***
16 сентября, 2015 год. Мэй сидела на шатком стуле и дёргала ногой в раздражении. Кожу неприятно кололо от самого настоящего мороза, а по помещению эхом разносились крики трёх мужчин — последние крысы Иошито, над которыми возвышался Моччи. Девушка склонила голову, внимательно рассматривая грузного мужчину, под глазами которого залегли тёмные тени от недосыпа. Его эспаньолка грозила превратиться в обычную бороду, а волосы находились в полнейшем беспорядке, хотя он всегда укладывал их гелем. Вот они — последствия отцовства. Совсем недавно Моччи стал не очень молодым папашей, и первые несколько недель он радовался, как ребёнок, получивший долгожданную игрушку. Однако теперь чувство радости уступило место постоянной усталости, потому что мужчина не хотел, чтобы его жена справлялась с тяжёлыми обязанностями в одиночку. Вот только, видимо, не рассчитал силы, ведь вторая грязная работа никуда не ушла, возвращая его на этот злополучный склад и напоминая, кем он являлся на самом деле. Крики прекратились, когда раздался оглушительный — для Мэй — телефонный звонок. Мужчина шикнул на связанных предателей, чтобы те замолкли, и прочистил горло прежде, чем принять вызов. — Да, любимая, — ласково протянул Канджи, вызывая у девушки и рядом сидящего Какучё улыбку на лице. — Я? Я в офисе сижу, кофе пью, а вы там как? Малышка не скучает? Мэй качнула головой и потянулась рукой в карман пальто за таблетками обезболивающего — все эти крики, телефонные звонки и прочие громкие звуки отзывались в её голове болью, которую терпеть становилось всё тяжелее и тяжелее. Карий глаз Какучё внимательно следил за каждым действием девушки, а губы невольно сжались в одну тонкую полоску: за всё время, которое они провели вдвоём в этот день, она выпила уже три таблетки. И он по-настоящему обеспокоился об её состоянии — физическом и душевном, — однако нотации читать не стал. Пока что. Моччи со скрытой просьбой посмотрел на безучастную Мэй, а руки сложились в молитвенном жесте. Мэй кинула в его сторону укоризненный взгляд, но согласно кивнула — понимала, что ему сейчас нелегко, а ей, в каком-то смысле, уже без разницы. Одним трупом на её счету больше, другим — меньше; в рай, если он вообще существовал, ей не попасть, а кошмары, в которых к ней приходили те, кого она убила, всё равно не пропадут — так и будут преследовать. Дверь со скрипом закрылась, громко защёлкиваясь, заставляя вздрогнуть даже Какучё. Трое мужчин, которые валялись на ледяном полу, протяжно замычали, ведь для них это предзнаменовало одно — скорую смерть. Мэй с тяжёлым вздохом поднялась на ноги, ощущая, как они едва слушались её, и сделала несколько шагов по направлению к крысам. — Я могу сделать это сам, — послышалось у неё за спиной, но она лишь отмахнулась. Какучё очень тяжело переживал каждую смерть от своих рук — ей было об этом известно, — а вот у неё это проявлялось лишь в кошмарах. Никаких угрызений совести, никаких душевных терзаний, может, только иногда, но точно не на постоянной основе. А после их близости у них появилась острая потребность в том, чтобы защитить друг друга, даже если это было бы во вред себе. Желание, конечно, отчасти забавное; по крайней мере, для неё. — Просто позвони уборщикам, — попросила девушка, останавливаясь в центре проклятого склада. Рука потянулась к кобуре, ладонь крепко обхватила рукоять, ощущая неприятную тяжесть, палец снял предохранитель, а после нажал на спусковой крючок. Ровно три раза. В трёх лбах зияли дыры, из которых тонкими струйками вытекала алая кровь. Мэй отвернулась в сторону, не желая смотреть на мертвецов, которых уже не ждали страдания. Это испытание для живых — не для них. Рука вновь потянулась к кобуре, чтобы убрать оружие, поплотнее запахнула чёрное пальто и отправилась на выход, не дожидаясь напарника. Когда девушка оказалась на свежем воздухе, её вырвало. Она подступила к опасной черте под названием «передозировка», но пока что не переступила через неё. Головой понимала, что нужно прекращать, пока дело не закончилось тем, что ей вообще придётся покинуть эту игру уже навсегда, но душа требовала именно этого. Кругом окружали противоречия и её начинало трясти от бешенства и собственного бессилия. Какучё стоял поодаль от неё, удерживаясь от порыва подбежать к ней и помочь; он уже понимал, когда ей следует оказать поддержку, а когда — нет. Сейчас внутреннее чутьё ему говорило оставаться на своём месте, а он в одной книге вычитал, что всегда нужно верить своему внутреннему «я». И это было правильным решением — держаться позади неё, когда она надрывисто кашляла и убирала волосы за уши дрожащими руками; держаться позади неё, когда она шла к его машине, слегка покачиваясь; держаться позади неё, когда она остановилась у отрытой двери, борясь с сильным головокружением. Уже сидя в машине, парень долгое время не решался завязать серьёзный разговор. Страх, что он лезет не в своё дело, следовал за ним по пятам, но его волнения, которые касались её состояния, желание помочь пересиливало всё остальное. — Тебе нужно завязывать с таблетками, Мэй, — начал Какучё, замечая, как она напряглась. В Токио наступила беспросветная дождливая осень. Небо вновь затянуло серыми тучами, а на окнах появились первые мокрые дорожки, стекающие куда-то вниз, пропадая из виду. Через несколько секунд дождь лишь усилился, окрашивая серый асфальт в чёрный. Мокрые деревья качались из стороны в сторону под давлением ветра. Мэй отвернулась в сторону окна и без единой эмоции на лице наблюдала за одними и теми же пейзажами. Она любила такую атмосферу, нередко ставила фотографии подобных мест в качестве фона на рабочий стол, но теперь всё это вгоняло её в ещё большее уныние. — Если не остановишься, то будешь зависима от них, — продолжил он, включая дворники, — нам хватает и Санзу. Девушка поморщилась от одной только фамилии, съехала немного вниз, укутываясь в пальто, и приложила голову к двери; её уже даже не заботили кочки и болезненные столкновения головы с твёрдой поверхностью — таблетки делали своё дело. Какучё, видя эту картину, только тяжело выдохнул и включил печку, заранее зная, что точно умрёт в этой духоте. — Не упоминай при мне этого человека, пожалуйста. Хотя бы сейчас, — едва ли не прошептала Мэй. — Он всё ещё нравится тебе, да? — Да, — ответила она и добавила чуть громче: — и в этом ебаная проблема. Он продолжает мне нравиться даже после всего того, что он натворил. Как только меня отпускает и я начинаю думать, что весь этот кошмар со взявшейся буквально из ниоткуда симпатией закончился, всё повторяется вновь. У меня возникает чувство, будто я хожу по замкнутому кругу, из которого уже никогда не смогу выбраться. — Это нормально, Мэй, вы ведь долгое время были вместе, у вас были и приятные моменты, — он сделал небольшую паузу, улыбнулся и продолжил: — например, как вы чуть не упали с лестницы, когда он катал тебя на спине. Девушка знала, что ему хотелось поднять ей настроение, но слова оказали ровно противоположный эффект — стало только хуже. Воспоминания в такие моменты редко приводили людей к чему-то хорошему. — Я не хочу это обсуждать, Какучё. И он всё понял: включил радио, но негромко, чтобы девушка смогла поспать, если захочет, поправил одной рукой пальто, прикрывая ей ноги и замолчал. И Мэй правда хотела поблагодарить его за понимание, за заботу, которой ей так не хватало, но не стала этого делать: боялась, что голос дрогнет, а из глаз потекут слёзы, которые она не сможет остановить. Поездка и без этого была беспокойной, а истерика лишь усугубила бы ситуацию. Поэтому, вместо слов благодарности и истерических припадков, она закрыла глаза, забываясь в тревожном сне.***
В коридорах главного штаба было также серо и уныло; ситуацию не спасали ни панорамные окна, ни хорошее освещение. А ещё, к удивлению Мэй, было очень мало людей — несколько человек в фойе и в месте для перекусов. Создавалось ощущение, будто больше половины «Бонтена» вымерло. А может, это её фантазия лишилась оков, создавая ложные впечатления. Ноги сами вели Мэй к тому, кто точно смог бы ей помочь. Ладонь, сжатая в кулак, повисла на несколько секунд в воздухе, а после костяшки несколько раз постучали о деревянную поверхность. За стеной послышалось громкое «войдите», и девушка незамедлительно открыла дверь. Коко сидел на диване и что-то печатал, изредка хмурясь; даже не обратил внимания на того, кто посмел отвлечь его на долю секунды. — Можно посидеть с тобой? — спросила девушка, усаживаясь рядом с ним. Хаджиме отмахнулся, не отрываясь от экрана, пробормотал что-то о том, чтобы она не сидела долго, потому что у него встреча, а после замолчал. Девушка закинула ногу на ногу и безучастно наблюдала за тем, как мужские пальцы быстро порхали над клавиатурой. Неприятные щелчки раздражали, а молчание нервировало Мэй, вынуждая её постоянно ёжиться и недовольно дёргать ногой. Она хотела расслабиться в чей-нибудь компании, однако с Какучё она рассталась ещё на парковке, а к Рану идти не хотелось. Хайтани был интересным собеседником, но жутко язвительным, да и постоянный флирт с его стороны иногда утомлял. Ей и без этого было тяжело с делами душевными, а бесконечный напор со стороны мужчины только бы усугубил всю ситуацию. И выбор пал на вечно занятого Коконои; она понимала, что он ждал её в пятницу — именно в этот день они собирались, чтобы посплетничать, — а не в среду, но всё равно надеялась на то, что у него будет свободная минутка. Мэй потянулась к лежавшей рядом с ноутбуком пачке хороших сигарет и вскрикнула, когда ладонь парня хлопнула её по руке. Она захлопала глазами, не понимая, что вообще произошло, а после ущипнула его за щёку — знала, что он жутко бесился из-за этого. И правда, Коко свёл брови к переносице и тяжело выдохнул, но промолчал. — Я тебе потом верну, — пообещала она и всё-таки успела вытащить одну сигарету. — Врёшь ведь. Девушка сделала вид, что едва не задохнулась от возмущения, вызывая на его вечно серьёзном лице улыбку. — Целую пачку куплю, Хаджиме. Он только фыркнул, сказал что-то вроде «ну-ну» и вновь погрузился в работу. Щёлкнула зажигалка. Мэй вдохнула горький дым, почувствовала, как закружилась голова, и поморщилась. На языке ярко ощущался вкус вишни и шоколада; Коко редко курил обычные сигареты, предпочитая сигары, но если и желал, то покупал исключительно дорогие, качественные и исключительно с таким вкусом. Девушка могла лишь догадываться, почему он предпочитал именно такое сочетание, однако мысли всё время сводились к его другу — Инуи Сейшу. Узнавать, так ли это на самом деле или же нет, она не стала, потому что у них было одно важное правило: не лезть друг другу в душу. Обсуждать других — да, обсуждать свои личные моменты — нет. Хаджиме то и дело смотрел на настенные часы и потирал шею. Вид у него был таким, словно его встреча должна была состояться с самим дьяволом. И Мэй решила, что уйдёт к себе, как только докурит, чтобы он смог как следует подготовиться. Дверь широко распахнулась, чуть не задевая любимый цветок Коко, отчего он вскочил с дивана и проглотил громкий вскрик. То же самое едва ли не сделала и девушка, когда увидела, что в кабинет зашёл Санзу. Она тяжело сглотнула и замерла не в силах пошевелиться. Сердце пропустило несколько ударов, а после забилось с удвоенной силой. — Нельзя как-то поосторожней войти? — возмутился парень, откидывая пепельные волосы со лба. — Я до последнего надеялся, что ты не придёшь. — А нельзя этот кактус убрать куда-нибудь в другое место? И да, вот такая я сука, раз всё-таки пришёл по поручению Майки, — протянул, действительно, дьявол. Харучиё выглядел хорошо: обновил причёску, надел идеально выглаженные чёрные брюки и того же цвета рубашку, не был таким бледным, как раньше, зрачки были в норме — трезвый. Создавалось ощущение, будто он прошёл через огонь и воду, сбегал на курсы по самоочищению и преисполнился в своём познании. Отдых точно пошёл ему на пользу. И это было так несправедливо: он, натворивший по собственной глупости дел, не пережил и капли боли, которую ежедневно ощущала Мэй из-за него, и выглядел так, будто не знал никаких бед; она же, жертва его личных травм и проблем, пережила настоящий ад, который устроил именно он, выглядела так, будто работала, как раб на галерах. Бесило ли это? Не то слово. Санзу прошёл к дивану, не дожидаясь разрешения Хаджиме, и плюхнулся рядом с Мэй, закидывая руку ей за спину. Она вновь замерла, изображая статую: не стала отодвигаться, не стала подниматься со своего места, даже пепел не решалась стряхнуть. Ей не хотелось находиться с ним в одном кабинете и уж точно сидеть рядом, но, видимо, не судьба. — Ну привет, что ли, — тихо сказал он, обращаясь к бывшей напарнице, и выхватил из её рук сигарету и пепельницу. — Завязывай курить. Дымишь уже сильнее паровоза, ну. Мэй на несколько секунд опешила из-за такой наглости и отвернулась в сторону Коко, не желая смотреть на этого «розоволосого индюка». Санзу медленно затянулся, посмотрел на неё внимательно и грязно выругался из-за приторных сигарет. Он ненавидел сочетание вишни и шоколада, но одна мысль о том, что она совала эту дрянь себе в рот и обслюнявила её, заставляла его вновь и вновь ощущать этот вкус на кончике языка. Он начинал напоминать себе помешанного маньяка и в край озабоченного психопата, но ничего с этим поделать не мог. — Ну вот, кажется, мы снова поцеловались, — он не сдержал смешка, особенно когда увидел, как Хаджиме, который уже чувствовал себя третьим лишним, вытянул губы в букву «о» и вопросительно выгнул брови, насмешливо смотря на девушку. Мэй закатила глаза и уставилась в середину кофейного столика. Она чувствовала себя жутко неудобно из-за конченного кретина, который не умел держать язык за зубами — причём во всех смыслах — и из-за этой гаденькой улыбочки финансового гения. Пришла разгрузить голову и отдохнуть, называется. Однако ситуация стала ещё хуже, когда девушка вспомнила тот поцелуй, о котором вскользь упомянул Санзу. Она искренне надеялась на то, что тогда он был под действием наркотиков или алкоголя, а потому и не вспомнит об этом — как оказалось, зря, — и утешала себя тем, что так и не ответила на его порыв. И сидеть с ним рядом, когда их колени едва ли не соприкасались, когда его рука вновь трогала кончики волос, как в тот день, когда он высадил её на обочине, становилось чем-то просто невыносимым. Ей хотелось немедленно покинуть эту душную компанию, хотелось глотнуть свежего воздуха и забыть. Забыть. Забыть. Забыть. Забыть об их приятных моментах, забыть и о плохих; забыть про тот поцелуй; забыть про него самого. Но как это сделать, когда он вновь вернулся в строй? Как это сделать, когда она чувствовала, что он не оставит её в покое? Как бороться со своими неправильными чувствами (а бывают ли, вообще, чувства неправильными?), которых не должно было быть? — Обещание, данное королём, и обещание, данное королю, важнее остального, Санзу, — тихо сказала она и, быстро встав с дивана, поспешила покинуть кабинет, громко хлопнув дверью. Харучиё ухмыльнулся, наклонил голову в бок и уже в который раз начал размышлять о своих действиях и поступках, совсем забывая про Коко, который даже не пытался скрыть удовольствие от увиденного. И пока в голове бродили различные мысли, он вдруг понял, что ещё не всё потеряно. Ведь если она так остро отреагировала на одно его присутствие рядом с собой, значит, в ней ещё осталось что-то, что начинал чувствовать и он сам по отношению к ней. И его вдруг осенило, что нужно сделать для того, чтобы дотлевающая симпатия вновь вспыхнула в ней.