***
Вскрывает конверт уже дома, пригождается наконец старый, ещё верно дореволюционный нож для бумаг. Извлекает на свет божий рисунок, наложенный акварелью на твёрдую бугристую бумагу. Обыкновенный, красивый вполне, рисунок, и всё было бы отлично, но с листа, сияя белизной кожи на фоне безумного вихря красок смотрит на Игоря… Серёга. Просто Серёга, какой есть в реальности, которого Игорь знает уже почти пять лет: со своим пожаром в волосах, носом-клювом и неуловимой блуждающей улыбкой. В привычном двуцветье глаз — не раз случалось, что Птица с Серёгой, разделив управление пополам, светили в темноту одновременно синевой и золотом — встревает тревожное какое-то разночтение: золото левой радужки рассекает пополам вертикальный зрачок, и блики внутри самой радужки лучатся зловещим красным. Такого точно ни разу не выходило, выходило бы, Игорь бы заметил, слишком жутким и неестественным выглядел этот левый глаз. Он снова смотрит в странный нарисованный зрачок, подперев рукой подбородок, словно это, доселе им невиданное различие от оригинала способно что-то рассказать. — Это прикол такой? Охватывает чувство, будто замотался по делам и опоздал на раздачу сценария. Что кто-то, режиссёр, наверное, и труппа, заморочились с декорациями и реквизитом, нахватали отовсюду, натащили сюда, и забыли пригласить его на репетиции. Что все играют, а Игорь вот, отвлёкшись куда-то, отвлёкшись на что-то, не знает даже, когда вступать. Он бездумно трясёт вскрытый конверт, и из него, как по заказу, выпадает маленький прямоугольник бумаги. «Юпитер!» — не презирает правила приличия клочок текста. «Ты просил ориентировку на Трояна. Прости, что не случилось раньше — раньше никак нельзя было случиться. Надеюсь, ты простишь мне эту вольность. К тому же, до нашей беседы я и слова такого не знала — ориентировка. Уля». Переведя взгляд от записки на акварельный рисунок, Игорь чертыхается с досады. Мог бы и сам догадаться.***
Дима встречает его у самой башни, всё с тем же отпечатком вечной усталости на лице, по всему телу, и неизменным лучистым взглядом, таким, словно через него на тебя в упор смотрит сама надежда. — Ты как? — спрашивает он, и Игорю так горячо и пусто в груди от этого вопроса. — Порядок. — Тогда вперёд — расследовать замороженное дело. Он посмеивается собственной шутке и уверенно шагает внутрь стеклянных дверей. Игорю бы его непосредственность. Он, наверное, всё уже для себя решил, пока Игорь не знает, что и думать о сложившейся ситуации. Ситуация сложилась донельзя нелепая и, вроде бы даже, гротескная какая-то. Игорь отбрасывает размышления до выяснения обстоятельств, и спешит следом. — Здравствуйте, Игорь. Дима, — приветствует их механический голос виртуального интеллекта башни. — Привет, Марго, — Димка растягивает рот аж до ушей. Уже в лифте Игорь решается спросить: — Слушай, а почему она с тобой так? — Как? — искренне не понимает Дима. — Ну так. Она даже Серёгу называет — Сергей. А ты вдруг — Дима. — Я её попросил. Вот так оказывается, просто. В голове мелькает хулиганская мыслишка. — Эй, Марго, — вскинув голову в потолок, зовёт Игорь, — а ты можешь звать меня не Игорь, а там… — он прикидывает варианты: — ваше Громовержество? — Нет, — без всякой паузы отвечает Марго под судорожный кашель Димы. Ну, попытаться стоило. Летнее Петербургское небо редко бывает чернильно-чёрным. Путь через серверную к офису, уложенный тёмной гладью, впадающий в глянцевое море и через прозрачное стекло от потолка до пола раскидывается тропинкой — вперёд, в плоскость небосвода, теряется на границе горизонта, и кажется, будто уже шагаешь по тверди небес. Игорь смотрит вверх, на балки и стыки несущих стен с потолком, и наваждение пропадает. Он — просто он, посреди стеклянного пузыря офиса, напичканного поровну техникой и помпезными обломками древних культур. Дима, поравнявшись с Игорем, тепло кивает приветствующей его со спинки дивана вороне. Олега нигде не видно. Оно и к лучшему, как-то, если не стыдно, то неловко при нём разбрасываться обвинениями. Игорь всё ещё не знает, как воспринимать это всё, и просто позволяет привычке вести себя. Он широким шагом направляется к засевшему за интерактивной защитой стола хозяину башни. — Серёг, чо за хуйня? — Привет. — Я спросил: что за хуйня? По лицу его проходит рябь, а после него — по всему телу. Он ведёт плечами и выпрямляется. Игорь знает эту позицию: Серёга готовится обороняться. — Я тоже рад вас обоих видеть, — тихо говорит он. Дима придвигается ближе. Руки его всё ещё обманчиво сцеплены в замок за спиной. — Что ты знаешь о краже в Ржевке в ночь двадцать пятого января этого года? Напряжённое тело расслабляется на секунду, чтобы с новой силой вцепиться в гладкий край полированного стекла. — Вашу историю о ворованной крови? Это ведь про неё? — он косит ртом книзу и выдаёт совсем уж возмутительное: — Я обещал вам помочь и забыл? Игорь взрывается. — Ты должен был не пиздить имущество Камарильи для начала! — он игнорирует мягкое «Игорь.» Димы и непонимающее «что?» Серёги, когда уже завёлся, сложно тормозить, и продолжает безаппеляционно: — Ты думаешь, я дурак какой, не помню твоих слов про маску тысячи лиц? Охрану на складе ты обдурил, а вот с камерами не вышло, правда? — Успокойся, Игорь. — Пришлось отдельно с ними возиться, да? Ковыряться там в чём-то, да? Технологические шуры-муры? — Это не я. — А кто? Птица не может пользоваться затемнением! Это я тоже хорошо помню! — Да тихо ты, — не заставивший себя ждать Птица ехидно сверкает вытянувшимися клыками. — Вы оба правы. Это я, да не тот. — Птиц, свали, — огрызается Серёга. — Я уже понял. Я сам. — Что ты понял? — спокойный Димин голос звучит громче грохота маршевых барабанов. — Кого вы ищете. А теперь тихо, — приказной тон странным образом действует на всех. Серёга поднимается из-за стола и прикрывает глаза. Покачнувшись, он сходит с места, чуть не бегом, но почти сразу переходит на спокойный ровный шаг. Голые ступни смешно топают по полу, и он останавливается посреди комнаты. — Я и забыл, что вы не в курсе, — он аккуратно приглаживает пёрышки на голове у вороны и подсаживает её Диме на плечо, — он немного скрытный. Ребят, — ни с того ни с сего становится совсем серьёзным и даже немного потерянным, — не пугайте его. — Мне это не нравится, — бормочет Игорь, но встречает Серёгин строгий взгляд и послушно обещает, — не буду. Дима кивает, подтверждая свою готовность не пугаться и не пугать. Марго стреляет по сторонам своими умными глазками-бусинками. Жутковато как-то. — Хорошо, — Серёга открывает глаза, — можешь выходить. Мы рядом. Ничего не происходит на первый взгляд, никакой мистики, глаза не меняют цвет, но что-то в нём неуловимо меняется. Опускаются плечи, он теребит пальцы и утыкается взглядом в пол. Заправленные за уши волосы выскальзывают и закрывают лицо, но он даже не думает их поправить. Словно ребёнок, ожидающий нагоняй, животное, ждущее удара, словно… кающийся грешник. Ох бля. Это всё: и нервозность, и неуверенность, и будто бы вечный за что-то стыд, а за что — в курсе только он, — всё было, и есть, и в Серёге, но в этом она как будто гипертрофирована. Карикатурна. Дима осторожно подходит к этому новому — кому-то — и протягивает руку к острому плечу, не решаясь коснуться. — Привет, — говорит он. — Я Дима. А ты? — Серёжа, — отвечают ему из-под занавеса волос. Игорь тоже подступает тихо, поднимает ладони, как с испуганным зверем. Почти работает, новенький дёргается, но остаётся на месте. Даже поднимает выше глаза. Игорь уточняет: — Ты не совсем понял. Лично ты — вот ты, сейчас, перед нами — кто? Неизвестная личность отшатывается от напора, но вдавливает в пол пятки голых стоп и выдавливает из себя: — Это вы н-н-не поняли, — от волнения он начинает слегка заикаться. — Я — Сергей. Мы все, трое — Сергей Разумовский. Птица просто в-в-в… — он останавливается перевести дух и заканчивает: — Выпендрёжник. — А ты — лошара без воображения, — не остаётся в долгу Птица. Вместо ответа этот обхватывает себя руками. В уголках глаз начинают накапливаться кровавые слёзы. — Птиц, твою ж! — кричит Серёга. — Я просил! — Я виноват, что он такой соплежуй? Они начинают пререкаться, перекрикивая друг друга, то отпуская, то захватывая контроль, пока кто-то — наверное, вот этот, новенький — или старый? это Игорь с Димой видят его в первый раз — не стискивает голову руками и не начинает судорожно всхлипывать. Оба спорщика разом затихают. — Это ты виноват, — бросает Серёга в пустоту. — Нет, ты, — возражает Птица, скорее из природной вредности, чем от каких-то идеологических разногласий. В голосе у него натянутыми нитями скользит вина. Одним точным прыжком Марго перебирается на плечо к хозяевам. — Ебануться туфли гнутся, — решает Игорь. — Именно так, — соглашается Дима, которому во время прыжка кобры прилетело по уху крылом. В голове роится тысяча вопросов, начиная с «как мы могли это прохлопать» и кончая «за что мне всё это». Серёга и Птица не казались Игорю типичными братьями — двое из ларца, одинаковы с лица. Они были похожи скорее, как два разных носка, которые носишь вместе, потому что обоим потерял пару. А теперь их трое. Кто вообще в здравом уме носит три носка? Серёга поднимает на него взгляд, впервые, наверное, смотрит в упор. Читает — понимает Игорь. Просит: «не надо». Просит: «спроси прямо». Вот он, простой как три копейки, ему нечего скрывать. — Уже жалеешь, что встретил нас? — Херни не неси! — Игорь сразу же вскидывается, как всегда, готовый обороняться. — Ни единой секунды. Я просто не был морально готов к таким чудесам на виражах. Серёга расслабляется, а потом тело сотрясает судорога, и в облике его опять проступают угловатость, страх и даже какая-то застарелая надломленность. Рука Димы наконец достигает плеча, замирает, полуоперевшись. Он осторожно уверяет: — Мы не хотели тебя обижать. Одним резким движением плеча его руку сбрасывают. Едва усидевшая на месте Марго с тихим клёкотом тычется в рыжий висок покрытой перьями головой. — Не обидели. Задавайте ваши вопросы. Дима нерешительно переглядывается с Игорем. Всё, что они хотели разузнать, направляясь сюда, успело уже волшебным образом улетучиться, просвистев мозги насквозь лихой кавалерией. Надо вернуться, откуда начали. — Что за хуйня? — и-и-и Игорь проёбывается. Другой, очередной, третий, вскидывает на него недоумённый взгляд и сминает пальцами край рубашки. — Птица сказал, что я зассу, — удивительным образом он понимает мысль. Дима в замешательстве мотает головой. Примеривается к сказанному. — Давай уточним. Ты обокрал склад Камарильи, чтобы доказать, что не ссыкун? — Знаю, глупо вышло. Что-то внутри трескается, расширяется под напором, размалывает бетонную стену многотонным потоком, и Игоря вдруг пробивает на хохот. — Двенадцать! — надрывается он, пока Дима и их новый старый знакомый отскакивают подальше, разинув рты. — Двенадцать холодосов, складская охрана и шерифская кодла против одного взятого на слабо невротика, ноль-один! Взятый на слабо невротик переминается с ноги на ногу и жуёт собственные губы. Игорь поясняет, пресекая любой возможный поток извинений и недопониманий: — Ребята, вы лучшие. Я вас люблю. — Общий смысл с каждой минутой всё стремительней от меня ускользает, — признаётся Дима. — А ты хотел, чтобы смыслы, как кролики, появлялись из шляп? Ну ты подумай! Не искать же их в каждой несуразице. Целая вереница случайных событий нагромождает ежедневную рутину. Иногда они связаны, порой очень складно и красиво, а случается, что дрянь и погань — как, например, с линейкой в школе номер один, а иногда — просто случаются, без всякого умысла и закулисных кукловодов. Игорь верит, что из этого и состоит жизнь. — Скажи мне сразу, честно, — спрашивает он у всё ещё нахохленного Серёги, издания второго, исправленного и дополненного, — сколько вас на самом деле? Он сосредоточенно хмурит брови и, кажется, реально ведёт подсчёт. Губы неслышно двигаются в судорожном споре, «нас — кого?» — бормочет он. Дима вежливо отворачивается — чтобы не подслушивать. — Нас — братьев, — во всеуслышание, громко отвечает Серёга. — Трое. Ощутив тычок, Игорь отвлекается на Диму, который поглядывает на триединую братскую коалицию с мрачной решимостью. — И всё-таки, — уточняет он. — Где холодильники? — На минус втором. Мы вас отведём. — Я даже украсть их не смог, — вдруг всхлипывает третий. — Они меня нашли. Птица был, как всегда, прав. В который раз Серёга обхватывает лицо ладонями. С силой давит на глазные яблоки, будто пытается их разгладить. — Ты всё сделал правильно. Туулики тебя сдала. С глухим свистом вырывается сжатый воздух мягкого сиденья одиноко стоящего пуфика. Дима оседает на самый край и роняет голову на руки. — Минус второй, значит. Туулики, значит, — повторяет он себе под нос. — Подумать только, всё это время можно было прийти сюда, задать нужные вопросы и избежать нескольких недель позора и шквала жёсткой самокритики. Сиденье прогибается снова под тяжестью второго тела. Чуть дрогнувшей рукой, явно не привычный к касаниям, главный виновник осторожно, легко касаясь самыми подушечками пальцев, больше постукивает, чем похлопывает Диму по напряжённой спине. — Ты прости. Мы не хотели тебя обижать. Марго с плеча опять прыгает к Диме, деловито прохаживается по коленям и усаживается, гордая, крякнув что-то на своём, вороньем. Он глядит на неё сквозь просветы между пальцами, ласково улыбаясь. — Ты не обидел. Игорь плюхается к ним третьим, спиной к спине, растягивается всем немаленьким ростом, от макушки до пят. Над его головой возвышается, несуществующей будто стыдливостью прикрывая наготу — зачем только изгалялся художник, изображая это пренебрежение мирским на лице одновременно с неловкой, будто подростковой, цензурой, рисовал бы как есть — дочерь Целума, Венера. Щёлкает вдруг в голове шальная, хоть и не лишённая логики, мысль. — Постой, — богиня осуждающе смотрит с холста. — А Олег знает? Едва открыв рот, Серёга осекается, поджимает губы. Интересуется неловко: — Птиц? — Нет. — Нет?! Он едва не вскакивает с насеста, в последний момент Игорь с Димой, единым хватом, кто за рукав, кто за штанину, затягивают его обратно. «Куда вскочил? — успокаивает его Игорь, доставая телефон. — Сядь, посиди. Погляди как спокойно». И действительно, хорошо и спокойно, прислониться спиной к спине и расслабиться, раствориться в потоке момента. Вот бы было такого побольше — хорошего и спокойного. Птица осторожно выглядывает, оценивая обстановку, и признаётся: — Мне было стыдно. Нужный контакт находится быстро. В правый бок волнами отдаёт переговорами, в перерывах между гудками Игорь улавливает обрывки: «Я виноват» — «Не виноват. Ты Птица слушай больше, он же мудак» — «Я чёт не понял сейчас». В левый тоже отдаёт лёгкая дрожь: Дима изо всех сил старается сдержать лезущий наружу смех. Сквозь прорехи полупрозрачной ваты облаков пробивается ласковый лунный свет. — Чего тебе, Гром? — раздаётся наконец в трубке. — Леж, ты не поверишь.