Я заставлю тебя ненавидеть

      28 ноября, 2015 год.       Мэй устало провела ладонью по глазам, а после вниз — по правой щеке. В этот субботний день Токио был оживлённым как никогда раньше: люди шли по улочкам небольшими компаниями и о чём-то болтали, изредка смеясь, кто-то, не особо счастливый, шёл на работу или с неё, кто-то уже шёл обратно домой после хорошо проведённого дня. А она следила за ними, битый час стоя в пробке и проклиная Харучиё с его маниакальным желанием одеться во что-то более удобное, чем классический костюм. И если бы она не делала лишний крюк до его крепости, которая находилась за городом, они бы уже были в главном штабе «Бонтена» и собирались к нему домой.       Девушка с силой ударила по рулю, не выдерживая напряжения, и крупно вздрогнула, когда раздался громкий звук — случайно попала по кнопке сигнала. И поток машин разом двинулся, всё ещё медленно, но двинулся. Она знала, что это обычное совпадение, но не изогнуть брови и губы, как бы говоря: «Not bad», не могла.       Харучиё ожидал её у главного входа и медленно тянул сигарету, которую по старой дружбе ему оставил Ран, когда он слёзно жаловался на отвратительные условия в этой дыре. И он окончательно решил для себя, что больница — место похуже тюрьмы. Если в местах заключениях можно было иметь хоть какую-то свободу, то здесь вставать лишний раз было нельзя, даже если ты хорошо себя чувствовал. И как бы он не фыркал, как бы не пытался нарушить несколько правил, всё было тщетно — молодые медсёстры были похуже взрослых мужиков надзирателей, потому что их голоса были куда звонче и требовательнее. Да и угрозы у них были гораздо устрашающими — грозились не избить, а вколоть успокоительного или снотворного или вообще превратить в овоща. В общем, отвратительное местечко. Ему не понравилось.       Тёплое пальто не спасало его от морозного, пронизывающего ветра, и парень дрожал от холода, с каждой секундой ожидания всё сильнее закутываясь в него. Он жутко раздражался, потому что эта угрюмая зараза пообещала, что заберёт его к пяти, а сама опаздывала уже как на двадцать минут и не отвечала на звонки, словно чувствовала, что на неё спустят всех агрессивных собак. Но он всё понял, когда по дороге хлынул целый поток машин — видимо, была какая-то авария, — две из которых остановились возле больницы. Из одной вышла она, слишком спокойная и сдержанная, а из другой, невероятно дорогущей иномарки, вышел какой-то молодой парень. Санзу сразу понял, что назревал конфликт, участие в котором он не собирался принимать до тех пор, пока не стало бы слишком горячо. Она не хотела, чтобы её ограничивали в свободе, вот он и решил прислушаться, находясь за её спиной, чтобы в случае чего защитить.       Харучиё положил свои скромные пожитки, которые уместились в один пакет, на заднее сиденье и краем глаза наблюдал за тем, что там происходило. Он выкинул окурок прямо на асфальт, игнорируя урну, и открыл уже переднюю дверь, но не спешил садиться. Без какого-либо труда он заметил, как лицо наглого парнишки вдруг вытянулось, а глаза широко раскрылись и начали бегать по улице, не решаясь остановиться на девушке. Она сказала ему что-то ещё, хлопнула его по плечу, из-за чего он крупно вздрогнул, и подошла к своей машине.       — Всё в порядке? — спросил Санзу и кинул быстрый взгляд в сторону парня, который не смог открыть машину с первого раза.       — Да. Садись, а то на улице холодно.       Харучиё послушался её и сел, ощущая тепло, исходящее от включённой печки. Он на секунду прикрыл глаза от удовольствия и потянулся к ремню безопасности, внимательно рассматривая девушку. Теперь уже его девушку. Ему до сих пор не верилось, что она согласилась. Да, она по-прежнему оставалась отстранённой от него, но уже не так сильно, как раньше; да и дёргаться от малейшего движения с его стороны перестала, что не могло не радовать.       — Дорогая, я так заебался в этой больнице, ты бы знала. — Он тяжело вздохнул и поёжился, не то от ещё не отступившего холода, не то от воспоминаний. — Такое отвратительное обслуживание, что я думал, взорвусь и убью всех, когда вернусь в норму. Ещё и вели себя со мной так, будто я враг всей страны восходящего солнца. Как ты находилась в этом аду столько времени?       — Я просто вела себя хорошо, в отличие от некоторых, — ответила девушка и отложила телефон, чтобы завести машину. — На тебя жаловались.       Парень только фыркнул, тихо пробурчав, что это он должен жаловаться на них, а после не без интереса осмотрел её, измотанную и какую-то равнодушную. Склонив голову набок, он медленно потянулся к ней под холодный, как воздух за пределами машины, вопросительный взгляд и положил левую руку ей на щеку, притягивая к себе. Мэй ощутила, как его губы накрыли её, и быстро и сухо поцеловала в ответ; после этого сразу же отвернулась, заострив всё своё внимание на дороге.       Санзу посмотрел на неё с каким-то осуждением, отвернулся в сторону окна и сложил руки в замок, ощущая неприятное покалывание — начали отогреваться. Он даже не попытался скрыть свою детскую обиду и едва ли не выплюнул:       — Похоже, что и на воле мне будет не лучше.       Мэй проигнорировала эту небольшую нападку и под его вопросительные взгляды свернула с главной дороги, которая вела прямиком к штабу «Бонтена». Харучиё первым делом подумал, что всё-таки дошутился и его сейчас выкинут где-нибудь на обочине пустынной улицы, но потом успокоился, когда через улицу увидел необходимую аптеку. Она припарковалась и протянула к нему руку, чтобы он отдал ей список лекарств. Однако он сделал совсем другое: осторожно обхватив её ладонь, медленно наклонился и оставил лёгкий поцелуй на тыльной стороне. И когда поднял взгляд, то наконец-то увидел слабую улыбку. Не сдержавшись, он со смешком дёрнул её за руку, притягивая к себе, обхватил щёки одной рукой и начал оставлять короткие поцелуи по всему лицу. Она что-то пробормотала и достала из кармана его пальто нужный листок и помахала им перед лицом, вылетая из машины.       Санзу подавил удивление и покачал головой, смотря на неё дебильным влюблённым взглядом, который, как бы не старался, так и не удавалось скрыть. Он так и не смог понять, как же так вышло, что она засела у него где-то в сердце, в голове, в печёнках — абсолютно везде. Такая наглая, такая странная внешне, такая несговорчивая и непокорная, но уже такая родная, что все эти недостатки таяли буквально на глазах. Он усмехнулся со своей же тупости и откинул голову на подголовник, смотря на то, как быстро она скрылась за дверью аптеки.       Вышла девушка очень быстро, может, минут через пять. В одной руке у неё был большой пакет, из-за чего он тяжело сглотнул, ощущая, как по спине пробежались неприятные мурашки, а в другой — телефон, над которым активно порхали пальцы, набирая какие-то сообщения. Харучиё вдруг прищурился, попытавшись рассмотреть её в свете фонаря, и нахмурился — была одета так, словно вышла на летнюю вечернюю прогулку, а не на улицу, где температура была ниже нуля. Однако потом случилось нечто похуже: она, будучи увлечённой перепиской с неизвестным лицом, не заметила красный свет на светофоре и сделала несколько шагов вперёд, выходя на проезжую часть. И только одному Богу известно, что бы произошло, если бы она вовремя не опомнилась и не вернулась назад, дожидаясь уже зелённого сигнала.       Мэй быстро добежала до машины, ощущая неприятное покалывание от жуткого холода — для почти что начала декабря, — залезла в неё и закинула пакет на заднее сиденье. Всё её внимание было привлечено то к Рану, который писал ей о том, что ей придётся поработать за двоих, пока напарник выбыл из игры, то к Озэму, который неожиданно для них обоих написал о том, что скучает по ней. И если бы она сказала, что тоже не тоскует по нему, то нагло бы соврала. Но последний водоворот событий настолько поглотил её, что она совсем обо всём забыла.       Санзу изо всех сил старался сдержать себя, чтобы не выхватить телефон из её рук и не выкинуть его в окно: хотелось привлечь её внимание и устроить такой разбор полётов, который она бы запомнила на долгое время. Но она или делала вид, что не замечала его испытующего взгляда, или действительно была настолько поглощена кем-то, что не обратила на него никакого внимания. А он всё также терпеливо ждал, пока его драгоценная соизволит оторваться от маленького дебильного экранчика и посмотреть на него, негодующего и немного злого.       Спустя две минуты девушка отложила телефон, пристегнулась и завела машину, так и не заметив чего-то неладного. И Харучиё уже не выдержал — заглушил машину, привлекая внимание, и остудил её запал своим холодным взглядом.       — В чём дело? — недовольно спросила она.       — Ты совсем уже ёбнулась, что ли? — в том же тоне задал встречный вопрос он. — Ты, наверное, издеваешься надо мной. Это что? — он подцепил рукав её чёрного тренча и скептически осмотрел его. — Сколько раз мне нужно повторить, чтобы ты одевалась теплее. Те-пле-е, Асано. И что это был за манёвр на дороге. А если бы ты не заметила и попала бы под машину, м?       — Всё же обошлось, так что нечего это обсуждать.       Сказала, как отрезала. Харучиё приоткрыл рот, чтобы продолжить её отчитывать, но единственное, что смог сделать, — это возмущённо вздохнуть и отвернуться в сторону окна, качая головой. Его бесила её халатность к своему здоровью, её постоянное своеволие и непослушание. Его бесила вся она и вместе с тем так притягивала, что через три минуты он уже перестал дуться и сел прямо, специально громко втянув воздух носом. Она это ребячество снова проигнорировала и свернула обратно на главную дорогу.       Ещё через пять минут долгого пути из-за больших пробок парень почувствовал, как живот неприятно скрутило — не успел нормально пообедать. Рука потянулась к бардачку, и он едва сумел подавить вскрик от радости, когда нашел там два ужасных батончика. Незамедлительно открыв один, он с наслаждением откусил сладость и прикрыл глаза, тихо замычав.       — Ты же их терпеть не можешь, — заметила девушка, останавливаясь на светофоре. — И ты как-то больно резко захотел есть.       — Дорогая, я так голоден, что готов съесть даже это говно. Хочешь?       Мэй только покачала головой и снова тронулась, слушая тихие вздохи восхищения. И на лице невольно расплылась улыбка, когда она поняла, каким же он был ребёнком, когда не занимался своей рутиной: убийствами, пытками и приёмом сомнительных веществ. Подобная мысль посетила её голову ещё тогда, когда она навещала его в больнице, где он едва не топал ногами при виде лекарств и требовал, чтобы его кормили с ложечки. Вспомнив это, с её губ слетел тихий смешок. Харучиё вопросительно посмотрел на неё, с набитым ртом и пухлыми щеками, но она ничего не ответила, только поправила его чёлку и отвернулась, в последний момент замечая, как его глаза подозрительно сощурились.       На внутреннюю парковку девушка заезжать не стала, рассчитывая на то, что надолго они не задержатся. Санзу выскочил из машины и быстрым шагом направился внутрь не то из-за противного холода, не то из-за маниакального желания встретиться с Майки, а может, из-за всего вместе. Так или иначе, когда она вошла внутрь, то его уже не было — поднялся на верхний этаж.       Парень быстро, насколько позволяло здоровье и его нынешнее положение, прошёл к кабинету Короля, игнорируя вопросительные взгляды всех руководителей. После осторожного стука в дверь раздалось громкое и четкое: «Войдите». И он вошёл, осторожно толкая дверь и сразу же выглядывая из-за неё. Майки пытался уснуть, это было видно невооружённым глазом: лежал на своем излюбленном диване под тёплым пледом, усталый, заспанный взгляд и взъерошенные волосы — само очарование, которое несколько часов назад убило около пятнадцати человек. Всех, кто в большей или меньшей мере был причастен к тому, что его друг оказался на грани жизни и смерти.       — Харучиё? — удивлённо спросил парень и проморгался, словно не верил в увиденное. — Не ожидал, что ты приедешь сразу после выписки.       — Не мог не приехать, — ответил он и опустился перед ним на одно колено. — Как ты?       Майки неопределенно пожал плечами, а его взгляд был прикован к бандажу для его руки. Он отмер, резко сел, освободив ему место, и похлопал по нему, приглашая. Санзу хотел отказаться и уложить его спать, но, столкнувшись с его тёмными-тёмными глазами, не смог ослушаться, будто зачарованный.       — Как ты себя чувствуешь? Когда планируешь вернуться к работе?       — Чувствую себя хорошо, хочу вернуться через две недели. — Сано посмотрел на него сначала удивлённо, а потом с укором. — Не хочу, чтобы Мэй перерабатывала. Ей и так теперь придется за мной ухаживать: у меня пустой холодильник, готовить я не умею, дома бардак — не успел тогда прибраться, — перевязки себе сделать не смогу.       — Я специально звонил врачу, Санзу. Для восстановление потребуется минимум полтора месяца, потом тренировки и возвращение в форму. Это около двух-трёх месяцев.       — Я вернусь через месяц, — предложил он, надеясь, что прокатит. Но удача вновь начала отворачиваться от него, поэтому ответом ему послужил жёсткий отказ. — Не могу же я оставить тебя одного.       — Какучё займет твоё место на время, пока ты не вернёшься в форму.       И только спустя минуту Майки понял, что именно сказал. Он осторожно скосил на своего заместителя взгляд и увидел то, чего и стоило ожидать: Санзу был безмерно зол, потому что услышал только первые четыре слова. И если Сано подумал, что его вывело из себя исключительно неправильное понимание сказанного, то на самом деле всё было иначе. Когда-то Какучё уже занимал его место — рядом с Мэй — пусть и не на большое время, но он всё-таки сумел воспользовался всеми возможностями.       Харучиё отвернулся от него и сжал зубы. Он ненавидел Какучё, потому что тот встал между ним и Мэй. Ненавидел даже после того, как он добился её согласия. А теперь ему сказали, что тот временно, но всё-таки займёт его место. Снова.       Майки положил руку на плечо парня и слегка встряхнул его, чтобы привести в чувства. Получилось так себе: он так и не повернулся и, казалось, напрягся ещё сильнее. Ему не хотелось срываться на Короля — слуга не должен показывать слабости, а иначе от него незамедлительно избавятся. Поэтому он медленно поднялся со своего места под удивлённый взгляд и, не оборачиваясь, спросил:       — Тебе что-нибудь нужно?       Манджиро совсем не узнавал его. От какого-то шока он оторопел; и не успел опомниться, как Харучиё уже был у выхода.       — Уложи меня спать, — вырвалось у него.       Санзу остановился в шаге от двери и на миг перестал дышать. Чувство обиды нашептывало ему сказать: «Пусть тебя укладывает Какуче», но здравый рассудок велел заткнуться и ухватиться за ту самую возможность — в очередной раз показать ему ненормальную преданность и любовь. И как бы ему не нравилось, как бы не было грустно и паршиво, он не мог сопротивляться своему искреннему желанию помочь.       Парень стиснул зубы и с какой-то холодной отстранённостью подошёл к нему, вновь опускаясь на одно колено перед диваном. Майки пристально наблюдал за ним и, чувствуя недоумение, лёг на диван. Обычно после этого его друг начинал говорить всякую ерунду, под которую он быстро засыпал, но сейчас его тщетные попытки заснуть сопровождала лишь тишина.       — Говори.       И Санзу не посмел ослушаться — отпустил на время ситуацию, расслабился и начал говорить какую-то чушь о том, как он провел время в больнице, когда был прикован к кровати. Майки в основном только хмурился, потому что над подбором выражений он явно не заморачивался, но иногда и улыбался, когда он уж слишком ярко возмущался, при этом слегка топая ногой, будто самый настоящий ребенок.       Вскоре Майки уснул. Харучиё подтянул плед и проверил, хорошо ли он укутан. Только после этого позволил себе оставить его одного наедине со своими кошмарами. Тихо прикрыв дверь, он отправился в холл, где — сомнений не было — сидела Мэй. И правда — она стояла возле одного из диванов, на котором удобно расположились братья Хайтани и Какучё, и внимательно слушала их, изредка кивая головой. Кажется, они говорили о том, что ему уже было известно, — о том, что ей придётся какое-то время поработать за двоих.       Ощущая острое желание прикоснуться к предмету своего обожания и показать остальным, что отныне она — его, затмило всё остальное. Он знал и понимал, что ей это не понравится, но ничего не мог с собой поделать. Ему было известно о симпатии Рана к ней, потому что он сам рассказал об этом, когда в очередной раз выпил лишнего в клубе Хаджиме; ему было известно о том, что Мэй и Какучё спали, когда только начали работать вместе. А сейчас всё сложилось именно так, что все были поблизости. Идеальный шанс для того, чтобы поставить окончательную точку в невидимом сражении.       Харучиё тихо подошёл к Мэй, игнорируя три пары заинтересованных глаз, положил руку на талию, осторожно притягивая её чуть ближе к себе, и медленно наклонился, чтобы поцеловать. И этот поцелуй можно было назвать невинным, особенно если сравнивать с тем, каким он был в больнице, когда она дала своё немое согласие. Вот только сейчас она не ответила, а лишь напряглась всем телом и отвела голову назад. Но ему уже хватило и этого.       Парень медленно повернулся в сторону зрителей и гадко дёрнул уголком губ, когда столкнулся с удивлённым взглядом Рана. Когда столкнулся с равнодушным взглядом Хитто, он только сжал зубы — не увидел того, чего желал. Создавалось впечатление, будто Какучё уже знал о том, что всё именно так и сложилось бы.       Раздражал. Бесил. Выводил из себя.       Убил бы суку, но нельзя.       — Моргни, если тебя держат в заложниках, — попросил Риндо с серьёзным лицом.       Мэй быстро-быстро заморгала и широко улыбнулась. И только эта чёртова улыбка спасла её от моментального всплеска агрессии Санзу, который вместо этого только посильнее сжал её талию — не до боли, но до чувства дискомфорта. Она, чтобы привести его в чувства, завела руку ему за спину, нырнула под растянутую чёрную кофту и больно ущипнула его чуть выше копчика.       — У меня просто не было выбора.       — Поехали уже, — чуть ли не прошипел он, кидая в её сторону свирепый взгляд. — Успеешь наговориться с этими отбросами.       Девушка уже замахнулась, чтобы ударить его по животу, но быстро спохватилась, когда вспомнила про ранение. Кивнув на прощание троице, она без каких-либо слов направилась к лифту. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы понять, что Санзу зол. Она спиной чувствовала его негодующие взоры в свою сторону, всем нутром ощущала его недовольство.       Он, к слову, чувствовал то же самое, что и она.       — И что это было? — спросила Мэй, не поворачиваясь в его сторону. Парень ничего не ответил и вошёл в лифт, нажимая на цифру «один». — Больше так не делай.       — Не буду. Самому противно было.       И Харучиё не соврал: каким бы собственником он не был, проявление любой слабости для него — неприемлимо. А его новоиспечённая девушка, несомненно, стала слабым местом, которое он планировал скрыть от посторонних глаз. Пусть знают орлы в лице руководителей «Бонтена», но не знают шакалы в лице врагов и ненадёжных шестёрок. Он решил показывать свою верность и подобие чувств, когда они будут наедине, без лишних глаз.       Парень протянул к ней руку и зацепился указательным пальцем за её. Мэй только покачала головой и закатила глаза от этого глупого, но очень милого жеста. И только один день, когда он впервые полностью встал на ноги, окончательно не окрепнув, будучи в отношениях (а в отношениях ли?) с ней, показывал весь их предстоящий путь. Всё будет донельзя безрассудно, временами весело, а другими — опасно. Но помимо этого оба понимали, что будет горячо, остро и эмоционально.       Как только двери лифта открылись, Санзу отпустил её руку и вышел первым, от волнения забывая про все манеры. Он еле сдерживался, чтобы не схватить её и не накричать во всё горло из-за того, что она совсем не следила за своим языком.       — Значит, у тебя не было выбора, — сказал он, когда они почти подъехали к продуктовому магазину.       — Даже не пытайся оспорить этот факт — не сможешь. Закроем эту тему, не начиная её, а иначе всё закончится очень плохо.       Даже сквозь полумрак парень увидел, как её брови свелись к переносице, а уголок губ дёрнулся от недовольства. И он невольно вспыхнул ещё сильнее, не понимая причину такого поведения. Он не был дураком и понимал, что она вряд ли бросилась бы к нему в его объятия после всего того, что между ними было. Но почему-то ему казалось, что всё будет как-то иначе; казалось, что она будет не такой холодной. Ожидания разбились на мелкие осколки, когда он понял, что всё случилось наоборот — стала вести себя ещё хуже.       Лежа на больничной койке, Харучиё часто представлял, какими будут их отношения. Каждый раз видел что-то необычное — трепетные и нежные прикосновения, которые становились бы всё более уверенными и чувственными, которые приводили бы к страсти, напоминающей самый настоящий пожар. Представлял, как бы они проводили время вместе: свидания в дорогих ресторанах, вечерние прогулки, домашние посиделки — уютные и милые.       Санзу уже во второй раз ощутил на себе, каково это — когда розовые очки разбиваются. Он-то думал, что всё будет как в подростковые годы, как в сказке, где всё было настолько прекрасно, что не верилось в происходящее. Но реальность оказалась совсем другой; он не жаловался — ему пока что хватало и того, что девушка находилась под его боком, пусть она и выпускала когти и шипела на него, как дикая кошка. Он уже знал — остудит её пыл, приструнив или наказав, — если это будет необходимо, — сделает всё необходимое, чтобы она стала такой, какой он хотел её видеть.       Из своих размышлений он вышел только тогда, когда дверь машины хлопнула, а в салон проник холодный воздух. Мэй, до сих пор безучастная и отдалённая, вышла в магазин, даже не спросив его, хочет ли он пойти с ней и что ему нужно. Он проводил её недовольным взглядом и в пустоту крикнул громкое: «Идиотка!». Она опять всё сделала по-своему.

***

      Харучиё сидел за обеденным столом, положив подбородок на раскрытую ладонь, и с лёгкой улыбкой на лице наблюдал за Мэй. Краем уха он слушал приятный женский голос, который доносился из динамика её телефона — она включила какое-то видео на YouTube на фон. Её правая рука плавно поднималась и опускалась, а пальцы крепко держали нож, который ей хотелось запустить в надоедливую розоволосую задницу позади себя. Она слишком вымоталась пока ходила за продуктами, а потом стояла за плитой около двух часов, чтобы ему не пришлось готовить самому, а он ещё и специально выводил её из себя, постоянно крутясь вокруг неё и отвлекая от готовки своими нежностями. И только после оглушающих криков и угроз, что этот самый нож окажется у него в животе, он смог угомониться.       Санзу неотрывно смотрел на девушку и чувствовал, как что-то внутри него трепещет: ещё никто за ним так не ухаживал, никто так не заморачивался и не беспокоился за него. За это он хотел отплатить ей чем-то, но не мог даже сказать обычных слов благодарности. Это выбивало из коллеи, нервировало, вынуждало его закусывать нижнюю губу от волнения. И как бы она не показывала, что всё в порядке, что ему не о чем беспокоиться, — не мог изменить своё отношение к этому. Всё равно чувствовал себя должным и не в своей тарелке из-за этой заботы.       Неожиданно захотелось просто молча обнять её, утомлённую, но от этого не менее желанную, а потом выслушивать грязные ругательства, вылетающие из красивого ротика, потому что он опять помешал ей. Парень тихо, словно мышка, подошёл к ней и прижался к её боку, слегка подталкивая. Лезвие ножа быстро полоснуло по указательному пальцу левой руки, и у него на секунду замерло сердцо. Он почувствовал, как Мэй напряглась всем телом, словно пыталась сдержаться, чтобы не сорваться на него, а после она отошла в сторону раковины. Меньше чем через минуту перед ней уже лежала открытая аптечка. Ещё через полминуты он помогал ей обработать небольшой порез.       Харучиё оставил несколько поцелуев на её губах, как бы извиняясь за свою оплошность, и быстро отошёл к столу, на котором лежала аптечка, чтобы девушка не смогла увидеть его слегка порозовевшие щёки. Смущения она не увидела, зато цепкий взгляд упёрся в шприцы, которые лежали на самом верху в оранжевой коробочке. Брови тут же свелись к переносице, а к горлу подкатил неприятный комок. Она взяла один, покрутила его между пальцев и обхватила, как клинок, направляя в сторону парня. Он стойко выдерживал её пронизывающий и слегка осуждающий взгляд и вопросительно выгнул бровь.       — А, кажется я понял. — Он быстро закивал головой и начал рыться в аптечке. Спустя несколько секунд перед её глазами появилась ампула, на которой было написано «Налоксон». — Они мне нужны, если вдруг передозировку словлю… Или если уйду в долгий запой. Я не колюсь, Мэй.       — Хорошо. Но если ты пересядешь на что-то тяжёлое, то я не буду тебя терпеть и уйду. Мне это не нужно — экстрима хватает и без тебя.       — Великомученица хуева.       Мэй поджала губы и проводила его, подрагивающего от смеха, яростным взглядом. Тяжело вздохнув, она выключила телефон, и продолжила нарезать овощи для салата. В голове — целый рой мыслей, и все они были о том, что она могла начать встречаться с нормальным — по её меркам — парнем, но вместо этого согласилась быть с этим придурком, который спокойно мог убить её ночью просто потому, что он захотел. И вместо того, чтобы наслаждаться спокойными отношениями, она будет каждый день сидеть как на вулкане, гадая — взорвётся или пронесёт.       Она убрала очередную полную тарелку в холодильник, облегчённо вздохнула — наконец-то закончила с готовкой — и обернулась назад, сталкиваясь с благодарным взглядом Харучиё. Он не сказал ей «спасибо», но она и без этого всё поняла, поэтому только слабо улыбнулась ему и отвернулась обратно, чтобы налить им чай.       Мэй не стала садиться рядом с ним — ещё побаивалась его непредсказуемости, — а расположилась прямо напротив его. Он на подобную выходку дерзко вскинул подбородок и недобро сощурился, проглатывая всё недовольство. Ему сегодня больше не хотелось ругаться — весь пар был выпущен ещё в машине, когда он каждые двадцать минут за что-то её отчитывал, да и она выглядела совсем утомлённой.       Санзу сразу сделал большой глоток чая и широко раскрыл глаза, высовывая обожённый кончик языка. Он вскочил со своего места и быстро подбежал к графину с холодной водой, припадая к нему, как к ручью в пустыне, и громко шипя от боли. Девушка же только прятала улыбку за кружкой и думала о том, что всё-таки не зря согласилась на это.