Ночью Мэй не спалось. В голове крутились последние слова о том, что этим вечером — этим, потому что уже было давно за полночь — её ожидало задание лично от Майки. Вот только она не была дурой — спросила у Какучё, что происходит, но тот только пожал плечами, нахмурившись, и ответил, что лично он ни о каких заданиях не слышал. А если третий в «Бонтене» и по совместительству её напарник не знал, о каком задании идёт речь, то этого задания не было: для личных поручений, как это назвал Санзу в их последнюю встречу, у главы была верная розоволосая собачка.
Тревога окутала её, словно пуховое одеяло холодной зимней ночью. Девушка не считала себя виноватой в том, что бывший «Опустошитель» заступился за неё, потому что это был его выбор, а не выполнение её просьбы или приказа. А если Майки посчитал её, «офицера», проблемной, то ему следовало кинуть лишь один взгляд в сторону своего заместителя и понять, что если он хочет чистить ряды от подобных людей, то начинать нужно с головы. Девушка не считала себя виноватой во всём произошедшем, но она знала, что глава «Бонтена» нестабилен и разбираться, кто прав, а кто виноват, не будет.
И если бы она не знала, что Харучиё становился к ней неравнодушным в плане симпатии, то была бы уверена в том, что её точно убили бы как минимум по его просьбе.
С самого утра у Мэй всё валилось из рук: то порезалась, пока нарезала фрукты к завтраку, то кипяток пролила, когда хотела сделать себе кофе, то телефон уронила на асфальт — благо не экраном вниз. А сейчас она, совсем немного не дойдя до кабинета Коко, уронила огромную папку со всеми необходимыми документами о поставках дорогого алкоголя в клубы, которыми владел «Бонтен». Дрожащими руками она кое-как собрала несколько выпавших листов и всё-таки дошла до нужного кабинета.
Хаджиме сидел за своим рабочим столом и просматривал какие-то документы. На его лице, к удивлению Мэй, сияла улыбка — слабая, но такая ослепительная и редкая, — а кончики пальцев свободной руки отбивали по белой деревянной поверхности какую-то неизвестную мелодию. Девушка застыла в дверях и подозрительно прищурилась: такое приподнятое настроение для парня действительно настоящее диво. Громко положив папку перед ним, она плюхнулась на рядом стоящий стул и тяжело вздохнула.
— Плохой день? — спросил он и потянулся руками к принесённым бумагам, чтобы проверить их целостность. — Или что-то случилось?
Девушка только отмахнулась и осмотрела помещение. Кое-что в нём изменилось — цветок, который до этого стоял у двери, переместился к столу. Видимо, Коко всё-таки всерьёз забеспокоился за его состояние — этот папоротник, как называли другие члены организации Блехнум, постоянно задевали дверью, из-за чего ему несколько раз приходилось пересаживать страдальца в другие горшки и убирать рассыпанную землю. Что ж, так выглядело даже лучше.
Мэй молча ожидала, когда парень скажет ей, что всё в порядке и она может быть свободна, и нервно дёргала правой ногой. Хаджиме это жутко бесило и отвлекало, но он предпочитал смолчать, чтобы не стать жертвой её агрессии. Однако интерес всё подогревался, особенно после того, как он узнал про недавние события в клубе.
— Не знал, что вы с Санзу настолько близки, — не удержался он.
— Ничего мы с ним не близки, — вспыхнула девушка, резко выпрямившись, но потом расслабилась и откинулась на спинку, когда заметила насмешку в змеиных глазах. — У него просто что-то там щёлкнуло в голове, но я надеюсь, что пронесёт.
— Ну да, лучше бы тебе, конечно, его избегать, — Коко медленно закивал головой. Улыбка исчезла с его лица, а в глазах начала читаться какая-то жалость, — я имею в виду, что с ним не следует заводить серьёзные отношения — всё может закончится очень плохо. И не для него.
Мэй скосила взгляд в его сторону и вопросительно выгнула бровь. Ей было неизвестно о любовных похождениях Санзу, потому что её, честно говоря, это совсем не интересовало. Она не была из тех девушек, которые при первом намёке на симпатию к парню начинали выискивать про него любую информацию, но в особенности — про бывших, чтобы понять, кто в его вкусе и что ему нравится. Однако резкая отстранённость Хаджиме насторожила её, поэтому с губ слетел логичный вопрос:
— Это ты сейчас про что говоришь?
Парень закусил губу и отвернулся в сторону окна — не знал, рассказывать эту личную — пусть и не для него — историю или же нет. С одной стороны ему не хотелось копаться в чужом слишком грязном белье, но с другой — раз Санзу начал оказывать отвратительные, но всё же какие-то знаки внимания к Мэй, то она была обязана знать. И дураку было понятно, что бывший напарник не рассказал бы ей об этом; будь он на его месте — поступил бы, скорее всего, так же.
Потому что как можно рассказать о том, что ты довёл невинную девушку до того, чтобы она, будучи бесхребетной и слабой, смогла решиться на такой страшный и бесповоротный поступок?
Коко долгое время сидел, отвернувшись от неё, и думал об этом. Она должна была знать, но и он не должен был рассказывать чужие тайны, о которых уже давно все забыли — Санзу, что самое ужасное, в том числе.
— Это должно остаться между нами, — девушка медленно кивнула. От его взгляда не ускользнуло, как она напряглась всем телом, да и он сам, к слову, выглядел не лучше. — За всю жизнь у него были только одни серьёзные отношения; девушку звали Хотару. Я уже не помню, сколько им было, когда они только начали встречаться, но всё закончилось незадолго до того, как ему исполнилось восемнадцать, — он сделал паузу и продолжил уже тише: — начиналось-то всё неплохо, как в этих милых мангах и сериалах о подростковой любви, но продолжилось всё тем, что он начал изменять и жёстко избивать её. В это время мы уже основали «Канто», каждый видел, как он обращался с ней. Я тоже видел, и, Мэй, это было и вправду ужасно. Сейчас это называют нездоровыми отношениями, вроде бы, но даже такое не подойдёт для описания того, что происходило между ними.
Теперь отвернулась Мэй. Глаза уставились в одну точку — в нижнюю часть двери, а сама она непроизвольно начала заламывать пальцы, не обращая внимания на боль.
— Они долгое время издевались друг над другом, но потом Санзу, видимо, что-то сказал или сделал, и она резко изменилась. Он тогда жутко переживал из-за того, что его манипуляции и проверенные методы не работали. Как сейчас помню, как сильно доставалось подчинённым из-за его вспышек бешенства, — он отпил остывший кофе, вздохнул, проводя рукой по глазам и лбу, и продолжил: — ты уже должна была понять, что всё закончилось не очень хорошо… — девушка перевела на него вопросительный взгляд и увидела, как его дыхание немного участилось. — Всё закончилось тем, что Санзу довёл её до самоубийства — Хотару спрыгнула с крыши, а он не успел на жалкую секунду, не успел поймать её. Тяжёлые времена тогда были — пил много, говорил, что чувствует тот самый шифон, за который не смог тогда зацепиться, и что ненавидит себя, видел галлюцинации с ней, по сто раз мог говорить «мой Светлячок». В общем, страшно тогда было. Если бы не Майки, то я даже не знаю, что бы с ним случилось. Ну, точнее я знаю, что исход был бы таким же, как и у этой девушки, но вопрос был только в том, когда это наступило бы.
Мэй тяжело сглотнула и посмотрела на своё правое запястье; рукава чёрной водолазки и такого же цвета пиджака скрывали омерзительные шрамы, которые она получила по своей воле, глупости. Но склонил её к этому именно Санзу. Он довёл даже её — доселе сильную, спокойную и непоколебимую — и, сам того не осознавая, вбил ей в голову ту мысль, что она — никто и ничто. Когда-то — королева, но теперь — жалкая пешка.
Девушка знала, что с Харучиё невозможно построить здоровые отношения (да и она сама не была святой), и с одной стороны не удивилась тому, что эта история имела печальную концовку, но с другой — ей стало не по себе от того, что всё закончилось именно так — смертью девушки, которая, по словам Хаджиме, была невинной. И почему-то она верила в то, что Хотару действительно была жертвой; и почему-то ей казалось, что мнение Санзу на этот счёт было абсолютно противоположным — жертва он, а эта «дрянь» просто путалась под ногами.
— Я не знаю, какой этот ебанутый в отношениях сейчас, потому что тогда он был намного хуже, но… Лично мне не верится в то, что он стал образцом идеального парня, понимаешь? — она согласно кивнула. — Поэтому я просто предупреждаю тебя, что Санзу, может, и стал поспокойнее в отношениях, стал более преданным и верным, но это всё ещё он — конченый наркоман, психопат и просто больной на всю голову человек. И если ты всё-таки хочешь попробовать с ним что-то закрутить, то тебе следует быть осторожнее.
— Я не хочу с ним даже блант закрутить, не то что отношения, — ответила Мэй и, увидев усмешку Коко, кинула в него ручкой. — Я говорю тебе серьёзно.
— Да что ты? Я видел твоё лицо, когда он сел рядом с тобой на то-о-ом диване, — парень указал пальцем ей за спину, но она даже не повернулась. — У тебя было злое, но такое влюблённое лицо, что я чуть не расчувствовался.
— Я его ненавижу.
— Иногда ненависть порождает любовь; иногда границы между ненавистью и любовью стираются, знаешь?
Хаджиме залез всем корпусом на стол, оказываясь лицом к лицу с ней, и положил подбородок на сложенные в замок руки. В его глазах загорелся небывалый интерес, но Мэй знала, что доверять ему не стоит — запросто сможет использовать полученную информацию в своих целях, даже если это будет касаться её чувств.
— Амбивалентность — та ещё сука, не правда ли? — парень согласно закивал головой, но ничего не ответил, потому что уже понял — она тоже знала некоторые секреты про него, которые могла бы использовать в своих целях. — Милый парень на фотографиях. Твой друг или некто больший?
Коко нахмурился, не понимая, о чём девушка говорит, а потом широко раскрыл глаза, когда понял, на что она указывала. Он быстро сгрёб все фотографии, на которых был изображён блондин с тусклыми зелёными глазами и большим ожогом на всю верхнюю часть левой половины лица, и убрал их в первый попавшийся ящик. Его щёки тут же вспыхнули очаровательным румянцем, а глаза упрямо уставились на стол перед собой; на Мэй он даже смотреть не стал — уже чувствовал на себе насмешливый взгляд.
Парень не стал объясняться: это было его личное дело, из-за которого ему даже не хотелось оправдываться и что-то доказывать. И Мэй это почувствовала, поэтому только вздохнула и выпустила тихий смешок, как бы говоря «сам не лучше».
— У нас был уговор: в душу друг другу не лезем, — напомнил он. — Но тебе скажу: это мой бывший лучший друг.
— О, так ты наконец-то вспомнил про это? — с приторным удивлением спросила девушка; Хаджиме только цокнул языком и закатил глаза. — Ну, жаль, конечно, что он уже бывший лучший друг, — она выдержала паузу, а потом вспомнила, о чём хотела его спросить: — кстати, а ты не знаешь, у Майки не было каких-нибудь специальных поручений на сегодня? Он не хотел отвезти кого-нибудь на склад или что-то вроде того?
— М? Нет, а почему спрашиваешь?
Мэй только отмахнулась и, сославшись на появившиеся дела, попрощалась и покинула кабинет под его недоуменный взгляд. Вместо того, чтобы догадаться, что сегодня вечером вообще произойдёт — лишь сильнее запуталась. Она настолько отчаялась, что, несмотря на сильные внутренние протесты, дошла до кабинета Такеоми, Майки, а в конце и Санзу, но никого из них не было. Это уже настораживало: три главных звена «Бонтена» отсутствовали, а остальные даже не знали, где они и что за задание хотят дать только ей одной.
Работать в условиях постоянных размышлений — убьют или не убьют — не представлялось возможным. В голове был целый рой мыслей, большинство из которых — крайне отвратительные, потому что были о возможной смерти. Мэй искренне хотела верить в то, что ей не страшно, но страх перед неизвестным — один из самых сильных, а перед неизбежным — особенно. Ей казалось, что её вины нет, но она больше не являлась наблюдателем за балом-маскарадом; не была кукловодом, который мастерски управлял марионетками; она потеряла возможность судить и приобрела другую — быть судимой другими.
Майки — больной человек, а его заместитель и советник — психопаты, которые без всяких разборок могли указать на неё пальцем и сказать: «Убить». Даже если она была не виновата; для Санзу — особенно, если она не виновата.
Когда экран телефона неожиданно вспыхнул, заставляя отмереть девушку и перестать размышлять ни о чём, она выпрямилась и с огромным интересом прочитала входящее сообщение от Харучиё. В нём не было ничего, кроме адреса и времени, когда нужно подъехать. Все просьбы о том, чтобы он объяснил, что это за задание такое, были проигнорированы. Однако и она не была дурой — полезла во Всемирную паутину и решила поискать, что же это за место, которое было указано. И увиденное ей совсем не понравилось: какая-то глушь за городом.
Усилилось ли чувство страха? Нет, была лишь вспышка негодования, а после — смирение и напускное спокойствие.
И о работе Мэй решила вообще забыть, предпочитая убить пару часов занявшись тем, чтобы сбегать до любимой кофейни за пирожным и досмотреть сериал, который начала ещё в те дни, когда отдыхала после происшествия в клубе Иошито. И пока она шла по оживлённой улице — удивлялась, как же скоротечна хрупкая жизнь человека, и как же быстро пролетает время. Год назад стояла на вершине криминального мира всей Японии; полгода — она уже стала такой же марионеткой, которыми не так давно управляла сама, и разделяла свой труд и время с Санзу Харучиё; ещё пара месяцев — и рядом с ней оказался уже Какучё и Моччи. Если не задумываться, то можно даже и не заметить, как быстро сменялись события. Возникало ощущение, будто кто-то напечатал крохотную книжечку, где на каждой страничке был важный эпизод, и пролистал её за несколько жалких секунд.
Удовольствия от просмотра полюбившегося сериала Мэй так и не получила, а после съеденной булочки и выпитого карамельного латте у неё возникло ощущение, будто в горле застрял огромный ком. От волнения тряслись руки и сбивалось дыхание; Какучё постоянно держался рядом, чтобы в случае чего оказать необходимую помощь. Вот только он не мог всегда находиться за её спиной, поэтому, когда пришло время выезжать, она вновь остро ощутила чувство одиночества. Никого не было — лишь одна она и собственные страхи, переживания.
В машине девушка включила европейское радио и двинулась в неизвестном для неё направлении. Обычно она злилась из-за, казалось, бесконечных пробок, но сейчас ей даже нравилось это, хоть и понимала, что оттягивать неизбежное — затея не из лучших и даже очень глупая. Когда она почти доехала до нужного места, заиграла необычно жизнерадостная песня Opus — Live Is Life. Сначала Мэй поджала губы в раздражении и думала над тем, чтобы выключить её и разбить к чёртовой матери консоль, а потом неожиданно для себя начала тарабанить пальцами по рулю и качать головой в такт музыке. «Какой смысл думать о том, что непременно случится, если ты ничего не сможешь изменить?» — думала она, пока парковалась недалеко от машины Харучиё и слушала эту песню.
Когда Мэй вылезла из машины, то запахнула пальто — поднялся сильный и пронизывающий ветер — и замерла от шока. Место, в котором она оказалась, совсем не напоминало то, где можно провести зачистку от неугодной. Впереди неё располагалась небольшая возвышенность, на вершину которой вела небольшая белая лестница, а за холмом — она была уверена — раскинулось бескрайнее море. Запах соли неприятно щипал нос, а непонятный шелест, который явно издавали не деревья под давлением ветра, был не чем иным, как звуком волн.
Девушка заметно расслабилась; в груди больше не было такого давления, от которого хотелось согнуться напополам и закрыть глаза, пережидая неожиданную вспышку боли. Она поняла, что из-за багровых тонов крови, в которой постоянно тонула, просто расцвела паранойя. В голове тут же сделала пометку снова дойти до своего врача, чтобы он всё-таки выписал ей какие-нибудь седативные, потому что иначе — рехнулась бы, чувствовала она.
Поднимаясь по белой лестнице, Мэй сильнее запахивала пальто и постоянно убирала мешающиеся из-за сильного ветра волосы за уши. Ступеньки ушли чуть левее, и девушка послушно сменила направление. И чем выше поднималась, тем лучше ей удавалось рассмотреть роскошную беседку из белого дерева. Поднявшись на самый верх и сделав несколько шагов вперёд, она замерла. Голова склонилась набок, а глаза пробегались по беседке: закрытая — даже двери были — и просторная. Одним словом — прекрасная для того, чтобы провести здесь вечер, наблюдая за уходящим за горизонт солнцем и синей морской водой. Идеальная для того, чтобы устроить здесь свидание.
Брови свелись к переносице, когда Мэй поняла, что её обманули. Харучиё соврал про задание, сбросил координаты этого места, чтобы провести с ней… что? Узнавать она не хотела, а поэтому резко развернулась и вскрикнула не то от неожиданности, не то от испуга, когда врезалась в чью-то грудь. Чуть отшатнувшись назад, вскинула голову и встретилась с насмешливым взглядом. И она с каким-то удивлением отметила, что его глаза стали яснее, а цвет был приближен к кристальному голубому, а не тусклому, как было раньше.
— Приветик, — парень оставил лёгкий поцелуй на вздёрнутом кончике носа и сжал её предплечья, чтобы не убежала. — Ты, как всегда, пунктуальна. Надеюсь, не будешь против составить мне компанию в этот вечер.
Он даже не спрашивал — знал, что выбора у неё особо и нет. Попалась в его ловушку, а после — капкан из рук; и выбраться уже не могла, потому что ему удалось подстроить всё таким образом, чтобы она потерялась в пространстве, не смогла сопротивляться и уж тем более упорхнуть от него, словно свободная птичка в небо.
Харучиё подвёл её к беседке, отворил перед ней двери и слегка подтолкнул вперёд. Мэй не замечала ничего и никого, погрязнув в размышлениях о том, как он так мастерски обманул её, и почему ей не удалось услышать звуки шагов позади себя.
Девушка с лёгкостью могла вырваться из его хватки, ускользнуть от него и отправиться домой, вот только ей хотелось дать ему призрачную надежду на то, что сейчас он — главный сценарист, в чьих руках находилась судьба персонажа. Однако — не понимал, что она тоже могла получить выгоду из этой встречи, пусть и незапланированной.
На то, чтобы собраться с силами и мыслями, Мэй хватило тех самых двух минут, пока он возился с дверью и отводил её в саму беседку, где, как оказалось, уже был накрыт стол. Парень действительно продумал всё, но некоторые мелочи всё-таки упустил, потому что был недостаточно осведомлён. Ему просто повезло, потому что если бы она не узнала трагичную историю его первой любви, то непременно бы покинула это место, даже несмотря на интерес и желание узнать, чего же он всё-таки хотел.
Харучиё потянулся к ней руками, чтобы помочь снять пальто, но девушка только сделала несколько шагов к стулу и вальяжно уселась на него, словно бросая ему вызов и говоря, что в его помощи не нуждается. Он усмехнулся, демонстративно пожал плечами и не менее демонстративно положил ключ от дверей на край стола, давая понять, что если захочет — всегда сможет уйти. Но она знала — не позволит, пока не получит своего.
— Уверена, что не хочешь раздеться? Здесь, вообще-то, немного душно.
Ей захотелось ответить, что если здесь и душно, то только из-за него, но сдержалась. Он покачал головой и встал рядом с ней, чтобы налить вина — Monte Bernardi Tzingarella — красное сухое прямиком из Италии; её любимое. Откуда узнал — даже думать не стала. И будто бы случайно он провёл носом по её виску — мимолётно, но очень интимно; и будто бы случайно — сел прямо напротив неё.
Мэй отвернулась в сторону, пытаясь рассмотреть сквозь темноту белых барашков. Она чувствовала на себе прожигающий взгляд, ощущала, как по спине — от самого копчика к затылку — ползло липкое ощущение страха, но не за свою жизнь, а за что-то другое — более важное для неё.
Между ними висела напряжённая и звенящая тишина; и если бы не постоянный шум волн и ветра, то кто-то из них точно сошёл бы с ума. Девушка продолжала придерживаться своей тактики — абсолютное игнорирование любых попыток выйти с ней на контакт и гробовое молчание, — Харучиё же, наверное, впервые за всю свою жизнь решил не спешить и «прощупать и подготовить почву» для того, чтобы перейти к самому главному.
Парень наложил себе салат, название которого даже не запомнил, когда утверждал меню, и спросил, будет ли она есть. В ответ получил колкий взгляд с явным пренебрежением и краткое: «Не голодна». Он слегка склонил голову вперёд, посмотрел на неё исподлобья и раздражённо цокнул языком — если бы не что-то там, напоминающее не негативные чувства — вскочил бы и с силой затолкал в неё всю еду на столе. Но знал, что действовать нужно осторожно, чтобы окончательно не оттолкнуть от себя; знал, что такой реакции ему и следовало ожидать: это же Мэй Асано.
Девушка чувствовала себя совсем не в своей тарелке, но не из-за того, что сидела напротив того, кого ненавидела всей душой. Для неё ещё никогда так не заморачивались, ещё ни разу за ней так не бегали и не ухаживали — всё это было в новинку. И если бы не тот факт, что Харучиё гнался только за своим удовольствием, если бы не тот факт, что он творил до определённого момента — согласилась бы, не раздумывая.
— Может, хотя бы вина выпьешь? Или боишься, что в бокале яд?
Мэй перевела на него пронизывающий взгляд, от которого у него пробежались мурашки по спине, демонстративно отодвинула бокал в сторону, а после подняла ключи от машины на уровне своего лица и поболтала ими. «Принципиальная пизда», — чуть было не сорвалось с его губ, но он вовремя опомнился, надеясь, что она не заметила его секундного порыва. Заметила. И усмехнулась, понимая, что Санзу — это всё ещё Санзу.
К еде и вину Мэй так и не притронулась, потому что хотела показать, что этим её не взять, хоть попытка была очень даже неплохой. Она молча следила за тем, как он ел, и слушала его сладкие мычания, когда он пытался подразнить и склонить к тому, чтобы она перестала сидеть сложа руки и наконец взяла вилку в руку. Не повелась на уловку уже второй раз.
— Забавно получается: обманом заставил меня сюда приехать, — неожиданно заговорила девушка. — Иногда ты всё-таки умеешь думать, Санзу, я удивлена.
Парень закашлялся от её внезапной инициативы завести разговор и прочистил горло. Ход мыслей уже настораживал, но он решил сохранить молчание и послушать приятный — для него — голос, пусть в нём и была сталь, неприкрытая злоба и отвращение.
— Вот только не могу отказать себе в удовольствии — спустить тебя с небес на землю, — Харучиё отвернулся, чтобы она не увидела его слабой улыбки. — Я сижу здесь, потому что этого хочу я, а не ты, — послышался смешок, и она, обозлившись ещё сильнее, холодным тоном пояснила: — я могла ударить тебя и уйти, даже не заходя в беседку, могла уйти сейчас, но…
— Но ты сидишь здесь, со мной. Это обыкновенный интерес или я всё-таки двигаюсь в нужном направлении? — девушка вопросительно выгнула бровь. — Скажи мне честно, Асано, я тебе нравлюсь?
Она вдруг тихо засмеялась и потёрла пальцами подбородок, словно старец, который думал о суровой жизни. Глаза упёрлись в потолок, рассматривая узоры на нём, а после вновь опустились вниз и начали испепелять Харучиё.
— Забудь мои слова про то, что ты умеешь думать, — он прищурился и сжал край стола так, что он едва не отломился под его силой. — Нет, ты мне не нравишься. Больше скажу: я тебя ненавижу.
— Ненависть — подавленная любовь.
Мэй затаила дыхание на несколько секунд и замерла — не знала, что ответить, как реагировать на подобное. Парень широко улыбнулся, поняв, что попал в точку, и откинулся на спинку стула, с неприкрытым удовольствием наблюдая за тем, как её глаза смотрели куда угодно, но только не на него.
— Не в этом случае, Санзу. У меня, конечно, из-за тебя появились проблемы с головой, — она не стала уточнять, какие именно, а просто продолжила: — но чтобы любить ублюдка, из-за которого я так пострадала — нет. Я надеюсь, что нет, — парень вскинул голову, когда услышал это, и улыбнулся самому себе — появилась надежда. — Короче говоря, можешь угомонить свою фантазию и перейти сразу к делу — не просто же так позвал меня сюда.
— Не просто так, верно. Хочу, чтобы мы снова начали работать вместе…
— Нет, — перебила его девушка и, когда увидела, что он открывает рот, чтобы договорить, повторила уже твёрже: — нет. Теперь я поняла, зачем ты меня сюда позвал… Мой ответ ты уже услышал, поэтому не вижу смысла здесь находиться.
Раздался неприятный звук скрежета ножек стула о деревянную поверхность, от которого оба поморщились. Мэй стремительно шла к выходу, но, когда осталось несколько жалких шагов, Харучиё быстро вскочил со своего места и дёрнул её за руку, останавливая и прижимая к себе. Она не трепыхалась, как беспомощная бабочка, но и не делала настоящих попыток вырваться, будто выжидала чего-то. Он осторожно повернул её лицом к себе и крепко ухватился за женские предплечья, удерживая на месте.
— Я хочу снова работать с тобой. Обещаю, больше не буду вставлять тебе палки в колёса…
— Ты меня не расслышал? Я не буду с тобой работать ни при каких обстоятельствах, слышишь? — жёстко отрезала она, даже не оставляя шанса на то, чтобы убедить её в том, что теперь всё будет иначе. — Майки же приказал оставить меня в покое, так почему ты сейчас стоишь так близко, трогаешь меня без моего согласия и просишь меня вернуться? Ты ведь никогда не ослушиваешься его приказов, так почему?
Санзу и сам не знал — ему просто впервые за долгое время захотелось сделать то, чего хотел лично он; ему просто хотелось ухватиться за этот ускользающий шанс на своё спасение, на возможность чувствовать что-то большее, чем неприязнь, отвращение и ненависть. Его настолько это ослепило, что он забыл про все приказы, просьбы, даже голос разума, который твердил —
ничего хорошего из этой затеи не выйдет.
— Все обещания, данные Майки, рано или поздно нарушаются, если только ты не относишься к его друзьям, которых он так рьяно защищает. Если бы он дал тебе подобное обещание десять лет назад, то сдержал бы его, но не сейчас, когда он опустошён, а его настроение скачет, как ненормальное. А вот меня он пообещал оберегать, когда нам было по десять лет. Понимаешь, Мэй? Я знаю, что понимаешь — ты далеко не дура. Если я скажу, что мне без тебя плохо, что ты нужна мне для того, чтобы существовать, — ты непременно окажешься по правую руку от меня, даже несмотря на то, что между нами могут возникнуть конфликты, которые пошатнут спокойствие в коллективе или отнимут чью-то жизнь.
Мэй раскрыла рот, не в силах хоть что-то ответить ему, и просто смотрела на него с неподдельным ужасом. В голове всплыл утренний диалог с Хаджиме, и она, не выдерживая давления всего происходящего, просто закрыла глаза и начала глубоко дышать. Парень ослабил хватку и окинул её обеспокоенным взглядом: она выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание. Он закусил губу и тяжело выдохнул — зря рассказал об этом.
Воспользовавшись его замешательством, девушка сделала резкий выпад вперёд и со всей силы ударила его в район солнечного сплетения. Харучиё согнулся от неожиданной вспышки боли и почувствовал, как у него перехватило дыхание, а глазах на несколько мгновений потемнело. Когда парень немного пришёл в себя, то Мэй уже не было — почти преодолела лестницу. Он выругался себе под нос — не догнал бы — дошёл до белой балюстрады, положив одну ладонь на грудь, и что есть силы закричал:
— Мне плевать на все запреты! Я никуда тебя не отпущу, Асано! Ты будешь моей, даже если я тебе ненавистен, слышишь?! Ты уже моя!
Благодаря маленьким лампочкам на балюстрадах, Санзу увидел, как девушка внезапно остановилась, и повернула голову в его сторону. Он не смог разглядеть эмоции на её лице, но и без этого знал — она была в ужасе. Он был в не меньшем — от того, с какой уверенностью говорил это.
***
Чёрная машина остановилась на обочине; кругом — тёмные леса и ни одной живой души. Из динамиков доносилась песня Queen Of Peace в исполнении Florence + The Machine, и Мэй, закурив, не смогла не отметить, что она идеально подходила для описания всего того, что в данный момент происходило между ней и Санзу. И пока она вслушивалась в текст, то с ужасом понимала, за что так боялась, когда сидела напротив бывшего напарника.
Липкое чувство страха было не за свою жизнь, а за то, что для неё было важнее всего — за свою свободу.
Мэй тихо, скорее, истерично засмеялась, а после этот самый смех перерос в плач. Вот только слёз больше не было — выплакала. Правое запястье, на котором было уже не три шрама, а пять, прижималось к быстро трясущейся груди. В голове была картинка, как внизу, на мокром и холодном асфальте, лежала мёртвая Хотару.
Она закрывала глаза и на её месте видела уже себя.
Suddenly I'm overcome
Dissolving like the setting sun
Like a boat into oblivion
Cause you're driving me away
Now you have me on the run
The damage is already done
Come on, is this what you want?
Cause you're driving me away
Неожиданно я переполнена чувствами,
Исчезаю, как закатное солнце,
Как лодка в реке забвения,
Потому что ты отталкиваешь меня.
А теперь я убегаю от тебя,
Больно ты уже сделал,
Ну, этого ты хотел?
Ведь ты отталкиваешь меня.
Florence + The Machine — Queen Of Peace
