Изуку уже давно забыл, что такое здоровый и полноценный сон, длящейся больше, чем два или три часа, как это было у него ранее, примерно всё время начиная с того момента, как начался учебный год, а заканчивая сегодняшней датой. Правда: спать столько времени, сколько он проспал сегодня, просто божественно.
Впрочем, не только это — хотя бы немного восстановившийся от усталости организм, оказалось божественным, невообразимым, фееричным, великолепным. Честно говоря, у Мидории также есть кое-что получше, чем сон, что казалось чем-то… невозможным. Что может быть лучше сна?
Но у юного героя, только-только начавшего отходить ото сна, есть свой ответ, в котором он уверен, вероятно, даже не на сто процентов, а как минимум на целую бесконечность процентов — сомнения точно не могут возникнуть, как и неуверенность. Не тогда, когда вас будят настолько своеобразным способом.
И нет, не то чтобы Изуку недоволен тем, как Тошинори решил разбудить его на сей раз, только не поймите его неправильно! Он более чем счастлив такому необычному способу, но в то же время — в равной степени смущён, сквозь сон почувствовав лёгкие — словно взмахи крыльев бабочки, прикосновения к своему телу.
Мидория был бы самым-самым главным во всём мире лжецом, если бы сказал кому-либо в тот момент, что чем-то недоволен, что чем-то расстроен или обижен, разозлён. Нет, точно не это. В конце концов, и без того прекрасное утро стало идеальным.
Пока яркое зимнее солнце пробивалось через полупрозрачную ткань тоненьких занавесок, окрашивая комнату в тёплые оранжево-жёлтые цвета, Изуку, зажмурившись на мгновение — не хотелось вот так вот просто и быстро оставлять сладкие мгновения сна позади; вскоре медленно открывает глаза, желая понять, что сейчас происходит в комнате.
Увиденное ни капли не разочаровало: Яги, которого солнечные лучи не обошли стороной, придавая лицу некий шарм, красоту; навис над мужем, опираясь на кровать коленями и вытянутыми вперёд руками, чтобы ни в коем случае не навредить ему. В тот момент, как и в любой другой, Тошинори выглядел так… сногсшибательно.
Его глаза, в обычное время сравнимые с тёмно-синим морем — будто бы совсем скоро разыграется буря, пугающая и одновременно завораживающая темнота склер поглотит крошечные лучики света; теперь, при солнечных лучах, напоминали море в ясную, в бесспорно хорошую погоду, когда нет ни малейшего ветра, лишь тишь, гладь и счастье — то, что открыто плещется во взгляде Яги.
Он смотрит на Мидорию, как обычно смотрят на какое-то чудо света, на нечто уникальное, случающееся только раз в жизнь, раз в миллион лет; так смотрят на нечто драгоценное, что гораздо дороже, чем все бриллианты, чем всё золото, чем все драгоценности мира.
Так смотрят на того, кого любят, в ком не чаят души, кого обожают «от» и «до», без кого не могут представить свою жизнь, своё дыхание, своё сердцебиение, себя самого. И до дрожи в теле, до странного трепетания где-то в животе, приятно осознавать, что всё это взаимно.
Пока Тошинори смотрит на Изуку с невероятной любовью и трепетом, сам же Изуку отвечает ему тем же, разве что… юный герой смущён, совсем немного смущён. Или, возможно, не «немного», ведь он, завороженный длинными и пушистыми ресницами возлюбленного, из-за солнечных лучей отливающими золотым цветом, не сразу осознаёт, что Яги что-то говорит.
Всего лишь несколько слов, всего лишь одна-единственная фраза, однако уже от неё даже самое пасмурное и безрадостное утро для Мидории способно стать самым ярким, самым солнечным, самым приятным:
— Доброе утро, мой мальчик, доброе утро, моя Вселенная.
И бывший герой вовсе не удивляется, когда его личная Вселенная, в еловых глазах которой отражается весь этот мир, всё это солнце и сам Тошинори, в очередной, казалось бы, раз, смущается — и без того очаровательные щёки Изуку, усыпанные попросту бесчисленным количеством веснушек, теперь украшены оттенками розового, красноватого.
— Д-доброе утро, — бормочет Мидория, словно… ах, словно он по-прежнему всё тот же шестнадцатилетний мальчишка, что и раньше. Но рядом с Яги и с тем, как тот смотрит лишь на него, не смущаться невозможно, — Т-тоши. К-как… т-тебе с-спалось?
Вместо ответа или чего-то подобного изначально он слышит лишь мычание, какой-то неразборчивый звук, когда муж тянется к нему, ласково проводит самыми кончиками пальцев по щеке Изуку, следуя по привычной траектории: от одной веснушки к другой, ко второй, к третьей, к четвёртой… так ведь можно и со счёта сбиться!
Впрочем, всё то, на чём сосредоточен Мидория сейчас — на губах Яги, изогнувшихся в улыбку, целиком пропитанную счастьем, любовью, лучами яркого зимнего солнца и чем-то неповторимым, свойственным только ему одному — трудно даже предположить, что это такое. Возможно ли, что улыбка Тошинори пропитана самим Тошинори?
Она не такая броская, не такая пафосная, не такая уж и широкая, ослепительная, но она — улыбка Тошинори Яги, не Всемогущего; но она — предназначенная лишь для Изуку, такая сокровенная, такая любящая, такая… интимная — многие ли видели подобную улыбку? Для многих ли бывший герой улыбался так по утрам? Для многих ли он готовил по утрам завтрак? Многих ли он будил чувственными поцелуями в губы? Многих ли он согревал после сна своим телом, самим собой?
Всё лишь для одного человека, всё для него, но самый-самый главный приз — сердце Яги, уже давно похищенное Мидорией. Впрочем, точно так же, как Изуку не хотел возвращать обратно свой приз, Тошинори и не просил ничего ему возвращать. Возлюбленных всё устраивало.
В том числе и идея начать утро с мягких, не обжигающих поцелуев в губы, плавно перетекающих во что-то большего: старший мужчина касается губ возлюбленного своими губами почти лениво, наклоняя голову чуть вбок, чтобы целоваться было удобнее всего.
Но этого кажется мало, но этого кажется недостаточно, чтобы в полной мере насладиться сегодняшним утром и столь своеобразным методом пробуждения. Однако… ну, если Мидорию почаще будили бы именно такими способами, он определённо точно не был бы против.
Все мысли и проблемы отходят на второй план, любые переживания и многое другое попросту теряют свою ценность, уступая место абсолютной безмятежности, словно Изуку и Яги плывут по невероятно медленному течению реки, наслаждаясь сладкими мгновениями утра, наслаждаясь тёплой постелью, наслаждаясь друг другом.
В то время как губы юноши практически напоминают бархат, сплошное воплощение нежности, губы Тошинори напоминают самую настоящую пустыню, дарующую тепло, но не обжигающую, не причиняющую боль, скорее наоборот: через пару минут поцелуй углубляется, и не менее горячий и влажный язык Яги скользит по губам Мидории, тем самым спрашивая разрешение.
И совершенно не удивительно, что Изуку моментально даёт своё согласие на продолжение, приоткрывая губы для мужа, несмотря на то, как же сильно от смущения — или же в комнате так жарко? пылают щёки, пылает лицо. В конце концов, сопротивляться возможности получить невероятное удовольствие становиться невозможно.
Сплетение языков, сплетение удовольствия и страсти, любви, наслаждения, желания — всё то, от чего кружится голова… но, естественно, в хорошем, самом положительном смысле, когда Тошинори целует своего мальчика осторожно и медленно, чувственно, чтобы сполна вкусить каждое мгновение происходящего, чтобы незамысловато ласкать Мидорию, едва ощутимо прихватывая то верхнюю, то нижнюю его губы.
Настолько простые движения: возлюбленный вторит ему тем же, отвечая на поцелуй, переплетаясь с ним своим языком, зарываясь пальцами в взлохмаченные после сна светлые волосы, притягивая голову поближе, желая получить ещё больше ласки, однако… даже это уже «слишком».
Изуку хочет ещё немного прикосновений, Изуку хочет ещё немного любви, Изуку хочет ещё немного Яги. Не немного, по правде говоря. Но чтобы утолить хоть крошечную часть своего голода и тоски по вот таким вот утрам, ему достаточно и простых прикосновений, без каких-либо «излишеств».
Впрочем, Тошинори понимает его, Тошинори испытывает то же самое — судя по тому, что секунды спустя он отодвигается от Мидории с тяжёлым дыханием, с блестящими после поцелуя губами и с откровенным обожанием в глазах, протягивая руки к домашней пижаме юного героя.
Им двоим некуда торопиться, им двоим незачем переживать о чём-либо, но Яги, дразняще заползая пальцами под верхнюю часть костюма Изуку, ногтем осторожно задевает сосок, зажимает его между пальцами — играет, но всё равно впредь не медлит, зная состояние возлюбленного.
— Т-тоши, — резко вздыхает от прикосновения Мидория: уж больно приятна эта ласка, от которой по всему телу разливается восхитительный жар, желание чего-то большего, чем просто поцелуя, — т-ты… гм, п-пожалуйста…
Порой им не нужно договаривать свои фразы, чтобы понять друг друга, и вскоре старший мужчина, располагаясь на кровати поудобнее, совсем немного отползает от Изуку, одним плавным движением спуская с него штаны сначала до колен, а позже, немного повозившись, и вовсе отбрасывает их в стороны.
— Всё, что ты только пожелаешь, — улыбается Яги, неожиданно переворачивая Мидорию, совсем не сопротивляющегося, на правый бок — Тошинори приверженец заниматься подобными вещами неторопливо, чтобы прочувствовать каждое движение, каждую деталь, каждое прикосновение, но на сей раз он и сам слишком нетерпелив, — моя любовь. Мой милый, мой любимый, мой самый прекрасный в мире Изуку.
Он шепчет юноше на ухо различные нежности, что-то сладкое, вкусное, ласковое, вызывающее приятный жар внизу живота, одновременно с этим, чуть раздвинув его стройные ноги, смазывая потрясающе соблазнительные бёдра — к счастью, смазка была заранее приготовлена, валяясь в аптечке Яги.
И, пожалуй, начать такое восхитительное утро с занятий любовью, прижимаясь друг к другу вплотную, проталкивая между мускулистыми и плотно сжатыми бёдрами свой член — ещё более восхитительно, чем это можно представить себе. Именно поэтому возлюбленные даже не пытаются сдерживать стоны.
— Ах, — после очередного толчка, чувствуя то, как пульсирующий член возлюбленного скользит по его собственному члену, Мидория широко распахивает глаза — приятно, до одури и до дрожи в коленях потрясающе, — Т-тоши!
Всё, что вылетает из его рта — только несвязные звуки, сплошные бормотания и стоны наслаждения от близости с Яги, от того, как же нежно он прижимает Изуку к себе, вытесняя из мыслей любые заботы, оставляя в голове лишь одно-единственное: «Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя…»
Молодой герой совсем не замечает, что говорит это вслух — но, впрочем, его муж уж точно не возмущается от подобных «откровений», прикрывая свои глаза — если бы только Мидория знал, как же сильно его любят… и он знал, правда знал. Они
оба знали, что любят друг друга больше, чем это возможно вообразить.
Однако как бы ни были хороши такие мысли, их вновь ненадолго приходится отодвинуть на второй план, отодвинуть куда подальше — совсем немного сменив угол для толчков, укладываясь поудобнее, Тошинори приносит Изуку и самому себе ещё удовольствия: твёрдые мышцы юноши, горячий член Яги, крайняя плоть которого то и дело обнажалась при каждом новом движении…
Мидория, хрипло выкрикивая имя своего мужа, кончает самым первым от сладкого давления на член, от ощущения липкости, влажности и тепла между бёдер, от возбуждающих стонов Тошинори, от умелых прикосновений, от чувственной ласки. Одним словом — от всего происходящего здесь и сейчас.
Ах, ему даже не пришлось ни разу прикоснуться к себе, чтобы достичь оргазма. И вовсе не удивительно, что когда Яги, присоединяясь к нему, делает несколько завершающих толчков по особенно чувствительной после всего этого коже Изуку; он едва не возбуждается ещё раз.
Но юноша, честно говоря, ощущает себя сейчас бескостным, чтобы, по крайней мере, хоть немного пошевелиться и убрать весь беспорядок, теперь находящийся на кровати, на бёдрах, на его муже. Слишком неловко, слишком смущающе, и в то же время — слишком идеально для утра понедельника.
К счастью, Тошинори, спустя какое-то время вернувшись в относительно нормальное состояние после недавнего оргазма, покрывая плечи Мидории поцелуями, уделяя внимание каждой веснушке и каждой родинке, шепчет:
— Не беспокойся ни о чём, мой милый Изуку. Просто расслабься, я позабочусь обо всём…
***
И Яги, конечно же, не обманул его: молодой герой, заснув спустя пятнадцать-двадцать минут после всего произошедшего, проснулся уже переодетым в другую одежду и лежащим на чистой кровати. Практически впервые Мидория ощущал настолько сильное смущение.
Впрочем, порой он смущался даже после самого обыкновенного поцелуя с возлюбленным, стоило ли тогда говорить о чём-то ином, о чём-то большем? Нет, в этом явно нет нужды, когда и так всё предельно ясно, всё предельно понятно.
Ноги Изуку ощущаются ватными, невероятно слабыми и слегка дрожащими, когда юноша с кряхтением делает из ванной комнаты неторопливые шаги в сторону небольшой кухни в их домике. По крайней мере, и спальная, и ванная, и кухня находились на одном этаже…
В нос моментально проникает настолько приятный аромат, что от него в буквальном смысле вот-вот потекут слюни, когда во время учёбы Мидория зачастую не получал не только здоровый и полноценный сон, но ещё и очень часто забывал поесть, несмотря на напоминания Яги.
Теперь, кажется, его решили откормить и сделать всё возможное, чтобы откровенно уставший и изнеможённый организм наконец-то получил всё необходимое для нормального функционирования — то, за что молодой герой и впрямь благодарен своему мужу.
Он так для него старается, он так заботится, он так беспокоится… Изуку искренне недоумевает, каким образом заслужил такое счастье, каким образом заслужил такого замечательного супруга, как Тошинори.
Однако то, что юноша знал наверняка — в следующий раз он сам приготовит Яги завтрак, а не наоборот. Потому что его возлюбленный тоже заслужил отдых, тоже заслужил хорошее отношение к себе, любовь и заботу. Это будет по-честному, не так ли?
Мидория пожимает плечами — увы, или же к счастью, но в его мыслях на данный момент витают только воспоминания о прикосновениях Тошинори, о поцелуях, о ласке, о нежностях, о… Боги, определённо точно в какой-то момент мысли свернули в совершенно другое русло.
Ведь Изуку пропускает тот момент, когда Яги, появившись словно из ниоткуда — как самое настоящее приведение, неожиданно обнимает его, смыкает руки за спиной, прежде чем оставить на губах у одного донельзя смущённого и явно проголодавшегося студента лёгкий поцелуй.
— Ты наконец-то проснулся, соня, — говорит Тошинори с улыбкой, разглядывая лицо мужа: забавно, как же сильно по цвету оно похоже на помидор, лежащий в тарелке для салата. — Как ты чувствуешь себя, мой мальчик?
Как он чувствует себя? По правде говоря, Мидория желает хотя бы на несколько мгновений стать страусом или кротом, чтобы либо спрятать голову в песке, либо и вовсе скрыться под землёй от смущения. Просто… Яги точно нравится его смущать. Однако вслух Изуку говорит совершенно другое:
— З-замечательно, и… в-всё б-благодаря т-тебе, Т-тоши.
Перемещая руки на талию возлюбленного, смотря на него с самым главным неизменным во всём постоянно меняющемся мире — с любовью, бывший герой лишь мягко, лишь едва заметно качает головой, отрицая услышанное. Яги не думал, что его заслуги настолько велики.
— Не за что, — легко и просто отвечает Тошинори, прежде чем со вздохом отойти от Мидории, указывая головой в сторону кухонного стола, на котором уже находились тарелки со свежеприготовленной едой. — Не хочешь ли ты теперь позавтракать? Завтрак уже заждался тебя.
Изуку и впрямь планирует согласиться с Яги, когда его желудок, говоря откровенно, протестует относительно отсутствия завтрака, отсутствия чего-нибудь вкусного и сытного с утра. Вот только… есть одно «но», которое до абсурдности забавно, смешно.
Юноша, не медля, кладёт руки на плечи мужа, тем самым вынуждая его наклониться — зачастую разница в росте слишком сильно давала о себе знать, хоть и не капли не расстраивала; в то же самое мгновение, привстав на носочки, оставляя на губах недоуменного Тошинори быстрый поцелуй.
Трудно не улыбаться над реакцией Яги, удивлённого не поцелуем, а тем выражением лица, которое до этого было у Мидории. И такое выражение лица, как правило, означало лишь одно: он что-то задумал, что-то затеял — если судить не только по лицу, но и по игривому блеску в глазах.
— Твой фартук, — поясняет Изуку, отодвигаясь от Тошинори и направляясь теперь в сторону кухонного стола, желая попробовать приготовленные для него кулинарные «шедевры». — На нём надпись «KISS the COOK», поэтому… я не мог не сделать это, понимаешь?
Ах, вот оно что. Теперь всё встало не свои места, верно? И не то чтобы Яги сейчас хоть немного удивлён ответом возлюбленного: Мидория — такой Мидория, и даже если сейчас ему уже гораздо больше шестнадцати лет, в расслабленной и комфортной обстановке порой он вёл себя так по-детски.
Но на самом же деле это так поразительно, когда взрослые люди с возрастом не теряют умение радоваться мелочам, умение радоваться всякой чепухе, а главное — улыбаться так искренне, как улыбался сейчас не только Изуку — его улыбка слишком заразительна, и теперь Тошинори улыбается в ответ.
— В таком случае, — возвращается он к начатому — к предложению поесть, к предложению наконец-то позавтракать; кроме того, не мешало бы кое-что обсудить, — налетай на еду, мой любимый Принц Чепухи. А также: чем ты хотел бы заняться в ближайшее время?
Одному очень голодному и по-настоящему сильно скучавшему по нормальному питаю студенту не нужно говорить дважды, говорить трижды, чтобы приступить к совершенно «варварскому» налёту на еду, которая, если честно, оказалась потрясающей на вкус.
— Я думаю, — пытается сказать Мидория, проглатывая кусок панкейка — американского варианта блинов, что ранее, если самый главный фанат бывшего Символа Мира не ошибался, очень сильно нравились Всемогущему, — эм… не знаю? Есть ли у тебя какой-то определённый план?
В скором времени Яги присоединяется к нему, присаживаясь за стол и задумчиво смотря куда-то в пустоту — пытаясь в мельчайших деталях вспомнить всё то, что было в мыслях ранее, до приезда сюда. Кажется, где-то и впрямь должен лежать листок с планом на следующие дни.
Впрочем, вполне возможно, что Тошинори банально умудрился потерять тот самый листок, а прайс-лист возлюбленные, к сожалению, решили не брать, о чём сейчас в глубине своей души они явно сожалели. Потому что… ах, в голову вообще ничего не лезет. Что там самое первое по плану? Что вообще написано в том плане?
— Ну, — размышляет бывший герой вслух, по памяти называя самые основные и самые главные моменты, одновременно загибая пальцы с каждым новым названным вариантом, — во-первых, мы планировали прогуляться по окрестностям и разузнать, что ещё здесь есть. Во-вторых, хотя бы один раз прокатиться на лыжах и опробовать подъёмники, в-третьих…
Яги действительно не так хорошо сейчас помнит остальные пункты, а также проблема заключалась в том, что на всё у них есть не так много дней. Но ведь всегда можно будет потом вернуться в это место ещё раз, верно? Не первая и не последняя поездка.
— О! — внезапно вздрагивает Изуку, словно вспомнил то, что забыл его муж. — Ты, кажется, говорил про горячие источники и местную кухню. Хотя я могу ошибаться, —он пожимает плечами, возвращаясь к еде. На столе ещё оставались какао и несколько панкейков.
Кажется, Мидория и впрямь назвал то, что у Тошинори абсолютно вылетело из головы — а зря. Горячие источники — очень и очень нужная им двоим вещь, поэтому такое точно нельзя пропустить. И, вероятно, источники лучше всего оставить напоследок. Что ещё было в плане?
Покупка сувениров, посещение местных кафе и многое-многое другое, связанное с отдыхом, с прогулками на свежем воздухе и с получением новых впечатлений. Получится вполне насыщенный, вполне яркий и красочный распорядок каждого дня.
— Ты прав, я говорил про горячие источники, — соглашается с ним Яги, с удовольствием посматривая на то, как юноша наслаждается вкусом своего напитка — какао, с аппетитом запивая им американские блинчики. — Тогда сегодня просто прогуляемся по окрестностям? Источники предлагаю оставить на самое сладкое.
Изуку кивает в ответ на предложение Тошинори — такой план кажется логичным и вполне хорошим. В конце концов, всё остальное можно раскидать по другим дням, не нужно стремиться перевыполнить задуманное как можно быстрее. Отпуск и рассчитан на то, чтобы отдохнуть, а не переутомиться.
Вот и всё, проблема — хотя она, по сути, и не являлась проблемой; решена, теперь не нужно ни о чём думать, не нужно ни о чём волноваться, что кажется чем-то невероятным, что кажется чем-то до жути непривычным. Неужели можно ничего не делать, неужели можно просто пойти погулять после завтрака?
«Всё благодаря ему, — мысленно заключает Мидория, как бы это ни пытался отрицать его возлюбленный, как бы он ни отмахивался, считая подобное лишь какой-то мелочью, — ведь именно Яги вытащил меня из гор учебников и проблем, желая, чтобы я хоть немного отдохнул».
И когда всё такое же яркое, как и часами ранее, утреннее солнце вновь пробивается через занавески, прокрадываясь в комнату и ласково отбрасывая свои лучи на возлюбленных, юный герой ощущает невероятный прилив нежности, невероятный прилив любви и обожания.
Потому что у Изуку есть Тошинори, а у Тошинори есть Изуку, есть семья — наконец-то, спустя очень долгие годы. Они больше не одни, они вместе, у них есть милые домашние питомцы, у них есть доверие и взаимопонимание, их чувства взаимны, их любовь друг к другу крепче самого крепкого в мире материала. Что может быть лучше?
— Я люблю тебя, — улыбается Мидория, говорит это искренне, без капли лжи, зато с целым океаном нежности, с целым океаном любви в трёх крошечных, но таких важных, таких нужных здесь и сейчас словах, имеющих большую значимость, чем можно представить себе изначально.
В самых уголках глаз, покрытых тонкой сетью морщин — отпечаток усталости, проза давным-давно прошедших лет, прошедшей молодости; у Яги скапливаются небольшие, почти незаметные прозрачные капли-бисеринки, постепенно стекающие по его впалым скулам к губам, к ответной, но водянистой и дрожащей улыбке.
— Я тоже люблю тебя, — шепчет Тошинори, накрывая ладонь возлюбленного своей, поглаживая каждую его костяшку кончиками пальцев настолько бережно, настолько трепетно, словно под пальцами не кожа, а лепестки цветка, — люблю тебя больше, чем все звёзды, чем всё самое красивое в мире, чем всю Вселенную, чем всю Галактику, знаешь ли ты это, мой дорогой Изуку?
***
Обнимаясь, сжимая друг друга в объятиях так, будто бы кто-то из них сейчас вот-вот растворится в воздухе; возлюбленные думают о том, что если утро выдалось настолько чудесным, то и день окажется не менее великолепным, как и всё остальное время отпуска…
