Я заставлю тебя ненавидеть

      Мэй листала новостную ленту в телефоне, краем уха слушая советы Какучё, которые были адресованы Рану. Последнего всё ещё беспокоила бессонница после того инцидента на складе. И это было неудивительно: одно дело, когда умирают последние отбросы общества, беспринципные ублюдки, готовые продать за любые гроши родную мать, а другое, — когда умирает невинный ребёнок, который был не виноват в том, что его отец сунулся туда, куда не следует. Большинство в «Бонтене» имели слабые места в лице семьи: родители, жёны, дети, — поэтому каждый понимал, что привлекать к ответственности тех, кто не связан с криминальными разборками, — нельзя.       Ран был одним из таких отморозков — он обожал играть по-грязному, нередко прибегал к использованию оружия, испытывал удовольствие от криков и просьб прекратить мучения. Однако даже у него были границы, через которые он никогда не посмел бы переступать; даже у него были принципы, которых он придерживался. Хайтани относился к тому типу людей, которые были твёрдо убеждены в том, что близкие люди не должны нести ответственность за провинившегося. Особенно дети.       Прошло почти четыре месяца с того инцидента, однако Ран так и не смог окончательно восстановиться. Он завидовал Санзу, потому что тот спал хотя бы по два-три часа ночью и час — днём. На все его вопросы, как ему удавалось заснуть, он только пожимал плечами и говорил, что после долгих бессонных ночей всё равно постепенно начинает вырубать. На все вопросы, не мучают ли его кошмары, Харучиё отворачивался и уходил.       — Одна из причин твоей бессонницы заключается в том, что у тебя в голове рой мыслей о том, что ты виноват… Я понимаю, что это трудно, но тебе следует перестать корить себя за это. Всю семью убил Мясник, а не ты или Санзу. Вы не всевидящие, поэтому не могли предугадать, что всё выйдет именно таким образом. Так что хватит самоунижения и самоуничтожения, Хайтани.       Ран кивнул головой и тяжело вздохнул, откидывая голову на спинку кресла.       — Риндо сказал, что стоит тебе закрыть глаза, как ты начинаешь тяжело дышать. — Хайтани фыркнул, обещая себе, что вырвет своему брату язык. — Дыши ровно и спокойно, а не как загнанная лошадь. Проветривай помещение перед сном — в духоте сложнее заснуть. И брата в его спальню выгоняй, а то он во сне закидывает конечности на всё, что можно и нельзя. — Мэй оторвалась от телефона и вопросительно выгнула бровь. — У нас однажды перепутали номера, поэтому мы спали на одной кровати, когда были во Франции по делам… А вообще, тебе бы к специалисту обратиться.       — Я тебя понял, Какучё. Спасибо за помощь. — Хитто сдержанно кивнул и подошёл к кофемашине, заваривая себе эспрессо. — Мэй, скинь мне то видео, а то уже которую неделю обещаешь и забываешь… Ну Санзу и придурок, конечно. Как он вообще додумался перелезть из одной кабинки в другую?       Мэй только пожала плечами и столкнулась с проницательным взглядом Какучё. Он всё ещё не мог успокоиться, несмотря на все её убеждения, что ничего плохого не произошло. Оба понимали, что это обыкновенное везение: ведь никто не знал, что бы случилось, если бы она не успела закрыться в своём кабинете. Вот только если она смирилась и, наверное, уже была готова ко всем выходкам со стороны нового-старого напарника, то его это не отпускало — продолжал волноваться за неё.       Хитто осторожно присел рядом с Мэй и поставил перед собой чашку кофе; на крепкое плечо легла голова. Щёки парня покрылись лёгким румянцем, и он поспешил отвернуться, прикрывая их ниспадающей челкой. Скрывался недолго: Ран тихо засмеялся, вновь пересматривая видео девушки, и интерес вспыхнул в нём, словно он был любознательным ребенком. Мэй, почувствовав это, передала ему свой телефон с включенным видео.       Но Какучё не засмеялся, как Хайтани. На его лице не было даже намека на веселье или улыбку, потому что он был взволнован: ведь если Санзу ведёт себя подобным образом сейчас, то что будет, если они начнут строить отношения? Он посмотрел на неё своим тёмным глазом — пронзительно, испытующе — и тяжело вздохнул. Ему не нравилось всё происходящее и его обеспокоенность не раз доходила до девушки, но она только отмахивалась и быстро меняла тему.       Какучё понял, что рано или поздно Санзу добьётся своего. А что будет потом — он даже думать не хотел.       Хитто хотел поговорить с ней, попытаться донести мысль, что встречаться с Харучиё слишком опасно. А потом вдруг понял, что она сама всё прекрасно понимала, осознавала все риски. Он понял, что если такое всё же случится, то это будет не спонтанным решением, а полностью обдуманным. И в то же время — рискованным.       Мэй приняла свой телефон из его рук и мягко улыбнулась, пытаясь успокоить разбушевавшееся беспокойство, хотя должно было быть наоборот.       Девушка отвернулась в сторону панорамного окна. Небо затянуло тучами; по стеклу стекали крупные капли дождя. Серые небоскребы едва ли не сливались с окружением. Она повернулась обратно и столкнулась с тревожным, умоляющим взглядом Риндо.       — Успокой его.       Всем и без имён стало ясно, про кого именно идёт речь. В последнее время у Санзу было особенно скверное настроение, но, к всеобщему удивлению, Мэй под раздачу попадала редко — в основном только тогда, когда наплевательски относилась к себе или особенно выразительно показывала свой характер. И из-за этого у большинства сложилось мнение, что она стала неуязвимой для его яда.       Но Мэй помнила, как он относительно нормально относился к ней в начале их работы, а после чуть не сломал ей руку, когда она спасла ему жизнь. Мэй помнила, как они хорошо проводили время, а потом он смотрел за попытками её изнасиловать. Мэй хорошо помнила, как он беспокоился о ней, а потом наблюдал за тем, как её избивает группа мужчин.       Влюблённость не сглаживала углы. Девушка не ослепла из-за неё. Розовые очки уже давно разбились стеклами внутрь, поэтому сейчас она смотрела на всё происходящее вокруг ясным взглядом.       Она ничего не забыла.       Мэй была уверена в том, что она не особенная, — если у Санзу скверное настроение, то ей тоже может попасть. Сейчас, завтра или через год — её «неуязвимость» пропадёт. Однако окружающие не могли этого понять, ведь это такая редкость, когда Господин не срывает свою злость на том, кого когда-то ненавидел.       Зато Какучё понимал, поэтому он встал вместо девушки и уже отправился в нужное направление, как вдруг его схватили за руку, останавливая.       — Тебе точно нельзя идти.       И это не было необоснованным выводом: Харучиё не раз зарекался о том, что убьёт Какучё при первой возможности. Она не понимала, чем ему не угодил спокойный и молчаливый Хитто, но решительность и сталь в его голосе не заставляла сомневаться в правдивости этих слов.       Хитто даже не стал задавать лишних вопросов — пропустил её вперёд, а сам остался на месте под недоумевающие взгляды братьев. А ответ был прост: он действительно где-то перешёл ему дорогу, поэтому лишний раз высовываться не следовало. А ещё было понятно, что им сейчас будет не до него — у Санзу сейчас другая цель и забота, которая шла прямо к нему в руки.       Мэй шла, отбивая подошвами грубых ботинок четкий ритм — злилась. Злилась и ощущала, как ненависть подбиралась к ней, расплывалась за ней мягкими контурами, словно тень. И ненависть эта была направлена на двоих: на неё и на него. Себя ненавидела за то, что её чувства к нему так и не угасли, даже несмотря на всё то, что он натворил. Его ненавидела за то, что он продолжал идти на поводу у своего эгоизма, не отпускал её и, наоборот, только сильнее привязывал к себе.       Мэй чувствовала, что не сможет сдержаться. И вопреки здравому смыслу и крику разума — вернее, тому, что от него осталось, — она не собиралась ограничивать себя, даже осознавая тот факт, что могла пострадать.       — Я тебя сейчас убью, если ты не прекратишь сверлить у моего блядского кабинета!       Рабочие, которые допустили роковую ошибку, нарушив покой и дневной сон Санзу, не обращали на него никакого внимания, продолжая делать свое дело. Они будто уже привыкли к подобным фокусам. Но парня это только вывело из себя. Блестнул черный металл пистолета, направленного на рабочих, и они наконец-то перестали шуметь. Однако в их глазах не было испуга — только нелепая заинтересованность.       Хаджиме вскинул голову, отрываясь от просмотра документов, когда Мэй, словно фурия, стремительно прошла мимо его кабинета прямо в эпицентр событий. Он незамедлительно поднялся и достал телефон, прячась за косяком двери так, что была видна лишь камера.       Мэй в последний момент выхватила оружие из мужской руки и поставила его на предохранитель. Харучиё вспыхнул ещё сильнее. Да чтобы у него, заместителя Короля «Бонтена», проявили своеволие и выхватили пистолет из рук? От такой наглости у него перехватило дыхание, а рука против воли потянулась к её шее. И упала обратно, когда раздался смачный шлепок, а затылок обожгло болью — она отвесила ему хороший подзатыльник.       Всё вокруг будто бы замерло. Все вокруг слышали только тяжёлое дыхание Мэй; и даже Санзу первое время никак не реагировал — лишь смотрел на неё с каким-то неверием, которое позднее сменилось самым настоящим гневом.       — Ты совсем охуела? — тихо спросил он. Глаза его сощурились, губы сжались в одну тонкую полоску, а на щеках появились красные пятна — он был в ярости. — Ты…       — Да завались ты уже! — едва ли не провизжала девушка в ответ.       Мэй почувствовала, как задрожал её подбородок; в уголках глаз начали скапливаться непрошенные слёзы. Он заметил это даже через пелену перед глазами — вся его злость словно испарилась, а ядовитые слова и недобрые мысли сменило желание узнать, что произошло и что ему нужно сделать, чтобы помочь.       И он перестал узнавать самого себя. Раньше ему было бы всё равно, более того, он бы непременно добил бы её крепким словом, но сейчас… Сейчас ему хотелось спрятать свою мышку от проблем и всего мира, утешить или как-то поддержать. Вот только эта совсем обнаглевшая мышка начала показывать зубки — затолкала его, недоумевающего и шокированого, обратно в кабинет. И началось то, чего он не получал в свою сторону даже от Такеоми, когда они были моложе.       — Где твои мозги, Санзу?! Что ты здесь вообще устраиваешь, а?! — Она отбросила пистолет на диван и скрестила руки на груди, немного успокоившись. — Застрелить электриков? Ты это сейчас серьёзно, да? — Санзу ничего не ответил и начал внимательно следить за её мелкими движениями — слишком дёрганными, резкими. — Ты совсем уже рехнулся?       — Ты в порядке? — бесцеремонно перебил он, прерывая гневную тираду.       — Нет! — Харучиё вмиг стал серьёзным, а на лицо вернулась маска суровости. — То есть да… Это вообще не важно, мы сейчас говорим не об этом.       Парень сделал несколько шагов к ней и склонил голову набок, взглядом говоря, что сейчас начнут. Он, осторожно дотронувшись кончиками пальцев до её предплечья, вздрогнул вместе с ней. Что-то ему подсказывало, что следовало прекратить попытки дотронуться до неё, но Мэй вообще была необычной, поэтому и действовать нужно было так же — против всех норм и установок. Санзу сжал пальцы чуть крепче и притянул девушку к себе. И как только она впечаталась в его грудь лицом и предприняла попытку выбраться, он сразу же сгрёб её в объятия, отрезая все пути для отступления.       Первую минуту Мэй яро сопротивлялась, нанося удары в его уязвимые точки, а потом, когда заметила, что никаких результатов это не приносит, просто смирилась, опустив руки вдоль тела.       Так всегда было. Так всегда и будет.       Мэй отвернулась от него, сталкиваясь с заинтересованными взглядами рабочих, которые даже перестали делать свою работу, предпочитая наблюдать за развернувшейся сценой. А потом она наткнулась на нечто интересное — на часть телефона, которая показывалась в противоположной от них стороне из-за дверного косяка. Как только она показала средний палец обладателю смартфона, показалась белая макушка и два змеиных глаза. Большая часть лица была скрыта за стеной, однако уже было понятно, что Хаджиме лукаво улыбался и наверняка высунул кончик языка, как любил это делать, когда у него было игривое настроение.       Санзу провел носом от виска до линии челюсти, вдыхая приятный аромат её кожи, остановился возле губ, опаляя их горячим дыханием. Он смотрел на неё с сожалением, она же — с отвращением. Не выдержал — разорвал зрительный контакт первым и спрятал лицо у неё в шее, не решаясь поцеловать её. Слишком хрупким был мост, связующий их, да и очередной ушиб от маленькой, но тяжёлой ручки получать не хотелось.       Мэй напряглась всем телом, стиснула зубы и сжала руки в кулаки. Всё противилось его прикосновениям, и в то же время всё её существо тянулось к нему. Запрокинув голову, она прикрыла глаза и начала глубоко дышать, пытаясь успокоиться. А он делал вид, что не замечает такого странного — особенно для неё — поведения.       — Завтра вам нужно будет съездить на один заброшенный склад и проконтролировать крупную сделку, — тихо сказал Майки, нарушая счастливый момент для Санзу.       Парень отпрыгнул от неё, как от прокаженной, и сложил руки за спиной, будто это не он вис на ней, как пальто на вешалке, несколько секунд назад. Сано только дёрнул уголком губ, кивнул ему и проигнорировал красноречивый взгляд Мэй, которая так и не получила от него внятных объяснений, касаемых его последнего решения.       Когда они остались наедине, девушка подошла к нему и невесомо провела пальчиками по его скуле. Харучиё без какого-либо труда скрыл своё удивление, прикрыл глаза и начал потираться о её ладонь щекой, довольно улыбаясь. Он напоминал кота, который вдоволь напился молока и сейчас хотел хорошо поспать. Приоткрыв глаза, он рассчитывал на то, что увидит в её — нежность или хотя бы намек на оттепель. Вот только все его надежды лопнули, как стекло, когда увидил лишь насмешку и отвращение.       — Вы посмотрите, кто это тут у нас засмущался, — протянула она.       Санзу цокнул языком и рукой отмахнулся от неё, потирая щеку, будто пытался избавиться от ощущения её прикосновений. От этого ребячества девушка только усмехнулась и повернулась в сторону двери, наблюдая за наглой змеюкой, которая внимательно следила за ними.       — Пока я не ушла… Перестань вести себя как последний псих и оставь бедных рабочих в покое. Ты же не хочешь упасть и разбить себе нос, если будешь возвращаться домой поздно вечером? — Он покачал головой, словно маленький ребенок, которого отчитали. — Тогда не мешай им делать свою работу.       Мэй уже сделала шаг в сторону двери, как почувствовала мягкую хватку на своем запястье. Внутри всё неприятно дрогнуло, но виду не подала.       — Не задерживайся сегодня, — попросил он. — Я заеду к тебе вечером.       Девушка только фыркнула, высвободила свою руку из его и пошла обратно — в холл. Ни единому слову она не поверила, потому что знала — Майки в последнее время плохо себя чувствовал, а потому у него было слишком забот. Она была уверена в том, что он выберет его, а не её.

***

      Кухню освещала лишь маленькая настенная лампочка у раковины. Царил приятный, томный полумрак, от которого начинало клонить в сон. Или всё дело было в выпитой бутылке вина, остатки которого плескались на стеклянном дне и в широком бокале?       Мэй смертельно устала.       Девушка медленно потянулась к нарезанному сыру и положила один ломтик в рот. Глаза бездумно рассматривали потрясающий — для любителей ночного города — вид. Со стороны могло показаться, что она была безучастна и находилась явно не в себе, но на самом деле внутри неё всё ещё шла борьба, которая в последнее время никак не утихала.       Казалось бы, у неё было все, чего хотел обычный человек. Любимая работа? Есть. Деньги? Есть. Недвижимость? Есть. Машины? Тоже имеется. Близкий человек? Пусть и не рядом, но тоже был. Однако чего-то всё-таки не хватало… У неё не было покоя, не было хорошего здоровья и, самое главное, у неё не было счастья в жизни.       С юности она утопала в крови, насилии и жестокости, стремясь заработать как можно больше денег и жить хорошей, безбедной жизнью. Глупо надеялась, что после того, как заработает нужное количество средств, когда будет свой необходимый достаток, — уйдёт из этой грязи и начнёт жизнь с чистого листа.       Ошиблась.       Не смогла выплыть из океана крови — затянуло в этот водоворот тяжких преступлений, кровожадности, смертей, оружия и изуверства. Так и осталась в нем, ожидая, когда воздух наконец-то покинет её, и она утонет. А жизнь словно насмехалась над ней, с каждым разом подкидывая всё более тяжёлые испытания, которые она преодолевала.       Незадолго до смерти, когда ещё совсем юная девочка пятнадцати лет принесла наркотики домой, мама сказала, что только сильный духом преодолеет все проказы судьбы. Она сказала, что Мэй, если захочет, откроет в себе эту самую силу, которая поможет ей бороться со злом. Но она не была сильной — она сдалась без боя и стала этим самым злом.       — Наебала, — прошептала девушка, уставившись пустым взглядом в тёмный стол.       Губы поджались до дрожи и лёгкой боли от досады, а по щекам потекли первые слёзы, которые она поспешила стереть дрожащей ладонью. Всё внутри неё разрывалось от боли и отчаяния, а тяжесть выбора и неизвестности давила, как мощный пресс, который занимается утилизацией машин. Она повидала многое, не раз сталкивалась с тяжёлыми вариантами ситуаций и не менее тяжёлыми последствиями, но сейчас была такой беспомощной, что хотелось выть.       Мэй посмотрела на недопитый бокал вина и почувствовала, как её окружает злоба, которую хотелось выплеснуть. И только потянулась к хрупкой ножке, чтобы разбить фужер, как вдруг раздался звонок в дверь. Она вскинула голову, выходя из своего оцепенения, и напряглась всем телом — гостей не ждала.       Девушка медленными и тихими шагами дошла до входной двери, достала из ближайшей тумбочки Desert Eagle и поглядела в глазок. Первая её эмоция — шок, вторая — абсолютное непонимание. Открыв дверь, она без каких-либо церемоний и формальностей задала интересующий вопрос:       — Что ты здесь делаешь?       Санзу оглядел её с головы до ног, отмечая про себя, что вид у неё, мягко говоря, не очень: красные опухшие глаза, розоватые щёки, непонятная прическа на голове, которая была похожа на птичье гнездно, и одета была по-домашнему — в чёрные спортивные штаны и такого же цвета топ. Но вопреки всему, ему нравилась такая домашняя версия Мэй: выглядела непривычно, уязвимо, словно нуждалась в ком-то. Он надеялся, что в нём.       Девушка протянула к нему руку, подцепила пальцами воротник его тёмного пальто и увидела на нём несколько нерастаявших снежинок.       — Рановато для снега, — подметила она.       — Везде только и говорят, что в этом году зима придёт немного раньше… Я ужасно замёрз. Пустишь погреться?       Мэй посмотрела ему в глаза — уставшие, но не утратившие своей искры, — посмотрела на слабую, но лукавую улыбку и поняла, что окончательно пропала.       В квартиру зашли двое.       Мэй убрала пистолет обратно в тумбочку под насмешливый взгляд Санзу, мол: «И каждого гостя ты так встречаешь?», — приняла из его рук крафтовый пакет и букет белых пионов и ушла на кухню, не дожидаясь его.       Харучиё прислонился к стене, осмотрелся и начал внимательно наблюдать за девушкой: её руки крупно дрожали, а плечи часто поднимались и опускались, будто она пыталась успокоиться. Он сделал несколько шагов, которые заглушил звук потока воды из-под крана, и некрепко обнял её со спины, прижавшись щекой к макушке. И сразу же почувствовал, как она напряглась, словно почувствовала в нём угрозу.       — У тебя точно всё в порядке? Тебя кто-то обидел? — спросил он, сжимая её чуть сильнее, чем до этого.       — Ты.       Санзу прищурился, а от едва заметной улыбки не осталось и следа. На кончике языка уже давно крутилось одно простое слово «прости», однако сказать его было чем-то нереальным. Раньше он не считал себя виноватым, потому что не осознавал, что делает. Но совсем недавно он понял, что натворил. Майки, как мог, объяснил ему, что она всего этого не заслуживала. Когда он говорил это, то Харучиё без труда уловил в его голосе злость, а в глазах, которые обычно ничего не выражали, — укор.       Тогда парень понял — Майки знал о ней что-то такое, чего не знал он.       Мэй попыталась разъединить его руки, которые скрепились у неё на животе, и это привело Санзу в чувства. Понимая, что ему следует извиниться перед ней, он не мог этого сделать — только приоткрывал рот, чтобы сказать одно слово, как тут же закрывал его, потому что не мог собраться с силами.       — Ты поужинала? — Парень мысленно ударил себя по лбу от своей безнадёжности. Жар медленно растекался по впалым щекам, и он зарылся носом в её волосы, пряча лицо, словно она могла увидеть его — смущённого и раздражённого из-за собственной тупости. — И не ври мне.       — Нет, — прошептала она и откинула голову ему на плечо.       — И почему?       — Тебя ждала.       Харучиё широко раскрыл рот, не в силах что-либо ответить. Хотелось поставить её на место и сказать, что подобные фокусы с ним не пройдут. Однако в это же время он понял, что задумка сработала — ему было невероятно приятно услышать это. И вся злость за эту маленькую ложь пропала; вместо этого появилось непривычное чувство нежности и спокойствия.       «Верёвки из меня вьёт, чертовка», — догадался он.       Тихо рассмеявшись, он прикрыл глаза и смачно поцеловал её в щёку. Мэй поморщилась и вытерла мокрый след тыльной стороной ладони, краем глаза замечая, что ему это совсем не понравилось. Он оставил ещё один мокрый поцелуй, но уже на виске, который она так же незамедлительно стёрла.       — Засранка, — на выдохе сказал Санзу, смирившись. — В пакете ужин для нас — как знал, что ты не поела. Я такой заботливый, правда?       — Ага. Мечта, а не парень.       Харучиё цокнул языком, ущипнул её за бедро, чтобы перестала язвить, и отошёл к столу. Девушка поёжилась от лёгкой прохлады и повернулась лицом к нему, сталкиваясь с хитрым взглядом.       — Да ты напилась! — громко заметил он, беря в руки пустую бутылку и рассматривая её.       Мэй только повела плечом и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.       — Такая миленькая, — пролепетал он и одним движением притянул её к себе. — Может, хоть фильм посмотрим? — девушка согласно кивнула и упёрлась руками ему в грудь, чтобы сохранить хотя бы минимальную дистанцию. — Я взял нам морепродуктов и кое-что к ним — бутылочку хорошего виски.       Мэй задрала голову и громко простонала — голова и без того была будто бы чугунной, а мозг уже ничего не соображал. На секунду она задумалась, а не прогнать ли незванного гостя, чтобы не натворить дел, за которые потом будет винить себя. Но Санзу словно почувствовал сомнения — обхватил её лицо двумя ладонями, столкнулся с ней лбами и прошептал:       — Прошу тебя, не закрывайся от меня хотя бы сегодня. Обещаю, приставать не буду.       Он склонился чуть ниже, потянулся к её губам, но девушка ловко вывернулась из его рук и, обойдя стол, встала напротив него. Переглядывались они недолго — около минуты. И не выдерживая такого давления, она взяла пакет и поплелась к дивану в гостиной.       — Возьми стаканы, — приказала она.       Харучиё покачал головой, понимая, что ночь у них будет долгой и весьма интересной.

***

      Мэй с трудом открыла глаза и тут же их закрыла, тяжело вздыхая. Голова неприятно гудела, а тупая боль отдавала куда-то в виски, из-за чего она хмурилась и кривила пересохшие губы. Перевернувшись на спину, она вздрогнула и распахнула глаза, осматриваясь. И с облегчением выдохнула, когда поняла, что находилась дома, а не в какой-нибудь дыре или, что ещё хуже, у Санзу.       Рука автоматически нырнула под одеяло, проверяя наличие нижнего белья на теле — было. Девушка бездумно рассматривала потолок, вспоминая, что было этой ночью. Она помнила, как первое время молчала и сидела на другом конце дивана — специально, чтобы быть как можно дальше от Харучиё, — помнила, как он заставлял её есть и половину фильма сам молчал, потому что боялся нарушить сложившуюся иддиллию. А потом, спустя несколько бокалов крепкого виски, все невидимые оковы спали с них, и они разговорились. Она смутно помнила содержание их диалога, но отчётливо удерживала в памяти тот момент, когда он выразил своё сожаление из-за того, что не проводил с ней подобные вечера раньше.       Последнее, что ей запомнилось, — как они сидели в обнимку и, попивая алкоголь, злились с тупости главных героев фильма. Дальше — какой-то провал в памяти: не помнила, было ли у них что-то, куда делся парень, как она сама оказалась в своей спальне.       Однако сейчас Мэй это мало интересовало. Единственное, чего ей хотелось, так это увидеть, что до задания ещё много времени, и выпить всю пресную воду мира, лишь бы эта противная сухость во рту исчезла. Прищурившись, она потянулась рукой к прикроватной тумбочке и взяла телефон, на экране которого через секунду высветилось время. Всего десять часов утра. Сон был долгим — около семи часов, — однако глаза то и дело слипались. И только она хотела распределить своё время на день, чтобы не опоздать на ночную вылазку, которую ей поручил Майки, как сбоку от неё началось какое-то шевеление.       Сон пропал в одно мгновение. Осторожно повернув голову в нужную сторону, девушка распахнула глаза и приоткрыла рот от шока. Перед ней лежал Харучиё, который досматривал свой десятый сон. Лицо его было умиротворённым и оттого крайне симпатичным, даже несмотря на ужасные шрамы, которые уродовали. Густые ресницы подрагивали — то ли снилось что-то нехорошее, то ли медленно просыпался, — а слегка вздёрнутый нос изредка морщился.       Мэй перевернулась на другой бок и потёрла лоб свободной ладонью. Состояние шока всё ещё не покинуло её, отчего думать было крайне затруднительно. Кое-как распределив время, она поставила будильник на час дня, решив, что этого времени ей хватит, чтобы точно выспаться; вот только сна уже не было ни в одном глазу. Да и о каком сне говорить, когда на расстоянии вытянутой руки лежал тот, к кому она была неравнодушна; тот, кто был неравнодушен и к ней?       Чтобы отвлечься, Мэй заглянула в мессенджер, ожидая увидеть несколько сообщений от Озэму, но на иконке «входящие» не было ни одного уведомления — ни он, ни кто-то другой не написали ей. Перевести внимание на что-то другое не удалось, поэтому она бездумно начала листать новости. Но только до тех пор, пока не услышала шумный выдох и протяжное мычание. Всё внутри неё замерло. Она, затаив дыхание, искренне надеялась, что Харучиё просто оставит язвительный комментарий и покинет её квартиру. Однако другая сторона, разумная, понимала, что никуда он не уйдёт, более того, может воспользоваться её неудобным положением — сонным состоянием и похмельным синдромом — в своих целях.       — Вот это я понимаю — доброе утро, — пробормотал парень, слабо улыбнувшись.       Девушка тяжело вздохнула, сглотнула вязкую слюну и проигнорировала его слова, делая вид, что не видит и не слышит его. Но Харучиё уже порядком надоело такое отношение к себе, пусть оно было справедливым и вполне ожидаемым. Ему надоело стоять в стороне и сталкиваться с многочисленными отказами. Ему просто надоело, что она испытывала к нему схожие чувства, но всё время делала два шага назад, когда он — один по направлению к ней. Он бесцеремонно просунул голову между её рук и устроился поудобнее на женской груди, тут же располагая одну ладонь на выпирающих рёбрах.       От подобной выходки и, мягко говоря, наглости, у Мэй перехватило дыхание. Она хотела уже было прогнать его, перед этим отчитав за грубое нарушение личного пространства, но весь запал разом пропал, когда он носом потёрся о её обнажённую кожу чуть выше топа и посильнее прижался к ней. Он напоминал маленького котёнка, который ластился к своей хозяйке, а не больного на всю голову наркомана, который этим вечером обязательно убьёт человека, а то и не одного.       — Что нового в мире? — сонно спросил Санзу и переместил ладонь чуть выше — прямо под грудь.       — Слезь с меня.       Её слова показались неубедительными даже для неё самой, что уж говорить о нём; поэтому вместо того, чтобы послушаться, он лишь сильнее прижался к ней и сам заглянул в экран телефона. Ничего интересного для него: несколько строчек о каком-то событии в Париже и последующей отмене туров во Францию, про терроризм и землетрясение у южных берегов Японии. Весь мир сидел как на пороховой бочке из-за, казалось, бесконечных террористических актов, поэтому он не был удивлён и не был огорчён — главное, чтобы его, близкого окружения и «Бонтена» подобное не коснулось. А риск такого исхода был немаленьким. У Манджиро Сано и у него самого появилось огромное количество врагов, которые не доставляли проблем только потому, что боялись. «Бонтен» был костью в горле у многих руководителей мафиозных кланов. И многие были бы не против того, чтобы избавиться от конкурентов во всей этой суматохе и неразберихе.       Но об этом ему хотелось подумать потом — не сейчас, когда он ощущал слегка сбившееся дыхание той, за кем бегал такое большое количество времени.       Харучиё перевёл взгляд с экрана телефона на её запястье и затаил дыхание. К трём уже побелевшим шрамам прибавилось ещё два, жутко красных — появились совсем недавно. Сначала он подумал, что ему показалось, но проморгавшись, убедился — на правом запястье действительно красовалось пять шрамов, два из которых были получены совсем недавно — может, месяца два назад. В голове резкой вспышкой озарило воспоминание: конец августа, многочисленные атаки на офицеров и руководителей «Бонтена», ранение Мэй и перебинтованная рука. По словам врача, ранение было только одно — в живот. Всё остальное — она сама.       Схватив её запястье и притянув его к лицу, из-за чего телефон упал на одеяло, Харучиё внимательно всмотрелся в неровные рубцы, что только подтверждало его догадки. Он не понимал, как смог упустить такое и почему ему никто не сказал. Да и знал ли кто-то об этом? А потом озарение всё-таки снизошло до него — Майки знал. Знал, потому и принял её условия. Знал, потому и не соглашался вернуть её под крыло своего заместителя. Харучиё понял, почему он так неожиданно упомянул про Хотару. Ситуации были чем-то схожи: две девушки, к которым он испытывал искренний интерес, пытались покончить с собой. Всё это напоминало какое-то проклятие.       Но Санзу всё-таки выполнил обещание, которое себе дал, — не забыл про тот откровенный разговор в машине. Мэй не стала бы резать себе вены только из-за его ужасного и омерзительного поведения. Причина была в другом.       «Вот если бы я совсем перестала что-то чувствовать и ощущать, не имея при этом абсолютно никакой цели, то да… Или если бы меня взяли в заложники, пытаясь при этом выбить из меня какую-то информацию, то тогда бы я тоже смогла убить себя», — вспомнил он.       В заложники её тогда не брали.       Острое чувство вины и ощущения собственного ничтожества пронзило его грудную клетку, из-за чего он часто-часто задышал. Она перестала что-то чувствовать из-за его постоянного давления и оскорблений. У неё не было целей, потому что он сделал всё так, что она поверила в свою слабость, ненужность.       «Не этого ли ты хотел, — чтобы она страдала и билась в агонии? — навязчиво шептал ему внутренний голос — с укором, неприкрытым осуждением. — Принимай последствия, Акаши».       На языке вновь крутились слова сожалений и банальные извинение, но снова, снова что-то мешало ему сказать, выразить свою вину. Забавно, раньше, в детстве, он только и делал, что извинялся, даже когда был не виноват. А теперь не мог, даже если очень сильно этого желал. Будто кто-то заблокировал эту возможность.       — Идиотка, — прошептал Харучиё и приподнялся на локте, чтобы лучше её рассмотреть.       Мэй отвернулась от него в сторону окна, молча давая понять, что не стоит поднимать эту тему. И он впервые решил сделать то, чего хотела она, потому что на своём опыте знал — ворошить прошлое и ковырять старые, только-только зажившие раны было невыносимо больно. А если ещё при этом открываться тому, кому не доверяешь, кого презираешь, то это превращается в самую настоящую пытку.       В бедовую голову забрела дурацкая идея, которую Харучиё поспешил реализовать. Резко приблизившись к её слегка опухшему лицу, он начал оставлять на нём десятки смачных поцелуев. Первое время Мэй никак не реагировала, но когда терпеть запах перегара стало совсем тяжело, а мерзкие ощущения слюней на её коже стали ощущаться по-особенному противно, она оттолкнула его на противоположную сторону кровати и уткнулась в подушку.       Однако упрямый парень не смел сдаваться после первого отпора и тут же начал новое наступление. Под удар попали спина и плечи, а после и шея. Вдруг на его лице расплылась хитрая улыбка, а через секунду послышался женский пронзительный вскрик и мужское рычание — он втянул губами тонкую кожицу на плече, а после укусил это место, оставляя после себя красное пятнышко и след от зубов.       — Санзу!       Парень только мило улыбнулся, показывая ямочки на щеках, и спрятал часть своего лица в подушке, пронзительно смотря одним глазом на неё. Он подмечал в ней всё, начиная от безобразного шрама под правым глазом, заканчивая ямкой на подбородке. И в который раз убедился, что она, уродливо-красивая, идеально подходила ему, который недалеко ушёл от неё самой.       А потом вся и без того слабая игривость в её глазах исчезла. И началось то, что Харучиё видел слишком часто: глубокая задумчивость и ненависть к себе за то, что вновь проявила слабость, — потянулась к тому, кто нанёс ей травмы, физические и душевные; к тому, кого должна была ненавидеть. И снова сомнения. И снова внутренняя борьба, которую не могла прекратить.       Санзу не хотел смотреть на её терзания, но и сказать что-то одобряющее не мог — не умел. Поэтому он снова потянулся к ней и застыл, когда её рука легла ему на лицо, удерживая на расстоянии. Мэй без труда прочитала в его взгляде непонимание, а после увидела в нём прежнюю игривость. Шершавый язык прошёлся по нежной коже ладони, из-за чего она пискнула, поморщившись, и убрала её, вытирая о простынь.       — Интересно, как ты будешь реагировать, когда моё лицо будет между твоих бёдер, если от простого прикосновения моего языка к ладони ты уже дёргаешься.       Повисла многозначительная тишина. Девушка посмотрела на него, как на последнего придурка, а после со смешком шумно выдохнула, широко улыбнулась и, покачав головой, подтянула одеяло к груди и повернулась спиной к нему, даже не представляя, какую ошибку совершила. Харучиё незамедлительно подполз к ней и обнял со спины, прижимаясь всем телом. Она приподняла брови от удивления, когда почувствовала многозначительную выпуклость, которой он прижимался к её ягодицам, и просунула между ними руку. Уперевшись ладонью в его живот, мышцы которого тут же напряглись, она попыталась оттолкнуть его. Но он, словно ей назло, только сильнее жался к хрупкому телу, а после и вовсе просунул колено ей между ног, чтобы ей точно не удалось отстраниться от него.       — Сначала подрочи и только потом возвращайся ко мне в постель, Санзу.       Харучиё в голос рассмеялся и спрятал лицо у неё в шее, опаляя её слишком горячим дыханием.       — Зачем мне дрочить, когда причина моего стояка находится в очень опасной близости от меня?       — Наверное, потому, что причина твоего стояка не собирается помогать тебе.       Он только улыбнулся и снова уткнулся ей в шею, закрывая глаза. И перед тем как снова заснуть, Харучиё понял, что он впервые за долгое время смог проспать больше двух-трёх часов.