30 сентября, 2015 год.
Мэй стояла в одном нижнем белье, расположив руки по краям светлой кухонной тумбы. На плите стоял немного подгоревший омлет; сбоку от неё доносился звук закипающей воды, а из портативной колонки — мелодичный женский голос, оповещающий о том, что в Токио ожидается резкое понижение температуры. Люди уже смогли заметить это — отметка в тринадцать градусов на термометре говорила всё за себя, а частые дожди только подтверждали это.
И несмотря на такую отвратительную погоду и унылую серость, девушка начала чувствовать себя лучше. Ей пришлось сдаться — не без помощи Какучё, конечно, — и вновь направиться в больницу, чтобы найти аналог обезболивающим, зависимость от которых напоминала зависимость от капель и спреев для носа. Ничего хорошего не предложили — о всех названных панацеях она уже знала, но не обладала ими. Здорового и крепкого сна у неё не было, спокойствия — тоже. Зато она начала чаще есть и выходить на вечерние прогулки, если время позволяло. Ей даже захотелось вновь начать заниматься спортом — спортзал был в одном из штабов «Бонтена», — вот только Какучё поспешил остановить её, сказав, что лучше бы начать тренировки дома. Он сказал глупые фразы о том, что следует начинать с малого — йоги, медитаций и растяжки, — а уже потом идти в зал. Его поведение казалось странным, но, немного поразмыслив, она всё-таки согласилась, считая, что ей действительно будет тяжело возвращаться в прежнюю форму без какой-то подготовки.
Но Мэй не знала, что Какучё попросил её заниматься некоторое время дома, потому что он же порекомендовал Санзу ходить в этот же спортивный зал.
Харучиё действительно начал заниматься каким-никаким спортом. Сначала он послал Какучё, но после того как Майки показал своё одобрение на это предложение, он согласился, решив, что занятия пойдут ему только на пользу. В основном он, конечно же, бил грушу, представляя на её месте Хитто или Рана, когда тот выводил его из себя, но иногда мог пробежать несколько километров на беговой дорожке. Без всякого удовольствия и рвения, потому что иногда казалось, что или сердце, или лёгкие, или всё вместе однажды откажут.
А потом он видел едва заметную похвалу от Майки, представлял, как Мэй обрадуется и вернётся к нему, заметив его преображения не сколько ради себя, сколько ради неё. И только от этого у него появлялись силы, чтобы продолжать, не сдаваться и не возвращаться к тому, с чего всё и началось. Хотя какой-то частью мозга, которая, по всей видимости, не была застелена розоватой пеленой влюблённости и молниеносной эйфорией, он понимал, что рано или поздно он всё-таки вспомнит, где находится священная упаковка таблеток, припасённая на чёрный день. И ему было боязно от осознания того, что всё может начаться по тому же самому кругу.
Но сейчас у Харучиё будто бы была маниакальная фаза, а потому ему и казалось, что он свернёт горы, выстоит против всего мира, не говоря уже о банальных мелочах жизни.
Солёный пот стекал по лбу Санзу; некоторые капли останавливались на кончике носа и падали на панель беговой дорожки. Парень оторвал взгляд от стены перед собой, посмотрел, сколько он уже пробежал и удивился цифре в семь с половиной километров. Посмотрев на наручные часы он с досадой выдохнул — сегодняшняя тренировка могла продлиться чуть дольше, да и настроение у него было сносным для продолжительного бега. Вот только работа не ждала, поэтому палец нажал на кнопку «Стоп»; дорожка остановилась.
Сзади послышались редкие, но громкие хлопки в ладоши, и Харучиё резко обернулся. На лице Рана — насмешливая улыбка, но в глазах — не присущая ему серьёзность. Он пальцем показал на свои часы, постучал по циферблату и молча вышел из зала. В последнее время у него было жутко скверное настроение; а если старший Хайтани не в духе, то и младший — тоже. И находиться с этими двумя становилось всё сложнее и сложнее — особенно, если они были вместе. Но сейчас парня это мало волновало — все гадкие ухмылки он спокойно проглатывал или просто приподнимал свой пиджак, показывая начищенный пистолет, и все всё прекрасно понимали без каких-либо слов.
Стащив чёрную футболку с ручки беговой дорожки, Санзу вытер ею лицо и закинул себе на плечо. Ноги жутко гудели от долгого бега, а мышцы неприятно тянуло, но он, изредка морщась и особенно громко вздыхая, медленно шёл до душа.
В помещении было душно — настолько, что из без этого напряжённое дыхание стало ещё тяжелее, прерывистей. Харучиё плюхнулся на жёсткую поверхность лавочки, шикая от боли, и прислонился спиной к прохладному шкафчику. С губ слетел вздох облегчения, а глаза против воли прикрылись. Будь его воля — просидел бы так до вечера, но навязчивый образ Хайтани, стучащего пальцем по часам, говорил всё за себя. И он начал раздеваться.
Душевая пустовала. Харучиё зашёл в первую попавшуюся кабинку, включил горячую воду и, не дожидаясь пока вода прогреется, встал под ледяные струи. Тело тут же вздрогнуло, а внутри всё сжалось — он громко выдохнул и поставил руки на стенку, опустив голову. Через некоторое время кожу начало нещадно жечь, и пальцы скользнули по вентилю, с силой надавили на него, меняя температуру воды. И этот контрастный душ напомнил о том, как когда-то Мэй заботилась о нём после его неожиданного отхода — на лице расцвела небольшая улыбка. А потом сознание подкинуло неожиданный сюрприз в виде воспоминания, когда в тот день она стянула с себя штаны и принялась отмывать свою ногу, на которой красовались укусы. Укусы, которые оставил именно он.
Вот такая злая шутка — раньше она была ему противна, а теперь он мечтал о том, чтобы опрокинуть её на кровать, заставить умолять о большем, а после вдалбливать в кровать до тех пор, пока у обоих искры из глаз не полетят.
Харучиё обернулся назад, чтобы убедиться, что ему никто не помешает, и увидел лишь запотевшие стёкла. Подбородок прижался к яремной впадине, глаза закрылись — так ему было легче представлять Мэй, — а свободная рука начала поглаживать мягкий член. С губ слетел вздох облегчения, когда его пальцы сжались чуть сильнее и начали гладить плоть быстрее. И вдруг картинка сменилась и перед ним — Какучё, голова которого была спрятана между женскими бёдрами, и она — умоляющая о большем, выкрикивающая его имя. Парень закусил губу, начал двигать рукой активнее, пытаясь представить себя на его месте. Но не получалось. И он едва ли не с рычанием отдёрнул свою руку, дёрнул вентиль с холодной водой, чтобы остудиться и прийти в себя, и с силой ударил стенку.
Постояв под струями ещё пару минут, Харучиё откинул прилипшую ко лбу чёлку назад, вылез из душа и пошёл к своему шкафчику, оставляя после себя мокрые следы. Забытое полотенце лежало на скамейке; он схватил его и тут же начал яростно сушить им волосы, даже не заботясь об их состоянии. Он чертовски злился на всех: на себя из-за того, что хотел подрочить на одно обнажённое бедро, словно подросток в период полового созревания, на Какучё, который посмел позариться на его сокровище, на Мэй из-за того, что он оказался неравнодушен именно к ней, а не к какой-то девушке, которую добиться было бы гораздо легче, чем эту… Королеву. И тем не менее странные чувства всё равно никуда не пропадали, а, казалось, только усиливались.
Парень натянул нижнее бельё и брюки, подошёл к фену, включил его, принюхиваясь, — пару дней назад от него пахло гарью, — и, не унюхав ничего подобного, начал сушить волосы. Коко постарался — всё-таки заменил после его истерики о том, что он едва не лишился волос с таким-то отвратительным устройством. Взгляд зацепился за своё отражение в зеркале неподалёку, и он усмехнулся — на правой скуле появился новый синяк — не такой яркий, как в первый раз, розоватый, — а губа была прокусана. Удар получил за вторую попытку поцеловать Мэй, когда только-только увидел её после своего небольшого отдыха, а укус — совсем недавно, может, дня четыре назад по той же причине. После этого он решил, что пока что повременит с целовашками и даст ей время, чтобы успокоилась; ну и себе для восстановления лица и восстановления моральных сил — и так после последней попытки назвал её гадкой заразой.
— Долго тебя ещё, блять, ждать, принцесса? — недовольно спросил Риндо.
Харучиё невольно вздрогнул от неожиданности, обернулся, замечая насмешливую, но не такую гадкую, как у Рана, улыбку на его лице и выключил фен, бормоча различные проклятия. Он специально медленно натягивал водолазку и ещё неторопливее прикреплял кобуру к ремню и убирал в неё пистолет.
— Зачем тебе в душе пистолет?
— А вдруг меня захотят убить прямо здесь, — голос Санзу звучал надменно, будто он нехотя объяснял простые вещи ребёнку. — Моё тело, конечно, идеально, но всё-таки не хотелось бы, чтобы меня нашли голым и с простреленной башкой.
Риндо закатил глаза и, не дожидаясь его, направился к лифту, отмечая по дороге:
— Рад, что ты восстановился. Мне уже надоедало видеть твою поникшую рожу.
Харучиё нагнал его не так быстро, как Хайтани ожидал, — мышцы после тренировки всё ещё неприятно тянуло, даже несмотря на контрастный душ. Он, услышав слова друга, на несколько десятков секунд помрачнел, вспоминая причины, из-за которых у него была «поникшая рожа», и через какие круги ада он проходил и до сих пор, чтобы вернуться в своё прежнее состояние или хотя бы в его подобие.
— Зато ты со своим братцем словно с цепи сорвались.
И пусть в его глазах была насмешка, а в словах — укор, ему всё-таки хотелось знать причину отвратительного настроения Рана; с Риндо ему и так всё было ясно — он и без старшего братца редко когда был в хорошем настроении.
— Мы просто не высыпаемся, — тихо ответил он. И если бы Харучиё не знал истинной причины этого, то, несомненно, отпустил бы шутку про инцест. Но он знал, а потому и промолчал. — А когда Ран не высыпается, то начинает… отвратительно себя вести. А у тебя как со сном? Нормально?
Санзу отрицательно покачал головой и первым зашёл в лифт, нажимая на кнопку с цифрой тридцать шесть. Он восстановил всё: питание, режим дня, свою физическую форму, — но так и не смог восстановить режим сна. Ему удавалось ненадолго заснуть, но через два-три часа он вновь просыпался в холодном поту, а когда усталость снова овладевала им, за окном начинало рассветать и ему было необходимо вставать. Первое время из-за недосыпа у него заметно ухудшилась реакция тела — из-за чего Майки запретил появляться на опасных заданиях, — а потом начались проблемы с памятью и концентрацией внимания. И тогда он начал спать днём; всего по часу, иногда — двум. Стало легче, но прежний режим всё ещё отсутствовал.
Раздался неприятный звон, оповещающий о том, что они на нужном этаже, но двери открылись не сразу, отчего Риндо громко выдохнул, явно раздражаясь. В коридоре было огромное чёрное пятно — это Санзу мысленно назвал толпу из офицеров и шестёрок «Бонтена», — и парни одновременно цокнули языком; пробираться через большое количество громко разговаривающих людей — заведомо плохая идея. Первым вышел Хайтани, отчаявшийся и бесстрашный после жизни со старшим братом, у которого было плохое настроение. Следом, осторожной поступью, двинулся и Харучиё, который осматривал всех быстрым, но тем не менее внимательным взглядом — в такой суматохе можно легко посеять зерно смертельной опасности, заговора и последующего предательства.
А его предчувствие, которое всё ещё ни разу его не подводило, говорило о том, что в ближайшее время произойдёт что-то очень нехорошее. Однако, вопреки всем его опасениям, к холлу они прошли без каких-либо проблем. Бойцы были готовы к долгой дороге и последующей встрече, настрой — боевой. И ничего, что могло бы предвещать беду, но всё-таки на душе было неспокойно.
В холле Харучиё увидел Какучё и Мэй, которые, по его скромному мнению, явно миловались, потому что стояли очень близко друг к другу и о чём-то увлечённо разговаривали, изредка касаясь друг друга. И он ощутил, как всё внутри него кричало о том, чтобы убить надоедливую муху (и пистолет так вовремя оказался под рукой), а потом взгляд зацепился за его драгоценную. Девушка была расслаблена и, казалось, спокойна; совсем другая, не такая, какой он увидел её, когда только появился на работе. Тогда она напоминала живого мертвеца — бледная, осунувшаяся, озлобленная на всех и вся, — а сейчас почти что расцвела, даже спину выпрямила и плечи расправила, словно крылья. И всё, что ему оставалось сделать — выдохнуть, отвернуться в сторону и пойти дальше.
Чуть поодаль, на диване сидел Ран, закинув ногу на ногу. В его фиалковых глазах блестела сталь, под ними — тёмные-тёмные круги, а губы были сжаты в полоску не то от злости, не то от какого-то раздражения. Вокруг него никого не было, видимо, потому что он, вместо привычного напускного дружелюбия и атараксии, изливал желчь и яд. Хайтани напоминал гарпию или мегеру, а не обычного нахального ублюдка, коим являлся. И чтобы не сцепиться с ним, Харучиё, не дожидаясь колких комментариев с его стороны, оставил Риндо наедине с этим ненормальным и быстрым шагом направился к кабинету Майки. До слуха донёсся вопрос Рана о причинах их задержки, а потом — тихий и спокойный голос младшего Хайтани.
Кабинет Майки встретил Санзу неприветливо: внутри было темно и серо. Парень осторожно толкнул дверь, разрушая устоявшуюся тишину скрипом, и медленно оглянулся. Стол был завален какими-то бумажками, а трон Короля пустовал — он сидел на излюбленном диване, завернувшись в красно-жёлтый клетчатый плед, и доедал тайяки. Его волосы лежали в полном беспорядке, а на щеке осталась бобовая начинка. Харучиё подошёл к кофейному столику перед ним, достал из специальной коробки влажную салфетку и начал осторожно стирать оставленные пятна, прикасаясь к его коже как к нечто драгоценному — трепетно, нежно.
Чувство гордости затмило всё остальное — всегда мечтал быть правой рукой Майки, представлял себя на месте Доракена, думал о том, как бы он заботился о потерянном дорогом человеке. И вот, он, второй в «Бонтене», сейчас сидел на коленях перед ним, стирал начинку с его щеки, а другой рукой пальцами прочёсывал волосы. И Сано, увидев слабую, но искреннюю улыбку на лице своего заместителя, несильно стукнулся своим лбом с его и пробормотал:
— Спать хочется.
Санзу только тихо хмыкнул, заканчивая приводить его в порядок, и поднялся на ноги. На лицо Майки легла маска хладнокровия; он вышел в коридор, чтобы поднять своим людям и без того боевой дух, ощутил, как за спиной стоит тот, на кого всегда можно было положиться. Его опора и стена держала два чёрных пальто и тихо посмеивалась с растерянных лиц, когда Король назвал своих слуг «ублюдками»; его опора и стена тенью держалась позади главного во всей этой организации до тех пор, пока они не спустились вниз.
Из открытых ворот на внутренней парковке тянуло прохладой, и Харучиё, не медля ни секунды, накинул пальто сначала на Майки, а потом и на себя. Какучё вводил новеньких ребят в курс дела, кидая шаблонные фразы по типу: «Машину с главой не обгонять», «На месте разборок не устраивать» и «Гражданских не трогать», — пока Такеоми внимательно наблюдал за тем, как все рассаживаются по своим местам. Он остался на первую половину дня за главного, отчего звезда в его лбу горела ярче прежнего. Когда с его губ срывается громкое «Удачи!», Санзу еле подавляет в себе желание рассмеяться в голос. В глазах его брата — жалкое подобие плохой удачи, но он знал, как никто другой, что всё это — ложь. Если бы не несгибаемая воля и желание Майки, если бы не он, находящийся по правую руку от него, то Такеоми перепрыгнул бы через их головы и занял место, которое ему не принадлежало.
Встреча с итальянцами должна была проходить на нейтральной территории и в том месте, где им никто бы не помешал. Обе стороны сошлись на префектуре Канагава, в здании бывшего госпиталя Кэйсин. Дорога должна была занимать минут пятьдесят, если не прибавлять время, затраченное в пробках и других мелочах, и Майки устало вздохнул — поспать не выйдет.
Мучительная тишина давила, и Харучиё неожиданно для себя понял, что ему некомфортно. Через несколько секунд заиграла какая-то попсовая песня — дурацкая, для каких-то слащавых подростков, но сейчас ему нравилось даже это. Вот только сносное настроение продержалось недолго — желудок неприятно скрутило, и парень вспомнил, что так и не успел позавтракать. Скосив взгляд на бардачок, он тяжело выдохнул и сквозь огромное нежелание обратился к Майки:
— Достань из бардачка пару батончиков, пожалуйста.
Парень нехотя щёлкнул ручкой, открывая отделение, и на несколько секунд замер от удивления. Весь бардачок был засыпан сладостями; он медленно повернулся к нему, глупо хлопая глазами, а после всё-таки выполнил его просьбу, захватив один батончик и себе, чтобы попробовать. Санзу слегка сбросил скорость и открыл упаковку; в нос тут же ударил запах клубники, банана, злаков и шоколада, и он скривился. На мгновение ему даже захотелось отложить эту гадость и потерпеть до обеда, но чувство голода было выше — он откусил сразу половину батончика и начал активно пережёвывать, заранее открывая окно, ну так, на всякий случай. Майки поморщился и тихо сказал:
— Какая сладкая гадость.
Харучиё в ответ только согласно промычал и удивился — Манджиро был любителем сладкого, который мог питаться одними дораяки, но даже ему не понравились эти батончики. Однако вопреки всем своим словам и недовольствам, оба потянулись за ещё одним; Санзу едва заметно усмехнулся от мысли, что он начал избавляться от одной пагубной зависимости, как медленно, но верно приобретал другую — от сладкого.
Пока они возились с обёрткой, из сформировавшегося строя вылезла одна машина и пошла на обгон, занимая лидирующую позицию. Харучиё даже дар речи потерял на несколько секунд, но Майки, казалось, был спокоен — незамедлительно достал телефон, быстро набирая чей-то номер, и включил громкую связь. Ответили не сразу.
— Хайтани, ещё раз выкинешь подобное — прострелю колёса и попрошу Санзу скинуть машину с дороги.
На том конце послышалось раздражённое «Я же тебе говорил!» и громкий вздох. Харучиё сразу понял, что за рулём был Ран, и появилась веская причина прижать засранца. Он уже давно хотел напомнить ему о правилах поведения, да поводов не было.
— Мы слишком медленно едем, вот я и решил…
— Только я здесь решаю, как и где мы будем ехать, это понятно? — перебил его Майки. Его голос звучал так властно, что даже Санзу стало не по себе, будто отчитывали его, а не Рана.
Вместо ответа послышались короткие гудки — сбросил, — а чёрная машина отъехала вправо, давая пространство для безопасного обгона, во время которого Сано смерил Хайтани красноречивым взглядом.
— Мне не нравится его поведение в последнее время, — сказал Майки. И в его словах был скрытый приказ для своего заместителя — разобраться с этой проблемой, пока к её решению не приступил он сам.
— Я поговорю с ним перед встречей.
Глава только кивнул и потянулся за третьим батончиком, пока Санзу маленькими глотками пил прохладную воду — его тошнило. В груди засело ненавистное чувство тревоги.
***
Как только вся колонна остановилась в заброшенном переулке, недалеко от госпиталя, и Майки был передан в надёжные руки Какучё, Харучиё остановился на углу, выжидая дебошира. Хайтани показался не сразу — спустя минуты три после остановки; бледная рука взметнулась вверх, сжала его локоть так, что он шикнул и сжал зубы от неприятных ощущений, и остановился, давая знак Риндо, что всё в порядке. Лгал, потому что в глазах Санзу был целый пожар — можно было обжечься, лишь посмотрев в них.
Когда угроза в виде младшего Хайтани скрылась в здании, Харучиё не без применения силы потащил парня обратно, в переулок, и впечатал его в кирпичную стену так, что у Рана на секунду появилось звёздное небо перед глазами. Он ощутил острую нехватку воздуха и только потом понял, что мужской локоть крепко прижимал его шею к твёрдой поверхности, перекрывая доступ к кислороду.
— Ты совсем охуел? — едва ли не шипя, словно дикая кошка, спросил Санзу. — Ты как только посмел пойти против воли Короля, зная все наши правила, а?
Вместо каких-либо слов — сиплое дыхание. Парень чуть ослабил давление, но руку не убрал, готовясь перекрыть ему поток воздуха ещё раз, если бы ответ ему не понравился. И оба знали, что Ран Хайтани точно не извинится и не признает вину — не в его принципах, — а потому он продолжил, не дожидаясь его реакции:
— Всем поебать на то, что тебя тревожит, на твоё хорошее или плохое настроение.
Ран скривился, ощущая, как чужие пальцы хватают его за подбородок и крепко удерживают. Происходящее было для него высшей точкой унижения, а он ненавидел это всей душой. Унижать других — с радостью, но наоборот — точно нет. И из-за злости и желания оказаться даже в такой, казалось бы, проигрышной ситуации победителем он и не заметил, как сказал то, чего не должен был:
— Ну да, я забыл, что все носятся только с твоим состоянием, — на его лице расцвела гадкая улыбка, а в фиалковых глазах появилось нечто опасное. Санзу был уверен, что если бы он не держал его так крепко, то, без сомнений, завязалась бы драка. — У Санзу плохое настроение из-за отходов? Терпите. У Санзу случился передоз? Терпите и спасайте этого чокнутого наркомана. На Санзу обрушились последствия его же действий и его избивают? Заткнитесь, спасайте его, а потом получайте кару вместе с ним. Санзу не может спать? Он проебал девушку и теперь жалеет? Ох, какая жалость, но ничего, мы обеспечим ему месячный отпуск, а все его обязанности свалим на непричастных к этому людей!
Харучиё перестал на несколько секунд дышать, а после убрал руку с его шеи, но только для того, чтобы обхватить её двумя ладонями и задушить подонка, который… был прав.
— Заткнись, уёбок! Ты забываешь, что я заместитель главы «Бонтена», а ты всего лишь руководитель. И пусть мы оказались в одной лодке, пусть мы одинаково ненавидим себя за тот день, но преимущества у нас на абсолютно разных уровнях. А если ты не можешь принять этого, то это только твои проблемы…
Телефон в кармане неприятно завибрировал — Санзу недовольно цокнул языком из-за того, что его прервали. Его руки разжались, и Ран тут же закашлялся и начал тяжело дышать. На экране высветилось уведомление, но не от Майки, как ожидалось, а от одного «манерного чепушилы», который написал, что к завтрашнему дню уже всё готово. Он удовлетворённо хмыкнул и убрал телефон в карман брюк.
Ран всё ещё заходился в надрывном кашле, согнувшись, и Харучиё, заметив пятна пыли на его пальто, подошёл к нему и начал оттирать их. Желание дать этому засранцу по спине из всех сил было огромным, но его всё же удалось подавить. Через несколько секунд Ран выпрямился, свёл лопатки вместе, потягиваясь и недовольно морщась.
— Если ты не прекратишь выхаживаться, то для тебя всё может закончится очень плохо, — уже спокойно сказал Санзу, придерживая парня за руку, чтобы он не рухнул, — ну или для Риндо, — Ран ощутимо напрягся, недобро сверкнул своими глазами и вырвался из его хватки, направляясь к зданию. — Если проблемы со сном — выпей Drewell и спи, как младенец. Только перестань вести себя, как последняя сука — тебе не идёт.
На это Хайтани отвечать не стал.
Они прошли мимо зелёного сетчатого забора, то и дело наступая или на жестяные банки, или на крафтовые упаковки. Харучиё повернул голову в сторону здания и присвистнул — все стены — аж на верхних этажах — были расписаны и разрисованы граффити. Нижний этаж был изрисован полностью — даже не было видно исходного цвета стен. Пару лет назад, когда он впервые оказался здесь на такой же встрече, подобного искусства не было.
Внутри всё было так же, как и снаружи — росписи на все стены, полноценные рисунки и даже портреты. Под ногами громко хрустели камни и стёкла, а после каждого шага поднимались огромные столбы пыли. Поднявшись на четвёртый этаж, Ран остановился рядом с Риндо, а Санзу пошёл дальше — к Майки. Он стоял, засунув руки в карманы широких брюк и склонив голову набок; его лицо не выражало ни единой эмоции, а холодный взгляд сверлил в итальянцах дыру.
Харучиё встал по левую сторону от Майки и сложил руки за спиной. Он быстро пробежался по всем присутствующим глазами, а потом следил лишь за одним человеком — Гастоном. Он не любил этого хитрого итальянца, даже несмотря на то, что тот был выгодным клиентом, по одной простой причине — даже ему не удавалось разгадать его, понять, что творилось у него в голове, какие планы он выстраивал и чего хотел получить. Да и внешне он был ему противен: типичный итальянский мафиозник из фильмов для взрослых. Загорелая кожа, крепкое тело, чёрные жёсткие волосы и короткая щетина. Карие глаза могли завлечь любую девушку, а лёгкая ухмылка — сразить наповал.
Гастон потёр щеку, загадочно улыбнулся, когда взгляд зацепился за кого-то позади, и поманил двумя пальцами помощника. Послышалась итальянская речь, но никто из «Бонтена» не понимал, о чём они говорят, поэтому рука каждого легла на пояс — на оружие, скрытое под пиджаками и пальто. Второй итальянец коротко кивнул и пошёл к выходу; Майки заметно напрягся и сощурил свои чёрные глаза.
На стол приземлилось девять серых чемоданов, а через несколько минут — десятый. Тут уже напрягся Санзу: вся сумма всегда перемещалась только в девяти. Сзади послышались недовольные переговоры на итальянском, но голос Гастона отвлёк внимание от происходящего за спиной.
— Coniglietti spaventati, — сказал мужчина и засмеялся, а после продолжил на ломаном японском: — это наш подарок для вас.
Майки кивнул своему заместителю, молча приказывая, и он не посмел оказать сопротивление и высказать свои опасения. Натянув перчатки, Харучиё открыл чемоданчик и быстро отошёл, не веря в увиденное. Перед ним — коричневые брикеты в прозрачных плотных пакетах; он сглотнул и перевёл ошарашенный взгляд на Майки, который явно не понимал, в чём дело.
Санзу пробовал огромное количество наркотиков в виде порошка, но «Шоколад» — ещё ни разу. Он, честно признаться, побаивался эффекта, который могла принести только одна доза. И он ещё не знал ни одного человека, который оставался в нормальном состоянии или вообще при жизни после передозировки этим порошком.
— Не желаешь попробовать? — обратился Гастон к нему.
— Я завязываю с наркотиками, — ответил Харучиё, зная, что даже если бы он продолжал употреблять, то всё равно бы отказался.
Итальянцы вдруг громко засмеялись, а у главы клана едва ли не потекли слёзы.
—
Бывших наркоманов не бывает, mio amico, — Санзу нахмурился и сжал зубы. — Рано или поздно вернёшься к этому, так что не отказывайся от этого презента. Хорошая вещь, этот порошок, рекомендую.
За их спинами вновь послышались недовольные вопли, но уже гораздо громче; все обернулись назад, желая увидеть, что же происходит. Группа итальянских мужчин стояла и с явной злостью смотрела на сгорбившуюся фигуру. Харучиё прищурился, пытаясь разглядеть, кто это там стоял, а потом распахнул глаза, когда понял, что это Мэй. Он повернулся в сторону Гастона и вопросительно выгнул бровь.
— Ох, зря вы привезли сюда эту regina assassina, — мужчина хохотнул, вновь потёр свою щетинистую щёку и сверкнул глазами в её сторону. — Она отдала приказ убить моего человека. Разумеется, после того, как я отдал приказ убить кого-то из её людей, — он задрал голову, разглядывая серый потолок, на котором где-то всё ещё оставалась побелка. Вид у него был таким, словно он погрузился в свои приятные воспоминания. — Ах, какие были времена! Теперь-то она уже не такая величественная; её корона спала, а титул королевы, кажется, превратился в титул обычного лакея. Как же несправедлив этот мир!
— Ты бы отозвал своих людей, а то мало ли, что может случится, — предупредил его Майки, — и давай уже закончим это всё. А ты, Санзу, разберись.
Гастон быстро покачал головой, соглашаясь. Коко занял место Харучиё, включил свой снобизм и начал показательно пересчитывать деньги, которые являлись платой за дорогие услуги — лишение жизни неугодных и охрану.
***
Мэй чувствовала на себе прожигающие взгляды; чувствовала ненависть к ней; чувствовала, что сегодня точно случится бойня — если не здесь, то где-нибудь в другом месте. Ей всё ещё не простили смерть Маэля, молодого итальянского парнишки, который посмел предпринять попытку изнасиловать её. И как бы она не пыталась объяснить, что приказ был отдан в качестве ответной меры на приказ Гастона; как бы она не пыталась доказать, что её палец указал на этого ублюдка только потому, что он посмел дотронуться до неё без её разрешения; как бы она не пыталась утихомирить бурю — всё бесполезно. Наивно полагала, что за три года эта история забылась, но, как оказалось, здесь находился брат погибшего, у которого жажда мести затмила весь здравый рассудок, точнее, его крупицы.
Девушке в данной ситуации оставалось лишь молиться, чтобы сделка прошла успешно, чтобы её не сорвали — оказаться на складе, где «Бонтен» убивал неугодных, ей не хотелось. И ради этого она терпела все слова, которые летели в её сторону, хотя желание пришить всех недовольных было настолько велико, что рука не раз ложилась на рукоять пистолета.
За спиной послышались тихие шаги; Мэй резко повернула голову в сторону, почуяв опасность, но это был всего лишь Харучиё, который всем своим видом излучал недовольство. Парень скосил угрожающий взгляд в сторону итальянцев, а после — своих людей, и все разом заткнулись. Дёрнув девушку за локоть и заставляя её оторваться от стены, он накинул на неё своё пальто и прижал к себе, шепча на ухо:
— Даже не смей вырываться. Тебя вот-вот сожрут здесь, так что позволь спасти твой костлявый зад.
Мэй вздёрнула подбородок, посмотрела на него с неприкрытым вызовом, и обмякла в его руках: хватка была крепкой — ей бы не удалось вырваться. Он на это только усмехнулся, старательно делая вид, что не замечает испепеляющих взглядов Какучё и Рана, и мягко провёл ладонью по её напряжённой спине.
— Почему так легко одета?
Она упрямо промолчала, как делала это с самой первой встречи после события в клубе, и Харучиё поджал губы, раздражаясь. Он нередко пытался завести с ней разговор, но каждый раз вместо ответов он получал или гнетущее молчание, или тяжёлый вздох, если таких попыток было очень много. Один раз он даже вклинился между ней и Какучё, встал перед ней горой, но она с тем же выражением лица продолжала говорить, не обращая на него никакого внимания. Казалось, что даже если бы случился конец света из-за её молчания — она бы не заговорила с ним. Пусть весь мир горит адским пламенем — гордость и обида важнее остального.
Санзу ощущал её холод, её злость на него и на этих итальянцев, но как-то помочь просто-напросто не мог, потому что не знал, что в таких случаях делать. Да и он понимал, что она не примет руки, сама справится.
Послышался радостный смех — Гастон пожимал руку Майки и беспрерывно говорил о том, как же приятно иметь с ним дело. Сделка закончилась успешно: «Бонтен» получил и должную прибыль, и дополнительный сюрприз в виде «Шоколада», который никому не сдался. По крайней мере, Харучиё надеялся на это.
— Жалкая шлюха! — послышалось позади них.
Парень заметно напрягся, сжал зубы так, что желваки на скулах заиграли и ощутил, как напряглась и Мэй. Женская рука вновь потянулась к поясу и уже легла на рукоять, но так и осталась там, не доставая оружия, — Санзу крепко обхватил её ладонь и сильнее прижал дрожащее от злости тело.
Итальянец начал говорить что-то ещё, вот только все звуки на секунду замерли, а после послышался истошный крик и звук ударов. Мэй быстро выглянула из-за парня и тихо выругалась, когда увидела зарождающуюся драку. От неловкости она прикусила губу и с досадой поняла, что потасовку начал кто-то из бывших «Опустошителей». Сбоку показалось движение — Какучё, с двумя чемоданами в руках, шёл в их сторону, даже не смотря на Санзу.
— Пойдём, Мэй, — сказал он, не останавливаясь, — здесь ловить нечего, без нас разберутся.
Девушка выбралась из кольца рук, который давил на неё, ограничивал в движениях, и послушно направилась за Хитто. Харучиё только проводил её взглядом и улыбнулся краешком губ — забыла отдать пальто. Значит, это ещё не последняя встреча за этот день; и у него как раз была новость, которая точно не обрадует её.
Раздалось два выстрела. Парень дёрнулся и обернулся, увидев в руках Гастона и Майки пистолеты, из дул которых медленно рассеивался дым. Зачинщики драки лежали друг с другом, а все остальные медленно пятились назад, чтобы не попасть под раздачу. Итальянец сделал жест, который понимал только он и его люди, и двое мужчин взяли труп того, кто посмел назвать Мэй шлюхой. Через несколько минут в здании остались исключительно люди «Бонтена».
— Грузи его в свою машину, Ран, — приказал Майки, — это за твою выходку по дороге сюда.
Санзу хихикнул, пока Хайтани громко возмущался по поводу того, что опять в его машине перевозят всякий мусор. Карма — та ещё сука, это точно.
***
Когда Харучиё доехал до главного штаба, то облегчённо выдохнул. Он проводил Майки до кабинета, сказал привычную фразу: «Если что потребуется — звони, я рядом», — и радостный пошёл к кабинету Мэй, местоположение которого узнал совсем недавно. Моччи, сам того не подозревая, проболтался, сказав, что она его подменяет, когда дочь бунтует. Вот только дверь, к его удивлению, была закрыта — не знал, что в некоторых кабинетах есть замки. Он несколько раз постучался и, не дождавшись ответа, пошёл в сторону холла.
И по пути Санзу всё-таки нашёл девушку; она с жадностью пила воду, будто приехала не из Канагавы, а прямиком из Сахары. Он медленно подошёл к ней, делая вид, что тоже просто хочет попить воды и как бы между делом обронил фразу:
— На завтра ничего планируй, вечером у тебя будет задание лично от Майки.
Мэй поперхнулась и тихо закашляла; Санзу такой реакции не понял, но не стал забивать этим голову. Да и все мысли вылетели, когда в лицо прилетело его же пальто, а она ушла, так и не сказав ему ни единого слова за месяц, не считая фразы про обещания и королей.
