***
Зеленоватый кусок картона как влитой встаёт в пазы собранного пятачка пазла. У Димы просто невероятная способность различать оттенки цветов и подмечать мелкие детали. У Серого с Птицей в другом углу вырастает неясная фантасмагорическая картина, имеющая мало общего с рисунком на коробке. У Игоря с Олегом всё совсем швах. Игорь не похож сам на себя, путает очевидные кусочки и вносит больше хаоса, чем порядка. Он смотрит Юле, сосредоточенно выискивающей нужный край корабельной обшивки, куда-то в ухо, молчит, и лишь хмурится да вздыхает украдкой. Олег мысленно смиряется со своей брошенностью на растерзание пазлам. Он, в конце концов, когда-то тоже таким был. Верно, был? — Мы выбили твоему Хольту лазейку в Систему сбора информации, — Серый с некоторым трудом соединяет море с испанским флагом. Он поднимает голову и улыбается: на этот раз действительно «они», словили на живца одного из губителей внутри системы и заставили работать на них. — При должной обработке он и тебе предоставит официальный доступ к своим базам. — Вы можете хотя бы немного не говорить о работе? — взмаливается Дима. — Мы же отдыхаем! Не прекращая поисков участков корабельных досок, Юля показательно морщится от такой бестактности. — Критикуешь — предлагай. — Ну смотри, — Игорь приходит на помощь, — давай про природу, например. Вот у меня как-то жили дрессированные клопы. — Боюсь представить. — Да что представлять! — тут же успокаивает он Юлю. — Было время, этих тварей в центре завались, ну и, естественно: пришли ко мне, нахлебались витэ, снаркоманились. Я как-то заметил, что иду по квартире, а за мной целый шлейф насекомых волочится. Похохотали мы с Прокопенычем тогда знатно. Юлина рука с найденным пазлом замирает над картиной. — Они ведь на углекислоту ползут. — Думаешь, вру? — до глубины души оскорбляется Игорь. Он пользуется этим, чтобы подползти ближе, якобы поддавить, хоть ни от кого не укрывается истинное его намерение. Незаметно Олег пытается скинуть хотя бы часть кусочков мозаики в сторону Димы, но это не спасает его от обязанности по сбору своей части. Моноцветный фрагмент ясного неба бесстрашно глядит на Олега в ответ. Стараясь не скулить слишком жалобно, он наугад вытягивает из поредевшей кучки один пазл. — Как думаете, что ему нужно? — как ни в чём ни бывало продолжает Серый. Уточняет: — Хольту. Под недовольный вскрик Димы, Игорь вытягивает вперёд ноги. — Да как обычно. Накачка периферии оружием. Передел и расширение рынка. Наращивание капитала. Дело не в какой-то хтонической ящерице, она, ну, будем честны, даже непонятно, существует или нет, дело в капитализме как таковом. Тело, подстёгнутое чужим скепсисом, движется само, и Олег сам не замечает, как оказывается на ногах, нависает над Игорем. — Посмотри на мои шрамы, — удлинившиеся клыки мешают говорить. И когда только успел? — И скажи, что Змея не существует. — Не заводись, Леж, — подняв руки вверх и лишившись опоры, Игорь чуть не валится от неожиданности. — Ну ты сам подумай. Шрамы хреновые, да и болят, наверное — жуть, но это же ничего не доказывает. Мы таким макаром и до бытия Бога дойдём. — Кто-то же проклял Каина, — отзывается Юля. — А Вы, регент Пчёлкина, распространяете опасную ересь и противоречите официальной позиции Камарильи. Какой пример Вы подаёте молодому поколению? Он подбирается, устраивается поудобнее и продолжает: — К тому же, только полные идиоты пойдут за образом сущности, кусающей собственный хвост. Даже в змейке на Нокии такой манёвр приводит к концу игры. — Он кусает себя за хвост не потому что! — стеклянным взвизгом рассекает комнату Серый. Поняв вдруг, что все смотрят на него, он сникает разом, тушуется, добавляет совсем тихо, пристыженный своей вспышкой: — Это просто означает колесо. Игорь кивает, серьёзно и важно, словно отмечая что-то в своём мысленном списке. — Понял-принял. Дескать, Сансара. Да даже если он и есть, всё одно. Сидит у себя где-нибудь в страшном замке, шевелит граблями, — он подносит пальцы ко рту, имитируя биение щупалец, — ворочает элитами. Элиты устраивают войны, а страдает рабочий класс. Он охает, нежданно получив по лбу высокоточным броском футляра очков. Напротив него взбешённый Дима, отвлечённый от своего благостного занятия, уже примеряется, чем бы ещё можно в случае чего запульнуть. — Ещё одно слово об этом — и я вас всех загрызу, — мрачно обещает он.***
В ноги больно впиваются осколки стекла. Олег сильнее прижимает к себе Птицу, тот мелко дрожит и шипит от боли, но послушно утыкается носом куда-то в ключицу — ему больно и страшно, и не в последнюю очередь оттого, что свою боль и страх он кому-то показывает. С минуту назад он голыми руками громил любые подобия на зеркала, и раны на руках затягиваются отвратительно медленно: в башне из стекла и металла слишком много попалось поверхностей, способных отражать. Олег предлагал ему себя — залечить — но Птица отказался наотрез. Ступни тоже изранены, и стоило бы вытащить из ран мелкие стёклышки, но Птица хватается сильней, сминает до боли ткань рубашки — тише, родной — и по плечу расползается мокрое. Что его так напугало? — Расскажешь, что случилось? — осторожно просит Олег. Птица только мотает головой ему в плечо. Зато говорит, не поднимая головы: — Ты линяешь, — и легко проходится пятернёй по волосам. — Чуть-чуть, — Олег соглашается. Хотя он и старается не слоняться по башне в люпусе, иногда было невыносимо. Даже в хомиде чесался фантомный подшёрсток, который невозможно было не выгрызать, и, как следствие, повсюду летал пух. Птиц поднимает на него глаза, по лицу размазано красное, признаётся: — У меня твоя шерсть и в глазах и в носу, и во рту — везде. В осколках разбитых стёкол скалятся и рычат волки. Краем рукава Олег оттирает пятно у Птицы под глазом. Всё одно уже отстирывать. — Не делай так, — просит Птиц. — Как? — Не жалей. Я не Серёжа. И тем более не этот. Он сужает глаза и морщится. Раздражённо подрагивают крылья носа. Рассержен. Раздосадован. — Нет конечно. Ты — это ты. Черты лица смягчаются, и на секунду проступает испуг. Птица кривит рот. Прячет взгляд. — Ты не обижаешься? — На что? — не понимает Олег. — Что я про него не рассказал, — и, не давая вставить слово, продолжает: — Я думал, если ты увидишь, — он поджимает губы и выплёвывает: — его, то или начнёшь брезговать, или ещё хуже — нас жалеть, — снова утыкается в плечо. Голос его дрожит. — А теперь я вот. Сижу и размазываю по тебе сопли. Совсем как он, только мелочь-то к тебе и на пушечный выстрел не подойдёт. Он родился из грязи, и он сам — грязь, я ненавижу, ненавижу, ненавижу его за то, кто он есть, за то, кем он заставляет меня себя чувствовать. А теперь получается что? Я сам не лучше. Пальцы аккуратно забираются Птице в волосы, и Олег опирается головой о его макушку. Ну да, не идеальный. Но зачем ему идеальный, если он хочет — вот его, вот их? По правде сказать, он и сам был отнюдь не подарок. Носится со своим высоким предназначением, как с писанной торбой. Не умеет разговаривать словами через рот. Линяет, опять же. И сколько раз он ошибался. Но сколько бы он ни раскаивался, ошибки эти никуда не исчезнут. Они останутся с ним, с ними, до конца их дней, и будут подначивать и грызть. И кому как не близким можно открыться и понять, что в этом болоте самобичевания ты не один. Вторая рука рассеянно поглаживает Птицу по спине. — Нельзя нести всё на своих плечах: когда-нибудь переломится спина, — с облегчением Олег замечает, что раны, в которых не застряли осколки, больше не кровят. — И есть вещи, которые никак не изменить. Твоя неотъемлемая часть не может и не должна становиться причиной стыда. Ответом ему становится приглушённый стон в плечо. — Посидим ещё немного? — просит Птица. — А потом хоть бинтуй меня. Обещаю не драться. — Конечно. Для них — что угодно.***
Тишину в спальне перебивают только стук клавиш да клацанье мышки. Согнувшись в три погибели, одной ногой в кресле, второй — беззаботно болтая взад-вперёд, Серый увлечённо рубится в какую-то игрушку. Наушники нацепил. Тонкий дисплей ноутбука одиноко светится в ночи. Звери, горящие глаза и дыбом шерсть, не решаются переступить порог. Они воют, неслышно сквозь Барьер, и отступают дальше в тень. — Серый, — зовёт Олег и только тут понимает, что ошибся. — Серёж? Он вздрагивает и резко разворачивается, не удерживает равновесия и валится на пол, и кресло за ним, сверху. Едва Олег кидается на помощь, тот только судорожно цепляясь за пол руками, отползает дальше, пока не упирается спиной в высокую ножку стола. Наушники сбились, съехали куда-то к носу, второй каким-то чудом всё ещё висит на ухе. — Сергей пустил меня поиграть в… в… — он то ли заикается, то ли не решается произнести. — В Firewatch, — всё-таки заканчивает он. — С-с-сказал, что остаток ночи мой. Он сминает ворот футболки и рывками тянет наушники на шею, глядя в пустоту, словно ищет что-то внутри себя. Будто оправдывается за нахождение в теле. — Прости, — Олег отступает обратно к двери, — я не ожидал тебя увидеть. Не найдя в себе ничего нужного, Серёжа поднимается неуверенно с пола. Восстанавливает в положении упавшее кресло. На Олега старается не смотреть. Ненавистное чувство бессилия сосущей пастью припадает к трахее и тянет вниз. Насильно мил не будешь. — Если хочешь, могу уйти в гостевую спальню. Серёжа кивает — давай, и, кажется, чувство побеждает. Олег сдаётся и разворачивается прочь, навстречу ждущим у порога волкам, но у самой двери в спину летит несмелое: — Ты можешь обратиться в хиспо? — Могу, — из темноты, отступая всё больше во мрак, щерят зубастые пасти мёртвые воины. — Тогда, — Серёжа набирает в лёгкие воздуха, сколько только может, — сделаешь? — и ещё пару секунд шевелит беззвучно губами, подбирая слова, смакуя на вкус: — Останься. Кости ломаются и собираются заново под другими углами, под толстой кожей ходуном ходят нарастающие мышцы. Густеет по всему телу шерсть, цвета блекнут, и на четыре лапы посреди комнаты встаёт чудовищных размеров волк. Носа касается холодная рука, проводит на пробу по морде, поглаживает за ушами — Серёже даже не нужно наклоняться, сейчас они почти одного роста — и тянет, в сторону широкой кровати, спать, и нельзя за ним не последовать, постукивая по полу длинными когтями. Он зарывается пальцами, носом в жёсткий мех, так и хочется сказать «ну ты чего, задохнёшься», но волчья пасть не позволяет, да и задохнуться Серёжа не может физически. — Спокойных снов, Олег, — мычит он куда-то Олегу в холку, так тихо, что можно спутать с шумом собственного дыхания Большой палец невесомо поглаживает края шрама на плече. Боль отступает.