Я заставлю тебя ненавидеть

      Мэй никогда не понимала Харучиё и причины его действий. Он всегда был для неё чем-то неизвестным. Вот только её не пугало это непонятное нечто в его теле; ей, наоборот, всегда хотелось узнать о нём нечто большее, чем то, что ей и так было известно из отчётов, которые сыпались на её рабочий стол каждую четвёртую неделю. Во времена «Опустошителей», конечно же.       Девушка никогда не скрывала своего интереса к верхушке «Бонтена», вот только двое приковали её внимание уже не как партнёры, а как мужчины. Ими являлись Какучё Хитто, а позднее и Харучиё Санзу. Первый цеплял её своим спокойствием, обходительностью и честностью. Когда она увидела его спустя два года после того вечера, на котором ему удалось пролить на неё напиток, ей стало ясно одно — он ни капли не изменился. Может, стал более чёрствым, но все те прекрасные качества, которые ей удалось заметить в тот день, сохранились и, казалось, только укрепились.       Разумеется, Мэй это подкупило.       Она никогда не была обделена мужским вниманием, однако об обычной семейной жизни ей даже и мечтать не следовало, а в криминальных кругах были лица невежественные, донельзя грубые и жутко завистливые. Они нередко могли наплевать на чужие границы и позволить себе распустить руки, а иногда и не только. Противные шутки, сальные взгляды, лишние движения с их сторон — всё это отталкивало, поэтому Мэй уже и не надеялась встретить светлого человека в подобном мире.       Но Какучё, как уже было не раз ею замечено, действительно являлся лучом света в тёмном царстве. И Мэй даже подумывала над тем, чтобы сблизиться с этим джентльменом не только как коллеги; однако после первой недели их общения она поняла — они только друзья. Девушка часто заглядывала к нему в кабинет по его предложению, где они в тихой и спокойной обстановке пили кофе и говорили о чём-то, что было никоим образом не связано с работой. Литература, фильмы, события в мире, погода — всё это подлежало обсуждению. Им было приятно проводить время вместе; с друг другом они чувствовали себя очень комфортно, что, вообще-то, в их сфере деятельности было огромнейшей редкостью. И Какучё, и Мэй много раз возвращались к размышлениям о том, а почему им, собственно, так хорошо вдвоём? И ответ нашёлся только недавно: они были слишком похожи. Оба не любили смотреть на смерти людей и у обоих не было выбора в начале их становления. Ну а ещё они любили читать классику, смотреть старые фильмы и обсуждать взгляды на жизнь.       Для Мэй Какучё был не коллегой, не знакомым или приятелем, а именно тем самым другом, на которого всегда можно было положиться. Он никогда не осуждал её за какие-то ошибки, редко шутил над ней, предпочитая шутить над чем-то другим, а не над человеком, часто помогал, даже если она не просила. Хитто был для неё вторым Озэму, только доверять ему так же, как и своему лучшему другу, ей пока что не удавалось. Слишком мало времени провели вместе для такой близости, однако девушка знала — им бы удалось и, возможно, удастся это сделать — выстроить между собой доверительные отношения.       Вот так вот по двум весомым причинам — из-за их схожести и исключительно дружеских чувств к друг другу — у неё и прошла симпатия к Какучё Хитто как к мужчине в романтическом плане.       Что касалось Харучиё Санзу…       Сначала Мэй невзлюбила парня из-за его чрезмерной наглости и какой-то придурковатости. Он часто вёл себя как законченный психопат и наркоман, лишь изредка появляясь в её поле зрения трезвым, а потом его словно подменили. Они стали неплохо ладить, насколько позволяла им ситуация и собственная гордыня, но всё же это был неплохой шаг для развития их рабочих отношений (о дружеских говорить и не стоило).       А потом…       Потом начались какие-то американские горки: то Санзу заботился о ней, постоянно проверял, поела ли она, не устала ли в долгой дороге или во время очередной стычки, то спускал с небес на землю и окунал её в грязь, оскорбляя, унижая, а иногда и вовсе распускал руки, нарушая все личные границы. О причинах таких перепадов в его настроении ей было неизвестно, но Мэй знала — некоторые наркоманы грешат подобным, а если учитывать ещё и тот факт, что Харучиё без конца жрал свои таблетки, то её практически не удивляло подобное поведение. Разумеется, пока оно не переходило рамки дозволенного, например, как тогда, когда он чуть не сломал ей руку или чуть не ударил через пару дней после того, как она попала в «Бонтен». Вообще, если так подумать, эти «рамки» нарушались довольно-таки часто, особенно если брать все его крепкие хватки, к которым ему так нравилось прибегать, чтобы, видимо, запугать её.       Но даже несмотря на все плохие моменты, Мэй всегда с теплотой вспоминала приятные моменты с ним. Да, их было гораздо меньше, чем ссор и прочих подобных любимых развлечений Санзу, но они были. И девушка сразу поняла, почему напарник ей так понравился, даже учитывая его отвратительное поведение.       Мэй ненавидела, когда при объяснении тех или иных чувств или же причин своих действий, люди начинали «прикрываться» своим детством. Она правда ненавидела это, но только до недавнего момента. Месяц назад у неё выдалась отличная неделя, во время которой ей удалось разложить себе по полочкам всё, что так волновало душу: причину возникновения симпатии к Харучиё, их взаимоотношения и их пути развития.       Причин возникновения симпатии к такому человеку как Санзу было уйма.       Первая причина — сердцу не прикажешь! Ну, а если серьёзно…       Девушка никогда не видела и не чувствовала отцовской любви, а мать считала её одним большим недоразумением, от которого следовало бы поскорее избавиться; она всегда наблюдала за полноценными семьями, которые жили по соседству, и видела только скандалы, домашнее насилие, издевательства родителей друг над другом и, что ещё хуже, над их детьми; на улицах ей постоянно попадались подростковые парочки, которые не уважали ни себя, ни личные границы друг друга, ни других людей; а позднее… позднее она ошивалась с такими типами парней, с которыми не то что любовные отношения нельзя построить, с ними просто было невозможно разговаривать дольше двух минут. Мэй всегда окружали токсичные и абьюзивные отношения. И хотя со временем она поняла, что так быть не должно, ей всё же не удалось до конца искоренить эту проблему и свою склонность к «плохим» парням.       Мэй никогда не хватало чьего-либо внимания. Единственным человеком, который искренне беспокоился и заботился о ней, был Озэму. Вот только он был для неё исключительно лучшим другом; это стало понятно, когда они, будучи жутко пьяными, решили поцеловаться. Это произошло, когда им было по пятнадцать-шестнадцать лет, но, честно говоря, им хватило с головой, поэтому больше они подобное практиковать не стали. Так или иначе мужчинам всегда хотелось от неё одного — секса. Ну, иногда связей, а некоторым индивидам ещё и денег. И она, ослеплённая желанием почувствовать хоть капельку тепла, была не против, пока Озэму ей не объяснил, что так дела не делаются. И после этого ей пришлось бросить эту бессмысленную затею.       А потом пришёл Харучиё, который, даже несмотря на свою чрезмерную грубость, по-своему беспокоился о ней и проявлял какую-никакую заботу: всегда спрашивал, не голодная ли она, мог силой отвезти её в какое-нибудь заведение, если узнавал, что ей не удалось поесть, постоянно отправлял домой, если она вдруг задерживалась в штабе. И, что самое главное, он делал это без какой-либо на то причины: у него были и связи, и деньги, и власть, и женское внимание. Хотя иногда Мэй казалось, что Санзу всё же оказывает такие жесты не просто так, а с какой-то целью. Но после долгих и бессмысленных размышлений ей пришлось забыть об этом, ведь найти иные причины для такой заботы не удалось.       Стоило также отметить тот факт, что язык у Харучиё всё же был подвешен. Его харизма, когда он был относительно спокоен, так и притягивала к себе, да и внешние данные были на должном уровне… Мэй всё ещё отчётливо помнила его обнажённое тело, и пускай она тогда не показала своего восхищения, забыть об этом и не восторгаться (разумеется, тайно) увиденным она не могла.       Их постоянное нахождение друг с другом, причём чаще всего наедине, тоже сыграло свою роль. Так или иначе они всё же узнавали друг друга, даже если и не откровенничали друг с другом как тогда, две недели назад, когда Мэй забирала Санзу из клуба по просьбе Коко. Девушка не знала, как много Харучиё узнал о ней, но лично она разгадала его практически полностью. Было несколько моментов, которые были ей неизвестны, но всё же его поведение было досконально изучено. И если бы не последнее, то они бы, скорее всего, уже лежали на кладбище, потому что просто-напросто поубивали бы друг друга.       И всё же некоторые вопросы оставались вопросами и до сих пор. Главным был один из самых скрытых и непонятных для неё — почему он так сильно её ненавидел?       Мэй часто и много думала об этом в любое свободное время, но прийти к какому-то одному выводу ей так и не удалось, а спрашивать у него самого — бесполезно: не ответил бы, а потом бы ещё и начал насмехаться над ней, как над глупой и наивной девчонкой, коей она, вроде бы, и не являлась.       Лезть в эту грязь она больше не стала, а решила просто плыть по течению.       Мэй, как и, наверное, любому другому человеку, было ужасно неприятно, когда парень осыпал её самыми разнообразными ругательствами, но тёплые чувства, возникшие к нему по понятным для неё причинам, перекрывали все его недостатки. Она знала, что всё это пройдёт, только если Харучиё выкинет что-то такое, из-за чего возникнет прямая угроза её жизни. А, ну и если он в течении очень длительного времени будет доставать её. Иных исходов её разум, покрытый розовой дымкой «любви», не видел.       После той ночи их взаимоотношения, вроде как, наладились. Да, были острые углы, которые оба, важно отметить, пытались сглаживать; и выходило у них, по правде сказать, очень даже неплохо. Глупенькая и наивная девочка внутри Мэй радостно визжала и прыгала от счастья, в то время как взрослая девушка, имевшая за своими плечами огромный жизненный опыт, знала — не бывает всё так хорошо: люди редко меняются, а уж тем более так быстро, за одну ночь. И она металась между этих двух огней, даже не представляя, а что ей, собственно, делать дальше.       Всё было настолько хорошо, что Мэй даже несколько раз пошутила про то, что Харучиё наверняка уже готовит очередную гадость для неё: слишком он уж был спокойным. Напарник только загадочно улыбался и тут же менял тему. И если сначала её это настораживало, то спустя неделю, во время которой девушка сидела, как на иголках, и ждала очередной подставы с его стороны, она успокоилась, потому что ничего такого из ряда вон выходящего не происходило, даже намёка не было.       Вот только шутка вышла из-под контроля, а затишье перед бурей закончилось.       Мэй поняла всю суть фразы: «Все хорошее рано или поздно заканчивается».       Утром каждый руководитель «Бонтена» получил особое поручение: провести чистку и собрать всю информацию о возможных предателях. Задание было большим, поэтому Санзу отправился на нужную точку вместе с Мэй, а остальные разбились по парам; кто-то даже взял себе дополнительных помощников.       К огромнейшему удивлению Мэй, Харучиё изъявил желание обсудить план их действий. Это уже насторожило её, но отказываться от столь щедрого предложения было бы ужасно невыгодно. И в ходе их обсуждений у него в кабинете они пришли к следующему выводу: она будет добывать информацию о всех пособниках и шестёрках Иошито, пока Харучиё будет стоять на посту наблюдателя и, в случае чего, прикрывать её спину. И вот в последнее ей никак не удавалось верить.       Её опасения подтвердились, когда сбор данных закончился, а самого парня на своём месте не было. И Мэй знала, что Санзу ушёл по своему желанию: если бы его убили или похитили, то, во-первых, он бы так просто не дался, а во-вторых, она бы услышала. И всё же перестраховаться стоило, поэтому пальцы девушки тут же запорхали над экраном смартфона, стоило ей выйти из душного подвала на улицу.       Он был в чёртовой кофейне недалеко от места, где проходило задание.       Он ушёл и просто оставил её одну, подвергая огромнейшей опасности.       И ему не было стыдно.       Мэй вдохнула поглубже, пытаясь успокоиться. Ну да, а чего она вообще ожидала от Санзу? Ему даже кактус нельзя доверить — сгинет, — что уж говорить о жизни своего напарника. И вновь она не знала, как ей реагировать: промолчать или высказать свои претензии ему в лицо. Ни то, ни другое не повлияли бы на него. У девушки создавалось такое ощущение, что он делал это специально, будто добивался чего-то. Но чего?       Тяжёлые ботинки отбивали чёткий ритм — Мэй шагала, постоянно сворачивая то направо, то налево. Ей казалось, что она бродит по какому-то лабиринту: этот самый подвал находился среди какого-то сплетения небольших улочек между домами. Однако девушка с удивительной точностью помнила, где они с Санзу шли, помнила каждый поворот и каждое здание.       Вот только она не помнила, чтобы как-то задевала Харучиё, и поэтому понять причины его вновь дурных действий не могла.       Мэй вообще не могла разгадать парня; как бы сильно не старалась, всё тщетно. И видимо, ей даже не следовало пытаться — бесполезно.       И как только девушка увидела, что выбралась к небольшому закоулку, выводящим на оживлённую улицу, она услышала сзади себя тяжёлый топот. Оборачиваться пока что не стала, а тут же написала Санзу о том, что информация может в любой момент оказаться не у них, а у первоначальных владельцев. Про свою безопасность даже не стала заикаться: ещё бы и не пришёл, наплевав на всё и вся, лишь бы только она страдала.       Мэй убрала телефон в карман джинсовки и, услышав быстро приближающиеся шаги, резко обернулась. И, наверное, именно это и спасло её от полного рассечения головы. Колени тут же подогнулись от сильного удара тяжёлым предметом, и она рухнула на асфальт, даже не задумываясь о своём положении. В глазах у неё на несколько секунд потемнело, но ей всё же удалось заметить, как кто-то отбросил окровавленный булыжник в сторону.       Девушка почувствовала неприятное натяжение в области волос, а после её голова взлетела вверх. Глаза встретились с каким-то бешеным взглядом незнакомого ей парня, и Мэй про себя отметила, что молодое поколение стало каким-то невоспитанным. Хотя если вспоминать её молодость, то всё происходящее с ней сейчас было цветочками.       — Ты кое-что забрала, сучка, — мерзко прошипел он, наклоняясь к ней поближе. — Тебе не говорили, что нельзя брать чужие вещи? Ну так мы тебе сейчас это быстро и понятно объясним, раз сама не знаешь!       Она быстро осмотрелась и еле слышно сглотнула. Пять молодых парней против одной девушки с возможно пробитой головой, а вдобавок ко всему, помощи ждать неоткуда: до оживлённой улицы далековато, до её машины — тоже, а Санзу мог и не явиться и спокойно себе попивать кофе, не заботясь ни о чём, хотя именно в его интересах узнать о предполагаемых предателях.       Мэй хотела было потянуться к пистолету, который покоился у неё под боком, но в голове всплыли предостерегающие слова Майки и Коко о том, что оружие следует использовать только в том случае, если противник тоже будет играть грязно. Оба прикрылись тем фактом, что это обычная шпана, а не рыбка покрупнее. И ей было смешно слышать это от Майки, которому вообще всё равно на то, кого убивать или не убивать. У него никогда не было тормозов, однако он ограничивал возможности других, говоря что-то о рисках и ненужных проблемах. Глупый, ведь сам не раз их и доставлял, даже не задумываясь об этом.       Мэй злилась: ей вновь связали руки, не позволяя раскрыть все свои возможности. И девушке стало немного смешно, когда она представила, как Харучиё будет наблюдать за её избиением какими-то подростками. Казалось, что подобного он точно не допустит, потому что вся эта ситуация была бы до ужаса смешной и паршивой.       Вот только всё веселье испарилось, стоило Мэй почувствовать жгучую боль в области скулы. Голова её мотнулась в противоположную от парня сторону, а после вновь вернулась в исходное положение, стоило парню дёрнуть посильнее за сжатые в кулак волосы. Было сразу видно, что он являлся самым преданным псом, потому что остальная четвёрка, стоящая позади него, казалось, совсем не заинтересована в том, чтобы вернуть утерянную информацию. Или, может, только делали вид, что им всё равно, а на деле готовили какой-то план по выбиванию той самой заветной флешки, которая хранилась в топе девушки.       — Давай сделаем вот что, крыса «Бонтена», — тихо начал парень, успокаивающе поглаживая волосы девушки, словно это не он пару мгновений назад несколько раз ударил её, — ты отдаёшь мне всё, что успела нарыть, говоришь нам, где Иошито, а мы тебя убьём быстро и без всяких мучений. Ну, что скажешь?       Предложение было отвратительным; вот что-что, а эти идиоты точно не были мастерами переговоров. Юные, наглые, оставшиеся без своего командира — они напоминали одиноких и заблудившихся без своего вожака зверей. И поведение у них было соответствующее.       Мэй ничего не ответила и только сжала зубы посильнее, пока голова тут же начала обдумывать сложившуюся ситуацию и выходы из неё. И как назло ничего не приходило на ум, а усилившаяся боль в затылке и правой части лица только тормозила мыслительный процесс.       — Тебе же хуже.       После этих слов девушка собралась с силами. Её рука тут же взметнулась вверх, крепко обхватила запястье парня и, воспользовавшись его секундным замешательством, ударила ребром ладони по локтевому суставу. Он тут же сделал несколько шагов назад и, будучи удивлённым от произошедшего, пропустил мощный удар коленом в живот. По всей небольшой улочке эхом раздался хриплый кашель, а после громкие хлопки в ладоши.       Все четверо парней, до этого момента наблюдавшие за всей сценой со стороны, тут же встрепенулись и поглядели ей за спину. Мэй встала на ноги, слегка пошатнувшись, обернулась и увидела весьма очаровательную картину: Харучиё стоял, облокотившись на кирпичную стену, даже не беспокоясь о том, что может испачкать свой дорогой пиджак лавандового цвета, широко улыбнулся и весело помахал ей рукой.       И вместо долгожданного облегчения, ей стало до жути обидно и тревожно: напарник всем своим видом показывал, что помогать не станет. Хотя это было понятно ещё тогда, когда он ушёл, оставив своё место.       — А ты ещё кто такой? — спросил один из четвёрки.       — Ой, вы не обращайте на меня внимания! Эта девчонка просто моя протеже, но ей следует преподать несколько уроков, а у меня руки связаны, — Мэй посмотрела на него ничего непонимающим взглядом и нахмурилась. — Знаете, я бы с удовольствием посмотрел на её навыки ближнего боя со стороны, поэтому вы не отвлекайтесь.       Девушка вообще ничего не понимала. Почему Харучиё стоял и даже не думал вмешиваться, зная, что вся информация у неё? Почему он бездействовал? Чего вообще добивался?       Поток вопросов прекратился, когда она почувствовала пульсирующую и стреляющую боль чуть ниже правого виска. В ушах сразу же зазвенело, а перед глазами появилась какая-то непонятная пелена. Всё на несколько секунд помутнело, размылось, а после… После Мэй уже мало что помнила, однако ощущала каждый удар — и свой, и чужой.       И всюду была боль.       Боль. Боль. Боль.       Боль в руках, голове, лице, правой ноге. Везде была она — всеобъемлющая, ломящая, режущая, пульсирующая, давящая. Но самая сильная была внутри. И нет, не из-за внутренних травм, а из-за жгучей обиды: Мэй никто так и не помог. Она со всем справлялась в одиночку. Всегда. Но теперь это одиночество почему-то ощущалось по-особенному остро.       Сил, чтобы и дальше терпеть, практически не осталось.       Девушка пришла в себя только тогда, когда физические силы практически иссякли, а резкая боль в ноге отозвалась новой, более сильной вспышкой. Её взгляд прояснился и больше не было размытых лиц и отсутствия каких-либо тормозов. Мэй пару раз поморгала и увидела изувеченное лицо одного из парней. Честно, она бы даже ужаснулась от увиденной картины и не поверила в то, что это её рук дело, но ей отчего-то было всё равно. Было плевать на то, что из-за неё этот парень лежал на холодном асфальте и истекал кровью, изредка хрипя и осыпая девушку проклятиями и угрозами о том, что обязательно убьёт её. И что самое страшное — она была не против такого исхода, настолько уже устала.       Мэй не стала смотреть по сторонам, а просто пялилась в точку перед собой — в кровавую лужу, которая образовалась рядом с бездыханным телом другого парня. Вокруг, к её удивлению, царила тишина, и девушке на секунду показалось, что она всё ещё не пришла в себя, вот только неожиданный шорох сказал ей об обратном.       — Асано!       От громкого крика всё тело Мэй вздрогнуло, а сама она сразу же пришла в себя и заметила холодный блеск поверхности стали ножа. Всё вокруг неё на секунду замерло, а потом корпус непроизвольно двинулся в сторону, а голова откинулась назад, чтобы избежать трагичной ситуации, но даже это не помогло. Остриё скользнуло по нежной коже лица — примерно чуть выше скулы. Раздался оглушительный выстрел. Нож, который вновь блеснул где-то сбоку от девушки, упал, а глаза парня вдруг остекленели.       — Я так и знал, что ты абсолютно бесполезная и нихрена не можешь, кроме как пиздеть без дела, — прошипел Харучиё, даже не смотря в её сторону. — Ладно, сваливаем отсюда, пока копы не приехали, а то из-за некоторых мы тут знатно наследили и нашумели.       Вновь возникшую тишину разрушили торопливые и удаляющиеся шаги. Мэй, вопреки словам парня, только слезла с трупа и подползла к ближайшему зданию, чтобы тут же прислониться к стене и на пару секунд прикрыть глаза от усталости. В голове у неё была звенящая пустота и даже все вопросы, которые терзали её до этого момента, куда-то пропали. Единственное, что преследовало её — это кровь. Всюду была эта красная жидкость — противная, липкая, тёплая, отдающая лёгким запахом металла. Она заливала ей лицо, руки, шею, затылок, попадала в рот и глаза. Девушка осмотрелась вокруг и везде видела эту самую проклятую кровь. И на секунду Мэй показалось, что именно в ней она и потонет.       Санзу же ровным шагом шёл к главной улице, будучи поражённым от увиденного. В последний раз он видел подобную картину лет десять назад, когда Майки долго и беспощадно бил каждого члена «Рокухары-Тандай», а в особенности его главу — Терано Сауса. И парень был в неописуемом восторге, когда смог лицезреть что-то подобное спустя такое большое количество времени, да ещё и в исполнении напарницы — Мэй.       К огромному сожалению Харучиё, ему удалось увидеть её лицо во время этого небольшого побоища лишь пару раз; в основном его взгляд натыкался только на её спину. Однако до слуха то и дело доносились её крики и иногда даже рычания; и это, стоило отметить, его нехило так возбуждало и завораживало.       И всё-таки точно такой же сцены он ещё никогда не видел, каким бы Майки не был на голову больным Богом. И ему, честно говоря, хотелось бы увидеть нечто подобное ещё раз. И желательно, чтобы его напарница имела главную роль в этом шоу.       — Знаешь, куколка, я действительно впечатлён, — хмыкнул Санзу, даже не заметив, что ничьих шагов, кроме его, и не было. — Вот это драка! Вот это страсти! — он остановился рядом с выходом из небольшой улочки и осмотрел машину Мэй. — Ты на своей поедешь? А то после такого я бы, наверное, даже на ногах не смог стоять. Эй, ты оглохла, что ли?!       Харучиё посмотрел по сторонам и заметил, что всё это время он разговаривал сам с собой. Его тело непроизвольно напряглось, словно почуяло что-то неладное, а ноги сами понесли в противоположную от машины сторону. Сначала парень не заподозрил чего-то плохого, и он даже начал готовить оскорбительную речь для неё, вот только все слова тут же пропали, стоило ему увидеть окровавленное лицо девушки и какой-то безжизненный взгляд.       И Санзу застыл, как громом поражённый, когда понял, что её дыхание было слишком замедленным, а крови на ней и вокруг неё — слишком много.       Все мысли сразу же спутались в один огромный непонятный клубок, а в голове был только один вопрос: «Что делать?». А в ответ внутренний голос ему кричал: «А ничего! Всё, что мог, ты уже сделал!». И парень действительно хотел уже было уйти, если бы не непонятное щемящее чувство внутри него, которое шептало ему о том, какое же он ничтожество, и как же ему достанется от Майки, если тот узнает всю правду. И тогда Харучиё решил действовать.       — Мэй? — тихо позвал он, делая два небольших шага к ней.       Девушка перевела взгляд на его обеспокоенное лицо и тут же отвернулась в противоположную сторону: ей не хотелось видеть этого человека. Но в чём-то Санзу был прав — она здорово здесь наследила, поэтому кто-то из прохожих вполне себе мог вызвать полицию. Медлить было нельзя. Вот только режущая боль в правой ступне затормозила её порыв, вынудив при первой попытке подняться осесть обратно на пыльный асфальт. Санзу заметил это и тут же подорвался к ней, но в ответ получил толчок в грудь, который заставил его сделать пару шагов назад. И ему стало легче: если у напарницы оставались силы на то, чтобы показывать свой характер и отказываться от его помощи, значит, всё ещё не так плохо и жить она точно будет.       С попытки третьей Мэй всё-таки встала на ноги и, жутко хромая и держась за стену, она медленно, но верно двигалась в сторону главной улицы. И с каждым шагом она чувствовала, как силы быстро покидали её; как движения становились всё более тяжёлыми и замедленными; как в глазах с каждой секундой темнело всё сильнее и сильнее. Харучиё поспешил к ней, чтобы придержать девушку и взять на руки, но его помощь вновь была отвергнута.       — Ты долго будешь выёбываться?! — не выдержал он и хотел было схватить её за руку, но застыл.       Раздался второй выстрел. Парень даже понять ничего не успел, как вдруг увидел лёгкий дым возле дула оружия и почувствовал странные ощущения в области шеи. Он точно знал — не ранен. Его дрожащая рука дотронулась до шеи, а после глаза с каким-то неверием смотрели на кончики пальцев, на которых было небольшое количество крови. «Простая царапина», — подумал Харучиё и замер, чтобы лишний раз не спровоцировать напарницу.       Санзу перевёл взгляд на девушку и увидел то же, что и когда-то давно — абсолютно пустой, ничего не выражающий взгляд. Такой он не раз замечал у Майки, когда у того совсем срывало голову, впоследствии чего ему не удавалось взять под контроль ни свои чувства, ни свои эмоции, ни здравый рассудок. Пугало ли его это сходство? Не то слово. Харучиё, наверное, впервые в жизни не знал, что ему делать. С одной стороны напарница нуждалась в помощи, а с другой — если он только дёрнется, то помощь уже понадобится ему.       — Не смей, слышишь, не смей даже прикасаться ко мне, Санзу, — тихо сказала Мэй и опёрлась на стену. — Проваливай отсюда, а иначе я тебя застрелю и скажу, что у одного из этих парней оказалось оружие в руках, а с тобой произошёл несчастный случай.       И парень знал — так и будет. Убьёт, даже глазом не моргнув.       — Просто позволь помочь тебе, — прошептал он в надежде на то, чтобы исправить всю ситуацию.       — Ты? Помочь? Самому-то не смешно? — девушка еле выдавила из себя усмешку, а после сделала два таких трудных шага и навалилась на мусорный бак. — Уходи отсюда. Будет… паршиво, если тебя повяжут или убьют… Ты же… — она сглотнула, понимая, что все силы были уже где-то за отметкой «минус», — ты же заместитель Майки как-никак.       — Не бросать же тебя здесь… Я…       — Хватит, Санзу, — прервала она его и убрала пистолет в кобуру. — Если меня всё-таки схватят, то я всё равно ничего не расскажу, да и кто мне поверит, не так ли?       — Напарники, вроде как, своих не оставляют в беде…       — А кто сказал, что мы напарники?       Послышался тихий смех, который тут же сменился на надрывной кашель. Харучиё вздрогнул и сделал шаг по направлению к ней, но тут же замер, стоило ему увидеть её руку, поднятую вверх. И ему так захотелось наорать на неё, привести в чувства, донести мысль, что ей нужна помощь, и он окажет её, но вместо этого молчал. Молчал, потому что знал — сам виноват во всём происходящем.       — Я тебя не трону, — пообещал Санзу, медленно подходя к ней, чтобы не спугнуть или вообще не лишиться жизни. — Но тебе нужно добраться до больницы. Дай свои ключи от машины, чтобы я отвёз тебя. И перестань упрямиться — позволь мне взять тебя на руки.       — Не позволю.       Харучиё сжал зубы и выхватил из её дрожащей руки ключи от машины. Мэй с огромным трудом отлипла от бака, даже не замечая отвратительного запаха вокруг, а после вновь пошла, если можно так вообще сказать, к нужному месту. И каждый шаг, каждый вдох отнимал у неё огромное количество иссякнувших сил, поэтому, когда она всё-таки добралась до автомобиля, то просто плюхнулась на пассажирское сидение и отвернулась в сторону окна.       Мэй не хотелось, чтобы Санзу вообще находился в её машине, но ей было понятно, что если откажется от его помощи, то он непременно её пошлёт и ослушается, даже чисто из вредности, да и сама она могла вполне могла потерять сознание или, что ещё лучше хуже, вообще умереть.       Девушка не могла вспомнить людей, которых бы ненавидела всем своим сердцем, но Харучиё, скорее всего, стал первым в этой «категории». Он был ей омерзителен до тошноты, до дрожи в конечностях, до желания как следует избить его, чтобы знал на кого не следует даже дышать лишний раз. Но вместо этого она сидела с ним в одной машине, терпела его удивительно горячую, по сравнению с её, ладонь на своей, и стойко выдерживала все его быстрые взгляды, наполненные то ли тревогой, то ли чем-то ещё.       Она действительно стала ненавидеть его.       — Тебе нужно зажать рану рукой, Мэй, — сказал Санзу, а после уточнил, какую именно: — Мэй, зажми рану от ножа, и так слишком много крови теряешь. Оставила целую лужу у бака, теперь ещё и здесь.       Девушка перевела взгляд вниз и действительно увидела лужицу крови на сидении. Вот только ни одна конечность не слушалась её, а глаза стремились вот-вот закрыться. И если бы Харучиё не тряс её руку, то она бы уже давно поддалась соблазну кануть в темноту и не выходить оттуда, пока не станет легче. Намного легче.       — Если не можешь зажать рану, то хотя бы говори со мной, — попросил парень и только крепче сжал её ладонь в попытках согреть. — Хотя бы одно слово.       — Я не буду… с тобой говорить… — прошептала девушка так тихо, что Санзу слегка наклонился к ней, чтобы расслышать, не сводя глаз с дороги. — Скажи мне только одно… Харучиё, почему ты так себя… ведёшь? Почему ненавидишь?       Санзу замер и вернулся на своё место; в голове была полная неразбериха. Сейчас он стоял на распутье: признаться и ожидать её реакции через некоторое время или выдать сладкую ложь и продолжать донимать девчонку. Одна его часть кричала о том, что ему следует перестать терроризировать Мэй, которая по сути не была виновата в подобном исходе, а другая — что ей нужно ещё немного пострадать, ведь её поведение не раз доводило его до белого каления. Но потом он вдруг вспомнил, что если бы не его ужасное поведение, то и она бы вела себя нормально.       Харучиё сжал руль покрепче, стиснул зубы, а после выдохнул и как можно спокойнее сказал:       — Я просто не хотел с тобой работать.       У Мэй словно весь мир рухнул. Столько боли и страданий, столько потраченных нервов и сил только из-за… этого? И ей было бы смешно, если бы не тот факт, что глаза так и желали сомкнуться, а сердце — перестать биться. Она даже на секунду задумалась о том, что лучше бы Санзу соврал. Но это было бы нечестно по отношению к ней. И после какого-никакого осознания его ответа ей стало намного легче. Она столько дней гадала о причинах подобного поведения напарника, выстраивала целые цепочки и причинно-следственные связи, а всё оказалось куда проще.       И всё же, несмотря на чувство облегчения, Мэй стала чувствовать себя ещё хуже. Особенно в моральном плане.       Харучиё через пару минут кинул на неё быстрый взгляд. Его сердце замерло на несколько секунд: по щеке девушки стекало несколько слезинок, а сама она была слишком бледной, причём настолько, что под глазами начали выделяться тёмные-тёмные круги. Он тут же с силой нажал на газ, пока в голове мелькали мысли о том, почему она так быстро блекла. Но вдруг при очередном быстром взгляде в её сторону парень заметил, что кровь, которая капала с щеки, вроде бы, остановилась, зато с затылка текла постоянно; струйки красной жидкости быстро ползли вниз и скрывались за высоким воротником чёрной водолазки.       И Санзу начал паниковать, потому что в случае её смерти… Он даже думать не хотел о том, что будет после этого.       — Эй, Мэй! — позвал её парень, делая последний поворот. — Осталось совсем немного, просто не закрывай глаза, ладно? Блять, Майки меня убьёт, если узнает!       После этих слов девушке захотелось добить себя, лишь бы он только испытал те же страдания и мучения, что и она, лишь бы только сгинул с лица этой планеты.       До больницы «Бонтена» оставалось около пятисот метров, и Харучиё, как и Мэй, начал молиться кому только можно, чтобы у входа их кто-нибудь встретил: ей всё ещё не хотелось позволять себя касаться (ладонь — исключение), а ему — лишаться жизни. И их молитвы, к всеобщему удивлению, были услышаны — Какучё Хитто стоял на тротуаре, что-то печатая в телефоне. Визг шин вынудил его поднять голову и убрать телефон в карман пиджака, когда Санзу буквально выскочил из машины и открыл пассажирскую дверь.       — Помоги мне, Какучё! Отнеси её к доку. Быстрее!       Хитто постоял пару секунд в замешательстве, но после очередного крика Харучиё наконец-то отмер и быстро подошёл к девушке, которая ещё каким-то чудом была в сознании. И он пообещал себе, что обязательно расспросит обо всех произошедших событиях у её напарника.       Когда Санзу остался один, то просто сел на капот машины и слегка подрагивающими руками достал сигарету. Парень потерял счёт времени и постоянно выкуривал одну за одной до тех пор, пока в лёгких не появился дискомфорт. И тогда он начал заламывать себе пальцы, пытаясь успокоиться и прийти в себя; хотя бы попытаться это сделать. В голове шёл активный мыслительный процесс, — что ему сказать Майки? Харучиё знал, что новость долетит до главы, потому что как минимум после такого Мэй стоило взять несколько выходных, чтобы восстановиться. А ещё он знал, что если Майки узнает правду, — а он узнает, потому что Санзу никогда не мог соврать ему, — то окончательно потеряет его доверие.       И парню захотелось как следует себя ударить за то, что поступил слишком необдуманно, чего не позволил бы себе раньше. И в чём именно заключалась его возникшая проблема, ему пока что было неизвестно.       Харучиё настолько задумался, что даже не заметил, как рядом с ним присел и Какучё. Парень держал свой излюбленный серый пиджак, на котором были пятна тёмной крови, а в другой руке сжимал флешку с полученной информацией. Санзу поднял взгляд и заметил несколько синяков на его лице и разбитую губу.       — Ты, как я погляжу, тоже столкнулся со слишком агрессивным молодняком, — хмыкнул он, но Хитто не поддержал его настрой и повернул голову в его сторону. И по одним только глазам было понятно, что разговор между ними сейчас будет серьёзным. Даже слишком. — Ладно, понял, больше не буду закапывать твою самооценку, Опиздюлятор.       — Знаешь, сейчас даже и не очень молодые люди совсем страх потеряли, — начал Какучё издалека. И обстановка после этих слов сразу же накалилась до предела. — Ты ничего не хочешь объяснить?       — А ты на что-то намекаешь?       — Нет, я тебя сейчас прямо спрошу, — парень выпрямился, возвысился над ним и смерил каким-то презрительным взглядом, после которого Харучиё захотелось подраться с ним, лишь бы он только перестал на него так смотреть. — Это ты её так?       — Я её и пальцем не тронул.       — Вот как? — Хитто хмыкнул и окинул его очередным колючим взором. — За идиота меня держишь? Ты, можно сказать, цел и невредим, не считая небольшой царапины на шее, а она… Что случилось, Санзу?       Харучиё вспыхнул, словно спичка, и тоже выпрямился, чтобы быть с парнем на одном уровне. Он не понимал, почему третий в «Бонтене» так пёкся о какой-то девчонке, и это так бесило, что ему вмиг захотелось убить кого-нибудь. Но Какучё трогать нельзя, а поблизости никого другого и не было.       — Я тебе уже сказал, что не трогал её, — Санзу встал напротив него и прицелился, чтобы в случае чего просто ударить его лбом по носу, если сдерживаться больше не удастся.       — То есть ты хочешь сказать, что просто ушёл, оставив её одну, или вообще смотрел за тем, как её избивают? — Хитто насмешливо выгнул бровь, а Харучиё вдруг застыл. — Ты, конечно, тот ещё псих, но не настолько же. Самому избить — легко, но смотреть на это со стороны — точно не для тебя.       Для него. Теперь для него, но он в этом никогда не признается. Он никогда не признается в том, что не раз перегнул палку; не признается в том, что его личные принципы, его устои, да всё внутри него рушится.       Хитто сделал небольшой шаг назад, не желая и дальше продолжать этот бессмысленный разговор: Санзу бы всё равно не рассказал бы ему. Поэтому он решил узнать всё у Майки, который уже наверняка наслышан о произошедшем. И этот вариант был куда эффективнее и, что самое главное, безопаснее. И Харучиё выдохнул, а его гнев начал понемногу отступать, когда Какучё оказался на тротуаре, прямо напротив входа в больницу, откуда медсестра вывезла Мэй.       Сказать, что Санзу был в шоке, — это ничего не сказать. Он не совсем смог разглядеть её лицо на достаточно неблизком расстоянии, но сам факт того, что девушка решила поехать домой, а не остаться, например, в больнице, уже выбил его из колеи.       Сделать несколько шагов к Мэй для Харучиё оказалось чем-то невыносимо сложным, а увидеть её наверняка изувеченное лицо — ещё сложнее. Но это следовало сделать, потому что медсестра подкатила коляску к Какучё и уже начала что-то говорить.       — Мы попытались уговорить её полежать пару дней в больнице, но ни в какую, — услышал Санзу, прежде чем встать рядом с Хитто, который внимательно слушал молодую девушку. — Нужно будет присмотреть за ней какое-то время, а через пять дней привезти её сюда, в больницу, чтобы провести общий осмотр и проверить зрение. Пока что нужно приобрести только очки для зрения минус один. Остальное мы уже выдали.       Харучиё быстро осмотрел Мэй и поджал губы. Выглядела она отвратительно: волосы потеряли свою густоту, видимо, потому что часть просто-напросто осторожно срезали, чтобы зашить раны на затылке, огромные кровоподтёки на скулах, под правым глазом и на подбородке, а ещё появилась одна деталь, которая жутко бросалась в глаза, — несколько крупных швов, которые начинались в области чуть ниже виска и заканчивались чуть ниже глаза, прямо параллельно зрачку. И он, как никто другой, знал — останется шрам.       А потом парень вдруг вспомнил фразу про очки и задумался: он не замечал, чтобы у Мэй были проблемы со зрением — а иначе как бы она прицеливалась — и линзы она, вроде бы, не использовала. И прежде чем ему удалось всё как следует обдумать, с уст слетел глупый, но волнующий его вопрос:       — А зачем очки? Зрение так резко упало?       — Да, такое бывает после сильных травм головы, — пояснила медсестра, — а тут удар в височную область и один по затылку, который вызвал сотрясение мозга. Поэтому я повторюсь и снова скажу о необходимости постоянного присмотра за ней.       — Я позвоню Озэму и спрошу, сможет ли он приехать, чтобы посидеть со мной неделю, — вдруг заговорила Мэй. Голос её был совсем тихим, охрипшим, но тем не менее твёрдым. — А если он всё-таки не сможет, то, Какучё, не мог бы ты…       — Хорошо, — незамедлительно ответил он.       И Харучиё захлестнула волна негодования. Он, конечно, не специалист по уходу, да и за ним самим часто нужен присмотр, но в этом деле ему бы точно удалось справиться, особенно если постараться. Но ему даже шанса не дали, а сразу откинули за борт. И только его рот слегка приоткрылся, чтобы начать гневную тираду, как вдруг до него дошло, почему она обратилась к другому человеку: отчасти во всём произошедшем виноват именно он. Да и какой нормальный человек захочет просить о помощи того, кто спокойно наблюдал за его избиением и попытками изнасилования, кто и сам не раз приносил ему физическую боль, кто презирал его и ненавидел всем сердцем.       Харучиё чётко понял, что лезть к Мэй больше не следует, пока это не закончилось чем-то совсем непоправимым. Если, конечно, уже не закончилось.       Медсестра передала Мэй какой-то пакет, в котором, по всей видимости, находились нужные лекарства, и девушка так резко встала с кресла, что и Какучё, и Санзу испугались и одновременно сделали несколько шагов к ней, чтобы в случае чего подхватить её. Но она только подошла к своей машине и обернулась.       — Я напишу тебе, Какучё, — он кивнул, а после Асано перевела донельзя равнодушный взгляд на Санзу и сказала: — верни мои ключи.       — Я тебя отвезу, чтобы ты лишний раз ногу не напрягала, — ответил Харучиё.       И когда ответа и каких-либо возмущений не последовало, он тут же почуял неладное. Что-то начинало меняться, но что именно — неизвестно. И снова это проклятое тёмное и непонятное нечто, следующее за ними по пятам и не желающее их отпускать.       Ехали они в абсолютной тишине. Вот только если раньше подобное было чем-то ненавязчивым, можно даже сказать, комфортным, то сейчас она давила со всех сторон, напрягала и просто выматывала. Однако никто не начинал разговор: Мэй не хотела говорить с Санзу, потому что больше не видела в этом смысла, а он просто не знал, как подобрать нужные слова и при этом не ухудшить ситуацию, если такое вообще было возможно. Хотя ему так хотелось спросить о том, почему она не сказала ехать в магазин оптики, хотелось узнать, что ей сказал врач, хотел спросить о её самочувствии в целом. Но всё же нарушать молчание не стал.       А ещё Харучиё с каким-то удивлением и неверием заметил, что, даже несмотря на то тот факт, что он сам допустил произошедшее, он беспокоится о ней. И вопреки этому беспокойству ему не хотелось извиниться, потому что не считал нужным. И эти противоречия разрывали его изнутри, заставляли сжимать руль крепче, а тело напрячься до такой степени, что мышцы начинали болеть. И он пообещал себе, что обязательно устроит себе небольшой перерыв, отдых и напьётся до потери сознания, потому что в трезвом уме выносить всё это было чем-то невозможным.       — Остановись примерно через пятьсот метров, рядом с магазином.       Санзу аж чуть не подскочил от неожиданности и кинул быстрый взгляд в сторону Мэй. Она сидела, отвернув голову в сторону окна, словно не хотела его видеть, а после достала телефон с полностью разбитым экраном, чтобы взять из-под чехла карточку. Пару раз она попробовала включить его и спустя три-четыре попытки ей всё же удалось это сделать. Дисплей работал нормально, но огромные витиеватые паутинки трещин неприятно царапали кожу и ухудшали видимость.       — Я куплю тебе новый, — пообещал Харучиё, высматривая место, где можно было бы припарковаться. — Как твой непутёвый напарник, я просто должен хоть как-то исправить сложившуюся ситуацию. Что тебе нужно в магазине? Я схожу.       — Мы не напарники и никогда ими не были, — он поджал губы и свернул на парковку, практически сразу же занимая место для инвалидов; с его губ слетел смешок. — Ты ничего мне не должен. И мне от тебя теперь ничего не нужно.       Санзу только цокнул языком и закатил глаза на её капризы, а когда он увидел, что Мэй уже начала открывать дверь машины, и вовсе раздражённо сказал:       — Я же сказал, что сам схожу, так что перестань вести себя как капризная девчонка и скажи, что тебе нужно! И вообще, не напрягай ногу!       — Я, по-моему, тебе тоже говорила, что мне больше от тебя ничего не нужно. А за ногу не беспокойся, меня напичкали обезболивающим, так что ближайшее время боли я точно не почувствую.       Харучиё даже не стал смотреть ей вслед: то ли не хотел увидеть, как она теперь хромает, то ли просто был настолько раздражён подобным поведением с её стороны, что даже видеть её не желал. И чтобы хоть как-то убить время, парень начал вспоминать, сколько бутылок крепкого алкоголя у него припасено на чёрный день в самом дальнем нижнем ящике на кухне. В ящике было как минимум четыре бутылки виски, это точно. И пока он и дальше вспоминал весь свой ассортимент, Мэй вернулась с небольшим пакетиком, из которого доносился звон и шуршание полиэтилена. И Санзу вдруг захотелось посмотреть, что же она такого купила.       Но вместо этого он просто завёл машину и поехал дальше — к дому девушки. И снова они сидели в абсолютной тишине. Однако в этот раз потому, что оба не видели смысла в пустых разговорах. Оба знали, что даже самая безобидная фраза может послужить началом крупной словесной перепалки, а им сейчас было вообще не до этого.       Поэтому когда машина остановилась на внутренней парковке жилого комплекса, Санзу отдал ей ключи и обронил фразу, что проводит её до квартиры. Обещание он своё выполнил — убедился, что она зашла домой, — и, даже не попрощавшись, они разошлись.       Отношения между ними, казалось, были безнадёжно испорчены.       Стоило Мэй закрыть дверь, как маска равнодушия тут же с громким треском развалилась на мелкие части — подбородок задрожал, а с губ едва ли не слетел всхлип. Она кое-как дошла до дивана, при этом включив торшер — уже темнело — положила рядом с собой пакеты, достала бутылочку какого-то слабоалкогольного вина и открыла её. Рассудок буквально кричал о том, что не стоит выпивать в таком состоянии, а лучше лечь спать, но девушка послала его куда подальше. В который раз.       Мэй занималась своим самокопанием, наверно, час или два, она уже не помнила точно. А ещё она так и не смогла вспомнить и понять ни одной причины, по которой Харучиё мог бы её ненавидеть. До всего этого ада с «Бонтентом» и «Опустошителями» они пересекались всего лишь раз, когда был тот самый вечер два года назад, но ничего такого, что могло бы вызывать у него ненависть к ней, не произошло. Однако незадолго до и во время их первой так называемой «официальной» встречи он уже презирал и недолюбливал её. И девушка до сих пор не понимала, почему. Впрочем, Харучиё и сам, наверное, не смог бы дать точного ответа.       И Мэй всё ещё не понимала, как ей мог понравиться этот грубый, агрессивный, ужасно наглый и озлобленный психопат. Но он ей понравился — это факт. Вот только она не знала, что делать с этим дальше.       Ещё Мэй не знала, что она ему сделала, чем заслужила такое отношение к себе. Плохо работала в команде с ним? Нет, иногда она вообще работала за двоих, и он прекрасно это знал. Как-то задела его во время их перепалок? Возможно, но она же предупреждала его о том, что не будет терпеть все его оскорбления и будет отвечать тем же. Да и начал всё это именно он, поэтому тоже нет. Так почему?       Почему? Почему? Почему?       Почему Харучиё даже не попытался наладить отношения, пойти на контакт? Почему он вёл себя то заботливо и просто прекрасно, то как последний подонок? Почему просто смотрел, как её пытались изнасиловать? Почему просто смотрел, как её избивали? Почему он и сам причинял ей и физическую, и моральную боль? Почему он не хотел с ней работать?       От всех этих вопросов у Мэй начинала нещадно болеть голова, но она всё равно продолжила анализировать и свои, и его действия и возможные причины. И ни к какому определённому выводу так и не приходила.       Мэй не раз видела, как Санзу был обходителен с другими девушками, даже если те работали проститутками или уборщицами (ей почему-то казалось, что ему вообще всё равно на чувства и комфорт всех дам). Она видела, как он пропускал женщин вперёд, как уступал им места, как касался их только в том случае, если они не выражали протест. Когда они собирались в его клубе, девушка не раз наблюдала, как он не мог терпеть излишние издевательства клиентов над танцовщицами или проститутками и всегда скрыто намекал чрезмерно наглым мужчинам, что с ними будет, если они не перестанут вести себя как последние животные.       Но она никогда не видела подобного отношения к себе. Да, было несколько моментов, когда Харучиё проявлял заботу по отношению к ней, но всё это теперь меркло на фоне постоянных оскорблений, унижений, причинения физического вреда и прочих его гадких поступков.       За что с ней так обошлись? Почему ей пришлось так страдать?       Недостаточно красива и привлекательна? Недостаточно харизматична и обаятельна? Недостаточно умна и остроумна? Недостаточно сильна? Недостаточно хороша, чтобы почувствовать хоть капельку уважения, не говоря уже о каком-то внимании и тем более любви? Да. Определённо да.       Мэй старалась, правда старалась сдерживать свои слёзы и всхлипы, но спустя какое-то время терпеть всё это внутри себя стало просто невыносимо. И она плакала. Плакала, наверное, пару часов, прикусывая запястье, чтобы не издать ни единого звука, но жалкие и приглушённые всхлипы всё же разлетались по всей гостиной. Плакала и ощущала какую-то нестерпимую тоску и чувство всепоглощающего одиночества, ненужности, полной никчёмности. И под конец своей истерики сил хватало только на то, чтобы глотать вязкую слюну и шмыгать покрасневшим носом. Чувство полного опустошения накрыло её с головой. И ничего поделать с этим уже было нельзя.       Ведь она устала. Так чертовски устала.       Её взгляд зацепился за телефон, который лежал на кофейном столике, и рука непроизвольно потянулась к нему. Посидев пару минут в размышлениях, Мэй выдохнула, вытерла сопли рукавом водолазки и открыла нужный ей контакт.       Была поставлена точка невозврата.