Я заставлю тебя ненавидеть

      От автора: события происходят за сутки до ранения Мэй у дома, в котором она живёт (9 часть). Я говорила, что между Мэй и Какучё только дружба, но я решила пересмотреть их дуэт, поэтому получилось, что получилось. Эта сцена должна была быть в 11 части, но ей там не было места, поэтому решила залить её отдельной главой. Считайте её чем-то вроде экстры. Приятного прочтения!       В спальне Мэй горел приглушённый свет, исходящий от настольной лампы возле кровати. Ветер взметнул неплотную занавеску и проник внутрь, отчего девушка лишь сильнее прижалась к горячему телу в попытках согреться. Она пыталась найти хоть какой-то признак, хоть какой-то знак, что он не желал этого.       Но Какучё был не против.       Он показывал это через свои прикосновения — осторожные и требовательные одновременно — и тихие стоны, которые слетали с его губ в перерывах между тягучими поцелуями.       Что-то внутри Мэй противилось, кричало о том, что всё это неправильно. Неправильно, что они льнули друг к другу так отчаянно, так сильно, словно пытались стать единым целом; неправильно, что он мучительно медленно целовал её в шею, оставляя на тонкой коже влажные следы и еле заметные красные пятнышки; неправильно, что, пока одна её рука с силой сжимала его иссиня-чёрные волосы на затылке, другая — поглаживала твёрдый член.       Неправильным было всё, но особенно — тот факт, что они, договорившись о своём исключительном статусе друзей, стояли посреди спальни девушки абсолютно обнажёнными и целовали друг друга, гладили, ласкали, не задумываясь о последствиях.       И вопреки всем своим красным флагам, Мэй слегка отстранилась от Какучё, но лишь для того, чтобы повернуть его спиной к кровати и толкнуть на мягкую поверхность. В глубине души надеялась, что хотя бы у него проснётся трезвый рассудок, который прикажет прекратить всё это. Но мыслями он был уже совсем далеко, а вот она — так близко. Настолько, что его руки без каких-либо усилий притянули её к себе, а лицо уткнулось во впалый живот. Ладони крепко сжали заднюю поверхность бедра, оставляя еле заметные следы, а губы то и дело целовали родинки вокруг пупка.       Девушка с силой оттянула его от себя за волосы, пристально поглядела на него и не заметила ничего, что выдавало бы нежелание: в глазах, покрытых пеленой, читалась явная похоть, пунцовые щёки выдавали его жар, а тяжёлое дыхание говорило о том, что ему всё нравится, что им следует продолжить, а иначе не выдержит — сорвётся и падёт перед ней на колени, вымаливая ласки и тепла, внимания и любви хотя бы на одну ночь. И ей понравилось увиденное: такой дикий Какучё очень отличался от привычного — спокойного и даже, казалось, отстранённого и равнодушного. Но в тихом омуте всегда пляшут демоны похуже тех, которыми пугают маленьких детей, чтобы те вели себя хорошо.       Мэй огладила его щеку, смотря на него тёплым, ласковым взглядом, едва заметно улыбнулась своим мыслям — из-за умилительной реакции парня — и наклонилась, чтобы оставить лёгкий поцелуй на слегка покрасневших губах. Но ему хотелось больше: чтобы всё дыхание сбилось напрочь, чтобы губы покраснели так, словно на них нанесли тёмно-вишнёвую помаду, чтобы все противные мысли уступили одному — звериному желанию. Вот только пока он об этом думал, девушка уже успела убрать его руки со своих бёдер и устроиться между его разведённых ног.       И если бы в комнате горела не только одна настольная лампа, которая погружала её в полумрак, то Мэй смогла бы увидеть, как у него покраснели не только щёки, но и кончики ушей.       — Подожди…       Девушка положила голову ему на бедро, подняла беззастенчивый взгляд и замерла, не в силах пошевелиться: не хотелось портить такой момент. «Если он сейчас пойдёт на попятную, — подумала она, — если он сейчас скажет, что это нужно прекратить, то я привяжу его к кровати и не выпущу из неё, пока не наступит рассвет». И это было бы правдой, потому что она только решилась, только перестала думать об их отношениях и последствиях спонтанного решения, что отступать после такого — трата времени.       — Я хочу не так, — прошептал он и заметил, как из её груди вылетел облегчённый вздох. Что это было — не знал, но и узнавать как-то не хотелось. — Хочу, чтобы мы… чтобы мы оба получили… удовольствие.       Мэй широко улыбнулась, на секунду прикрывая глаза, а после кивнула головой, молча говоря: «Я поняла тебя». Женские ладони легли на сильную грудь, медленно оглаживая её, а после с силой надавили, заставляя парня лечь на кровать. Девушка молча забралась коленями на постель и медленно подползла к нему. В голове вновь начали всплывать сомнения, а прежняя уверенность куда-то испарилась без остатка. Какучё, заметив в её взгляде растерянность и какую-то нерешительность, приподнялся на локте, а другой рукой обхватил её затылок и потянул на себя, чтобы поцеловать. И через этот поцелуй он хотел передать свою решимость и ей. Если уж он позабыл про все страхи последствий, то ей точно следует сделать то же самое.       И она решила подумать о правильности их решения чуть позже.       Сердце Мэй забилось чуть быстрее от осознания того, что она сейчас сделает с третьим в «Бонтене». Волнение сменило предвкушение, а страх — нетерпеливость, животное желание, не иначе. Выдохнув, она повернулась спиной к нему, перекинула ногу через его шею и ненадолго замерла, последний раз задумываясь о «безошибочности» всего того, что происходило между ними. Но долго думать ей не позволил Какучё, который обхватил её ягодицы двумя огромными ладонями и притянул к себе. От неожиданности девушка тихо ахнула и протяжно замычала, когда почувствовала на своём клиторе тёплый язык.       И всё вмиг оказалось таким верным.       Мэй убрала мешающиеся волосы за уши, поддалась всем корпусом вперёд, наклонилась и медленно потянулась к вставшему члену, специально царапая кожу чуть выше лобка. И своими поддразниваниями она добилась несильного укуса на внутренней части бедра. Намёк был понятен. Губы крепко обхватили головку, а язык быстро пробежался по уздечке прежде, чем голова толкнулась вниз. Девушка медленно начала двигать ею вверх-вниз в то время, как Какучё, наоборот, только ускорил свои движения языком, доставляя ей то самое удовольствие, о котором она уже давно успела позабыть со всеми этими нервотрёпками и работой. И в качестве благодарности за это ей пришлось расслабить горло и взять его член полностью. Не сказать, что она была против этого, а уж он — особенно.       В какой-то момент девушка уже не могла терпеть постоянные ласки, которые постепенно сводили её с ума, и поэтому она попыталась слезть с лица Какучё и продолжить в гордом одиночестве, но он был непреклонен: руки вновь легли на ягодицы, удерживая её в том же положении, а пальцы вцепились в кожу, оставляя заметные следы.       И тогда Мэй не сдержалась: громко простонала прямо с членом во рту и задвигала головой чуть активнее, изредка лаская головку и проводя языком по всей длине. Знала, что если не доведёт его до пика первой, то потом уже не сможет этого сделать из-за собственного удовольствия, которое медленно, но верно скапливалось у неё где-то внизу живота и грозилось вот-вот вырваться. Какучё принял её активные действия за открытый вызов. Он соревноваться не любил, но здесь не мог удержаться от соблазна. Язык быстро прошёлся по влажным половым губам, а после вновь остановился на клиторе, выводя на нём быстрые круги.       И кажется, кое-кто всё-таки проиграл.       Мэй какое-то время пыталась подстроиться под его темп и сосать его член так же быстро, как и он ласкал её, но после нескольких заведомо провальных попыток она просто уткнулась лицом в сгиб локтя и пыталась хоть как-то сдержать стоны, потому что представляла под собой того, кто обязательно бы пошутил по этому поводу. И от досады она чуть крепче сжала руку, которая поглаживала член, вызывая у Какучё довольное, как ей показалось, мычание. Он лишь ускорился, доводя девушку до пика наслаждения, и почувствовал, как её бёдра начали мелко подрагивать и пытаться сомкнуться.       Воцарившуюся тишину нарушало лишь тяжёлое дыхание, да звуки проезжающих машин на улице. Каких-либо мыслей у Мэй не осталось, да и сожалений, в принципе, тоже. Внутри неё уже не клубок навязчивых и гадких мыслей, а полный штиль, долгожданное облегчение. Но на этом она останавливаться не собиралась.       — У меня нет с собой презервативов, — тихо сказал Какучё и тяжело вздохнул.       От досады и некого стыда перед девушкой он едва ли не взвыл: хотелось закончить этот вечер несколько иначе, но собственная глупость и беспечность помешала всем планам.       Мэй выдохнула, перекинула через парня вторую ногу и подползла к прикроватной тумбочке. Он подумал, что ей невероятно грустно и обидно, поэтому уже приоткрыл рот, чтобы извиниться, пообещать, что в следующий раз, если бы такая возможность вновь появилась, всё пройдёт более организованнее и лучше. Но пачка презервативов, упавшая ему на грудь, будто бы выбила весь воздух, не то что слова.       Увидев настолько растерянное выражение лица, девушка не сдержала смешка, чем привлекла внимание Какучё.       — Мы будем смотреть на них или же…       Договорить Мэй не успела: сильные руки обвили её тело и повалили на кровать. И только она хотела начать наигранно возмущаться, как ощутила его губы на своих. Чёрные жёсткие волосы падали ей на лицо, щекотали кожу, заставляли хихикать, мешая парню целовать её.       — Господи, как их убрать? — спросила девушка, когда Какучё отстранился от неё.       — Никак, — проворчал он, будучи недовольным из-за постоянных перерывов.       Мэй только хмыкнула, поражаясь его нетерпеливости, и шумно выдохнула, когда парень просунул ногу между её бёдер и «случайно» прижался коленом к промежности. И уже хихикал Какучё: от её несдержанности, от тихих возмущений и резких, дёрганных движений. Мужская рука легла на её талию, провела вниз — до тазобедренной косточки — и вверх — до выпирающих рёбер и остановилась под грудью — ровно на том месте, где быстро колотилось сердце. И в голове промелькнула мысль, что она такая идеальная для него, словно недостающий пазл, от которого зависела бы красота всей исходной картины. Но всё-таки было что-то не так. Он не знал, что именно, а разбираться прямо сейчас, когда она так тихо шептала его имя, умоляя о большем, не было ни времени, ни желания.       Какучё вновь наклонился к лицу Мэй, пробежался взглядом по красному шраму над скулой, ощущая, как в его крови закипает обжигающая злость, и оставил на вздёрнутом носике лёгкий, щекочущий поцелуй. Девушка поморщилась, едва заметно улыбнулась и положила ладони ему на затылок, притягивая его ближе. А он никогда не был дураком, поэтому сразу понял, о чём, а точнее о ком она думала, поэтому припал к её губам, целуя то глубоко и чувственно, то с каким-то остервенением и неприсущей ему настойчивостью. Касался её губ, кусал их до звёздочек перед глазами, до напрочь сбитого дыхания. Ладонь скользнула вниз, ощущая, как нежная кожа покрылась мурашками, и легла на худое бедро — при желании мог бы спокойно обхватить его одной рукой, — несильно сжимая, притягивая к себе.       Мэй запустила ладонь в его волосы, сжала у корней, слегка царапая кожу ногтями, и ощутила, как он отстранился, громко сглотнул и тяжело выдохнул. Щёки его горели адским, невероятно ярким пламенем, а в глазах был такой блеск, что она на несколько мгновений выпала из реальности, наблюдая за этим редким явлением. Подобное ей удавалось увидеть лишь раз, когда речь зашла о тёплых воспоминаниях с Изаной. Тот факт, что она являлась причиной такой редкости, мягко говоря, льстил.       Девушка провела указательным пальцем по его шраму, внимательно вычитывая всего эмоции, чтобы прекратить, если вдруг увидит, что ему неприятно. Но на его лице — ничего, лишь едва заметная тень удовольствия и умиротворения. Ладонь огладила его щёку, вновь безуспешно попыталась убрать мешающиеся волосы, а после легла на затылок, мягко надавливая. И Какучё всё понял — сам в очередной раз приблизился к её губам и поцеловал — уже неторопливо, скорее, нежно. Пальцы сжали бедро чуть сильнее, оставляя еле заметные пятна чуть ниже тазобедренной косточки, пока вторая рука, покоившаяся на спине, прижимала девушку к горячему, словно самый настоящий огонь, телу. И Мэй льнула к нему, выгибалась навстречу в попытках согреться, ощутить этот самый жар, перенять его и себе.       Парень спустился чуть ниже — к шее — и начал оставлять влажные следы там. Кусать не стал — отчего-то знал, что ей не понравится, что вся идея с этими «метками» ей противна, чужда. Уже понял, что она — непокорная, свободолюбивая.       Даже он это понял.       Мэй тихо выдохнула, когда почувствовала влажные губы в местечке под ухом, поёжилась, ощутив прохладу ночного воздуха. Он в последний раз наклонился, чтобы поцеловать её — смазано и быстро — выпрямился и, обхватив женский стан, перевернул её на живот. Девушка встала на колени, приподнимая зад, и вытянула руки вперёд, разминая спину, красиво выгибаясь в пояснице.       Внутри неё всё дрогнуло, когда Какучё притянул её к своему паху, качнул бёдрами пару раз, раздвигая влажные складки членом. От предвкушения оба закусили губу и прикрыли глаза. Воздух между ними, казалось, накалился до предела: несмотря на свежесть, рядом с друг другом было слишком жарко — до частого, прерывистого дыхания, до дрожи в конечностях.       Какучё сдался первым, не выдержав такого напряжения между ними. Раздался тихий мужской стон. Ладонь взметнулась вверх, с лёгким свистом рассекла воздух, и с силой опустилась на правую ягодицу девушки. С её губ вырвался вскрик, который она тут же приглушила ладонью, а глаза широко распахнулись не то от шока, не то от боли, не то от всего сразу.       — К-какучё, больше так не делай, — тихо попросила Мэй, ощущая, как повреждённое место нещадно жгло.       — М? Что такое?       — Просто не делай.       Парень окинул её вопросительным взглядом, задумался на несколько секунд, а потом, когда он увидел ярко-красный отпечаток своей ладони, тут же всё понял.       — О Господи! — громко сказал он и начал слегка поглаживать ягодицу. — Слушай, может остановимся пока? Лёд принести? Это выглядит страшно, прости, пожалуйста, я не хотел сделать тебе больно, прости.       — Хитто, успокойся уже, — прервала его девушка и для убедительности выпрямилась, чтобы оставить лёгкие поцелуи на его подбородке и скуле. — Просто если захочешь меня шлёпнуть, делай это не так сильно, хорошо?       — Да-да, прости ещё раз.       Мэй уже не стала одёргивать его — знала, что бесполезно, — и просто вновь легла грудью на одеяло, всеми фибрами души ощущая, как Какучё винил себя в несдержанности. Он мог заниматься самокопанием часами, а ей ждать не хотелось — толкнулась бёдрами навстречу ему, молча давая знак продолжать. Медлить не стал: неторопливо вошёл, прикрывая от удовольствия глаза, вытягивая из девушки сладкое мычание от приятной заполненности. И сам не смог сдержать судорожного вздоха.       Первые толчки были пробными, неспешными — позволял ей привыкнуть, показывал, что её комфорт для него на первом месте. Показывал, что он не тот, кого она сейчас представляла; и даже не мог догадаться, как ей это сейчас помогало. Пристальный взгляд внимательно следил за каждый движением девушки, подмечал каждое — даже самое небольшое — изменение. И когда он увидел, что какое-то напряжение внутри неё отступило, что она и сама начала двигаться, — сорвался: сделал первый особенно глубокий толчок. Крупицы самоконтроля и сдержанности окончательно покинули Какучё — его движения ускорились, стали резче, грубее. Да и как сохранить эту самую выдержку и способность трезво думать, когда перед ним — прекрасная девушка, которая уже сама насаживалась на него, вокруг — душный и будто бы наэлектризованный воздух, а до слуха доносились влажные и хлопающие звуки двух тел? Для него — на данный момент времени — это было чем-то невозможным.       Мэй потянулась одной рукой к клитору, чтобы довести себя до пика, и почувствовала, как сотни иголок удовольствия впились ей в кожу, распространяя эффект по всему телу. Кровь бешено пульсировала в ушах, заглушая все окружающие звуки, а в глазах на несколько мгновений потемнело. И все попытки сдержать стоны от удовольствия оказались безуспешными — с губ начали срываться громкие вздохи, и она зажмурилась до неприятных ощущений, лишь бы только прогнать навязчивый образ, который преследовал её последние недели, не давал ей спокойно жить.       Матрас рядом с её головой слегка прогнулся — Какучё опёрся на локоть для удобства, — а ухо обожгло горячее дыхание. Внутри всё болезненно сжалось от хриплых и едва слышимых стонов парня, а глаза против воли закатились.       «Повезёт же кому-то с мужчиной» — промелькнуло у Мэй в голове. И в этот же момент она поняла, что удача в очередной раз отвернулась от неё — ничего не ёкнуло; не было ни каких-то чувств, кроме уважения и симпатии как к человеку, ни желания обладать им целиком и полностью — лишь минутная слабость в виде мощного потока страсти и жажда удовольствия. У неё, наверное, был шанс влюбиться в хорошего парня, но вместо этого жизнь крутанула её на сто восемьдесят градусов, перевернула всё с ног на голову и перед ней оказался этот розоволосый ублюдок. Страшный сон, а не нормальный человек.       — О ком же ты сейчас грезишь, Мэй? — тихо спросил Какучё и, в очередной раз глубоко толкнувшись, издал уже громкий стон. — О нём ведь, да? Нехорошо в постели с одним мужчиной думать совершенно о другом.       И её словно железной трубой ударили — он был прав. Переспать с другим человеком, чтобы отвлечься, — заранее проигрышный вариант. Но даже заведомо зная об этом, она решила совершить эту ошибку (а ошибку ли?), чтобы убедиться в этом на собственном опыте.       — Нехорошо с помощью невинной девушки пытаться сбежать от потока собственных разрушающих мыслей, Какучё, — прошептала девушка прямо ему в губы, которые искривились в усмешке после её слов. И стало понятно, почему Санзу со своим взрывным характером не смог противостоять ей.       Полустон-полувсхлип сорвался с её губ, когда парень выпрямился и вышел из неё. Она тут же подумала о том, что всё-таки обидела его неосторожными словами, что он сейчас уйдёт, а потом откажется с ней работать. Однако вместо этого он просто перевернул её на спину, и ей без труда удалось заметить лёгкую улыбку и озорной блеск в глазах — всё в порядке. И для подтверждения этой мысли поцеловал её в лоб, нос, губы — здесь он задержался чуть дольше — и, решившись, оставил влажный след на небольшом шраме, что бросался в глаза, но точно не уродовал симпатичное лицо. Она поморщилась, но возмущаться не стала.       Ведь она всегда привыкла действовать, а не бросать пустые слова.       Мэй толкнула парня в грудь, молча требуя, чтобы он расправился, и закинула ноги ему на плечи. Тот на секунду растерялся, но увидев хитрый прищур зелёных глаз, томный взгляд и вызывающую улыбку, дёрнул уголком губ и подполз чуть ближе к ней. Ударив пару раз членом по её лобку, он с каким-то удовольствием заметил, как она вздрогнула всем телом и выдохнула от нетерпения, которое вот-вот могло сжечь дотла.       Терзать ни её, ни себя больше не хотелось — Какучё одним движением вошёл в неё и сразу же начал двигаться в умеренном темпе, не давая ни минуты на передышку. А Мэй эта минута уже и не нужна — одна рука вновь оказалась на клиторе, быстро массируя его, пока вторая — сжимала левую грудь. Все движения ускорились, а каждый толчок выбивал из них остатки воздуха, вынуждал закусывать губы, чтобы с них не срывались уже не стоны, а самые настоящие крики — не хотелось разбираться с соседями.       Парень оставил несколько поцелуев на каждой ноге, а после скинул их с плеч, наклонился к ней, держа одну под коленом и прижимая к своему боку. Рука с груди переместилась ему на затылок, притягивая чуть ближе. Горячее дыхание вновь опалило ухо, а до слуха доносились тихие вздохи удовольствия, от которых у неё по всему телу пробегались мурашки. Была бы возможность записать эти прекрасные звуки — непременно бы так и сделала, а потом бы ещё поставила на будильник, звонок и уведомления. Он сделал бы то же самое с её стонами, которые она уже даже не пыталась сдерживать.       Какучё кончил первым, ощущая как часто девушка сжималась, слыша её сладкие всхлипы, а иногда и вскрики. Отпустив её ногу, парень просунул руку ей под спину, крепко-крепко обнял, зарылся носом в густые волосы и прикрыл глаза, ощущая полную безмятежность, которая — он уже знал — скоро покинет его. Но пока Мэй крепко обнимала его в ответ, пока тяжело дышала ему в плечо, пока не давала ему уйти в свои мысли, он был спокоен.       А вот ей хотелось разрыдаться от осознания того, что она наконец-то не одинока: после разлуки с Озэму ей было не по себе — чувствовала себя какой-то опустошённой, никому не нужной. И в глубине души она понимала, что Какучё — проводник, человек, который не даст сбиться ей с пути, направит её, если потребуется. Все мысли о том, что он является для неё вторым Озэму, подтвердились.       Покой в личной жизни ей, видимо, будет только сниться.       — Салфетки на туалетном столике, ближайшее мусорное ведро в ванной, но я её сейчас займу, а другое — на кухне, — коротко сказала девушка.       Какучё молча поднялся с неё, отсел на край кровати, чтобы, видимо, не смущать своим видом, и отвернулся в сторону двери. Ощущая ночную прохладу, от которой невольно поёжилась, она босиком прошла в ванную — хотелось освежиться. И стоя под тёплыми струями воды, она не понимала, что им сейчас делать. Ей хотелось молиться кому угодно, лишь бы только их взаимоотношения не испортились из-за такой-то мелочи. Не сейчас, когда стало понятно, что он для неё — прекрасный товарищ. Но все размышления были отогнаны на задний план, ведь были куда более важные задачи: ранний подъём, поездка в Нагано к Озэму, куча работы, потому что у Моччи появилась дочка, и часть его обязанностей упала на её плечи. Она знала, что «избежание» проблемы не является её решением, но после разборок с Санзу ей хотелось одного — покоя. Хотя бы с Хитто.       Когда Мэй вышла из ванной, то заметила задумавшегося Какучё, который уже разобрал постель и ждал её. Заметив боковым взглядом какое-то шевеление, он приподнял одеяло, немо приглашая. И отказаться от столь приятного предложения она была не в силах — нырнула под тёплую ткань, слыша сквозь монотонное ворчание слова «мокрая» и «ледяная».       — Грей меня, — потребовала она, закидывая на него ногу и удобно располагаясь на широкой груди.       Какучё беззлобно усмехнулся, накрыл её одеялом до самого носа, обвил талию руками и уставился в потолок. Минуты тянулись одна за другой, но сон никак не приходил ни к ней, ни к нему, хотя ещё час назад они едва не валились с ног от усталости. У обоих в голове крутился один и тот же вопрос, озвучить который смог только он:       — Не жалеешь? — Мэй задрала голову и прошептала едва слышимое «нет». — Я тоже не жалею.       И это был абсолютно честный ответ с обеих сторон. Какучё заметил её удовлетворённую улыбку, которая говорила, что ответ более чем устраивает, и решился в эту поистине волшебную ночь коснуться большим пальцем до этого проклятого шрама чуть выше скулы. Девушка едва заметно дёрнулась, как-то горько ухмыльнулась от своих мыслей и уставилась в стену.       Какучё неоднократно замечал в ней такие резкие перемены: она часто могла уйти в себя, забывая про собеседников, нередко была меланхоличной и практически всегда ею овладевала какая-то апатия — отсутствие тех самых еле заметных искорок в глазах, которые были до последнего инцидента с Санзу, бессонница — это было понятно по уставшему виду и тёмным кругам под остекленевшими глазами, — потеря аппетита были подтверждениями его неутешительных догадок. Он знал, что полученные за всё время работы с отбитым психом шрамы ей противны. «Доказательство тому, что я уже ничего не могу», — как-то сказала девушка, когда её вновь накрыла волна уныния. И как бы не пытался доказать, что всё дело в Харучиё, как бы не говорил, что если бы её поставили к кому-нибудь другому, то всё было бы иначе — она до последнего стояла на своём. Не сдвинуть, не уверить.       Какучё видел, чувствовал, что девушка находилась в шаге от этого отвратительного состояния, и допускать того, чтобы она вновь начала винить себя во всех бедах мира, он больше не желал. Разговаривать с ней — бесполезно, а вот утешить…       — Санзу — мудак, а твой шрам ни капли тебя не уродует, — он поджал губы, когда понял, что это не совсем то, что ему хотелось сказать. — Я тоже волновался из-за своего, а потом стало всё равно. Твой человек обязательно найдётся и полюбит тебя со всеми недостатками. Веришь?       Ей хотелось ответить, что нет, не верит. Убийцу, беспомощную и жалкую, вряд ли кто-то полюбит. Даже если этот человек будет преследовать корыстную цель — не полюбит, ведь такое вообще сложно, даже невозможно назвать любовью. Но ей не хотелось выглядеть ещё хуже в чужих глазах, поэтому она не стала лгать и не стала отвечать, оставляя свои мысли при себе.       И Какучё вновь доказал, что он настоящий джентльмен, не требуя от неё ответа. Он лишь прижал её к себе покрепче, чтобы поделиться своим теплом и с ней, поцеловал в макушку, пытаясь подарить ей чувство нужности и покоя.       Свет в комнате погас, но сна у обоих ни в одном глазу.       Какучё так и не смог избавиться от мыслей об Изане, о том, что было бы, если бы выжил именно Король, а не слуга. Он так и не смог избавиться от мыслей о том, что умереть должен был именно он, а не его заранее обречённый на вечные страдания друг. Мэй так и не смогла перестать думать о том, кого успела возненавидеть всей душой. Она так и не смогла перестать думать о Санзу и своей собственной беспомощности, которая каждый раз приводила её к потерям и неудачам.       Попытки сбежать от реальности оказались для них совершенно неудачными. Но ведь этот исход был заранее им известен, разве нет?