Когда неприятель делает ошибку, не следует ему мешать. Это невежливо.
Наполеон Бонапарт
Загородное поместье Горация Слизнорта
16 сентября 1944 года
— Вал, я же уже сказал, что не смогу в следующую субботу… — голос Риддла звучал устало, словно он пытался объяснить прописные истины непонятливому ребёнку. Гермиона тотчас плотнее прижалась к стене и затаив дыхание начала прислушиваться к ведущемуся разговору.Там же, часом ранее
Пока Гермиона Грейнджер продиралась к выходу сквозь рощу мраморных колонн, вечерний приём, организованный от имени Горация Слизнорта, набирал обороты: поймавший кураж оркестр задавал темп зажигательной кадрили, а поток речи, едва сдерживаемый дверьми бальной залы, шумел всё громче. Тётушка Гендельмина, лорд Дагворт-Грейнджер и, собственно, Гермиона, прибыли в загородный особняк «Виноградная лоза» в числе последних. Почти сразу же после официального представления Гектор и ещё несколько волшебников в сопровождении неутомимого Горация скрылись в глубинах не то хозяйского кабинета, не то домашней лаборатории. Мисс Фанникет, воодушевлённая витавшим в воздухе духом сопротивления, тотчас примкнула к компании во главе со вдовой Торквила Трэверса. Гендельмина, как и большинство из небольшого кружка «по интересам», со смаком бывалого вояки принялась разносить Гриндевальда в пух и прах, совершенно позабыв о царившей среди политиков Магической Британии растерянности и беспомощности. Однако находились и те, кто давно излечился от привитой некоторыми парламентариями близорукости, с тревогой понимая, что шансы Лондона выстоять в войне против Нурменгарда стремительно таяли. Прямо как рейтинг доверия британцев к попавшему в опалу Спенсер-Муну.Министерство Магии, кабинет Министра
7 сентября 1944 года
— Почему он бездействует?! — Спенсер-Мун пал ниже Фоули! — Этот бесхребетный тюфяк позволяет гибнуть нашим детям! — Глупцы! Вы ничего не знаете! Заткнитесь! Все заткнитесь! — едва ли не взревел Спенсер-Мун. Лишь когда бокал с огненным блишенским впечатался в висевшее на стене зеркало, Леонард понемногу начал приходить в чувство. Тяжело дыша, он поплёлся к рассыпавшемуся вдребезги стеклу, чтобы в сотнях зачарованных осколков, двоившихся перед глазами, увидеть обрюзгшее лицо с трёхдневной щетиной. — А ты, должен сказать, совсем не красавчик! — Спенсер-Мун отрицательно покачал головой, качнулся и, расплывшись в довольной улыбке, сам себе рассмеялся. Затем Леонард выразительно икнул и завалился корпусом на вытянутый стол, за которым недавно проводил экстренное совещание. Пролежав неподвижно какое-то время, он наконец захрапел, забывшись благостным сном. Спенсер-Мун не знал, сколько пробыл в бессознательном состоянии, но, очнувшись, натужно застонал. Он пытался сфокусировать взгляд на чудом уцелевших от его гнева настенных часах, стрелка которых застыла на поле с красноречивой надписью «Опасно!». Пару раз моргнув, Леонард нашёл силы подняться на ноги, вмиг ощутив настигшее тело похмелье. — Мерлиновы подштанники… Как же хочется сдохнуть! Леонард упал в кресло и призвал из наполовину опустошённого бара бутылку коллекционного скотча, подаренного не кем иным, как сэром Уинстоном Черчиллем. Хорошо хоть мозгов хватило не ввалиться к магглу в подобном состоянии! Пару движений палочкой, и благородный напиток уже обжигал глотку, а в раскалывающейся от боли голове понемногу начало проясняться. С осознанием реальности не заставили себя ждать и удручающие мысли, от которых Леонард тщетно пытался скрыться, когда наглухо забаррикадировался в своём кабинете. Мерлин, где же он просчитался? Ведь Спенсер-Мун знал: Геллерт определённо что-то готовил. Но даже в самом кошмарном сне министр не мог представить, что Гриндевальд так явно даст знать о себе Дамблдору. А Альбус… Леонард не портил с ним отношений, однако поддерживаемые контакты всегда проходили без теплоты и сантиментов. Спенсер-Мун до конца не доверял Дамблдору. Уж слишком много вопросов накопилось к противоречивой личности профессора, а потому делать ставку на поединок и тем более победу Альбуса в предстоящем противостоянии пока казалось рискованным. К тому же… Леонард привык смотреть на ситуацию с разных сторон. И в конкретный момент времени очень подробно погрузился в анализ идеологии Гриндевальда. Возможно, Геллерт был не так уж и не прав. К подобным рассуждениям Леонарда подтолкнула недавняя беседа с другим, не менее одиозным лидером, бывалым воякой и политическим лисом — Уинстоном Черчиллем. Кто-то говорил, что они с ним, возможно, имели общих предков. Да уж, так себе ирония. Однако котёл с дерьмом, в который обоим пришлось по нескольку раз нырнуть с головой, точно был один на двоих. На этом сходства и заканчивались. — Вы гуманист, Спенсер-Мун. Слишком много думаете о благополучии других людей. И когда-нибудь это вас погубит, — предостерегал Черчилль коллегу, — А впрочем… Однажды гуманизм моего ныне хорошего приятеля, господина Бота, сохранил мне жизнь. Хотя, кто знает, вдруг ему было жаль расходовать пулю… Уинстон любил делиться тактикой сражений и сводками с фронта, однако никогда, в отличие от самого Леонарда, не спрашивал совета. Черчилль всегда действовал единолично. Леонарду ещё никогда не хотелось примерить на кого-то Распределяющую Шляпу столь сильно, как на сэра Уинстона Черчилля. Куда бы старый артефакт отсортировал имперского бульдога? Высокопоставленный маггл стал бы достойным противником Гриндевальду: гриффиндорское безрассудство и отвага, помноженные на слизеринскую смекалку и изворотливость. Хватка и усилия Уинстона приносили отличные плоды. Вот только… Леонард, пожалуй, впервые за время их знакомства обрадовался, что министр магглов никогда не настаивал на собственной правоте. Ибо то, с какой гордостью Черчилль рассказывал о недавней операции в городе с труднопроизносимым названием «Кёнигсберг», повергло Леонарда в шок. Уинстон называл случившееся «карательной экспедицией». Но Мерлин… Как же операция походила на то, что устроил Геллерт в Хогсмиде! На застывших фото, что с сигарой в зубах Леонарду демонстрировал довольный Черчилль, всё выглядело так, словно бы в Кёнигсберге полыхало Адское пламя… «За 'Лондонский блиц'», — коротко резюмировал Уинстон. Спенсер-Мун ещё долго не мог прийти в себя, ведь военные объекты, по словам Черчилля, отнюдь не являлись целью бомбардировщиков. Леонард, забываясь скотчем, не переставал думать о жестокости людей в целом и о возможностях маггловского вооружения в частности, а также о том, как не навешивать ярлыки и… О горькая самоирония! Насколько стальные у него, Спенсер-Муна, были яйца, чтобы в нужный момент поступить подобно Черчиллю?Загородное поместье Горация Слизнорта
16 сентября 1944 года
Фигура Альбуса Дамблдора за последние дни успела стать обязательной приправой к ужину даже в самых отдалённых уголках британского захолустья. Альбус, уже многие годы старавшийся, по возможности, избегать посещения светских мероприятий, скрепя сердце уступил мягкой настойчивости Горация. Дамблдор, прожигаемый в спину десятками любопытных взглядов, выбрал место в дальнем углу зала, закрепившись в обществе коллег — Герберта Бири и Рейнхарда Уэйта. «Школьный» совет разбавило несколько представителей богемы, коих среди приглашённых на сегодняшнюю «жатву» набралось немало. Разговор протекал в приятном и не обременительном для каждого из участников ключе, пока на него не упала тень от огранённого в серебристую мантию изумруда. То сиял один из самых ценных камней в драгоценной коллекции Слизнорта, выставленной им сегодня. Лорд Чейзи в сопровождении заматеревшего с годами, но сохранившего аврорскую выправку Тесея Скамандера не спеша заскользил в сторону учёных мужей. — Джентльмены, прекрасный приём, — Чейзи уверенно вклинился в образовавшийся круг, заняв место напротив почтительно кивнувшего ему Дамблдора. — О гостеприимстве профессора Слизнорта ходят легенды, милорд, — сдержанно заметил притихший профессор Бири, явно осознававший, что лиричная пастораль их бессодержательной беседы вот-вот скроется за сумеречной вуалью. — И должен сказать, что все правдивы! — с лукавой улыбкой заключил лорд Чейзи. Участники беседы фальшиво рассмеялись. — О! — Чейзи наигранно вскинул брови, словно только что заметил драматургов, затесавшихся в треугольник профессоров. — Весьма неожиданно увидеть заядлых театралов среди грандов английской науки. Смею предположить, что тема разговора была по-настоящему драматичной, — светящийся довольством Чейзи явно не собирался ломать комедию. — Вы обсуждали отгремевший недавно спектакль, верно? И хотя расслабленная речь лорда ничуть не отдавала горечью, ни у кого из собравшихся не осталось иллюзий о подлинном контексте прозвучавшего вопроса. Всех окатила волна липкого напряжения. — Желаете срежиссировать следующий акт, милорд? — прямой ответ Дамблдора прозвучал намного жёстче, чем он рассчитывал. Тесей Скамандер, и без того излишне сосредоточенный, на несколько секунд задержал дыхание; Рейнхард Уэйт шумно втянул носом воздух, а Герберт Бири тяжело сглотнул. Альбус, прекрасно понимая, кому лорд Чейзи адресовал столь «невинный» вопрос, знал, что не следовало так эмоционально реагировать на явную провокацию. За последнюю неделю казалось, что даже Пивз осведомится, какого драккла прославленный профессор не желал услужить своему Отечеству и не решался сразиться с терроризировавшим весь мир Гриндевальдом. Дамблдор с трудом сохранял внешнее спокойствие, когда внутри бушевало Адское пламя. Альбус едва сдерживался, чтобы не сорваться в сторону выхода, но усилием воли подавил секундный порыв. Не для того он столько лет боролся с собой, чтобы спасовать на финишной прямой — Дамблдор чувствовал, что финал развязанного Гриндевальдом фарса был близок. Ему же абсолютно нечего стыдиться. Он делал всё, что мог. Все эти годы действовал, как было должно. Геллерт всегда вырывался на шаг вперёд. Геллерт… Даже спустя столько лет Альбус, как это ни было горько сознавать, не мог согласиться с весьма мягкой характеристикой, данной ему сочувствующими из числа тех, кто особенно громко любил перешёптываться за спиной. Увы! Он никогда не ощущал себя обманутым слепцом. Внутренний голос с грубоватой прямолинейностью Аберфорта напоминал, что Альбус был околдованным идиотом. Он пошёл за Геллертом добровольно, ведь глаза друга — но кем же дорогой друг считал его? — горели обещанием вечной славы, а разлитым тогда в воздухе азартом можно было опоить целый мир. Батильда, с материнской заботой угощавшая юных дарований чаем с малиновым вареньем, добродушно посмеивалась, когда называла их с Геллертом неисправимыми мечтателями. Да… Лазурные глаза Дамблдора заволокло тоской. Давненько он не наведывался в Годрикову Впадину. Интересно, пригласил ли Гораций леди Бэгшот на сегодняшний вечер? Помнила ли теперь сама Батильда, как шутливо поддразнивала племянника трансгрессией на Луну, лишь бы воплотилась в жизнь заветная мечта, связанная с обретением мифических Даров Смерти. Говорили, что Геллерт таки уволок из-под носа Грегоровича ту самую палочку, которой ныне творил страшные вещи. Альбусу довелось несколько раз побыть свидетелем её мощи. Теперь Геллерт стал непобедим? Очередные домыслы прессы или всё-таки правда? Теперь дружба в прошлом. Сейчас они по разные стороны баррикад. Хоть и стоило отметить, что мечта у них по-прежнему оставалась общей. Однако Альбус понимал, что не мог позволить Геллерту выиграть — победа навсегда убьёт в Гриндевальде оставшиеся ростки добра, окончательно превратив в чудовище, что не гнушалось убийством детей или женщин… Дамблдор не должен дать «погибнуть» ещё и Геллерту. Аберфорт видел его метания, с ужасом догадываясь о причинах, но… Раскаченный рукой Геллерта — только отчаянный Гриндевальд был способен на роковое проклятие, ведь так? — маятник навсегда разделил судьбы таких разных братьев. Сегодня же Альбус, пожалуй, единственный из всех на Земле осознавал, что ему, увы, никогда не остановить Геллерта. Ибо Дамблдору, в отличие от остальных, когда-то открылась простая, а потому столь невероятная истина: избранным, которому подвластно управлять волей Гриндевальда, являлся он сам. И это знание обезоруживало не хуже Петрификуса, усложняя положение дел до критической отметки. — Дамблдор, будьте проще, — миролюбиво парировал Чейзи. — По правде сказать, я имел в виду недавнюю премьеру. Думаю, профессор Бири подтвердит, что «Фонтан феи Фортуны» дебютировал с оглушительным успехом? Чейзи, довольный оказанным на Дамблдора эффектом, уже готовился окончательно «добить» знаменитого профессора Трансфигурации, однако в их дуэль неожиданно вклинился один из драматургов, чьего имени лорд никак не мог припомнить: — Это стало эпохальным событием! Овации сотрясали Большой зал «Имаджинариума» более получаса. Клянусь своей палочкой, Лондон прежде не видел подобного представления! Тесеус, чьи синяки под глазами с трудом прятали косметические чары, вымученно улыбнулся, решив не добавлять себе новую порцию головной боли и деликатно отмолчаться. Профессор Бири усиленно искал среди парадной отделки предмет, на котором не стыдно было сосредоточить взгляд. Профессор Рейнхард Уэйт, сохранявший немой нейтралитет на протяжении всего разговора, с интересом ожидал развязки, а лорд Чейзи, глубоко поражённый, что кто-то осмелился перебить его, на несколько секунд растерянно замолчал. Волшебник, столь неосмотрительно вываливший на присутствующих фонтан восторгов, запоздало осознал допущенную ошибку и тотчас поспешил откланяться вместе с другим драматургом. Тогда Чейзи продолжил наступление: — Кстати, профессор Бири, у вас, как мне говорили, мелькало в планах поставить сказку Бидля в Хогвартсе? Герберт Бири ощущал себя так, словно ему в горло влили гной бубонтюбера. — Верно, милорд, — Бири шумно сглотнул. — Думаю, многим ученикам захочется проявить себя на сценической ниве. — Одобряю: прекрасная инициатива! — с излишней весёлостью подхватил лорд Чейзи. — Обещаю, что обязательно шепну, кому следует, — доверительно подмигнул Чейзи. — Думаю, профессор Дамблдор даже мог бы проконсультировать вас, — Чейзи готовился отыграть заключительный акт. — Альбус, а ведь вы, пожалуй, как никто другой, в своё время познали глубокий смысл, заложенный в детские, — Чейзи особо подчеркнул данную характеристику и сделал многозначительную паузу, — сказки, не так ли? Занавес. Чейзи с нетерпением ждал, чем будет крыть загнанный в угол Дамблдор. Язвительный аристократ неотрывно глядел в помрачневшее лицо Альбуса. Дамблдор, смяв в руке край бежевой мантии, смотрел на лорда Чейзи пираньим взглядом. — Милорд, как мне видится, каждый из присутствующих, — прервавший молчание профессор Уэйт обвёл рукой их небольшую группу, — способен привнести что-то личное в постановку. Господин Скамандер, вы же не будете против небольшой лекции подрастающему поколению? — вкрадчиво поинтересовался профессор Уэйт. — Ведь важен ещё и урок, который сказка может преподать человеку, — философствовал Рейнхард. — Даже однажды оступившийся достоин победы, верно? Чейзи кожей чувствовал подвох. — Говорите, основываясь на собственном опыте, профессор Уэйт? — холодно отрезал Чейзи, ловко вернув Рейнхарду брошенный им же самим квоффл. Рейнхард Уэйт, ожидавший чего-то подобного, уже набрал в лёгкие побольше воздуха для ответа, как вдруг… Вниманием профессора завладел изрядно подвыпивший гость. Захмелевший волшебник, словно заведённый волчок, путался в ногах и беспорядочно размахивал руками… И наконец влетел в не успевшего вовремя увернуться Чейзи. Публика заметно оживилась. Сбоку раздался щелчок затвора камеры — колдографы не дремлют! Тотчас к ушлому журналисту бросились домовики и авроры, приставленные охранять покой гостей в это неспокойное время, однако беглец ловко перемахнул через балконное ограждение и скрылся в саду. Возникшим замешательством незамедлительно воспользовался Альбус Дамблдор, затерявшийся среди праздных зевак, со злой иронией принявшихся обсуждать растянувшегося на полу лорда Чейзи. Понимая, что стал всеобщим посмешищем, Чейзи со злостью бросил взгляд на распластавшегося рядом мага и уже приготовился было обрушить на того поток брани, как неожиданно увидел перед собой протянутую Тесеусом ладонь. Чейзи медленно поднял взгляд на склонившегося к нему Скамандера. Тот не мигая смотрел прямо в потемневшие от злости глаза. — Милорд? — Тесеус, как и положено человеку его должности, даже в самой курьёзной ситуации оставался спокойным и невозмутимым. Чейзи, усмирив гнев, отверг предложенную помощь. Лорд порывисто поднялся, недовольно отмахнувшись от вежливого участия Тесеуса, и, бормоча под нос проклятия в адрес виновника происшествия, тучей понёсся к выходу. Уже в дверях его неожиданно нагнал вкрадчивый голос профессора Уэйта: — Милорд, прошу прощения, — Рейнхард с показным почтением прошествовал к дергавшемуся в нетерпении Чейзи и, замерев в шаге от лорда, медленно вытянул вперёд сжатую в кулак руку. — Кажется, вы обронили. Скамандер, наблюдавший за разворачивающейся сценой со стороны, с удивлением отметил замешательство, промелькнувшее в глазах начальника. Если бы Тесеус не знал лорда Чейзи так хорошо, то мог бы подумать, что тот будто на боггарта напоролся. Затем Скамандер увидел, как изменившийся в лице Чейзи поспешно вытянул раскрытую ладонь вперёд, куда через мгновенье опустился блеснувший на свету кулон. Тесеус пытался подробнее разглядеть магический оберег — потеря чего же ещё, кроме волшебной палочки, могла вызвать такую реакцию? — однако вставшая прямо перед ним пара молодых волшебников, с трепетом взиравших в глаза друг друга, помешала этому. Тогда одолеваемый любопытством Скамандер в нетерпении обогнул застывших на месте влюблённых, но лорда Чейзи, равно как и профессора Уэйта, уже и след простыл. Тесеус знал, что в письменном столе лорда Чейзи было похоронено множество «мёртвых» секретов. Очевидно, промелькнувший на пару секунд амулет являлся одним из них. Скамандер разочарованно выдохнул и, поведя шеей, устремил взор в гущу толпы, среди парадных мантий пытаясь отыскать невзрачное одеяние Дамблдора. Однако вниманием Тесеуса завладел взрыв громких аплодисментов, доносившихся из соседней комнаты. Мисс Фанникет, целиком заняв бархатный диван-канапе, едва ли не в стихах произносила патриотичную оду, направленную на укрепление боевого духа авроров, чьи ряды редели с каждой вылазкой против изворотливых красношапочников. Теракт возымел ровно противоположное действие, на которое, очевидно, рассчитывал его идейный организатор. Безусловно, появились сломленные потерями маги, клявшиеся никогда не простить — ни своих, ни чужих — и уходившие с головой в постигшее их семьи горе. Однако в обществе, до того слепо надеявшемся на чудо, вспыхнула искра борьбы. Оплакав погибших, волшебники Туманного Альбиона как никогда ранее сплотились вокруг общей беды, решив продемонстрировать не только презираемому австрийцу, но и остальному миру характер неуступчивых островитян. Гордая столица, торжественно облачившись в траур, ответила Гриндевальду канонадой праздничных салютов. Этим летом высший свет довольствовался лишь жалкими крохами, перепадающими его членам от слоёного пирога, гордо именуемого Лондонским Сезоном. Знать изголодалась по сытой жизни. И вскоре обеденные залы в домах старой аристократии наполнились звоном столового серебра, гостиные и хозяйские будуары, к ужасу хватавшихся за безволосые головы домовиков, всё более походили на растревоженный улей, а дневной променад в Ричмонд-парке пестрил красками дамских мантий, не уступая в сочности оранжево-багровой палитре, разлитой по всё ещё густой сентябрьской листве. Никто и не думал уподобляться трусливому садовом гному — волшебники в Глазго, Эдинбурге или Кардиффе ходили с высоко поднятой головой. Сама же Гермиона, внезапно оставшаяся в одиночестве, неловко оглядывалась по сторонам, так и не решаясь завязать беседу с кем-либо. Среди многочисленных гостей местного Бахуса легко было встретить представителей едва ли не любой сферы жизни, но большинство из них объединяло одно: все эти известные люди когда-то окончили славный факультет Слизерин. Змеи с их обострённым обонянием к фальши будто чуяли отдававший душком подвох — пустышку, поданную в бледно-голубом фантике. Гермиона же, как и всякая кошка, не по доброй воле оказавшаяся в змеиной яме, выпустила отращенные за месяцы существования Отряда Дамблдора коготки, стараясь соблюдать предельную бдительность и осторожность. Сегодняшний вечер стал третьим мероприятием подобного рода в светской жизни Грейнджер. Первый раз она отчаянно выдерживала натиск достопочтенной публики, которая беззастенчиво пыталась рассмотреть буквально каждую родинку на её теле, причём кое-кто неодобрительно кривил губы и морщил нос. Особенно представители старшего поколения. Почему? Должно быть, рассуждала Гермиона, все старики такие. Впрочем, ей могло и показаться. Гермиона ощущала непреходящее головокружение и тошноту — от потока льющихся со всех сторон вопросов кровь стучала в висках. Поэтому она была несказанно благодарна Эффи. Эльфы, словно скрытые мантией-невидимкой гвардейцы, всегда сопровождали хозяев на подобные мероприятия. Домовушка ловко вырвала госпожу из когтей стервятников и незаметно помогла скрыться от десятков пар глаз. Гермиона тогда ещё не оправилась от гибели Харди, скончавшегося у неё на руках, раз за разом прокручивая в голове воспоминания злополучного дня… В тот вечер измученная вопросами Грейнджер куталась в шаль на террасе чьего-то особняка. Гермиона не могла знать, что две пары глаз — голубые и карие — издали взирали на неё с грустью и восхищением. Грейнджер, устремив пытливый взор к небу, вела немой диалог с безымянными точками, бриллиантовой россыпью сверкающими в темноте. Что могло сравниться с тайнами космоса? Неужели она не сможет разгадать нарисованный судьбой ребус? Что могло быть прекраснее зрелища, сопровождавшего столкновение двух галактик? Неужели Гриндевальд выиграет эту войну? Первые дни сентября сорок четвёртого сильно пошатнули былое мировоззрение Гермионы: ей отчаянно захотелось, чтобы Геллерт Гриндевальд страдал. Она страстно мечтала услышать, как тот молил бы о пощаде. В ночь после похорон Харди Гермионе привиделось, как ненавистный австриец валялся у неё в ногах — потерянный, раздавленный и жалкий. А вместе с ним неподалёку в муках корчился бы Том Риддл. Ведь Тёмный Лорд заслужил! За сотни искалеченных судеб, за десятки отнятых жизней, за родителей Гарри, за его насмешку над кончиной несчастного Харди. Тот взгляд… Грейнджер и на смертном одре не забудет отстранённого безразличия во взоре Риддла. Гермиона ошиблась, думая, что жизнь сотворила из Тома Риддла зверя. Нет. Том Риддл уже родился зверем. Она заставит его заплатить за всё! Гермиона представляла, как с наслаждением выкручивала в руке палочку, вкладывая в простое движение кистью накопленную злобу и боль. Тёмный Лорд — маг, так ни разу и не виденный ею, — из абстрактного зла с обезображенным лицом вдруг обернулся прекрасным юношей, Томом Риддлом, извивавшимся на полу в луже крови и взиравшим на неё умоляющим взглядом. В ту ночь Грейнджер вскочила с постели в липком поту. Едва не задохнувшись от прерывистого дыхания, она бросилась в сторону висевшего подле кровати зеркала. Из украшенного утренней пастелью отражения на неё растерянно смотрела всё та же Гермиона Грейнджер. Или нет? Шквал эмоций в душе Грейнджер то отступал, то обрушивался на неё вновь, выливаясь в нервозность и рассеянность. Именно по этой причине Гектор, прекрасно сознававший, какой стресс испытала племянница за последние несколько месяцев, не считая перипетий иной жизни, о которой Гермиона предпочитала умалчивать и к которой он никак не мог получить доступ, принял решение покинуть Грейнджер-Хаус — смена обстановки и столь любимые всеми девушками светские развлечения должны были пойти той на пользу. Генриетта очень любила столичную ярмарку тщеславия.Лондонский особняк главы Дома Блэк
10 сентября 1944 года
В особняке на площади Гриммо старинные часы пробили шесть вечера. Ирма Блэк, урождённая Крэбб, лениво размешивала ложечкой неприятно горчивший в горле чай — помои, как презрительно окрестила элитный напиток она сама. Вот только именно это терпкое недоразумение так любила сидевшая во главе стола леди Хеспер, урождённая Гамп. Следуя пришедшей ещё из прошлого столетия традиции матриарх Дома Блэк каждое второе воскресенье месяца собирала в обеденном зале на Гриммо всех дам, так или иначе связанных родством со знаменитой династией. Как только посох Децимы отмерил срок Финеасу Найджелусу Блэку, оборвав земной путь в тысяча девятьсот двадцать пятому году, наступила эпоха его сына, Сириуса Блэка II, и достопочтенной супруги последнего — леди Хеспер Блэк. Конечно, леди Урсула, дорогая свекровь и любимая мать Сириуса, не спешила сдавать неприступные бастионы, но годы брали своё. Пожилая медведица, вконец вывернув наизнанку нервы невестки, всё же удалилась в загородное поместье в Кенте, где в окружении запуганных до полусмерти домовиков спокойно дожила свой век. Тем временем Лондон приветствовал восход новой звезды. Леди Хеспер хорошо усвоила жизненные уроки Урсулы, сделав ставку на приверженность традиционным ценностям. Урсула в своё время не пожалела собственного сына, недрогнувшей рукой вычеркнув отщепенца с семейного древа. «Toujours Pur» — девиз Блэков, высеченный голубой кровью. Их гордость, смысл жизни и приговор, который никто не смел обжаловать. Леди Хеспер хорошо знала, что превратило Блэков в тех, кого почитали и на чьё мнение равнялись в обществе. За почти двадцать лет, прошедших с кончины Финеаса Найджелуса Блэка, она разделила с Сириусом тяжёлую ношу, защищая и продвигая интересы разномастной в своём составе семьи. Временами, оценивая результат стараний домовиков в зеркале, она задавалась вопросом, жива ли в этой надменной аристократке ещё та искренняя и окрылённая мечтой девочка, которой леди Хеспер была когда-то. Юная леди Гамп входила в россыпь дебютанток, обладавшими «правильной» родословной. Мать, следуя совету астролога, нарекла её красивым и звучным именем, которому должно было определить всю дальнейшую судьбу розовощёкой девочки. Некогда знаменитая фамилия «Гамп» к моменту появления на свет малышки Хеспер утратила сакральное значение. Юная Хеспер, вопреки укоренившемуся среди презиравших её «магглотерпимцев» мнению, не испытывала ненависти к магглорождённым, с которыми обучалась во Франции. Хеспер отнюдь не интересовалась ни самими магглами, ни их историей, ни достижениями и уж тем более влиянием, которое простецы так или иначе оказывали на волшебный мир. В то время Хеспер, дебютировавшая в лондонском свете, из кожи вон лезла, чтобы получить письмо… И однажды в ночи юная леди Гамп дождалась: холёный филин Блэков постучался в окно её спальни, доставив с собой счастливый пропуск в светлое — как иронично вспоминать об этом, став обладательницей весьма говорящей фамилии — будущее. Хеспер Блэк, едва узы магии — первородной, утерянной и древней — связали её с Сириусом, на веки вечные поклялась у алтаря исповедовать идеи чистоты крови. Хеспер оставалась верна клятве и по сей день, цепким взглядом следя за тем, чтобы никто из родных и, не приведи Мерлин, её собственных детей не смел и помыслить о знакомстве со своим опальным дядей Финеасом. Хеспер, как бы ни было тяжело, идеально исполняла роль супруги главы великого Дома, не морщась проглатывая тугой ком в горле, когда ставила интересы рода выше личных. Но также леди Блэк понимала, что и её звезда клонилась к закату, а потому… В своё время Хеспер, как ей казалось, нашла для любимого Арктуруса надёжную опору, обратив внимание старшего сына на белокурую красавицу — Меланию Макмиллан. Тогда она будто узрела в миловидной девочке с совершенно не подходящим её внешности именем себя саму. Молодую и рвущуюся к звёздам. Однако годы показали, что и Хеспер способна ошибаться. Нет, Мелания, давно оправдала выданный авансом кредит доверия, но… В ней не было и толики здорового честолюбия, прозорливости и чутья, сколь много этих качеств раскрылось в так неосмотрительно отвергнутой Хеспер другой претендентке на роль невесты Арктуруса — Ирме Крэбб. Ирма, девочка из знатного, но обедневшего чистокровного рода клешнями вцепилась в Поллукса и буквально женила того на себе, когда вся семья скорбела, узнав, что юный Мариус, более всех внешне походивший на покойного Финеаса Найджелуса, оказался сквибом. Сколько ночей не спала потом бедная Виолетта, сколько раз она проклинала судьбу и ту, которая отдавала приказ об изгнании. Виолетта молча снесла удар, лишь на смертном одре позволив себе впервые в жизни не пожелать принять в покоях леди Хеспер. Холодный и отрешённый взор Сигнуса Хеспер пришлось терпеть ещё несколько лет, вплоть до середины прошлого года, когда заскучавшая на небесах мать призвала сына к себе. Хеспер лишь с годами поняла, почему одобрила одну и отвергла другую кандидирутуру на роль невестки. По насмешке судьбы темноволосая Ирма до боли напоминала ей почившую медведицу. И именно в изворотливой и хваткой Ирме, продвинувшей столь высоко своего мужа, Хеспер видела будущее их Дома. В Магической Британии чтили традиции: только старший сын получал всё, другие же довольствовались лишь громким именем и отчислениями со счетов в Грингготсе, если таковые имелись. Мелания, хоть и обладая недюжинным умом, пока оставалась для Хеспер тёмной лошадкой. Миловидная Лукреция находилась в тени яркой и грациозной Вальбурги, а про подрастающего Ориона говорить было рано. Хеспер, с тревогой наблюдавшая, как угасали имена подруг цветущей юности, с каждым днём задавалась вопросом: как же ей осуществить задуманное и толкнуть пешку в дамки? Ирма и подумать не могла, какие далеко идущие планы на неё были у леди Хеспер. Пожалуй, Ирма возненавидела леди Блэк ещё с тех времён, когда та отняла у неё право стать будущей главой Дома. И тем самым внесла разлад в дружбу с Меланией. Когда-то они вместе попали в Хогвартс, вот только на Ирму залатанную Шляпу надели чуть раньше. Когда-то обе дебютировали в свете. Вот только бальная карточка Ирмы первой среди прочих оказалась расписанной до конца. Когда-то Арктурус Блэк обратил внимание на скромно жмущихся в углу дебютанток. И отнюдь не луноликая Мелли была той, которая привлекла внимание главного трофея Сезона. Но дорогая Мелли стала той, в чьих руках однажды окажется будущее как самой Ирмы, так и её детей. И ей хотелось верить, что Мелания не предаст идеалов начавшейся в стенах Хогвартса дружбы. Взгляд Ирмы тотчас скользнул в сторону самого дальнего края стола — к тихонько посмеивавшимся над чем-то Вальбурге и Лукреции. Девочки сидели рядом. Мерлин… Как они напоминали Ирме их с Мелли и… Ирма отогнала от себя навязчивый морок и перевела взор на смиренно находившуюся подле матери Ликорис Блэк. В обществе её считали пустоцветом, избегая даже шёпотом произносить самое страшное после непростительных заклятий слово — сквиб. Настоящая правда была открыта лишь загадочно улыбавшейся Ликорис и её матери. Дорея Поттер не так давно познала радости материнства, а потому отсутствовала по уважительной причине. Места Кассиопеи Блэк, Лисандры Яксли и её трёх юных бутонов сегодня пустовали. Леди Гринграсс в минувшие выходные устраивала посиделки на пару десятков гостей, после чего колдомедики диагностировали у неё драконью оспу. Заговор? Ирма, узнав об этом, иронично хмыкнула. Мерлин! Какие разговоры о победе на Гриндевальдом могли вестись, если они не в силах одолеть обычной заразы, унесшей жизни стольких уважаемых волшебников?! Из раздумий Ирму вытащил звон фарфора. Леди Хеспер с неприкрытой злостью отставила недопитую чашку на поднос, поднесённый услужливым Кричером. Сей жест не остался незамеченным среди дам за столом. Вальбурга и Лукреция настороженно переглянулись: что на этот раз разозлило чопорную горгулью? — Ликорис, — леди Хеспер обратилась к дочери не терпящим возражений тоном, — думаю, Вальбурге и Лукреции будет интересно взглянуть на средневековую карту Поднебесной, которую доставили из лавки господина Бёрка. Теперь же посмотрели друг на друга Ирма и Мелания. Стоило девочкам вежливо откланяться и прикрыть за собой дверь, как леди Хеспер, выждав, когда звук разносившихся по коридору каблучков окончательно стихнет, выразительно посмотрела на Ирму и Меланию. — Этот мягкотелый Спенсер-Мун окончательно расшатал устои нашего общества. Пройдёт ещё несколько лет, и, помяните моё слово, Министром Магии станет какой-нибудь грязнокровка! — с ненавистью выплюнула леди Хеспер, заставив невестку нервно заёрзать на стуле. Ирма, как одобрительно подметила леди Блэк, и бровью не повела. — Что вы имеете в виду, миледи? — аккуратно осведомилась Ирма. — Во времена моей молодости высший свет открывал свои двери лишь перед избранными. Теми, кто не пятнал репутацию сомнительными знакомствами и уж тем более порочащими род связями, — сквозь стиснутые зубы произнесла леди Блэк. Поймав недоумевающий взгляд как Мелании, так и Ирмы, леди Хеспер схватила со стола свежий номер «Ежедневного Пророка», перелистнув желтые страницы к колонке светских новостей. Язвительным тоном она зачитала небольшую заметку:«Известный зельевар и член Визенгамота — лорд Дагворт-Грейнджер — вместе с членами семьи, — едко выделила леди Хеспер, — несмотря на заверения злопыхателей, перебрался из сельской местности в блистательный район нашей столицы — Беркли-сквер. Кажется, в пустовавший долгие годы особняк, скрытый за зарослями старого куста глицинии, вопреки календарю пришла долгожданная весна».
Леди Блэк, едва дочитав до конца абзац, с ненавистью отшвырнула несчастный экземпляр газеты. — Интересно, на кого же похожа наша уважаемая леди Давгорт-Грейнджер? Теперь даже Ирма с ужасом ожидала дальнейшей реакции их непогрешимого матриарха. И та непременно последовала, если бы не появившийся внезапно домовик, протянувший госпоже поднос с письмом. Леди Хеспер, ещё минуту назад готовая метать молнии, вмиг приросла к полу и, изменившись в лице, никак не решалась взять в руки издевательски смотревший на неё конверт. Ирма и Мелания понимающе переглянулись, ибо оттиск отправителя был оставлен на чёрном сургуче. Это означало только одно: банши заглянула в дом Гринграсс. Естественно, что леди Хеспер после получения трагичного известия не пожелала более продолжать беседу и вообще не хотела кого бы то ни было видеть. Скончалась ещё одна подруга молодости. Однако Ирма и Мелания, поспешившие как можно скорее убраться из ненавистного дома, отправились в лондонский особняк Поллукса, который тот занял после смерти отца. Пока дочери в сопровождении домовиков отбыли в дом к Арктурусу, обе дамы Блэк заняли кресла в гостиной, чтобы обсудить услышанное и… — Стало быть, больше не эксцентричный затворник, — едко начала Ирма. — Не думала, что Гектор решится однажды вернуться туда. — Как же? Небось, и Слагги пригласит, — саркастично добавила Ирма. — Хм! Вряд ли Гораций прибудет с визитом. Уж слишком он… осторожный, — закончила Мелания, брезгливо поморщившись. — Паук запутался в собственной паутине… Да и к дементору его! Меня гораздо больше интересует девочка. Я хочу на неё взглянуть. — К чему, Ирма? Даже если каким-то образом окажется, что она и впрямь дочь… Генриетта мертва. А у тебя самой, напомню, взрослая дочь на выданье. Ей не к чему соперничество с родовитой и знатной леди Дагворт-Грейнджер. Гектор признал свою кровь. — Считаешь, что у Вальбурги нет шансов? Или же переживаешь, что одна знатная лошадка сможет обскакать другую? А? Брось, Лукреция очаровательна, — поддела Меланию Ирма, после чего громко прокричала: — Луппи! — Луппи здесь, госпожа, — в дверях тотчас нарисовался силуэт согнувшегося в знак почтения эльфа. — Луппи, отправляйся в кабинет Поллукса и принеси нам графин с огневиски. Эльф, обескураженный, во-первых, осведомлённостью хозяйки о подобных вещах, а, во-вторых, фактом, что обе госпожи, похоже, не брезговали крепкими напитками, на сотую долю секунды позволил себе растерянный взгляд в сторону Ирмы. — Ты ещё здесь? — тон Ирмы не предвещал для домовика ничего хорошего. — Госпожа, — неловко начал Луппи, не желавший раскрывать «тайны» хозяина. — Луппи не понимает… — Оставь, — жёстко оборвала домовика Ирма, подняв вверх ладонь. — Выполняй, что велено, и не забудь камни, — устало закончила Ирма. Когда Луппи исчез, Мелания, устало потирая ладонью висок, позволила себе усмехнуться: — Стало быть, твой муж тоже считает, что у тебя близорукость? — Хм. Они все так думают. Мелли, поверь, я не настолько глупа, чтобы разубеждать Поллукса в своём «недуге». По крайней мере, пока. Через мгновенье раздался хлопок, и перед двумя знатными дамами стояла пара стаканов, наполненных янтарной жидкостью с кубиками на дне. — За Генриетту, — одновременно произнесли волшебницы и, не чокаясь, пригубили горький напиток.