Я заставлю тебя ненавидеть

      Белые шапки горных вершин встретили Мэй ещё задолго до въезда в Нагано. Она не раз восхищалась местной природой, когда приезжала к Озэму, но зимой, когда белые хлопья снега покрывали всё вокруг, потрясающие виды становились лишь краше. И даже серые унылые многоэтажки в центре города не портили впечатление, ведь в некоторых местах всё также можно было рассмотреть возвышенности.       Мэй никогда не помнила, чтобы её интересовали подобные вещи, но в последнее время она всё чаще и чаще начала обращать внимание на окружающий мир. И чем больше она покидала пределы Токио, тем сильнее убеждалась в том, как необыкновенен этот мир. Десять минут назад она проехала по абсолютно пустынной дороге через заснеженный лес и ощущала себя совершенно спокойной, а сейчас неожиданно въехала в город и сразу же погрузилась в суматоху, вызванную городской жизнью, и уже почувствовала странную тревогу в груди: мозг анализировал все улицы и закоулки в поисках опасностей.       Девушка перевела взгляд на карту, а после на элитную многоэтажку, которую только недавно отстроили. Если бы ей не пришло сообщение от Озэму, в котором говорилось, чтобы она не сидела и не хлопала глазами, как последняя идиотка, а поскорее заехала во двор и оставила машину на парковке, то в жизни бы не поверила, что её друг теперь жил здесь.       Мэй сделала всё так, как сказал Озэму, игнорируя вопросительные взгляды охранника у парковки, а после вылезла из машины, сразу же теряясь в пространстве. Всё было таким новым и непривычным, что ей только и оставалось задирать голову, осматривая вершины домов на фоне безоблачного неба, и изредка щуриться из-за яркого солнышка.       В спину прилетело что-то не очень тяжёлое. Она резко повернулась в нужную сторону и столкнулась с озорным взглядом тёмно-карих глаз, в уголках которых начали залегать первые морщинки.       — Я никогда не прощу тебя за то, что ты не приехал ко мне, чтобы отметить Новый год! Ты нарушил нашу традицию, болван! Не стыдно тебе? — Мэй с разбегу запрыгнула на Озэму, ощущая, как его грудь затряслась. До слуха донёсся хриплый смех и тихие признания в том, что он безумно скучал. — Надеюсь, тебе было весело, засранец.       — Уверен, ты провела его куда лучше, чем я.       — Я проспала всё веселье.       Парень опустил подругу на землю, смазано поцеловал её в щеку, после этого говоря, что он ничуть не удивлён подобному, и получил незамедлительный тычок в плечо. Мэй всё любовалась зданием, которое, наверное, можно было назвать вторым по высоте в Нагано. Он так контрастировал на фоне спальных районов, что даже не верилось в увиденное.       Озэму мягко подтолкнул её ко входу, обещая, что внутри ей понравится ещё больше хотя бы по той причине, что там куда теплее, чем на улице. И он не соврал: внутри было тепло; интерьер подъезда был выполнен в смешанном стиле — лофт и минимализм, — но это выглядело так красиво, что она бы согласилась жить и здесь, не приобретая квартиру. В голове появилась мысль, что было бы неплохо тоже сменить обстановку и жильё на нечто подобное, но она быстро исчезла, когда пришлось представить, сколько было бы мороки с одними только бумагами.       Стоило Мэй только перешагнуть порог, как в нос ударил сладкий аромат выпечки и ванили, а взгляд непроизвольно зацепился за край синтезатора, который выглядывал из-за арки, разделяющей коридор и гостиную. Озэму не играл на музыкальных инструментах, да и выпечкой не занимался. Она осмотрелась ещё раз и увидела на вешалке женское пальто и домашние тапочки, которые явно были меньше сорок первого размера ноги. И всё сложилось в одну целостную картину, которую ей следовало просто объяснить.       — Чай или кофе? — спросил парень, указывая рукой на диван, стоящий напротив неогороженной кухни.       — Чай.       Мэй присела на краешек серого дивана и начала бегать глазами по одной просторной комнате, которая совмещала в себе кухню, гостиную и уголок для творчества. Ничего лишнего — всё только самое необходимое. Это было в стиле Озэму — он никогда не любил множество комнат и огромное количество декора. Но всё же она без какого-либо труда заметила, что женская рука тоже здесь побывала: несколько пёстрых подушек на однотонных диванах, много живых растений и яркие абстрактные картины.       Девушка перевела взгляд на Озэму и слегка улыбнулась. Только сейчас она заметила, как ему было хорошо; он едва ли не сиял от счастья, что было редкостью для чересчур сдержанного и отчасти равнодушного человека. И она испугалась, что теперь со стороны могла выглядеть так же.       — Ты же уже заметила, что в квартире что-то не так, да? — Мэй кивнула и отодвинула журналы, чтобы освободить место на кофейном столике для двух чашек с зелёным чаем и тарелки с булочками. — Мы с Мари съехались. — Она нахмурилась, вспоминая про кого именно шла речь. — Мари Сайто — юрист филиала «Бонтена» в Нагано. Мы ещё говорили о ней в сентябре, когда была встреча в клубе финансового гения.       Девушка закивала головой, вспоминая, что они действительно говорили о какой-то девушке, которая засела у Озэму везде, где только можно и нельзя. Но, к своему стыду, она даже не смогла запомнить имени, не говоря уже о внешности. Единственное, что ей удалось вспомнить, так это то, что внешностью она напоминала ангелочка.       — Познакомишь?       — Наверное, не сегодня: её задерживают на одной встрече в Осаке. Но обещаю, что до свадьбы вы точно подружитесь.       — Ты что, собираешься заводить семью? — Озэму неопределённо пожал плечами и отвернулся от неё, не выдерживая испытующего взгляда. — А ты не думаешь, что это… что это может быть опасно?       — В жизни всё опасно. Сегодня ты радуешься жизни, а завтра на тебя падает сосулька, и ты через какое-то время начнёшь разлагаться под землёй. — Он сделал небольшую паузу и после продолжил: — Я вот-вот разменяю четвертый десяток, уже следует начать беспокоиться о том, кто же мне принесёт стакан воды в старости. — Мэй хихикнула, скрывая за этим свою обеспокоенность. Она не осуждала его, но и не понимала такого рвения обзавестись семьёй. — А ты?       Девушка затаила дыхание. Она долго думала над тем, говорить ему о том, с кем именно начала встречаться, или же промолчать. И несмотря на огромное желание поделиться с ним чем-то сокровенным, выбрала второе. С самого детства они установили одно правило: никогда ничего не скрывать друг от друга. Она решила нарушить его впервые за всё время их дружбы.       Мэй не была уверена в искренности чувств Харучиё, не считала, что они выстроят крепкие отношения. Она подумала, что это будет их небольшой интрижкой, которая надоест ему через несколько месяцев. И смысла говорить о всех непродолжительных романах не видела.       — Никакой семьи. И ты знаешь почему.       Да, он знал. Сам не раз задумывался над этим перед тем, как предложить Мари съехаться.       — У тебя же есть опыт, благодаря которому ты могла бы воспитать достойного человека.       — Шутишь? Вспомни, как мы с тобой жили, когда были маленькими. Я — нежеланный ребёнок, который появился на свет только потому, что малолетняя дура — моя мать — побоялась сделать аборт, а недоотец быстро смылся, когда увидел огромный живот. Ты — одна из жертв домашнего насилия. Вместе мы росли среди жестокости, крови, наркотиков и алкоголя. Хуже того, мы стояли во главе всего этого. И продолжаем стоять сейчас. Мне следует назвать ещё какие-то причины?       — Зато мы вряд ли совершим те же ошибки, что и наши родители. Мы сможем стать лучше, чем они.       — Мы уже гораздо хуже их, хотя бы по одной простой причине — мы чёртовы убийцы, наркоторговцы и просто отвратительные люди.       — Но нашим детям необязательно идти по тому же…       — Твой отец был членом босодзоку, а мой был на подсосе у якудзы. И я хочу напомнить, что твоего отца забили до смерти, а моего — зарезали у ближайшего бара.       Озэму кивнул головой, не зная, что ей противопоставить.       — Жестокая правда, Мэй.       Девушка вдруг стушевалась и виновато поджала губы, понимая, как всё это выглядело со стороны — будто она пыталась отговорить его от идеи завести семью.       — Прости, меня занесло. Я ничего не имею против семьи и всего такого, но это не для меня. Если ты захочешь жениться и завести ребёнка, то я буду только рада за тебя, ведь это сделает тебя счастливым. Просто мне не хочется, чтобы тебе или твоим близким как-то навредили; мне не хочется, чтобы тебе было очень больно.       Друг окинул её нежным взглядом и без слов дёрнул её за руку на себя, чтобы заключить в тёплые объятия. Мэй скрыла свою улыбку у него в груди и крепко обняла его в ответ, вслушиваясь в монотонный стук сердца.

***

      В области груди ощущалась неприятная вибрация, которая вырвала Мэй из сна. Она приоткрыла глаза и с удивлением поняла, что на улице уже стемнело, а фильм, который они поставили с Озэму, уже сменился другим. Включив телефон, она сощурилась от слишком высокой яркости и понизила её, чтобы не разбудить друга. На экране высветилось несколько уведомлений.       Санзу: — «Через четыре дня у нас состоится встреча с тем итальяшкой — Гастоном, вроде. Когда ты приедешь?»       Мэй: — «Завтра».       Девушка подождала ещё немного перед тем, как выключить телефон. Надеялась, что он напишет что-то ещё или выразит желание обсудить то, что произошло между ними в новогоднюю ночь. Но никто из них так и не решился, предпочитая делать вид, что ничего не было.       В памяти Мэй всплыло, как они проснулись первого января и в неловкой тишине собирались домой. Она не могла что-то сказать из-за того, что винила себя в своём безрассудном поведении, за то, что позволила сказать Харучиё о своих чувствах. Он не мог что-то сказать из-за того, что ему просто было стыдно и неловко: сначала не смог удовлетворить свою девушку, потом обиделся на неё из-за этого, а в конце и вовсе оставил её одну, хотя понимал, что следовало остаться.       Так и находились совсем близко, но в то же время так далеко.       Мэй почувствовала спиной, как Озэму начал двигаться — всё его тело затекло, — и она слегка привстала, чтобы он смог перевернуться на бок. Она легла обратно и почувствовала, как он осторожно обхватил её голову, как обычно берут на удушающий, и подсунул ладонь ей под щёку — своеобразная замена подушки.       — Что-то случилось? — тихо спросил парень, не открывая глаз.       — Через четыре дня у «Бонтена» встреча с Гастоном. И меня это, если честно, напрягает.       Озэму резко открыл глаза, прогоняя остатки сна, и приподнялся на локте.       — Подожди, тот самый Гастон Ластра — глава итальянского мафиозного клана? — Мэй кивнула головой и повернулась к нему, сталкиваясь с обеспокоенным взглядом. — Что-то он зачастил с поездками в Японию — наверняка планирует расширяться. Помнишь, что он устраивал нам, когда мы руководили всем криминальным миром? Он точно выкинет что-то против «Бонтена».       — Я знаю, но Майки куда жёстче нас, поэтому не думаю, что он позволит Гастону снести его. Да даже если это действительно так и «Бонтен» падёт, то мне уже без разницы: хуже, чем было до начала апреля, всё равно уже не будет.       — Тоже верно. Но если бы ты сейчас сидела там в качестве руководителя, то смогла бы предостеречь остальных и спасти организацию от возможного краха.       Мэй цокнула языком и легонько шлёпнула друга по руке, чтобы перестал нести всякую чушь, которую они уже не раз обсуждали. Она решила, что больше не будет занимать подобные места ещё тогда, когда сидела на коленях перед руководителями «Бонтена». Ей вполне хватало нескольких людей в своём подчинении, на большее уже не была способна. Падение «Опустошителей» показало, что она перестала видеть очевидные вещи. И ей было всё равно, что каждый человек хотя бы раз в жизни допускал подобную ошибку.       Люди вообще не видят мелких, но явных вещей.       Озэму закинул на неё ногу и навалился всем телом, прижимая к дивану. И все её просьбы о свободе заглушались мужским смехом, а попытки выбраться каждый раз заканчивались неудачей. Мэй оставалось только смириться, перед этим как следует ударив друга локтем в живот, и попытаться заснуть уже до утра.

***

      Мэй скинула сумку с плеча и с шумным вздохом потянулась, разминая затёкшие за всё время поездки мышцы. И из-за различных шорохов она не услышала звуков шагов со стороны кухни; поэтому ей еле удалось подавить вскрик, когда в проходе показался Харучиё. Она поджала губы, чтобы не накричать на него сгоряча, и даже не стала задумываться о том, как именно он сюда попал — уже догадалась, что сделал дубликат ключей.       Девушка наклонила голову и начала осматривать своего незваного гостя, который был по-своему милым: в тёмном растянутом спортивном костюме, слегка помятый — на щеке даже остался отпечаток от его руки — и жутко растрёпанный. Она даже не скрывала слабую улыбку, когда попыталась пройти мимо него.       Харучиё принял её дёрнувшиеся уголки губ за призыв к действию — ладонь мягко обвила тонкое запястье, словно золотой браслет, хотя ей определённо подошло бы серебро. Он осторожно прижал её к себе, положив руки на неподвижные лопатки, и носом уткнулся в волосы, втягивая какой-то непонятный аромат. Чужой. Мэй стояла неподвижно, словно была ненастоящей, мраморной статуей; не могла ответить ему тем же: то ли обида, которая всё ещё не пропала, не позволяла, то ли собственное упрямство, то ли банальное нежелание — не понимала.       — Я буду стоять так до тех пор, пока ты не обнимешь меня в ответ, — сказал он, не выдерживая такого равнодушия с её стороны. — Прекращай дуться, дорогая.       — А где же твоё «куколка»?       — У нас новый этап в отношениях, ты разве не заметила? — Она слегка отстранилась, задрала голову, задевая носом его подбородок, и вопросительно посмотрела на него. — Называть свою женщину таким пошлым прозвищем просто отвратительно.       Мэй свела брови к переносице, ощущая, как где-то из глубин души и по всему телу разливалась приятная нега из-за его слов. И через мгновение усмехнулась от того, как мало ей нужно было для счастья — всего лишь сказать, что она — его, а не показывать это с помощью идиотских методов, которые заключались в том, чтобы просто поцеловать её на глазах у большей части руководителей. Ей было необходимо не ребячество, а искренние слова и поступки, которые показывали бы его чувства, а не желание обладать ею.       Хотя где та грань, благодаря которой можно было бы понять, когда его слова шли от чистого сердца, а когда — от какой-то больной похоти и стремления доказать всему миру, что он добился своего? Она так и не смогла понять. Но именно сейчас ей показалось, что это было для него своего рода откровением. Как минимум потому, что рядом с ними не было кого-то, перед кем он смог бы показать свою животную натуру. Только они вдвоём.       Мэй медленно наклонила голову и неожиданно для них обоих коснулась кончиками пальцев до острого подбородка, на котором красовался едва заметный шрам. Она с каким-то удивлением отметила, что никогда раньше не замечала его, хотя идеальных моментов для этого было предостаточно: возможно, потому что два больших уродливых шрама отводили всё внимание на себя. От внимательного взгляда Харучиё не ускользнул её порыв, который она ловко загасила, — хотела поцеловать его первой, но что-то помешало ей. Наверное, трезвое состояние.       — Чего боишься? Я сегодня не в настроении кусаться, поэтому можешь не переживать.       Девушка поджала губы, чтобы скрыть очередную улыбку, и слегка покачала головой, удивляясь тому, каким же он мог быть, когда не строил из себя психопата. Она быстро пробежалась взглядом по его уставшему лицу и, не в силах сопротивляться встречному взгляду, более заинтересованному и сосредоточенному, уставилась ему в шею, наблюдая, как его кадык время от времени дёргался. Так бы и вцепилась в неё, оставляя алые отметки и следы от зубов, чтобы он понял каково это — чувствовать себя куском мяса.       Уже начинало проявляться его влияние, ведь с кем поведёшься…       Мэй слегка поддалась в его сторону и резко остановилась, убирая от его лица руку. Не могла сделать первый шаг, находясь в адекватном состоянии: какая-то невидимая стена возрастала между ними; и с каждой попыткой сблизиться с ним она становилась всё выше и выше, всё крепче и крепче. И она невольно задумалась: а сможет ли хоть один таран взять её?       Харучиё тяжело вздохнул и обхватил её лицо двумя руками, чтобы точно не увернулась. Наклонившись к ней, он посмотрел, как немного пухлые губы приоткрылись, а глаза закрылись — было дано немое согласие. Он осторожно коснулся её губ своими, боясь окончательно спугнуть, и на мгновение замер. В глубине души надеялся, что это поможет ей почувствовать себя более уверенно, хотя бы ненамного довериться ему. Но она так и стояла неподвижно, не понимая, как перебороть себя.       Волей-неволей ему пришлось взять всё под свой контроль и вести самому. Харучиё переместил руки ей на талию, несильно сжал её, сминая идеально выглаженную рубашку, и немного повернул голову, чтобы углубить поцелуй. Не позволила, вызывая в нём лишь раздражение, но вместо этого она сцепила руки в замок на его затылке, ловко балансируя между его спокойным и агрессивным состоянием. Что самое удивительное — действительно сработало.       Однако всему хорошему свойственно заканчиваться, поэтому Мэй отстранилась от него, напоследок оставляя лёгкий поцелуй на правой щеке. Он посмотрел на неё с ярко выраженным недовольством, и она оставила ещё один, но уже на левой щеке. А когда он открыл рот, чтобы потребовать ещё несколько, её и след простыл — направилась в сторону дивана, намереваясь проваляться на нём целый день.       Мэй ожидала, что Харучиё присоединится к ней; и она соврала бы, если бы сказала, что не хотела этого. Ей довольно редко доводилось застать его таким уравновешенным, поэтому желание посмотреть на него с другой стороны было явным и, наверное, непреодолимым. А иначе как объяснить её порыв подозвать его и, воспользовавшись эффектом неожиданности и замешательством, завалить на диван, к себе поближе?       Он словно почувствовал её волю и через несколько минут вышел к ней. На его лице играла тень беспокойства, а сухие губы были искусаны до крови. Расплывчатое и невесомое чувство тревоги поселилось у неё в груди, и она тут же начала вспоминать, что могла натворить.       — Мэй, а где твои платья? — Внутри неё что-то оборвалось и с жутким грохотом разбилось. Она уже понимала, что вне зависимости от своего ответа будет выяснение отношений. Снова. — Я помню, что у тебя точно было несколько платьев и, как минимум, одна юбка.       — Слушай, ты нарушил моё личное пространство, когда без разрешения сделал дубликат ключей от моей квартиры, теперь ты без моего ведома лезешь по моим шкафам. Тебе не кажется, что это уже перебор? — Харучиё скривил губы и закачал головой, молча давая понять, что уходить от темы лучше не стоит — бесполезно. — Я их выбросила.       Одной фразой она подтвердила все его страшные догадки — тогда в клубе он не понял, что имел в виду Озэму, когда спрашивал о причинах её необдуманных действий. Теперь до него дошло, про что именно он говорил.       — Ты ебанутая? — со всей несвойственной для него серьёзностью спросил он.       — А ты? — спросила в ответ Мэй, кривя губы в насмешке. Пыталась сгладить углы, но по его реакции — плотно сжатым губам и тяжёлому взгляду — стало понятно, что вышло так себе. — Я пойду в том, в чём хожу в повседневной жизни.       Харучиё посмотрел на неё как на ненормальную и твёрдо сказал:       — Я буду готов через пять минут. Поедем в торговый центр.       — Я никуда не поеду.       — Тогда буду выбирать наряды для тебя, но без твоего участия. Потом не плачь, если что-то не понравится.       Парень резко развернулся, идя в сторону спальни, и почувствовал, как в него прилетело что-то мягкое; к ногам упала небольшая декоративная подушка. Послышался тихий смешок и громкое: «Упс!» Простить такую наглость было невозможно, поэтому он резко побежал в её сторону, мягко подпрыгнул, расставив ноги и руки, словно летяга, и приземлился прямо на хрупкое тельце. Мэй вскрикнула, а после заливисто расхохоталась и обхватила его щёки руками. Она дала себе только одну возможность, которую незамедлительно использовала: подтянув недовольное лицо к себе, она ненадолго прижалась своими губами к его и в конце слабо укусила его за кончик носа.       Тогда Харучиё понял две вещи: первая — он на грани того, чтобы окончательно пропасть, вторая — он жутко намучается с ней из-за своих же ошибок.