Давай начнем все с начала

      − Ад и преисподняя, − раздраженно вздыхает Люцифер, − почему все думают, что я Майкл? Ты только посмотри на меня!              Он активно жестикулирует, указывая на свое тело, потому что его близнец, может, и делит с ним лицо, но уж точно не это.              Люцифер очарователен, магнетически притягателен и харизматичен, – даже если сам дает себе эти определения – а у Майкла нет ни одной из перечисленных черт. Он пронырливый, трусливый и такой скучный, что каким-то образом умудряется делать эти лицо и тело непривлекательными. Это еще постараться надо.              Люцифер крайне возмущен тем, что никто, даже его собственный брат, не может их различить.              Аменадиэль подозрительно прищуривается.              − Люцифер наверху, надирается в стельку…              − Знаю, − процеживает Люцифер сквозь плотно стиснутые зубы. – Не припоминаю, что был такой примадонной, но увы. Хотя на него и вправду много всего свалилось: он сам из будущего, да еще правда об Авроре….              − Аврора, − повторяет Аменадиэль, и Люциферу странно слышать, как брат произносит это имя с подозрительностью и недоверием, а не с нежной привязанностью, − твоя дочь…              − Да, − снова вздыхает он, − моя и Хлои из будущего. Ты был там, брат. Сидел со мной в комнате ожидания, и когда пришло время тужиться, уговорил меня присутствовать при родах, хотя это было все равно что смотреть, как твой любимый паб горит у тебя на глазах.              Аменадиэль все еще выглядит подозрительным, так что Люцифер продолжает попытки его убедить.              − И ты проверил Серебряный Град, помнишь? – напоминает он. – Когда я только прибыл, и другой я тоже принял меня за нашего ублюдочного близнеца.              − Ты мог появиться позже.              Люцифер садится за пианино, устало проводя рукой по лицу. Они находятся в «Люксе», тогда как прошлый Люцифер обосновался в пентхаусе, явно до сих пор пребывая в шоке. Хлои – Детектива – здесь тоже нет, и он понятия не имеет, где Рори или как все исправить.              Он не может даже обратиться за помощью к брату – одному из тех, кому доверяет больше всех в этом мире, потому что увяз в споре многолетней давности.              − Иди и спроси другого Люцифера – он же не может лгать, − настаивает он, − а потом снова слетай в Серебряный Град… и мы поговорим.              Аменадиэль так и делает, оставив Люцифера наедине со своими мыслями. В какой-то момент в зал заходит Рори, и при взгляде на нее он вновь поддается неотступно преследующей его тревоге. Он очень сильно ее любит. Иногда, думая о том, кем он был – тем, кто сейчас упивается виски и эгоистичной жалостью к себе наверху – Люцифер даже поверить не может в то, как сильна эта любовь.              Он внимательно вглядывается в нее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, потому что больше всего на свете хочет защитить ее, обезопасить от любых возможных угроз.              − Привет, пап, − весело и беспечно здоровается она, словно они не застряли в прошлом, понятия не имея, как их пребывание здесь может отразиться на будущем.              Она склоняется над пианино, опираясь предплечьями на его поверхность.              − Почему ты так спокойна? - спрашивает он, растерянно моргая.              Она пожимает плечами.              − Просто уверена, что все наладится, наверное. Я в тебя верю.              Он грустно улыбается. Иногда она так сильно напоминает ему свою мать, особенно когда проявляет такую же слепую веру в него и непоколебимую уверенность в том, что он достойный и хороший человек.              Он знает, что ему повезло в столь многих отношениях.              Он знает, что Люцифер наверху никогда ничего подобного не чувствовал. Он знает, что он не чувствовал ничего, кроме жалящего одиночества, хотя никогда не был один.              Он знает это, потому что когда-то пережил.              − Твой дядя вот-вот будет здесь, так что приготовься, − сухо замечает он. – Он может повести себя иначе, чем ты привыкла. В этом времени он был напыщенным, самодовольным ханжой… вообще-то, он совсем не изменился.              Он произносит это с усмешкой, без намека на злобу в голосе. В любом случае, он всегда находил нелепое фарисейство Аменадиэля – даже до того, как тот стал Богом – весьма забавным.              Когда упомянутый брат возвращается – с кислым выражением на лице и высоко поднятыми дымчато-серыми крыльями – Люцифер чуть было не говорит ему «может, не стоит пытаться убить меня, потому что ты утратишь свои драгоценные крылья и подумаешь, что пал так же, как и я», однако же держит рот на замке. Аменадиэль окидывает Рори пристальным взглядом.              – Привет, дядя А, – весело здоровается с ним она, усмехаясь при виде его растерянности. Она поводит плечами и как ни в чем не бывало выпускает крылья прежде, чем он успевает предложить еще хоть одно оправдание для своего скептицизма.              Аменадиэль широко распахивает глаза, увидев очередное подтверждение, что среди них есть ангел, которого он никогда прежде не видел и который не является их сестрой. Еще одно подтверждение, что они говорят правду.              Он переводит взгляд на Люцифера, пожимающего плечами в ответ.              – Безумие какое-то, – бормочет Аменадиэль. – Это одно из испытаний отца?              Люцифер закатывает глаза.              – Нет, это не испытание, трюк или еще что-нибудь подобное, побуждающее тебя из штанов выпрыгивать, чтобы расшифровать его «неисповедимые пути». Это то, чем кажется, брат.              – Но ангелы не могут размножаться.              – Могут и делают, – возражает Люцифер, добавляя про себя «и ты в их числе». И внезапно, словно сама Вселенная напоминает ему об этом, он поднимает взгляд и видит на входе в «Люкс» Чарли.              Люцифер встает, широко распахнув глаза от удивления при виде племянника. Упомянутый племянник отрывисто машет ему и отступает в тень дверного проема. Решив, что не стоит еще больше расплавлять Аменадиэлю мозги, открывая, что у него появится собственный ребенок, Люцифер опускает руку на плечо брата и начинает подталкивать его к дверям.              – В любом случае, я понимаю, что тебе нужно время, чтобы все это переварить, – говорит он, одновременно усиленно махая рукой Чарли и не отрывая от него многозначительного взгляда, без слов давая понять, чтобы он ушел с дороги. – Почему бы тебе не обдумать это как следует, а? Пары дней должно хватить.              Аменадиэль открывает было рот, чтобы ответить, но Люцифер выпихивает его за двери и закрывает их за ним.              – Какого дьявола ты тут делаешь? – резко развернувшись, обращается он к Чарли. – Как ты тут оказался?              Чарли растерянно моргает, переминаясь с ноги на ногу с несколько неуверенным выражением на лице.              – Ого, а это место совсем не изменилось.              Широко улыбающаяся Рори устремляется к нему, чтобы обнять.              – Какого хрена? – выдыхает она, когда ее руки соприкасаются лишь с воздухом.              – Меня тут на самом деле нет, – поясняет Чарли. – Папа проецирует мой образ. У нас мало времени. Мама заставила нас это сделать, хотела убедиться, что вы в порядке.              – Мы не в порядке, – возражает Люцифер, но пытается не повышать голос, добавляя: – Ты отправил нас в 2016-й вместо 2026-го.              Чарли широко распахивает глаза и снова растерянно моргает. Люцифер пытается проявить терпение. Он любит племянника, правда, любит, но Чарли точно звезд с неба не хватает. Впрочем, недостаток проницательности и быстроты ума он с лихвой компенсирует добротой и мягкосердечностью.              – Проклятье,– бормочет он, с такой силой шлепая себя по лбу ладонью, что Люцифер удивленно выгибает бровь. – Мне так жаль, дядя Люци.              – Не извиняйся, Чарли, – успокаивает его Люцифер. – Мне не следовало просить тебя об этом. Ты еще не полностью овладел своими силами. Это я пошел на риск. Ты ни в чем из случившегося не виноват, ясно?              Рори решительно кивает в знак согласия.              Чарли благодарно улыбается.       – Вы ее видели? - вдруг спрашивает он прочувственным тоном.              Рори поджимает губы и кивает, ослепительно улыбаясь.              – Она потрясающая, Чарли: умная, терпеливая и такая красивая.              Глаза Чарли как будто затуманиваются.              – Да, – с нежной привязанностью в голосе произносит он, – похоже на тетю Хлою.              Люцифер улыбается. У него руки чешутся от желания коснуться племянника, положить ладонь ему на плечо и сжать, но он понимает, что не сможет этого сделать.              Вместо этого он дает ему обещание.              – Мы вернем ее – несмотря ни на что.              – Надеюсь, – кивает Чарли и решительно добавляет: – Я вернусь и сообщу папе о случившемся. Мы все исправим, обещаю.              В мгновение ока он исчезает, оставляя Люцифера и его дочь с обещанием, которое тот и понятия не имеет, как исполнить. ***              На этот раз он совсем не удивляется при виде Хлои на пороге своего дома.              Его жена всегда была правдоискателем. Она искала ответы и хотела знать правду, какой бы тяжелой или горькой та ни была.              Он, может, и изменился, но вот она – не особо.              В 2016-м или 26-м она оставалась той же женщиной, в которую он влюбился – его константой в любой жизни.              Он только что вышел из душа и потому открывает дверь без рубашки. Капли воды по-прежнему блестят у него на ключице и стекаются вниз по торсу. Держась одной рукой за дверной косяк, а второй небрежно вытирая волосы полотенцем, он пытается сдержать усмешку, что грозит растянуть его губы при виде ее реакции.              Она старается это скрыть, но он все равно замечает, как ее зрачки расширяются, а взгляд бледных глаз задерживается на его широких плечах, прослеживая каплю воды, что стекает вниз, к низко сидящим на его талии брюкам. Он видит, как она облизывает пересохшие губы и нервно сглатывает.              Влечение и напряжение вспыхивают между ними – постоянные и неизменные.              Его забавляет то, как она берет себя в руки, прокашлявшись и слегка покраснев. По правде говоря, это просто нелепо, что даже намек на секс в его присутствии ее смущает.              Она этого не помнит, разумеется, но касалась его тела, на которое сейчас так отчаянно старается не смотреть, везде. Она целовала его везде, выписывая круги языком, слизывая взбитые сливки и горячий шоколадный сироп…              – Люцифер… – ее голос возвращается его назад в реальность, – другой Люцифер… сказал, что ходил на сеанс терапии с Линдой и…              Она медлит, и невысказанное имя их дочери повисает в воздухе между ними.              – Авророй, – мягко произносит Люцифер. – Я зову ее Авророй, а ты всегда звала ее Рори.              Ее это явно не удивляет.              – Как ты зовешь меня Детективом, а Дэна – Дэниелом или детективом Кретином, – смеется она, и хотя ему приятно видеть ее более расслабленной в его присутствии, упоминание Дэниела заставляет его похолодеть.              Он больше никак не зовет Дэниела… потому что тот мертв.              Он больше не зовет ее Детективом и вообще никак иначе, потому что она тоже умерла.              Ему так много нужно от нее скрыть. В памяти всплывает сказанное им после Вегаса, когда он коснулся ее спины и пробормотал, что блеф – это тоже ложь. Утаивание правды ничуть не лучше.              – Именно, – натянуто улыбается он, приглашая ее внутрь.              Случайно, а может, по странной иронии судьбы, Рори играет «Сердцем и душой», когда они входят.              Они задерживаются на пути в гостиную, и, снова сглотнув, Хлоя переводит на него неуверенный взгляд.              – Входи, – гостеприимно приглашает он, – она будет рада тебя видеть.              Хлоя кивает, нервно пожевывая нижнюю губу, и у него руки чешутся от желания провести по ней большим пальцем, осторожно высвобождая из захвата зубов. Он часто так делал прежде, после чего смягчал место укуса поцелуем.              Но он не может этого сделать, потому что она не принадлежит ему – больше нет.              Еще нет.              Он следует за ней и, прислонившись к дверному косяку, продолжает вытирать волосы. Рори поднимает глаза и замечает ее.              – Привет, м… – она замирает на полуслове. – Можно мне звать тебя мамой?              Люцифер внимательно следит за реакцией Хлои.              – Наверное, – тихо отвечает она, скорее всего до сих пор считая всю эту ситуацию довольно безумной. – Эта песня, что ты играла… я недавно играла ее с Люцифером после…              – Смерти отца Фрэнка, – заканчивает за нее Люцифер. – Знаю.              Она сглатывает и, указав рукой на скамейку у пианино, бормочет:              – Можно?              У Люцифер сжимается сердце при виде радости на лице дочери.              – Конечно! – Она поспешно отодвигается, освобождая место для матери. – Пожалуйста.              Боль в груди усиливается, когда он слушает, как они играют вместе.              Она совершенно безнадежна, как всегда и была, нажимая не на те клавиши и пропуская нужные, и Рори пытается не рассмеяться над ее неуклюжестью, и это просто…              Идеально.              Видеть их вместе, двух самых дорогих для него женщин на всем белом свете… это все, чего он жаждал последние двенадцать лет. И где-то на другом конце города, как ему известно, есть еще маленькая Трикси, заключающая сделки ради шоколадного торта и наведывающаяся в его клуб, потому что считает его другом.              Он так много хочет рассказать Хлое.              Он хочет рассказать, что отец Фрэнк в лучшем месте, потому что видел его. Он часто навещает его на берегу реки, прося о совете или наставлении. Фрэнк смотрит, как его маленькая дочь, которую он так давно потерял, но в итоге обрел, играет с Рори. Люцифер говорит с ним, благодаря за столь многое – благодаря за веру в него – и каждый раз, когда Фрэнк отвечает «я говорил тебе, что у него есть для тебя план», верит ему чуть больше.              Он хочет рассказать, что Трикси уже большая, что она выросла. Он хочет рассказать, что у нее есть собственный сын, так что теперь она бабушка, и что потеря матери и отца сделала Трикси сильнее. Он хочет рассказать, как вел Трикси по проходу церкви в день ее свадьбы и что считает ее такой же дочерью, как и Рори. Он так ею гордится.              Он хочет рассказать, что старается изо всех сил – правда, старается. Он хочет рассказать, что их дочь храбрая, добрая и веселая, и он безмерно сожалеет, что ее не было рядом, чтобы убедиться в этом лично. Он хочет рассказать, что скучал по ней каждый день с тех пор, как ее не стало.              Он хочет рассказать, как сильно ее любит, однако же не может.              Потому что, несмотря на то, что это правда и всегда было правдой, и несмотря на его упрямую веру в то, что она его жена… на самом деле это не так.              Он смотрит, как она играет с Рори, и, видя чистую радость на лице дочери, думает о том, что случится, если что-то пойдет не так.              Он думает о том, что случится, если она вновь потеряет мать.              – Спокойной ночи, милая, – бормочет Люцифер, перекладывая плюшевого медведя ближе к Рори, и наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб.              Когда он выпрямляется и еще раз поправляет одеяло, его останавливает ее тоненький голосок.              – Папочка?              Он замирает, меняет положение на краю кровати и, положив руку поверх ее укрытого бедра, принимается успокаивающе поглаживать.              Рори закусывает губу, явно намеренная его о чем-то спросить. Она выглядит нерешительной и сбитой с толку, обеспокоенно хмуря брови.              – Что такое?              – Почему мамочка не укладывает меня спать?              Эти бесхитростные слова подобны удару в грудь. В горле внезапно становится очень сухо, так что сглотнуть получается с большим трудом.              – Мамочки здесь нет, дорогая.              Она непонимающе хмурится.              – Но почему? Когда она вернется?              Он делает вдох через нос, когда его опустевшее сердце пронзает острая боль. Он не знает, что ответить, и все ее детство не будет этого знать… А пока что он бормочет лишь:       – Не знаю, Аврора, но одно мне известно наверняка.              Она моргает широко распахнутыми глазами, наполненными наивным доверием к нему.              – Что?              – Мамочка хотела бы быть сейчас здесь. Больше всего на свете она любит тебя и Беатрис.              – И тебя! – добавляет Рори, немного повеселев.              – И меня, – бормочет он, сглотнув. – Она любит нас всех. И мне известно кое-что еще.              Она улыбается, терпеливо ожидая продолжения.              – Папочка тоже тебя любит, – говорит он ей и снова наклоняется для очередного поцелуя в лоб. – Очень сильно.              Смотря на их совместную игру, он ощущает постепенно усиливающее беспокойство. Повторная потеря матери просто раздавит ее. Ставки слишком высоки.              – Это все, что ты умеешь играть? – весело спрашивает Рори.              Хлоя поджимает губы, пряча улыбку.              – Ну, это пока все. – Рори заговорщически подталкивает ее локтем. – Папа научит тебя другим песням в будущем, правда, пап?              Она переводит на него исполненный надежды взгляд.       Хлоя снова покусывает нижнюю губу, смотря на него с неуверенностью и нерешительностью.              Он поворачивается, чтобы избавиться от полотенца, и уже собирается ответить, когда слышит резкий вздох Хлои.              – Твои шрамы… – выдыхает она, – они пропали.              Он разворачивается обратно, выгибая бровь, потому что не сразу понимает, что она имеет в виду шрамы от отрезанных крыльев, когда-то «украшавшие» его лопатки. Они пропали, потому что теперь у него есть крылья, которые подергиваются при одном только их упоминании.              Он мог бы показать их ей.              Он мог бы выпустить крылья или позволить глазам вспыхнуть адским огнем. В памяти всплывает картина того, как он впервые проделал это в присутствии Рори.              – Люцифер, – посмеивается Хлоя, – успокойся.              Она сидит на полу, скрестив ноги по-турецки, и держит ребенка на коленях. Та возится с Аменапротивным игровым набором с духовкой, только что купленным ими в магазине. Хлоя улыбается и оставляет поцелуй на голове Рори, которая делает вид, что жарит яичницу.              – Что ты готовишь, малышка? – воркующим голосом спрашивает ее Хлоя, придерживая рукой за талию.              – Сэндвич с яйцом, – щебечет Рори, чуть запинаясь о сложное слово.              – Как те, что готовит мамочка?              Рори счастливо кивает, и Хлоя целует ее в щеку, бормоча «как мило».              Люцифер, со своей стороны, не чувствует ничего милого. Его переполняет раздражение и различные эмоции, которых он попросту не понимает.              Он ощущает ревность, что просто нелепо, и нечто столь же собственническое, что еще более нелепо.              Ревность к Джеду – раздражающему отголоску из прошлого Хлои, на которого они имели несчастье наткнуться в магазине.              В глубине души он прекрасно понимает, что ему не о чем беспокоиться: Хлоя выбрала его – много лет назад и на все прошедшие с тех пор годы. В конце концов, она носит на пальце его гребаное кольцо и прижимает к груди его ребенка. Он наблюдал за тем, как она болтала с Джедом, укачивая Рори и переступая с ноги на ногу. Она просто проявила вежливость и решительно пресекла все бессовестные попытки флирта со стороны Джеда, но к тому времени, когда они вышли из магазина, Люцифер уже вне себя.              – Он с тобой флиртовал, – рычит он, но Хлоя лишь беззаботно смеется.              – И что с того? Я замужем за тобой, разве нет? Так что, к сожалению, мне от тебя никуда не деться.              Она дразнит его – ему это отлично известно, но все же…              – Он назвал тебя Вишенка Джейн.              – О, и это, конечно же, означает, что я должна тут же убежать с ним в закат, – саркастично бросает она, закатывая глаза. – Люцифер, ты мой муж и отец моего ребенка. Я люблю тебя… и только тебя. Тебе не о чем беспокоиться.              Он это знает – действительно знает.              И все же при воспоминании о том, как Джед касался ее руки, без обиняков предлагая ей сходить с ним куда-нибудь в память о прежних временах, у него глаза вспыхивают огнем. Он рычит и пытается взять себя в руки, плотно зажмуриваясь, однако жена все же замечает это внешнее проявление его гнева.              – Это тебя сильно беспокоит, да?              Он сглатывает и отворачивается.              – Не прячься от меня, – велит она, и, судя по тому, как близко раздается ее голос, она подошла вплотную к нему. – Не прячься от нас.              – Не хочу, чтобы она видела…              – Твое лицо? – с нотками потрясения в голосе заканчивает за него Хлоя. – Малыш, твое лицо – это часть тебя, часть ее. Тебе не нужно его стыдиться.              Он недоверчиво фыркает, потому что ему трудно избавиться от привычек длиной в жизнь – несколько жизней в его случае.              Он был почти раздавлен тем, что много лет назад она вернулась из Рима и не могла его принять.              Он определенно будет раздавлен страхом на лице дочери при виде его лица.              Но Хлоя кажется такой уверенной, полной веры в него. Так что он поворачивается и не только позволяет глазам вспыхнуть огнем, но и трансформирует лицо в испещренную глубокими зазубренными шрамами покрасневшую плоть.              К его, но не Хлои, удивлению, Рори только хихикает.              – Видишь? – с нежностью в голосе спрашивает Хлоя, покачивая ее на бедре. – Это все еще папочка. Просто… немного подгоревший.              Он фыркает, но чувствует, как по груди разливается приятное тепло, когда она передает ему Рори. Он прижимает ее к себе, все еще не до конца уверенный, что она не закричит и не расплачется, но она лишь принимается счастливо исследовать его лицо.              – Ты знаешь все на свете, да? – спрашивает он, и Хлоя широко улыбается в ответ, лучась от самодовольства.              – В том, что касается тебя, разумеется, – отвечает она и наклоняется для поцелуя, не обращая внимание на его дьявольское лицо. – Я твоя, Люцифер.              – Моя, – повторяет он, и это слово пробуждает что-то примитивное и собственническое в глубине его души.              Она закусывает нижнюю губу, и в ее глазах вспыхивает желание. Он возвращает себе привычное человеческое лицо и проводит большим пальцем по ее губе, высвобождая ее из захвата зубов.              – Я тоже твой, – отзывается он с легкой хрипотцой в голосе и обещает показать ей насколько, когда Рори уснет.              А сейчас Хлоя выглядит сбитой с толку и немного нервничающей, и его охватывает отчаяние вперемешку с тревогой.              – Извините, – бормочет он, поспешно ретируясь на кухню.              Там он склоняется над раковиной, так сильно вцепляясь в края, что фарфор жалобно скрипит и начинает покрываться трещинами.              – Что ты делаешь? – В голосе явно последовавшей за ним Рори слышно осуждение.              Он вздыхает, выпрямляется и устало проводит рукой по лицу. Повернувшись, он без всякого удивления видит на ее лице гнев.              – Вернись туда, – велит она.              – Зачем? Это не она.              Вспышка ярости в темных глазах Рори подобна молнии.              – О чем ты? Конечно же, она.              – Она не моя жена.              Его жена приняла его – все темные, искореженные, уродливые аспекты его личности, что он сам не мог принять – не только крылья, но и дьявольское лицо.              Его жена знала его. Его жена любила его.              – Пап, конечно же, это она.              – Я не могу снова через это проходить, Аврора, – бормочет он, прижимая основания ладоней к глазам. – Просто не могу.              Они вернулись к самому началу, так что вся боль, весь страх и все страдания от непринятия у них еще впереди.              Исполненный жалости к себе, он думает, что Рори обнимет его или, по, крайней мере, поймет его мотивы, но вместо этого она пинает его в щиколотку.              – Ой! – возмущенно восклицает он. – За что?              – Возьми себя в руки! – требует она. – Это все та же женщина, в которую ты влюбился, просто она пока этого не знает. Да, возможно, вам выпадут тяжелые времена, но что насчет положительных моментов? Вы переживете их снова, и, может, тебе не придется вновь испытать боль от ее потери. И через что бы ты ни проходил сейчас, представь, каково ей. Она должна быть совершенно сбита с толку, однако продолжает приходить. Очевидно, что-то притягивает ее к нам.              Люцифер слушает ее доводы и постепенно исполняется решимости, понимая, что она права. Он не может сдаться.              Он должен бороться за нее.              – Ты права, – бормочет он и, прочистив горло, повторяет уже более отчетливо: – Разумеется, ты права, дорогая.              Рори кивает с решительным видом. Он привлекает ее к себе и, довольно вздохнув, принимается поглаживать по спине. Какое-то время они стоят, обнявшись и не замечая ничего вокруг, пока Хлоя не нарушает их уединение, неловко переминаясь на пороге кухни.              – Я оставлю вас ненадолго, – говорит Рори. Сжав его руку в знак поддержки и улыбнувшись матери, она проходит мимо нее и исчезает в глубине дома.              Когда они остаются наедине, настроение резко меняется, так что даже воздух становится тяжелым от напряжения.              – Люцифер… – начинает она, нервно выкручивая руки, – если для тебя это слишком тяжело, я уйду. Не хочу причинять тебе боль.              Боже, это уже говорит его Хлоя – до тошноты бескорыстная.              – Разумеется, нет, Детектив. У тебя, должно быть, накопилась масса вопросов.              Так и есть, но она все равно как будто колеблется их задать. Ее взгляд вновь задерживается на его груди, и она судорожно сглатывает.              – А, – отрывисто бросает он, проследив за ее взглядом, и, так как не хочет, чтобы она чувствовала еще большую неловкость в его присутствии, добавляет: – Я надену рубашку. Одну минуту.              Оставив ее на кухне, он направляется к платяному шкафу и достает из него темно-красную рубашку. Поверх нее он также накидывает пиджак, который носил ранее, потому что стиль – прежде всего, и он всегда внимателен к деталям. Вернувшись, он обнаруживает Хлою, облокотившейся на столешницу и держащейся за ее край.              – Спрашивай, Детектив. Постараюсь по возможности ответить.              Он ожидает, что она спросит что-то вроде «как Трикси?», «стала ли я лейтенантом?» или «кто у вас президент?», но никак не…              – Я умерла, да?              Он замирает на месте, ощутив внезапную сухость во рту.              Он совсем не ожидал, что она спросит об этом, и просто не может ответить на этот вопрос. Она медленно выдыхает, и ее следующий вдох звучит несколько судорожно.              – Помимо чувств к тебе… – начинает она, и он думает про себя «так у тебя есть ко мне чувства?», потому что всегда задавался вопросом о том, когда она перестала считать его «противным на химическом уровне», – я знаю, что чувствую к Трикси. Я знаю, что сделала бы все для своей дочери, так что если Рори тоже моя… только смерть может удержать меня вдали от нее.              Он открывает рот, но так и не произносит ни слова.              Она сжаливается над ним, а может, его молчание говорит само за себя.              – Должно быть, тяжело тебе пришлось… растить ее одному.              И, разумеется, первым делом она подумала о том, как тяжело было ему. Он качает головой, криво улыбаясь.              Он не видит повода лгать, даже если бы мог.              – Да, – бормочет он, – мне пришлось очень тяжело.              Она вновь делает глубокий вдох и после короткой паузы шепчет:              – Ты совсем другой.              Она произносит это так, словно пытается понять как и почему это произошло.              «Разве она не знает, что является ответом на оба эти вопроса?» – думает он.              Она причина, по которой он стоит сейчас здесь, уверенный в себе, будучи улучшенной версией прошлого себя. Он изменился благодаря ей.              – Другой в каком смысле? – мягко подначивает он.              – Просто… более спокойный, – ее ответный смех звучит немного прерывисто, словно ей не хватает дыхания, – менее порывистый, более уверенный. Не знаю… более сильный.              – Тебе надо быть помягче с ним, – поддразнивает он, имея в виду прошлого себя. – Я был идиотом. Я еще не знал тебя толком.              Она снова закусывает губу, размышляя над его словами.              – Ты и вправду стал таким, – она взмахивает рукой, указывая на него, – благодаря мне?              – Доктор Линда тоже помогла, – пожимает плечами он, – и Аменадиэль, и Аврора, само собой.              – Она кажется замечательным ребенком, – улыбается Хлоя. – А я была… – она переминается с ноги на ногу и поправляет пиджак – верный признак нервозности, – я была хорошей женой и матерью?              – Идеальной, – бормочет он, потому что так и было – всегда.              Она кивает, явно подбодренная его словами.              – Идеальной… – повторяет она, и вдруг уголки ее рта начинают подозрительно ползти вверх. – Я тебе и вправду нравлюсь, да?              Он весело фыркает.              – Это… – говорит он, – совсем небольшое преуменьшение.              Хлоя улыбается.              – Знаешь, я хотела остаться в стороне, – задумчиво продолжает она. – Все это просто… сводит меня с ума, сбивает с толку и слишком все усложняет. Но просто… в вас что-то есть. Не знаю, что именно, но… чувствую, словно знала вас много лет.              Люцифер пытается подавить зарождающееся в груди чувство, пока оно не переросло в воодушевление. Ему нужно быть осторожным – с будущим и собственным сердцем.              – Так и есть, – мягко отвечает он. – А Рори… она буквально часть тебя. Неудивительно, что тебе хочется быть рядом с ней.              Она кивает и нахмуривается.              – Расскажи мне что-нибудь… о будущем, – с любопытством продолжает она, но, заметив его колебания, поясняет: – Ничего значительного, способного привести к глобальным переменам. Просто… что-нибудь обо мне из твоего времени.              Он задумывается.              Он мало что может рассказать, но, возможно, сможет кое-что показать. Он делает шаг вперед, и его просто убивает то, что она чуть напрягается.              Она уже знает, что они были женаты, так что он запускает руку во внутренний карман пиджака и достает кольцо, которое всегда хранит там, рядом с сердцем.              Ее кольцо.              Хлоя сглатывает, и взгляд ее бледных глаз задерживается на его ладони.              – Оно прекрасно, – бормочет она.              – Я надеялся, что ты так скажешь, – криво улыбается он, – ведь это ты его выбрала.              Интересно, осознает ли она, что рассеянно потирает безымянный палец, смотря на кольцо?              Сделав глубокий вдох, она протягивает руку, чтобы его взять.              – Можно? – застенчиво спрашивает она.              – Разумеется. Оно же твое.              Когда она забирает его, их пальцы слегка соприкасаются, высекая электрические искры. Хлоя поворачивает кольцо, рассматривая его со всех сторон. Должно быть, она замечает выгравированные с внутренней стороны слова, потому что зачитывает их вслух:            – Когда все остальное обратится в прах…              Она поднимает на него глаза, в которых читается немой вопрос.              Сняв собственное золотое кольцо, никогда прежде не покидавшее его пальца, Люцифер передает ей и его.              Она резко втягивает воздух, прочитав слова на его внутренней стороне:              – Наша любовь останется неизменной.              Он видит, как целая мириада эмоций отражается на ее лице – она выглядит растерянной и расстроенной, но больше всего – глубоко тронутой.              В ее глазах стоят слезы, грудь быстро поднимается и опадает в такт участившемуся дыханию, и в его собственной расцветает надежда.              Между ними что-то зарождается.              Он это чувствует и знает, что и она – тоже.              – Расскажи что-нибудь еще, – шепотом просит она, словно боясь спугнуть это хрупкое ощущение.               Он делает еще один шаг к ней. Она сглатывает, но больше не напрягается. Тогда он поднимает руку, но медлит в сантиметре от ее щеки.              Его пальцы подергиваются от нестерпимого желания прикоснуться к ней.              – Ты не против?              – Нет, – чуть слышно шепчет она.              Он проводит пальцами вдоль ее скулы – ощущение подобно удару тока, пронзающему все его тело.              Это она.              Это и вправду она.              По ее телу также проходит легкая дрожь, и он убирает руку, не желая доставлять ей неудобство. Впрочем, она тут же качает головой и наклоняется к нему.              – Нет, не останавливайся… – шепчет она, – все нормально.              Он сглатывает, всматриваясь в ее лицо.              – У тебя тут шрам, – бормочет он, нежно проводя большим пальцем по ее скуле, однако не говорит, что он станет боевой раной от поцелуя слишком дружелюбно настроенного добермана мисс Лопез.              Он подносит и другую руку к ее щеке, осторожно беря ее лицо в ладони.              Ее веки трепещут, словно тяжелея, и она накрывает его руки своими, свободно обвивая теплыми пальцами его запястья.              – Я чувствую тебя, – доносится до него ее тяжелый шепот, – почему я тебя чувствую?              Он не отвечает, потому что не хочет разрушать этот хрупкий момент.              Когда она задирает подбородок и переводит взгляд на его губы, ей не приходится озвучивать свою следующую просьбу.              Воздух внезапно становится горячим и как будто разряженным. Он наклоняет голову, и она встречает его на полпути.              Между их губами почти не остается свободного пространства, когда он снова бормочет:              – Ты не против?              Он дожидается ее согласного кивка, а затем целует.              Его перевернутый и расфокусированный много лет назад мир наконец возвращается в правильное положение. Если у него и были какие-то сомнения в том, кем она была, в том, кем они были, эти сомнения исчезают без следа с каждым прикосновением ее губ к его собственным. Она все такая же на ощупь, такая же на вкус, пахнет так же, и ее прикосновения становятся катализатором несметного количества глубоко захороненных воспоминаний.              Он не знает, сколько они простояли вот так, дыша одним воздухом на двоих. Они не углубляют поцелуй и не пускают в ход руки, ограничиваясь лишь соприкосновением губ и тяжелым дыханием. Поцелуй словно бы превращается в обещание будущего и взывает к воспоминаниям прошлого.              Она отстраняется первой, чуть дрожа.              – Ты никогда прежде меня не целовал.              Он целовал ее тысячи раз тысячами разных способов, но понимает, что она имеет в виду.              Она протягивает ему руку с кольцами, и, забрав собственное, он надевает его обратно на палец, где ему самое место.              Когда же она пытается отдать ему и свое, он качает головой.              – Оставь себе, – говорит он. – Как я и сказал… оно твое.