен, когда дело касается секса с тобой.              − Люцифер. – Она прищуривается, и он смеется в ответ, поднимая руки в жесте шутливой капитуляции.              − Ладно, ладно, извини, − он прижимает ладонь к груди, давая понять, что его извинение искренне, − ты права. Нам нужно поговорить. Как я и сказал, я сходил на сеанс терапии с девчонкой.              − Авророй, − тихо поправляет его Детектив. − Ее зовут Аврора. Или сокращенно Рори.              Он хмыкает и, порывшись в памяти и своих знаниях латыни, без труда понимает значение этого имени.              − Аврора означает рассвет, − потрясенно фыркает он, криво улыбаясь. − Пожалуй, подходит для дочери Светоносного.              − Вообще-то, мне всегда нравилось это имя, еще до рождения Трикси. Я хотела так ее назвать, но Дэн настаивал на Беатрис в честь его бабушки, и я пошла у него на поводу.              − Как типично, − закатывает глаза Люцифер, но потом на миг задумывается. – Так это был не мой выбор… вот так совпадение, Детектив… что ты выбрала это имя.              У него возникает какое-то неприятное ощущение, будто он лишен свободы воли и перед ним лежит заранее выбранный путь, который ему не изменить.              С одной стороны, это вызывает у него гнев, напоминая об одном из трюков его отца, об одной из его манипуляций.              С другой стороны, он заинтригован.              Да, он ненавидит детей… но явно любит этого конкретного.              Он прочел это по лицу будущего себя, который, очевидно, познал любовь и принятие, тогда как он сам никогда не испытал ни того, ни другого.              − Да, он… ты… − она морщится, тряся головой от абсурдности всего этого, − сказал, что не возражал против имени. Очевидно, это была моя идея.              − Ясно, ты полностью меня приручишь, − замечает он, намереваясь, чтобы это прозвучало, как шутка, просто чтобы ее поддразнить, но ощущает внезапную сухость в горле от осознания того, что «а разве сейчас все иначе?»              Они в начале их партнерства, и все же он уже знает, что нет ничего, чего бы он для нее ни сделал: сразился бы за нее, пожертвовал бы собой ради нее, даже встал бы на колени и пополз ради нее. Он буквально чувствует, как его силы ускользают сквозь пальцы, словно песок.              Он видит, как она судорожно сглатывает и опирается спиной на стол посреди комнаты, впившись пальцами в край.              − Это безумие, да? – шепчет она, смотря на него в надежде на комфорт, на поддержку. – И не только само путешествие по времени, но и… мы с тобой?              Его губы чуть подергиваются в ответ на то, как неуверенно она это сказала, явно нервничая.              − Разве? – тихо спрашивает он. – Ты же не станешь отрицать нашу связь, Детектив.              Она закатывает глаза, но уголки ее рта слегка выгибаются.              − Противен на химическом уровне, помнишь?              Он хмыкает и подходит ближе, держа руки сцепленными за спиной. Она снова сглатывает, и он замечает небольшие изменения в ее теле – сбивчивое дыхание, напряженно сжатые челюсти. Она облизывает губы и опускает взгляд на его рот.              − Так это не меняет того, что ты ко мне чувствуешь? – поддразнивает он, чуть понижая голос.              Она медленно качает головой, но он замечает, как ее глаза темнеют, словно она подпадает под его чары.              Он подходит еще ближе, пока не оказывается почти вплотную к ней. Наклонившись вперед, он упирается руками в прохладную поверхность стола по обеим сторонам от ее бедер и соблазнительно усмехается ей.              Она вздергивает подбородок и стискивает зубы – упрямая малютка. Однако в глубине ее обычно кристально-чистых голубых глаз зреет буря, когда она быстро переводит взгляд с его глаз на губы и обратно.              − Мы могли бы сделать ее чуть раньше, если хочешь, − мурлычет он, всматриваясь в ее лицо, а потом достает из кармана телефон. – Сейчас у меня как раз есть время, − добавляет он, взглянув на часы.              Она издает отрывистый вздох, который, в чем он практически уверен, вызван отнюдь не только раздражением. Убрав телефон обратно, он снова упирается одной рукой в стол, а другую подносит к ее лицу, приподнимая ее за подбородок, словно чтобы внимательнее рассмотреть.              «Да, − думает он, словно загипнотизированный ее красотой, − возможно, я могу понять желание проделать дыру в ткани мироздания ради вот этого».              − Не слишком ли громкое заявление? – бормочет она, вновь переводя взгляд на его губы, когда он склоняется над ней. – Ты сегодня самоувереннее, чем обычно.              − Хочешь знать, почему?              Она чуть подергивает губами, находясь так близко, что он ощущает свежесть ее дыхания на своих губах, когда она подыгрывает ему, попросив:       − Просвети меня.              − Потому что мы неизбежно будем вместе, − напевно протягивает он. – Ты придешь ко мне – я надеялся на это раньше и уверен в этом сейчас.