***
В коридоре, на последнем этаже, разгорался ожесточённый спор, который зародился ещё на внутренней парковке. Обычные шестёрки оборачивались назад и с интересом наблюдали за тем, как огромный мужчина стоял горой перед хрупкой — по сравнению с ним — девушкой, которая с неприкрытой агрессией отвечала на его аргументы, которые скорее напоминали нападки. — Боже, если бы ты не стал молодым папашей, то я бы тебе сейчас прострелила что-нибудь к чертям собачьим! — крикнула Мэй, всплескивая руками. — Ты как последний идиот повторяешь одно и то же, не подкрепляя свои слова фактами. — Зато я могу тебе спокойно свернуть шею, даже глазом не моргнув! — Ну так попробуй, мясной танк! Моччи шумно выдохнул и скривил губы от досады — не мог ничего с ней сделать, а все его слова тут же опровергались доводами девушки. Он восхищался её умом и в то же время ненавидел её мозговитость: иногда рассудительность и сообразительность действительно помогала в трудных делах, но в других ситуациях она просто бесила, потому что спорить с ней было чем-то запредельно сложным, а выиграть в этом самом споре — практически невозможно. После осознания этого факта и некоторого времени совместной работы мужчина всё-таки понял, что Санзу далеко не неуравновешенный, раз смог выдержать столь раздражительный и упрямый характер и не убить её в первый месяц их знакомства. И стоило ему вспомнить про этого психа, как его глаза загорелись от внезапной умной мысли. — Через месяц Санзу поедет к этому уёбку, и вот тогда мы узнаем — крыса он или нет. И если я всё-таки окажусь прав, и он действительно что-то затевает за нашими спинами — я тебя взъебну. Мэй нахмурилась и открыла рот для того, чтобы предупредить его о возможных последствиях столь неосторожных слов, как сбоку от них послышались тихие шаги — Какучё медленно шёл в их сторону. Нахмуренные брови и жалость в глазах, когда он смотрел на неё, — она сразу поняла, что случилось что-то нехорошее. — Ты лично сможешь в этом убедиться, Мэй. — Девушка вопросительно выгнула бровь и задержала дыхание от предвкушения. — Полагаю, вы поедете вместе. — Можешь перестать говорить загадками? — выпалил Моччи, не выдерживая такого напряжения. — Я не знаю, как он это сделал, но теперь ты снова работаешь с ним. Я только что говорил с Майки, и он сказал мне об этом. Причин не объяснил, переубеждения не помогли — менять своё решение не собирается. Какучё впился в неё взглядом, пытаясь разглядеть хоть какую-нибудь реакцию. Но на её лице не дрогнул ни один мускул — будто бы знала, что всё сложится именно таким образом. И когда она молча покинула их, двигаясь в сторону своего кабинета, до него дошло — действительно знала.***
Мерное тиканье настольных часов начинало раздражать и без того нервную Мэй, которая сидела за рабочим столом, положив подбородок на раскрытую ладонь. Уставшие глаза неотрывно смотрели на белые бархатные лепестки роз, среди которых затерялось послание и записка, гласящая: «С возвращением, дорогая!» Содержание уже напрягало свободолюбивую девушку, а дурацкий улыбающийся смайлик нагонял противное чувство страха. Если бы она не знала Санзу, то махнула бы на это рукой. Но она знала его, а потому подобные сообщения вызывали мурашки по коже. За стеной послышался громкий хохот и звуки удаляющихся шагов — члены «Бонтена» расходились домой. Мэй перевела взгляд на часы, которые показывали половину восьмого вечера, и медленно моргнула. Жуткая усталость накатила на неё, а отсутствие нормального сна всё же оказало своё влияние: теперь её преследовали упадок сил и маниакальное желание как следует отоспаться. Она на протяжении месяца была погружена в работу, забывая о своём режиме, а сейчас вдруг появилось небольшое окошко, потому что Санзу не сообщал ей о новых заданиях. Осознание своего бедственного положения озарило яркой, ослепляющей вспышкой — со всей этой неразберихой в бумагах девушка совсем позабыла о том, что её и без того неспокойные дни закончились. Она была уверена, что их сменит настоящий ад. Ведь где был Харучиё Санзу — дьявол воплоти, — там не было места для уравновешенности и покоя. Проведя ладонью по лбу, Мэй поднялась со своего места, ощущая, как мышцы неприятно заныли, а спину простреливали лёгкие вспышки боли из-за долгого неподвижного сидения в позе знака вопроса. Организм был на грани истощения, и она, будучи трудоголиком до мозга и костей, через силу приняла решение отправиться домой. Однако перед этим решила умыться и выпить крепкий кофе — разбиться из-за недостатка сна и пониженной концентрации ей совсем не хотелось. В коридоре она передвигалась тихо и скрытно, как мышка, чтобы не столкнуться с Канджи, который её раздражал, или с Какучё, который ярко выражал свою обеспокоенность по поводу сложившейся ситуации и еле сдерживался, чтобы не задать множество вопросов. Мимо кабинета Санзу она едва не пронеслась, лишь бы оттянуть неизбежное. Но дверь всё-таки хлопнула, и никаких сомнений в том, что он всё-таки заметил её, не было. Теперь по коридору раздавалось эхо шагов уже двоих. Девушка ускорила шаг и скрылась за дверью, где была табличка с рисунком женщины в платье. Спрятавшись в одной из кабинок, она шумно выдохнула, опустила крышку унитаза и осторожно села, упёршись ногами в дверь. — Г-господин Санзу, что… что Вы здесь… — едва не пропищала незнакомая девушка. — В мужском очередь. Иди отсюда. Мэй задержала дыхание, вслушиваясь в удаляющийся цокот каблучков очередной секретарши. А после каждая дверка кабинки начала открываться — с протяжным скрипом, который будто бы резал без ножа. Она едва подавила вскрик, когда дверь — единственная преграда между ними — задёргалась; послышалась тихая усмешка. Очередной скрип, громкий хлопок крышки унитаза — Харучиё уселся, откинувшись спиной на бачок, и шмыгнул носом. Волнение неприятной волной подступало к девушке — она чувствовала себя загнанным зверьком, который оказался в тупике и перед пастью кровожадного хищника. Она знала, что парень упрямый и будет сидеть до последнего, даже если устанет или выйдет из себя. Он обещал, что не отступится; а когда-то давно он говорил, что выполняет свои обещания. Оснований не верить в это у неё не было: всё было подтверждено его действиями. — Долго ещё будешь бегать от меня? — Мэй ничего не ответила. — Мы снова работаем вместе, как я и обещал, поэтому пытаться избегать меня — глупо. Рано или поздно мы всё равно столкнёмся лицом к лицу. Девушка тяжело вздохнула и уставилась в потолок. Она знала об этом, поэтому продумывала модель своего поведения наедине с ним и разрабатывала множество планов, чтобы его симпатия к ней прошла. Она понимала, что один из вариантов — избегать источник проблем — не является действенным из-за его недавней выходки. А остальные — не подходили. Мэй знала, что если его неожиданно вспыхнувшие чувства не пропадут, то маленькая девочка, желавшая хоть раз добиться искренней взаимности, может вырваться наружу. И тогда все её убеждения про то, что любви не существует, и обещания никогда не вступать в серьёзные длительные отношения могут пойти прахом. — Отреагируешь хоть как-нибудь? — Девушка дёрнулась, выбираясь из водоворота своих мыслей. — Слушай, ты хоть мяукни, что ли, а то вдруг я сам с собой разговариваю. Ну или с очередной симпатичной секретаршей. — Она продолжила хранить молчание в надежде, что ему надоест разговор с самим собой, и он уйдёт. — Я ведь не поленюсь и встану на унитаз, чтобы проверить, здесь ли ты. Через минуту послышался тяжёлый вздох — он явно был раздражён — и какая-то возня. Мэй перевела заинтересованный взгляд вверх и вздрогнула, когда показалось его недовольное, озлобленное выражение лица. Но когда он увидел её, то оно немного разгладилось и приобрело умиротворённый, даже довольный вид. — Приветик, засранка. — Санзу хихикнул и положил голову на край стенки. — Ну так что, долго ещё будешь бегать от меня? — Чего ты от меня хочешь? — Заботиться, охранять, как самую редкую драгоценность, любить и никуда не отпускать. Устроишь? Мэй поморщилась и свела брови к переносице. На данный момент всё складывалось именно так, как она боялась: он медленно сходил с ума и желал обладать ею как какой-то вещью. У неё возникло ощущение, словно она действительно являлась драгоценностью, что недалеко уходило от истины: ведь заполучить внимание Санзу и уж особенно стать объектом его симпатии — редкость, почти что-то невозможное. — Здесь я тебе ничем помочь не могу, — ответила она, переводя на него усталый взгляд. Парень склонил голову набок; улыбка молниеносно исчезла, а его лицо приобрело более суровый вид. Проницательный взгляд замечал каждый недостаток: её тусклые зелёные глаза, в которых практически всегда была неприязнь и презрение, мешки под ними — огромные, а круги — настолько тёмные, что ни одна тональная основа или консиллер не поможет перекрыть это безобразие, форма головы непонятная, нос до ужаса смешной — слишком вздёрнутый кончик и сам по себе маленький, — и эти отвратительные губы, с которых нередко срывались слова, задевающие его до глубины души. Он скользнул взглядом чуть ниже и ещё сильнее помрачнел. Она была слишком худой, даже тощей, одевалась во всё чёрное, будто других цветов не было, и никогда не оголяла участки тела после той ситуации в клубе. Даже руки нередко были покрыты тонким слоем чёрной ткани — начала носить перчатки. Мэй была уродливой, гадкой; была не в его вкусе ни в плане внешности, ни в плане поведения. Ему нравились покорные, милые японские девушки. А тут она — адская смесь: и не покорная, и не милая, и даже не чистокровная японка. Абсолютный антипод, в который он не должен был влюбляться. Однако всё сложилось так, что именно к ней у него и вспыхнули чувства. Главный страх стал явью: Харучиё не хотел быть обременённым, не хотел привязываться к кому-то, не хотел чувствовать что-то, кроме ненависти ко всем, за исключением Майки. Он знал, что не являлся примером идеального мужчины; знал, что проблемный. Он ещё с их первой встречи понял, что если влюбится, то всё может разрушиться, и оба могут пострадать. Санзу никогда не был дураком, поэтому понимал, что каких-то радужных перспектив у них практически не было. Отношения? Семья? Если только как в фильме «Мистер и миссис Смит». Он всё прекрасно знал и сознавал, однако ничего не мог с собой поделать: сказывалось долгое одиночество и отсутствие близкого человека, с которым он мог бы пройти свой путь. — Почему ещё не дома? — Ты меня преследовал только ради того, чтобы спросить это? — Мэй кинула в его сторону насмешливый взгляд и фыркнула. — Дай мне спокойно отсюда выйти, и я поеду домой, как ты и хочешь. Харучиё стиснул зубы и сжал тонкую деревянную поверхность одной рукой. Как же она его бесила — вела себя так, будто хотела вывести его из себя. И у неё это прекрасно получалось, потому что почти после каждого его поступка, после каждого слова она своими действиями или, наоборот, бездействием зарождала в нём желание придушить её. «Блядская Асано и её высокомерие, — подумал он. — Почему именно она?» — Ты просто не ответила на мои предыдущие вопросы, — пояснил парень, выдохнув. Попытка успокоиться была успешной, хотя по его виду сказать нечто подобное было нельзя. — И я тебя не держу здесь силой. Хочешь выйти отсюда — вперёд. Девушка цокнула языком и решила выбрать свою любимую тактику — игнорировать. Уткнувшись в телефон, она старалась не слушать речи парня и уж тем более не реагировать на них, хотя в некоторых моментах желание было огромным. Он изредка напоминал одичавшее животное, которое в отчаянной попытке привлечь внимание укротительницы пыталось сломать преграду между ними; в их случае — тонкую стенку кабинки. — Если ты сейчас же не ответишь мне, я перелезу к тебе и выбью из тебя эти самые ответы. Мэй насмешливо приподняла брови, отнимая последние крупицы его самообладания, и вздёрнула подбородок, словно бросала вызов. Харучиё скривил губы, насупился, а после гадко улыбнулся, принимая этот самый немой вызов. Другого от него она и не ожидала, поэтому заранее включила запись видео, чтобы потом была возможность посмеяться с Хайтани. Девушка даже не скрывала своей улыбки — таких ухаживаний и шоу у неё ещё не было. Наблюдать за его тщетными попытками перебраться через стенку, при этом не ударившись головой о потолок или не рухнув вниз из-за скользкой керамической поверхности бачка, и слушать его пыхтения было, как минимум, забавно. Вот только улыбка тут же пропала с её лица, когда Санзу всё-таки перекинул одну ногу к ней. И теперь ей только оставалось убедиться в его целеустремлённости, выключить камеру и быстро убежать в своё последнее убежище — к себе в кабинет. Как только он перекинул и вторую ногу, она вскочила со своего места, молниеносно отперла дверь и хлопнула ею, услышав в спину громкое «Сука!» и протяжное шипение — случайно ударила его по лбу. К кабинету Мэй уже бежала, отчётливо слыша, как Харучиё стремительно приближался, изредка окликивая её. Она специально сцепила руки перед собой в замок, чтобы у него не было возможности схватить её и остановить, и лишь ускорилась. До двери осталось всего ничего; чужое дыхание опаляло макушку, на которой волосы едва ли не стояли дыбом от напряжения. Девушка быстрым движением скрылась в своём кабинете и хлопнула дверью перед носом парня, тут же запирая её. Послышался звук удара; она вздрогнула и отшатнулась, когда заметила, как деревянная поверхность задрожала под его силой. — Открой мне, Асано, — спокойно попросил парень, словно не он преследовал её до самого туалета, а потом носился по всему коридору, пытаясь догнать. — Мэй, я клянусь, мне уже заебалось бегать за тобой без каких-либо результатов. — Это не мои проблемы, Санзу, что ты что-то почувствовал ко мне. Когда-то ты наплевал на меня и на мои чувства, а теперь так же поступлю я. — Снаружи ответа не последовало, и она решила продолжить: — я не понимаю, к чему все эти игры в кошки-мышки; не понимаю, зачем ты снова попросил Майки перевести меня к тебе. Думаешь, это поможет твоему делу? Ничего подобного. — Идиотка! Почему ты не понимаешь, что я изменился? Или ты планируешь вечно припоминать мне мои ошибки, да?! — Ты? Изменился? Да ты посмотри на себя: такой же больной псих, который творит, что хочет до тех пор, пока его Король не укажет ему на своё место! — Дверь снова сотряслась от града сильных ударов, а ручка задёргалась, словно в агонии. — Когда я просила тебя не мешать мне работать, то ты всячески вставлял мне палки в колёса. Теперь я прошу тебя оставить меня в покое, а ты снова игнорируешь меня — нихрена ты не изменился. И да, я планирую вечно припоминать тебе эти ошибки, потому что они несколько раз едва не стоили мне жизни! — Это было в прошлом. — Мне всё равно, Санзу. Ты изменил свой режим дня, привычки, но ты не изменился сам: как был психически нестабильным, так таким и остался. Пойми уже наконец, что благодаря мне ты не получишь того, чего у тебя нет. Я не смогу заставить себя или тебя полюбить, не смогу быть поддержкой для тебя, равно как и ты для меня. — Да плевал я на всё это. Сейчас я хочу, чтобы ты была рядом со мной, а остальное не так уж и важно. Мэй прислонилась лбом к двери, прикрыла глаза и решила впервые за долгое время соврать и ему, и самой себе: — А я — нет. Харучиё выдохнул и отошёл в центр коридора, стоя на распутье: схватить девушку в охапку и спрятать её от всего мира, выбив дверь, или дать ей время, чтобы она снова привыкла к нему и поменяла своё решение добровольно, без давления и принуждения. Он сунул руку в карман пиджака, доставая забытую рыжую баночку, в которой осталась одна таблетка, закинул её себе в рот и ушёл в сторону лифта.***
7 ноября, 2015 год. Мэй держалась позади Санзу, испепеляя его широкую спину равнодушным взглядом. Она, как и последний месяц их работы, держалась от него в стороне, словно была не с ним. Сначала его это жутко раздражало, особенно во время перестрелок, потому что всем своим видом она показывала, что не доверяет ему, что не нуждается в таком напарнике; делала вид, что работала одна, а не с ним. А потом он смирился, вспоминая слова Озэму про то, что его подруга хоть и злопамятная, но в целом отходчивая. Парень понимал, что прошло слишком мало времени, однако всё равно несколько раз наградил Озэму почётным званием пиздабола. И радовало его только одно — иногда девушка всё-таки снимала с себя маску хладнокровия и равнодушия и всё-таки изредка могла переброситься с ним парочкой предложений, которые могли и не касаться работы. Правда, после этого она могла осечься и уйти в свои размышления, не обращая на него никакого внимания. В такие моменты ему казалось, что внутри неё идёт ожесточённая борьба. Это вселяло надежду, не давало возможности сдаться и позволяло медленными шажками подбираться к ней. Вот только всё его наступление захлебнулось, когда наступило 31 октября. Прошло ровно десять лет с момента, как Баджи на глазах у всех Свастонов вонзил в себя нож ради какой-то неведомой для него цели. Каждый год и он, и Майки с трудом переживали этот день, однако в этот раз было особенно тяжело: слишком большая цифра, которая никак не облегчала тяжёлую ношу скорби и утраты, и осознание того, что всё пошло по пизде, а воля Баджи была исполнена лишь частично, ведь больше не было связи с основателями «Токийской Свастики», да и Казуторе, который вот-вот должен был выйти из тюрьмы, никто из них помогать не хотел, потому что обида никуда не исчезла, а с годами только укрепилась. Обычно они с Майки переживали этот день спокойно, без каких-либо проблем, однако в этот раз всё пошло по другому сценарию. Ночью они отправились на кладбище, где до самого рассвета смотрели на серый камень, не говоря ни слова, а потом Санзу не выдержал и сорвался: закрылся у себя дома вместе с другом и начал отрываться за все дни воздержания, сметая все запасы алкоголя и таблеток под его неодобрительные взгляды. И вряд ли бы пришёл в себя, если бы Майки не напомнил про девушку. К удивлению обоих, это помогло. И тогда он понял, как же вляпался, влюбившись в эту упрямую дуру. Мэй, которая не была обделена проницательностью, сразу поняла — что-то произошло: вернулся он только четвёртого ноября — через два дня после возвращения Майки, — выглядел крайне плохо, практически ничего не соображал, не вёл себя как псих, как это было тогда, с преследованием до туалета и последующими попытками выбить к чёртовой матери бедную дверь в её кабинет, был краток в своих словах. Харучиё выглядел таким подавленным, что ей даже стало жаль его. Они спустились в подвальное помещение, перед этим пройдя лабиринт из множества закоулков и поворотов, и осторожно огляделись, чтобы заметить возможную угрозу раньше, чем она настигнет их. Но всё было чисто, и Санзу направился к нужному кабинету, на всякий случай загораживая собой девушку. Мужчина средних лет и с сединой на висках вскочил со своего места, когда к нему вошли двое молодых людей, которые напоминали всадников апокалипсиса, и поклонился. Девушку мало интересовало происходящее, да и парень не усмехался, глядя на это представление, как раньше. Он потянулся к тумбочке, дрожащей рукой взял три плотные пачки банкнот и выложил их на стол. Санзу не шелохнулся и не сводил с него изучающего, пронзительного взгляда. Мэй поняла его знак — взяла деньги, отошла к небольшому столику у стены и начала пересчитывать их, изредка отвлекаясь на узоры на тёмно-бордовых обоях, которые отвлекали. — Я уж подумал, что ты крыса, которая решила забрать себе то, что принадлежит «Бонтену». — Девушка слегка повернулась в их сторону, посмотрела на них несколько секунд и продолжила считать. — Подумал, что ты забрал все деньги за наши услуги себе. — Один из моих решил украсть их, но я уже разобрался с ним. Прошу прощения за задержку. Харучиё сопоставил в голове все известные ему факты и покачал головой, когда понял, что всё сходится. — Всё так. Мэй передала деньги напарнику и отправилась на выход, не дожидаясь, когда они распрощаются. Санзу нагнал её через несколько секунд и держался позади, закрывая собой её спину. — Судя по тому, что ты не убил его на месте, можно сделать вывод, что он не предатель, — неожиданно заговорила девушка. Он только согласно промычал. — Говорила же Моччи, что всё чисто. Тупой болван. Харучиё только незаметно для неё усмехнулся и покачал головой. Выйдя на улицу, оба вздохнули полной грудью, наслаждаясь свежим воздухом, а не отвратительной затхлостью и запахом плесени и мочи. Проходя мимо мусорок, возле которых сидели сомнительные личности, и тёмных закоулков, Санзу инстиктивно тянулся к спрятанному под пальто пистолету и старался всё так же держаться позади Мэй. Её напрягало странное поведение со стороны напарника, но возмущаться и задавать лишних вопросов не стала, чтобы в очередной раз не устраивать лишних сцен. Парень успокоился только тогда, когда они вышли на оживлённую улицу недалеко от центра Токио. Подул сильный прохладный ветер, из-за чего он поёжился, а девушка и вовсе слегка покачнулась. Полы их чёрного пальто развевались, а волосы спутывались. Санзу уже хотел сделать шаг в сторону парковки, на которой оставил машину, как вдруг замер, ощущая подступающую злость. — Как же ты заебала легко одеваться, — прошипел парень и притянул Мэй к себе, дёрнув её за руку. Стащив с себя шарф, он обмотал его вокруг шеи девушки таким образом, что были видны только бесящие глаза. — Как же ты заебала голодать — уже ветром сносит. — Он вновь схватил её за руку, крепко сжал маленькую — по сравнению с его — ладошку и потащил в сторону ближайшей кофейни. — Как же ты меня просто заебала! Мэй попыталась высвободиться из его хватки и затормозить его, но в ответ добилась того, что он сильнее сжал её руку в своей, и получила предостерегающий взгляд. Харучиё был неумолимым, не менее упрямым, чем она сама или Майки. Он достигал любой поставленной перед собой цели, пользуясь всеми приёмами, о которых только знал. Девушка слабо улыбнулась, зарылась носом в тёплую ткань шарфа, вдыхая приятный аромат его парфюма, и плелась за ним, как безвольная кукла. Освободить ладонь она больше не пыталась.