***
Ощущение беспомощности и страх, от которого подкашивались ноги, в последнее время были вечными и невероятно преданными спутниками Мэй. До этого момента она не знала, что ей делать с Санзу, но у неё были хоть какие-то представления об их будущем, пусть и довольно-таки расплывчатые. Однако теперь у неё ничего не было — лишь полное непонимание происходящего и того, куда двигаться дальше. Мэй благодарила и проклинала Харучиё за то, что он спас её, рискуя потерять свою жизнь и жизнь Майки, потому что без своего заместителя он точно пропал бы. И ради чего? Чтобы она сидела и страдала, не зная, что с ней будет дальше? Чтобы она чувствовала себя перед ним, равно как и перед Майки, должной и виноватой? Чтобы потом выслушивать потоки ругательств, оскорблений и упрёков? Такого спасения и такой жизни ей не хотелось — уже хватило этого кромешного ада, в котором она находилась с начала апреля. После того дня, когда Санзу успешно прооперировали, прошло шесть дней. После того дня, когда Мэй в последний раз объявлялась в главном штабе «Бонтена» прошло пять дней. После того, как он впервые написал ей с вопросом, как она себя чувствует и когда приедет к нему в больницу, прошло три дня. Ни на одно сообщение ответа он не получил. Она к нему так и не пришла. Однако рано или поздно они должны были столкнуться, и Мэй решила, что пусть это будет в больнице, когда он ещё не до конца восстановился, чем в штабе, где никто, кроме Майки, не сможет сдержать его. Она не теряла времени зря и придумала весомые, как ей показалось, аргументы, которые могли убедить даже этого упрямого барана. И ей удалось припрятать один козырь в рукаве — забытое прошлое, о котором знали только несколько человек. Девушка решалась на предстоящую встречу несколько дней. И чем ближе подбирался день Х, тем сильнее было её волнение. Но это должно было случиться. Поэтому, когда пришло очередное сообщение от Санзу, в котором говорилось, что он ждёт её, Мэй решилась. К удивлению, не было ни страха, ни какого-то волнения, что преследовали её все эти дни. Она даже не стала специально медленно ехать до больницы, чтобы как-то отсрочить неизбежное, а наоборот: превышала скорость, надеясь закончить всё это как можно быстрее. В больнице девушка тоже решила не тормозить, ловко обходя медицинский персонал, пока шла к нужной палате. И как только подошла к двери, ведущей к Санзу, на несколько секунд застыла; но не от страха, а от непонимания и удивления. Повернув ручку, она толкнула дверь, вошла в палату и тут же нахмурилась из-за громких криков врача, который активно размахивал планшетом для бумаг. — Вам было сказано прямо: никаких лишних движений! Думаете, прогуливаться по коридорам в Вашем состоянии пойдёт Вам на пользу?! Мэй застыла позади разозлённого врача и вопросительно посмотрела на Харучиё, который был в самой настоящей ярости от того, как с ним обращались. Его крепко сжатые кулаки едва не тряслись от бессилия: не мог что-то сделать с отличным специалистом в своём деле, даже несмотря на то, что он ограничивал его в своих действиях и так оглушительно громко отчитывал за небольшую прогулку по больнице. Но стоило ему увидеть того, кого ждал почти неделю, как вся злость немного отошла, уступая место непонятному и раздражающему теплу где-то под рёбрами. И от этих странных, неведомых доселе ощущений ему хотелось завыть и вырвать из себя остатки сердца, которые ещё не успели превратиться в камень. Санзу, не привыкший к искренним нежным и тёплым чувствам, боялся совершить непоправимое. Он не знал, что такое любовь, не верил в неё, презирал. Но как объяснить то, что он чувствовал, когда видел эту наглую, уродливую и такую прекрасную дрянь? Он боялся своих чувств и ненавидел ту, которая открыла, сама того не подозревая, в нём что-то такое, о чём он и сам не знал. Когда Харучиё внимательно осмотрел девушку, улыбка с его лица моментально пропала. Он глупо надеялся, что её вся эта ситуация никак не заденет. Но увиденное заставило его убедиться в обратном: она выглядела даже хуже, чем он сам после серьёзного ранения. Слишком большие мешки под глазами, слишком бледная, слишком худая, слишком поникшая, — когда речь шла о ней, всегда было много этого «слишком». Он искренне не понимал, с чем это связано, потому что Майки сказал ему, что в штабе она не появлялась на протяжении пяти дней. Ему казалось, что если она и придёт к нему, то явно свежей и с запасом жизненных сил. А здесь всё случилось наоборот. — Девушка, Вы кто? Громкий голос врача вывел парня из потока мыслей. Он дёрнулся, проморгался, а после заглянул ей в растерянные глаза и слабо улыбнулся, придумав то, что точно выбило бы её из колеи. — Это моя будущая жена. Если бы Мэй могла убивать взглядом, то Харучиё незамедлительно оказался бы мёртвым. На это он только мило похлопал глазами, как бы говоря, что ничего такого не сказал, и отвернулся в сторону окна, краем уха слыша, как врач переключился на неё. Он сказал что-то про то, что ей следует почаще навещать своего жениха и лучше следить за ним, таким неугомонным и активным. Она же стоически переживала всё это, изредка кивала головой и опускала глаза в пол. Перед тем как уйти, доктор ещё раз отчитал обоих за недопустимое легкомыслие и скрылся за дверью, оставляя их наедине. Мэй тихо прошептала: «Ублюдок», — и было не понятно, про кого именно это было сказано. Она медленно обошла больничную койку и села на стул. Он её действий не понял и не хотел понимать; желал услышать только одно — как она себя чувствует. И только приоткрыл рот, чтобы задать этот вопрос, как был перебит: — Давай, начинай, — тяжело вздохнув, сказала она и скрестила руки на груди, будто бы защищаясь от его возможных нападок. Он вопросительно выгнул бровь и покачал головой. — Ну? Давай, Санзу, смешай меня с грязью. Чем быстрее начнёшь, тем раньше мы закончим. Харучиё тяжело сглотнул и окинул девушку ошеломлённым, а после сожалеющим взглядом. До этого момента он не понимал, к чему привели его действия: сбил её прежнюю уверенность, из-за чего она постоянно выглядела отстранённой и какой-то запуганной, подорвал доверие, в следствии чего она больше не могла быть той, какой он увидел её в самом начале пути, довёл её до предела. Ему не хотелось верить в то, что именно он сотворил с ней нечто ужасное. Любой другой человек на её месте с огромной вероятностью уже сломался бы, а она так и осталась стоять на подгибающихся от усталости ногах; не сделала того, что сделала Хотару — выдержала его напор. И теперь он стремился к тому, чтобы стать для неё той самой опорой, которую сам же и выбил. Санзу передумал спрашивать абсолютно идиотский вопрос, который хотел задать при первом взгляде на неё: и так было ясно, что чувствует она себя явно не очень хорошо, можно даже сказать — ужасно. И смешивать её с грязью уже не хотелось. Когда только пришёл в себя — да, потому что она действительно повела себя как последняя идиотка, встав на открытом пространстве, наивно полагая, что её, в случае чего, пуля обогнёт во время полёта. Но теперь в нём не было привычной раздражённости — лишь желание крепко обнять её и признать свою вину. — Я хочу перевестись в другой город, но мне нужно твоё разрешение. — Парень приподнял брови от удивления и посмотрел на неё непонимающим взглядом. — Майки сказал, что без твоего согласия он меня не переведёт. Харучиё вообще ничего не понял. С чего это вдруг она захотела перевестись? При чём здесь его согласие? Он нахмурился, обдумывая всю ситуацию, и прикусил пересохшую губу. На кончике языка почувствовался солёный привкус — из трещинки потекла кровь, которую он тут же слизал. Думал долго — настолько, что девушка начала терять терпение и принялась отбивать одной ногой какой-то непонятный ритм. А потом до него неожиданно дошло: Майки дал ему тот самый последний шанс всё исправить. Сейчас их с Мэй будущее зависило только от его выбора. — Я против. Сначала девушке показалось, что она ослышалась. Но увидев решительный взгляд, поняла, что слуховых галлюцинаций у неё пока что нет. Парень заметил, как в её глазах что-то вспыхнуло, затем погасло, а в конце вновь вспыхнуло, но уже с двойной силой. Она напряглась всем телом, взгляд её ожесточился настолько, что казалось об него можно было с лёгкостью порезаться, только столкнувшись с ним. Такой он видел её впервые. — Перестань идти на поводу у своего эгоизма и сделай мне уступку. — Санзу отрицательно покачал головой, и она сделала то, чего никто из них не ожидал, — прибегнула к манипуляциям. — Или ты считаешь, что я недостаточно настрадалась из-за тебя? По его выдержке пошла первая трещина, которую Мэй без какого-либо труда обнаружила. Осталось немного — надавить, сделав ему как можно больнее, призвать к жалости и состраданию. К благоразумию, в конце концов. — Достаточно, поэтому я и против. Ты должна увидеть меня с другой стороны — как того, кто сможет быть с тобой в любые трудности, кто сможет стать твоей поддержкой. — Это та сторона, которую увидела Хотару, да? Единственный козырь был выброшен на стол раньше времени. Из Харучиё будто бы выбили весь воздух — то открывал, то закрывал рот, не зная, что на это ответить. Он был удивлён и находился в явном замешательстве, даже не догадываясь, откуда Мэй узнала о его первой девушке, чья история закончилась так трагично. По его вине. Он быстро посмотрел на неё, замечая в её глазах досаду и злость, и понял, что изначально она не собиралась говорить нечто подобное. А потом отвернулся от неё в противоположную сторону, рассматривая нелепые жёлтые хризантемы, которые ему подарили братья Хайтани. Парень крепко сжал зубы и поджал губы, ощущая, как к горлу подкатывал противный комок. Такую сторону Хотару не видела. Она вообще ничего хорошего от него не видела — только насилие, жестокость, измены и оскорбления. Но ведь Мэй не допустила бы к себе такого отношения: она гораздо сильнее и спокойнее. Или всё же нет? Санзу не понимал, что даже самый сильный человек рано или поздно может сломаться. — Она не видела меня таким, — тихо сказал парень, всё ещё не поворачиваясь в её сторону. — Я тогда был совсем другим — озлобленным на весь мир и с явными проблемами с головой, — но сейчас я изменился. — Да что ты говоришь? — Мэй насмешливо фыркнула и едва не начала плеваться в него ядом. — А сейчас ты не озлоблен на весь мир? Ты ненавидишь всех и каждого, кто не связан с Майки. Тебе никто не нравится, кроме него… и, как я полагаю, меня. Сейчас у тебя нет явных проблем с головой? Посмотри на себя: ты наркоман, у которого каждые пять минут меняется настроение. Ты непредсказуем и совершенно нестабилен — у тебя настроение скачет от «я убью всех и вся» до «я так всех люблю» каждые пять минут. Я тебе уже говорила, но повторю ещё раз: ты не изменился. Совсем. Харучиё скривился и нахмурился ещё сильнее, понимая, что она абсолютно права. Даже несмотря на то, что он стал немного спокойнее, особенно если вспоминать, каким он был семь лет назад, он знал, что она, чёрт возьми, права. А ещё он понимал, что ситуация с Мэй в любой момент может закончиться так же, как и с Хотару. Об этом даже не хотелось думать, но тем не менее стоило. И у парня будто бы включилась защитная реакция, которая затмила весь здравый рассудок. Он резко повернулся в её сторону и недобро прищурился. И Мэй уже поняла, что они зашли за опасную черту, которую так старательно проводили. И сразу стало ясно, что дороги назад не будет, зато будет один путь — в самое пекло, где, несомненно, будет до боли жарко. — А может, всё дело в тебе? — Во мне? — удивлённо переспросила девушка. — Ты изначально делал всё для того, чтобы я тебя возненавидела, потому что тебе, видите ли, не хотелось со мной работать из-за личных заёбок. Потом у тебя неожиданно что-то там дрогнуло, а я должна всё забыть и по первому зову прибежать к тебе, да? Ты даже представить себе не можешь, что я чувствовала, когда ты поднимал на меня руку и унижал меня! А ведь ты мне тогда нравился, Харучиё! И теперь ты ещё смеешь обвинять меня в том, что сам проебался? — Прости! — выкрикнул Санзу и приподнялся с койки, занимая сидячее положение. Лицо его скривилось от жгучей боли в области груди. — Прости меня, Мэй. Я знаю, что облажался по полной программе. — Да какой теперь толк от этих извинений, — на выдохе прошептала она и положила свои холодные ладони на горячий лоб, поднимаясь со стула и занимая место у окна. — Это уже всё равно в прошлом, а его не изменить. Теперь же по его выдержке уже расползлись тысячи трещин. Теперь Харучиё наконец-то задумался о том, чтобы отпустить её, дать своё согласие и попытаться забыть, даже несмотря на то, что он думал о ней утром, днём, вечером и даже ночью. «Наверное, это и называют любовью, когда ты можешь отпустить человека, если ему с тобой плохо», — подумал он. И только Санзу приоткрыл рот, чтобы сказать заветные слова, как тут же замер, понимая, что он никогда не был примером идеального парня. Он понял, что не сможет её отпустить, даже несмотря на то, что ей было плохо рядом с ним, потому что впервые за долгое время было хорошо ему. Отказаться от своего счастья, ради благополучия другого? Такое могло сработать только с одним человеком — с Майки. Но всё-таки ему хотелось, чтобы было хорошо и ей. Парень прикрыл глаза, в последний раз обдумывая своё решение, а после собрался с силами и глубоко вздохнул, понимая, что сейчас ей будет мучительно неприятно. Он решил избавить её от страданий одной маленькой болью. — Я знаю, что ты веришь исключительно в симпатию и привязанность, но не веришь во влюблённость и любовь только потому, что твои первые серьёзные отношения были неудачными. — Мэй задержала дыхание, слыша бешеный стук своего сердца, и раскрыла глаза. Он не мог об этом знать. — Парень, который два года клялся тебе в вечной любви и даже зарекался о свадьбе, оказался обычным подставным лицом, крысой, которую подослали к тебе, чтобы узнать побольше информации об «Опустошителях». Твоё доверие предали, а ты, ужасно разочарованная, поклялась себе никому не доверять и не вступать в серьёзные отношения. И я понимаю тебя, сам бы поступил так же, но прошу тебя понять одну важную вещь — я не такой. Мне незачем втираться к тебе в доверие. Мне от тебя ничего не нужно — лишь твоё присутствие рядом со мной. И ты понимаешь, что я имею в виду под «присутствием рядом». Мэй закусила губу, сдерживая слёзы, и уставилась в дерево, которое росло во внутреннем дворе больницы. Каждое его слово ударило по её уязивым точкам, не оставляя шанса на спасение. В груди у неё сделалось отвратительно пусто, словно что-то выдрали без остатка и оставили всё как есть. И она даже не представляла, как ей теперь заделывать эту образовавшуюся дыру. — Думаешь, дело только в этом? — Внутри Санзу что-то оборвалось, когда он увидел слёзы, застывшие в её глазах; когда услышал, как дрожал её голос и она сама. Но виду он не подал, только сжал рукой одеяло до очередной вспышки боли в груди и слегка опустил голову, глядя на неё исподлобья. — Думаешь, я боюсь предательства? Вспомни, как я попала в «Бонтен». Мне уже не так страшно столкнуться с этим опять. Я просто боюсь, что ты окончательно разрушишь меня, обломаешь мне крылья и запрёшь в золотой клетке. Возможно, не сейчас, но потом так точно. Харучиё на секунду задумался, а после рукой подозвал её к себе. Увидев, как она упрямо качает головой, он только хмыкнул и решил продолжить играть по-грязному: — Подойди ко мне. Я скажу тебе свой ответ на твою просьбу, прошептав её на ушко. И никак иначе. Мэй постояла в замешательстве, понимая — он задумал что-то такое, что ей точно не понравится. Однако он всем своим видом показывал, что по-другому ответа она не услышит; и пришлось подчиниться. Эти несколько шагов давались для неё особенно тяжело, но ей всё-таки удалось преодолеть эти жалкие метры. Она наклонилась, заправив волосы за уши, и почувствовала, как на её затылок легла здоровая мужская рука, а ухо опалило горячее дыхание, от которого по спине пробежались мурашки. Доверилась и попалась в ловушку, ожидая услышать то, что хотела. — Я… против. — Девушка с силой сжала зубы и перевела на него злой взгляд, замечая на его лице тень хитрой улыбки. — Даже если это будет ошибкой, то это будет нашей самой лучшей ошибкой и прекрасным опытом. Если не попытаемся, то можем упустить наш шанс на что-то хорошее. Если тебе будет совсем плохо, то я отпущу тебя. — И оба знали, что это ложь. — И если тебе мало того, что я уже сказал, то могу добавить то, что ты и так знаешь: я не отстану от тебя, пока не добьюсь своего. Можешь отказываться, прятаться или убегать, но я не отступлю, Асано. Харучиё без каких-либо церемоний потянул её, обескураженную, к себе и крепко прижался своими губами к её. Мэй что-то удивлённо промычала, упёрлась одной рукой в койку, рядом с его шеей, пока второй пыталась отцепить его от себя. Но он, как и обещал, не стал отступать до тех пор, пока её пальцы, которые до этого крепко сжимали его щёки, не легли ему на шею, мягко оглаживая её. И он неожиданно почувствовал, как она начала отвечать ему, неуверенно и неторопливо, словно ещё сомневалась в своём решении. Санзу всё-таки сломал её, подчинил своей воле. И от осознания этого ему окончательно сорвало крышу. Медленный и робкий поцелуй перерос во что-то более жгучее, но не менее сладкое. Его язык осторожно проник в её рот, и она окончательно отбросила все свои сомнения хотя бы на несколько мгновений. В ней проснулся дух соперничества, из-за которого не очень-то и хотелось думать головой о последствиях, и она снова с силой сжала его щёки, пытаясь забрать себе доминирующую позицию. Но краткий миг удовольствия закончился, когда он неожиданно укусил её за губу, выбивая из неё громкий вздох удивления. И это отрезвило её. — Хару… — Ещё раз назовёшь меня так, и я разложу тебя прямо здесь, — предупредил парень и снова потянулся к ней, чтобы поцеловать, но она остранилась и с сомнением посмотрела на него. — Перестань так много думать, Асано. Заебала уже, честное слово. Мэй только открыла рот, чтобы начать возмущаться, как он опять прильнул к ней в ещё более ненасытном и жёстком поцелуе, словно пытался отыграться на ней за всё то время, которое они упустили, пока она бегала от него. Рука зарылась в её густые волосы и слегка сжала их, оттягивая, из-за чего она не смогла сдержать тихого вздоха от удовольствия. Она капитулировала, не в силах устоять под его напором. Где-то на задворках сознания у Мэй теплилась мысль, что она вступила на путь, с которого уже нельзя свернуть или уйти. Где-то в глубине души Мэй понимала, что совершила непоправимую ошибку, которая может стоить ей жизни.Часть 17
28 октября 2022 г. в 18:12
Мэй всегда любила тишину: любой непонятный гул, слишком громкие звуки или крики выводили из себя. Но сейчас она ненавидела её, потому что навязчивые мысли терзали бедную голову, которая вновь разболелась от стресса, а сложившаяся обстановка давила на неё, словно тиски. Спрятав лицо в ладонях, она перестала наблюдать за табличкой над операционной, которая горела красным цветом.
Она проебалась так, как никогда раньше.
Девушка в который раз закрыла глаза и глубоко задышала, чтобы успокоиться; и в который раз перед ней мелькала чёткая сцена. Заброшенный склад, руководители организации, которая формально занималась поставками лёгких наркотиков от своего лица, однако на деле — от лица «Бонтена», какая-то непривычная обеспокоенность Санзу, который места себе не находил, но при этом на все её вопросы отвечал, что всё нормально. И даже несмотря на странное поведение напарника, всё шло хорошо — абсолютно ничего не предвещало беды. Наверное, именно поэтому она посмела дать себе возможность отвлечься, загрузив голову размышлениями о том, что ей теперь делать после такого милого пробуждения с парнем.
И именно поэтому она не заметила, как всё пошло по наклонной плоскости; как всё оказалось на границе между допустимым поведением участников сделки и недопустимым.
Мэй опомнилась и пришла в себя только тогда, когда послышался первый звук выстрела и крик Санзу, который сделал первое и последнее предупреждение, привлекая к себе ненужное внимание. Она, полностью потерянная в пространстве и времени, не смогла сразу сориентироваться на месте и принять какое-либо решение. Она была в такой растерянности, что не увидела, как в её сторону наставили пистолет и нажали на курок. И если бы не Харучиё, то она бы уже лежала мёртвой на операционном столе, где сейчас лежал он.
Всё случилось за одно мгновение. Послышался ещё один выстрел, который окончательно отрезвил девушку, но было слишком поздно. Всё перевернулось с ног на голову, а плечо обожгло болью. Проморгавшись, она поняла, что лежала на холодном бетонном полу, а через несколько секунд перед ней упал и Санзу.
Мэй не понимала, что вообще произошло, пока не увидела тёмное-красное пятно, которое распространялось по белоснежной рубашке со скоростью лесного пожара. Сначала ей показалось, что подстрелили сперва её, а потом и его, потому что он стоял позади. А потом, быстро проанализировав своё тело и состояние, она поняла, что с ней всё в порядке. Осознание яркой вспышкой озарило её, когда она поняла, что именно Харучиё сделал.
Он закрыл её собой.
Подставился сам, но не допустил того, чтобы с ней что-то случилось.
Сначала показалось, что всё это — один большой страшный кошмар, который вот-вот закончится, когда она проснётся. Но она не просыпалась, потому что это была реальность — суровая, жестокая, беспощадная. Действительность снова окунула её в чужую кровь, напоминая, кем она являлась, не давая забыть, что все, кто как-то связан с ней, непременно будут страдать.
Мэй находилась в самом настоящем ступоре — все звуки были заглушены, словно она находилась в каком-то вакууме, который огораживал её от всего мира, а на все зовы Рана, который пытался докричаться до неё сквозь звуки перестрелки, она никак не реагировала. Она не верила в произошедшее, не хотела верить. В её представлении Санзу был тем, кто воткнёт ей нож в грудь или вытолкнет из укрытия, чтобы её подстрелили, как это уже случилось однажды — в самом начале их работы. Однако сейчас он сделал всё с точностью да наоборот: прикрыл, спасая ей, такой никчёмной и проблемной, жизнь.
Девушка долго не могла прийти в себя и оказать хотя бы первую помощь, не говоря уже о том, чтобы отвезти Харучиё в больницу «Бонтена». И если бы не Хайтани, которые помимо того, что замяли перестрелку, помогли своему другу так, как должна была помочь она. Далее воспоминания какие-то неполные: кажется, Риндо что-то говорил парню, который молчал и даже не винил ту, из-за которой оказался в таком положении; кажется, Ран что-то говорил ей и пытался привести в чувства. А она только зажимала рану между сердцем и ключицей и со слезами на глазах смотрела на его лицо, которое с невероятной скоростью становилось всё бледнее и бледнее. Прямо в глаза не решалась смотреть — боялась увидеть в них ничем не прикрытую ненависть.
Осознание того, что если бы не Хайтани, то он бы не доехал до больницы и умер прямо в машине, заставляло её сердце болезненно заныть. Она ненавидела его, могла желать ему смерти, но когда это произошло в реальной жизни, то все прежние чувства исчезли, оставляя после себя руины, среди которых находилось что-то, что нельзя было назвать ни любовью, ни равнодушием.
Устоявшуюся тишину разрезал оглушительный хлопок двери в другом конце коридора. Мэй дёрнулась и вскинула голову, посмотрев на табличку, что горела красным цветом, — операция всё ещё шла. Вдруг начало раздаваться шлёпанье сланцев, и она затаила дыхание, понимая, кто именно к ней шёл. Через несколько мгновений рядом уселся Майки, окидывая дверь, за которой шла борьба за жизнь того, кто в последнее время был ему слишком дорог, равнодушным взглядом.
— Что произошло? — тихо и, к удивлению, спокойно спросил он.
— Я не понимаю, — прошептала в ответ девушка, вновь закрывая лицо ладонями. — Всё произошло так быстро, что я и понять ничего не успела… Возникла опасная ситуация из-за личных разборок двух поставщиков, Санзу сделал им предупреждение, сказал, что всех перестреляет, если они не заткнутся. Прозвучал первый выстрел, но я так и не поняла, кто и кого подстрелил, а потом… Я была в каком-то замешательстве, поэтому и не увидела, что в меня собираются стрелять. А потом… — она неожиданно всхлипнула и закрыла рот рукой, чтобы подобного больше не повторилось. Через минуту, когда успокоилась, продолжила: — потом он оттолкнул меня, ловя пулю, которая изначально принадлежала мне.
Майки сжал руки в кулаки и широко распахнул глаза. Когда-то нечто похожее он видел и сам во время проишествия в Канто, 22 февраля 2006 года, — тогда Изана прикрыл собой Какучё. Сегодня, 11 ноября 2015 года, Харучиё прикрыл собой Мэй. Он понимал, что злиться на неё было бы самой настоящей глупостью, потому что она не была виновата в этом — Санзу сам решился на этот поступок. И всё-таки почему-то злость взяла над ним верх, оттесняя весь здравый смысл. Парень скосил уничтожительный взгляд в её сторону и сжал руки ещё сильнее, так, что на ладонях оставались красные следы от ногтей.
Мэй не возмущалась из-за этого: не было ни сил, ни желания. Она была наблюдателем и со стороны прекрасно видела, как Харучиё много значил для него, пусть он этого и не показывал. Они были не просто близки, а одним целым. Где был Майки, там непременно был и его заместитель, который всегда прикрывал его сгорбленную спину. Он был для него ориентиром, единственным лучиком света в его тёмном, беспросветном царстве. Ни один из руководителей не находился так близко к Сано, как Санзу.
Она понимала, что если его вдруг не станет, то за Майки будет буквально некому присматривать, потому что он сам никого не подпустит — такой высокий уровень доверия у него был только к трём людям: Шиничиро, Доракен и Харучиё. А ещё она понимала, что если его вдруг не станет, то Майки окончательно утонет в собственном безумии и вся империя падёт, оставляя после себя лишь столбы пыли.
— Что же будет с тобой, если он умрёт? — едва слышно спросила девушка, смотря абсолютно пустым взглядом в пол.
Он, не скрывая своего удивления, повернул голову в её сторону и замер, не в силах что-либо ответить. Она была в шаге от истерики, но вместе с тем беспокоилась о том, кто и как будет переживать возможную смерть Харучиё. «Что за дура?» — промелькнуло у него в голове.
— Когда-то он дал мне обещание, что не оставит меня до тех пор, пока я сам не убью его.
Мэй оторвалась от уже полюбившегося занятия — рассмотра кафельной плитки — и изогнула брови в удивлении, не веря в услышанное. Майки только пожал плечами и прислонился спиной к стене, пряча руки в карманах свободных тёмных брюк. Взгляд упёрся в яркую лампочку, из-за чего он изредка морщился и отводил его. Однако затем возвращался к ней, словно наказывал себя за то, что где-то не доследил, позволив подобному произойти.
Девушка поглядела на свою водолазку, на которой была кровь. Его кровь. Её замутило; она проморгалась, пытаясь отогнать противное головокружение и пелену перед глазами, и уставилась на свои руки. Ощущение на коже алой липкой жидкости заставило её тело пробить крупной дрожью. Опустив взгляд на раскрытые ладони, ей едва удалось подавить вскрик — с них стекали реки крови, образуя у неё под ногами большую лужу.
«Почему Майки ничего не говорит по этому поводу?» — подумала она.
Мэй захотелось смыть с себя эту грязь, поэтому резко поднялась со своего места и, игнорируя вопросительный взгляд главы «Бонтена», направилась в туалет. В зеркале она увидела ту, кто принимал последствия всех своих решений, кто нёс кару за свои действия. Обжигающе горячая вода омывала её ладони, но почему-то она была прозрачной — не было ни красных разводов, ни розоватой жидкости.
Девушка вновь оглядела свои руки и ничего на них не увидела. Она включила уже холодную воду и ополоснула лицо, чтобы прийти в себя. И стало полегче.
Когда она вышла в коридор, то увидела главного врача и Майки. По их лицам было не понятно, жив ли Харучиё, однако только одно успокаивало, — если бы умер, то Сано впал бы в самое настоящее бешенство. Но сейчас на его лице была маска спокойствия, и он даже о чём-то расспрашивал доктора. Это вселяло надежду.
Мэй держалась в стороне и старалась не вслушиваться в их разговор, чтобы не загонять себя в лабиринт плохих мыслей. Однако даже после того, как она случайно услышала о том, что состояние парня нормализовалось, ей не стало легче. Она понимала, что ей предстоит пережить настоящий ад, когда Санзу хотя бы частнично восстановится. Воспоминания о том, как он мог причинить ей физическую боль или обидеть неприятными словами после малейшего просчёта, заставляли думать о самом худшем. Ведь если он так остро реагировал на небольшую оплошность и её задумчивость во время заданий, то чего ей следует ожидать сейчас, когда она совершила огромнейшую ошибку, которая могла стоить ему жизни, из-за постоянного витания в облаках? Ответ очевиден: ничего хорошего.
Они поговорили ещё какое-то время, а после она услышала звук открываемых дверей; краем глаза заметила, как его, лежащего на специальной каталке, увозили в послеоперационную палату. Никто не проводил его взглядом — всё шло так, будто везли кого-то другого, менее значимого. Майки в последний раз сдержанно кивнул врачу, благодаря его за огромную помощь и обещая хорошо заплатить всем, кто вытащил его друга с того света, и подошёл к Мэй, которая стояла, понуро опустив голову, словно была провинившимся ребёнком.
— Всё обошлось, его жизни ничего не угрожает, — успокоил он её. — Возможно, к утру даже очнётся. Ему придётся полежать какое-то время здесь, а потом предстоит долгое восстановление. Завтра к вечеру сделаешь мне отчёт, а сейчас езжай домой и ложись спать, а то выглядишь как живой труп.
Парень обошёл девушку, намереваясь оставить её одну, но остановился, когда услышал голос, пропитанный не то болью, не то отчаянием, не то всем вместе.
— Майки, пожалуйста, верни меня к Какучё или переведи в другой город. Ты же наверняка знаешь о том, что у него поехала крыша, и он повернулся на мне… Вы же близки, ты не можешь не знать. И ты точно должен понимать, что из нашей работы теперь ничего хорошего не выйдет — Санзу ещё сильнее возненавидит меня, не даст мне нормально существовать, уничтожит.
Какое-то время он молчал, а после вплотную подошёл к ней и уставился своими чёрными бездонными глазами, как лупоглазик, и раздражённо, но в то же время как-то по-детски фыркнул.
— Что вы оба вообще здесь устроили? — Майки сощурился и встал на носочки, едва не сталкиваясь с ней носами. — Это преступная организация, а не сопливая мелодрама. И вообще, с чего это ты решила всё за двоих, м? — Девушка широко раскрыла глаза и посмотрела на него с каким-то неверием. Парень будто бы пытался оттянуть время и не дать ей уйти от Харучиё, пока он находился в уязвимом состоянии. — Я переведу тебя только при условии, если Санзу сам на это согласится. Можешь упрашивать его как хочешь, но пока он не даст мне своего согласия, я и палец о палец не ударю. Спокойной ночи!
Мэй проводила его худую спину непонимающим взглядом и приоткрыла рот, чтобы сказать ему что-то вслед, но так и не подобрала нужных слов. У неё не было таких привелегий или способностей к манипулированию, как у Санзу, поэтому ей оставалось только придумать аргументы для того, чтобы убедить его забыть о её существовании.