***
На экране телевизора показывался старый боевик прямиком из девяностых годов. По всей гостиной раздавались звуки выстрелов и крики умирающей от рук главного героя массовки. Вся эта картина напоминала Мэй её повседневную жизнь, вот только в кино это преподносилось как нечто крутое и безбашенное, а в реальности всё было наоборот: страх, кошмарные сны, а после ужасающее равнодушие. Многие восхищались подобным до тех пор, пока это не касалось их наяву. Она была такой же: любила смотреть «Крёстного отца» и различные японские боевики девяностых годов, особенно если в главной роли был знаменитый Джеки Чан, и мечтала о том, чтобы подобное случилось и с ней, ведь проживать скучную и бедную жизнь не хотелось. Иногда мысли материальны. Она лежала в одних трусах, смотрела в потолок и слушала все эти выстрелы, взрывы, крики и пафосные речи, пока тот, кого она какое-то время назад ненавидела, бережно заматывал стёртые до крови пальцы ног пластырем. Харучиё настолько погрузился в свои мысли, что даже не стал отчитывать её за то, что она обула эти дурацкие туфли, которые сразу ему не понравились, и не обращал внимания на полуобнажённое тело, которое так желал утром. Он изредка бросал на неё мимолётные взгляды, нежно проводил рукой по бедру и возвращался обратно к опухшим стопам. Ему не нравился её безучастный взгляд и поза трупа, но он понимал, что она устала, и ему нужно только помочь ей, как делал это с Майки. — Мне не нравится всё это, — признался Харучиё, когда закончил заматывать последний палец. — Они слишком неожиданно предложили это, да и три года безуспешно прятать Диего… — Вас водят за нос, — тихо отозвалась девушка. — Да, он действительно перешёл дорогу нескольким людям из правительства и спецслужбам безопасности, но ты прав — с их возможностями они могли спрятать его сразу. Но с другой стороны, Гастон — человек слова, пусть и непредсказуемый. Пока ему не перейти дорогу, пока семья получает прибыль, он не начнёт войну. За всё время, что мы с ним работали, у нас был один случай, когда он нарушил слово. Я его обидела своим отказом, а он через пару недель сорвал нам поставки и устроил публичную порку, чтобы мы не забывались. — Санзу повернулся к ней и приподнял брови, ожидая услышать подробности их мимолётной связи. — Не смотри на меня так. Он не в моём вкусе. — А я, значит, в твоём вкусе? — игриво спросил он и оставил лёгкий поцелуй на острой коленке. — Мы сейчас говорим не об этом, Хару, — выдохнула она, сдерживая смешок. — Короче говоря, мне слабо верится в эту историю. Всё осложняется ещё и тем, что Диего ни при каких условиях не оставил бы Гастона — они близки так же, как и вы с Майки. Возможно, даже ближе, потому что Гастон заменил ему отца, которого сам и убил. — Харучиё присвистнул. — Да, он не любит делиться. — Плохо дело. Но этот пармезан всё равно будет под нашими крыльями, поэтому вряд ли он осмелится что-то выкинуть. — Мэй довольно улыбнулась, когда услышала слово «нашими». Ей было приятно, что он начал ставить её рядом с собой, ценить и уважать её как личность и боевую мощь. — Будем внимательно наблюдать за ним во время его первого задания и на протяжении всей его последующей работы, если он не облажается, конечно. Девушка согласно промычала, а после спросила: — Чем вообще думал Майки, когда соглашался? — А ты ещё не поняла, Мэй? — спросил в ответ Харучиё странным, приглушённым голосом. — Майки наплевать на всё это, он никогда не думает наперёд — для этого у него есть Такеоми, Коко и Какучё, которые сегодня решили промолчать, чтобы не делать поспешных выводов и не усугублять и без того сложную ситуацию. Но даже если они выступят против, он проигнорирует их, потому что Диего сильный, как и вся итальянская семейка. Он таких любит, ценит. — Он на минуту замолчал, свёл брови к переносице, будто вспомнил что-то неприятное. — Вот если станет жарко, если он почувствует угрозу, то тогда начнёт думать и шевелиться. А так, ему абсолютно наплевать на всё это. Мэй отвернулась в сторону экрана и задумчиво закусила губу; она с ужасом осознавала, какой на самом деле бардак творился в «Бонтене». Харучиё осторожно положил голову ей на живот, обвил её талию руками и попросил перестать думать о работе хотя бы в этот вечер. Она спорить не стала.Часть 22
25 февраля 2023 г. в 01:12
Гастон Ластра — дон влиятельной мафиозной семьи в Италии — уже несколько минут вещал о том, что создающийся союз с «Бонтеном» принесёт обеим сторонам миллионы, а все затраты из-за огромного расстояния между двумя странами будут казаться жалкой мелочью, если всё сложится хорошо. Каждый смотрел на этого привлекательного мужчину с неприкрытым восхищением, кроме нескольких человек, которые или были погружены в себя, или относились ко всему этому равнодушно, или не доверяли столь манящим перспективам и сладким речам. К числу последних относилась половина руководителей японской преступной организации и та, что прекрасно знала дона.
Мэй смотрела на Гастона с презрением и насмешкой, всем своим видом показывала, что не верила ему, в отличие от того же Такеоми, у которого в глазах уже отражалась валюта и желание заработать все деньги мира как можно скорее. В ней говорила не только неприязнь, возникшая из-за нескольких стычек между его людьми и «Опустошителями», но и страх, потому что он был нечитаемой книгой. Он всегда делал всё исключительно ради своей выгоды, мог спокойно протянуть человеку руку, которую через мгновение отрубал. Во времена своего правления она старалась не переходить ему дорогу и сдерживала порывы других руководителей, когда становилось совсем жарко. Ей не хотелось стать очередной жертвой «случайного» происшествия.
Самый яркий случай нечеловеческой жестокости, о котором знали практически все, кто хоть раз имел с ним дело, — убийство близкого человека. Эта история долгое время была покрыта дымкой неизвестности, но потом правда вскрылась: Гастон Ластра одним телефонным звонком убил около шестнадцати человек из-за жгучего чувства ревности. Его любимая жена приехала к своему любовнику — заместителю её отца, — не зная, что весь этаж был заминирован. Свою боль он решил распространить и на других людей. Однако утрата только закалила его, ведь тот, кому нечего терять, становился самой настоящей машиной для убийств. У него не было каких-либо моральных ориентиров, не было чести — он нарушил седьмую заповедь «Коза Ностры». Он показывал пальцем на человека и через несколько часов получал письма о том, что проблема устранена и находится глубоко под землёй. Он проливал кровь за деньги и за краткий миг веселья и удовольствия.
Мэй могла делать вид, что у неё нет страхов и отчаяния, но всё же она боялась его; и не только потому, что Гастон беспринципный ублюдок, у которого нет оков, стесняющих его движения. Два года назад он получил от неё жёсткий отказ, который — у неё сомнений не было — глубоко ранил его. Тогда он проявил себя с хорошей стороны и отпустил её, давая приказ своим людям позаботиться о безопасности гостьи. Однако через пару недель, когда она вернулась в Токио, «Опустошители» были в панике — на места, где была их власть, были совершены нападения с открытыми требованиями усмирить свою гордость. Она не испугалась в силу своей вспыльчивости и наглости, а ответила ему тем же. И осталась жива только потому, что дважды так ярко проявила свой характер и неуступчивость и смогла заинтересовать его, хладнокровного и беспристрастного.
Но сейчас всё изменилось, и Мэй это понимала. У неё больше не было той власти, не было привилегий, чтобы сказать Майки выкинуть их со всей территории Японии. Зато у Гастона сохранилось всё то, что было раньше, в том числе и интерес к ней, который он даже не пытался скрыть. Харучиё сразу это заметил; заметил ещё несколько месяцев назад, когда состоялась встреча и передача сильного наркотика под названием «Шоколад». Тогда он не придал этому значения, но теперь в его душе поселилась тревога. И дураку было понятно, что в какой-то момент времени она обидела его — слишком уж часто он язвил и подшучивал над ней, обнажая перед всеми уязвлённую гордость. А такие люди подобное никогда не прощают.
Харучиё молчал и не делал лишних движений, потому что Майки дал ясно понять, что все обсуждения будут позже, а сейчас главное — перетерпеть эту пытку и внимательно выслушать дона, оказать ему уважение. Чтобы как-то отвлечься, он внимательно рассматривал сидящую напротив Мэй. Она выглядела действительно хорошо, и ему больше не хотелось возмущаться из-за того, что по её вине они чуть не опоздали, — это того стоило. А ещё он с удивлением отмечал, что столько яда во всех её движениях, словах и взгляде ему ещё не удавалось увидеть. Все их словесные перепалки оказались цветочками.
В его душе поселилось небольшое беспокойство, потому что он действительно никогда не видел девушку такой взбешённой и напуганной одновременно. Ему хотелось узнать, расспросить её обо всём, наконец-то услышать о прошлом из её уст, а не из бесконечных доносов и бумаг, которые надоедало просматривать уже через две минуты. Но он знал, что получит жёсткий отказ, потому что она не хотела ворошить то, что уже давно сгорело дотла.
Ужин протекал мучительно медленно и в крайне напряжённой обстановке, которую пыталась разрядить итальянская сторона; даже Такеоми, который удивительно точно умел подбирать нужные слова в необходимый момент, молчал и выкуривал одну сигарету за другой, внимательно рассматривая Гастона. На лице Хаджиме не было ни одного намёка на улыбку, что тоже было ему несвойственно.
Харучиё демонстративно зевнул, краем глаза замечая недовольный взгляд полного итальянского мужчины, который прибыл в качестве советчика дона. Сначала он подумал, что это реакция на его маленькую выходку, но потом до него дошло, что карие глаза прожигали дыру в Мэй. Она о чём-то перешёптывалась с Раном и даже не обращала внимания на окружающих. И он сжал руки в кулаки, пряча их под столом, потому что знал — нужно было настоять на том, чтобы она села именно с ним, и если не из чувства собственничества, то хотя бы из соображений безопасности.
— Девушка, перестаньте вести себя так, словно вы распутная девка! — воскликнул мужчина, слегка привставая.
Все разговоры стихли, и внимание было приковано только к нему, покрасневшему и тяжело дышащему из-за негодования. Молодая девушка — юрист «Бонтена» — вдруг вспыхнула аллее мака и потупила взор; рассматривать белоснежную ткань скатерти ей стало интереснее, чем заигрывать с обаятельным мужчиной. Санзу быстро понял, что произошло, и холодно прокомментировал сложившуюся ситуацию:
— Если бы это была она, то ты бы сейчас лежал здесь с простреленной башкой, а она кричала бы от удовольствия в туалете вместе со мной.
Мэй слегка выпятила губы и продолжила вести диалог с Раном, игнорируя тихие извинения со стороны мужчины, который просто обознался, подумав, что именно она проводила босой ножкой по его паху. Когда очередная буря утихла, то она взяла телефон и начала со злостью печатать сообщение.
Мэй: — «И зачем ты это сделал?»
Санзу: — «Чтобы этот засранец знал своё место и не смел оскорблять тебя, да ещё и допускать мысль о том, что ты можешь проявить к нему интерес».
Мэй: — «Ну-ну. Ты только свои закидоны не показывай при Озэму, потому что он не знает, что мы вместе. И рассказывать ему о нашей интрижке я пока что не планирую».
Санзу: — «Так он не знает? Я думал, что вы близки».
Мэй: — «Ты меня понял, Санзу? Ни слова про то, что мы вместе, ни единого намёка».
Санзу: — «Как скажешь, дорогая, как скажешь».
Мужское лицо с правильными чертами лица и такими уродливыми шрамами осталось непроницаемым, ни единый мускул не дрогнул, но внутри него уже зарождалась буря. Если бы не тараканы, проживающие у неё в голове, если бы не желание выстроить хрупкий — для начала — мост доверия, если бы не страх потерять её, когда только получил, то он с превеликим удовольствием закатил бы скандал. Для него не было ничего важнее преданности и доверия. У неё это выражалось в том, что она могла поделиться воспоминаниями из прошлого, открыться в настоящем и рассказать о человеке своему близкому — Озэму.
Но она не делилась воспоминаниями, не открывалась ему, боясь с головой уйти в омут, а после потонуть в болоте из прогнивших чувств и страданий, и не рассказала Озэму. Потому что думала о том, что интрижка с Харучиё — действительно интрижка, которая закончится так же быстро, как и началась.
Он отнёсся к этому сначала со скептицизмом и недовольством, но уже через пару минут — с пониманием: на её месте поступил бы так же. Однако это не отменяло того факта, что он был жутко раздражён — собственник внутри него бился в агонии и нашёптывал, приказывал показать всем, что никто и никогда не сможет притронуться к той, что уже принадлежала ему. И сдерживать себя становилось всё сложнее и сложнее. В какой-то момент показалось, что вот-вот сорвётся и начнёт всячески заигрывать с ней, показывая, что они не чужие друг другу люди. Минутная слабость и порыв были остановлены тихим скрипом двери.
В обеденный зал медленными шагами входили представители второго штаба «Бонтена» в Осаке. Несколько видных мужчин в дорогих костюмах и с различными украшениями вежливо кланялись сначала Манджиро, а после и самому дону одной из итальянских мафиозных семей. Озэму поклонился только первому, намеренно игнорируя Гастона, и сел рядом с Мэй, перед этим чмокнув её в щёку; левый глаз Харучиё едва заметно дёрнулся.
— Я очень рад тебя видеть, мой друг, — обратился Ластра к другу девушки. — Вижу, после громкого провала ты, в отличие от своей боевой подруги, много не потерял — сидишь в руководителях. Где татуировку набил?
— На спине, — ответил Озэму, даже не глядя в его сторону.
— Странные вещи происходят, Манджиро Сано: одного ты поставил на относительно высокую должность, вторую — понизил до офицера, а остальных… Что? Убил? — Майки поднял глаза и впился пронзительным взглядом в девушку, молча давая понять, что ей нужно сдержать своё желание ударить дона несколько раз головой о стол. — Не боишься, что тебя обманут? Например, обворуют всё состояние или предадут в любой удобный момент…
— Лично я не помню таких порывов ни у себя, ни у неё, — жёстко пресёк его размышления Озэму. — Не мути воду, Гастон. Если ты ещё раз попробуешь как-то задеть нас, то будь уверен — ответ получишь незамедлительно. И мне плевать на твоих вшивых шавок и под чьим крылом я сейчас нахожусь.
Мэй обхватила его сжатую в кулак руку и провела большим пальцем по тыльной стороне ладони. Зелёные глаза пронизывающе смотрели в голубые напротив; происходил немой диалог, где уже Харучиё успокаивал её. Все затихли и начали переглядываться. Напряжение стало таким концентрированным, что его можно было разрезать ножом, как сливочное масло.
— Если вдруг случится так, что нас обворуют, то этим займётся мой жестокий бухгалтер. — Змеиные глаза Хаджиме сощурились, а на утончённом лице заиграла гадкая улыбка. — Если же кто-то посмеет нас предать, то кара будет мучительной и беспощадной. Думаю, ты знаешь, какие методы мы используем для этого.
Гастон едва заметно кивнул — действительно знал и был крайне впечатлён. Однако он был не из пугливых, поэтому лишь заливисто засмеялся, откидывая голову назад. Попытки пригрозить показались смешными и крайне глупыми; уверенность в том, что он стал поистине неуязвимым, не позволяла оценить ситуацию трезвым взглядом не только ему, но и его подчинённым.
Больше всего руководители «Бонтена» ненавидели пренебрежение, равнодушие и отсутствие страха в чужих глазах. И именно поэтому каждый из них выложил на стол по пистолету; теперь сияли не только столовые приборы, но и отполированные до блеска стволы. Манджиро снял оружие с предохранителя и положил ладонь на чёрную матовую поверхность рукоятки; контраст его бледной руки и тёмного материала завораживал.
И смех затих, когда каждый понял, что шутки кончились.
— Расслабься, Манджиро. Мы же все понимаем, что лишние проблемы нам ни к чему…
— Мне плевать, — тихо ответил он, поворачиваясь к нему. — Как думаешь, кто-то будет плакать на твоей могиле и по пустому гробу, потому что обратно ты не вернешься ни в каком виде?
Улыбка с симпатичного смуглого лица окончательно исчезла, а вызов в глазах сменился на небольшую обеспокоенность.
— Это всё шутки, не более.
— Тогда почему никто не смеётся, кроме тебя и твоих людей?
— Надеюсь, Майки сейчас убьёт этого гандона, — прошептал Озэму, наклонившись к подруге. Мэй посмотрела на него с недовольством и ничего не ответила. — Ну а что?
Дверь снова скрипнула. В зал вошёл невероятной красоты парень, и пустое место рядом с доном перестало таковым являться. Бывшие «Опустошители» уже видели его когда-то давно, но потом он пропал на пару лет. И теперь сидел с ними за одним столом, открыто рассматривая их, озлобленных и утомлённых этим красочным и напряжённым вечером.
— Забудем об этом маленьком неприятном инциденте, ведь мы пришли сюда не для того, чтобы ссориться. Знакомьтесь, это Диего Пеларатти — мой, к превеликому сожалению, бывший заместитель и, я не побоюсь сказать это, непризнанный сын. — Парень вежливо кивнул головой и растянул губы в слабой улыбке. — Основной причиной для поездки в страну Восходящего Солнца является моя просьба к тебе, Манджиро. Прими его в «Бонтен». У него огромный потенциал и опыт за плечами, который он не может реализовать в Италии, но который может пригодиться вам.
Мэй и Озэму переглянулись между собой, не веря в услышанное; невооружённым глазом было видно, как сильно они напряглись в тот момент. Они знали, что Диего — верный соратник дона. Он никогда бы не пошёл на такое, умер бы, но не оставил того, кого действительно считал родным отцом. Экран телефона ярко вспыхнул, и она увидела сообщение от Харучиё.
Санзу: — «В чём дело?»
Мэй: — «Я тебе позже объясню, но пока что скажу одно — этот парень ни при каких условиях не оставил бы Гастона».
Харучиё громко выдохнул и отложил телефон, задумчиво смотря куда-то ей за спину. Теперь нервничал и он.
— Я знаю, что некоторые из присутствующих, — специально подчеркнул мужчина, — не верят в это, но в Италии ему правда не видеть жизни. На последнем задании, года три тому назад, он сильно наследил и им заинтересовались те, кому так просто не заплатить, чтобы на это закрыли глаза. Мы попытались скрыть его в небольших городках, в соседних странах, но тщетно. А здесь его вряд ли найдут, я уверен в этом.
— И ты хочешь, чтобы мы, в случае чего, подставили свою шею под удар? — неожиданно спросил Хаджиме. — Мы, по-твоему, совсем идиоты?
— Диего станет нашим мостом, посредником. И я ручаюсь за него — соответствующие выводы он уже сделал и подобных ошибок больше не допустит. Нам нужно скрыть его всего на несколько месяцев, пока мы не придумаем, как решить эту неприятную ситуацию, и не выполним несколько, скажем так, государственных заказов.
В каждом слове Мэй слышала звон лжи, очевидной и злонамеренной. В подобные сказки поверил бы разве что последний идиот, но никак не серьёзные люди, которые крутились в мире, где всегда нужно быть начеку. Она считала Майки бесстрашным и местами наивным, но никак не слабоумным. Однако его последующие слова заставили её усомниться в своих взглядах на главу «Бонтена».
— Я слышал о тебе, Диего, и могу сделать вывод, что ты и правда нужен мне. — На лицах итальянской мафии проскользнуло секундное облегчение, которое он поспешил пресечь: — но не думай, что всё будет так просто. Ты будешь в окружении преданных мне ублюдков, и если я покажу на тебя пальцем, то они разорвут тебя на мелкие кусочки; и вместо обратной поездки домой ты получишь пожизненное заключение на дне какого-либо залива.
Мэй вопросительно посмотрела на Харучиё, но тот отвернулся и потёр лоб двумя пальцами, затем перевела взгляд на равнодушного Какучё и скучающих братьев Хайтани. Она была поражена тому, что никто даже не задумался о том, чтобы направить мысли Майки в нужное русло. Нет, она понимала, что ему перечить нельзя, но ведь можно было бы попытаться посеять зерно здравой мысли в его голове.
— Я не забуду тебе этого, Манджиро. — Гастон встал из-за стола и поклонился. Даже здесь можно было заметить фальшь, но никто и слова не сказал, предпочитая рассматривать его как какую-то дикую зверушку — с интересом и некоторым весельем. — Если тебе вдруг что-то потребуется, то ты всегда можешь рассчитывать на меня. И думаю, что этот союз, пусть и временный, послужит мощным толчком для улучшения нашего бизнеса.
Озэму едва слышно фыркнул, привлекая к себе ненужное внимание.
— И я надеюсь, что наши бывшие партнёры смогут переступить через свою гордость и зарыть топор давно забытой войны, — сказал он и глянул на Мэй своими шоколадными глазами. — Кому, как не нам, знать о том, что пустые ссоры — лишняя трата средств и времени, верно?
Слова были проигнорированы, и Ластра коротко хохотнул, поражаясь их неизменному упрямству. Он до сих пор помнил эту неуступчивость и желание проявить себя, связанное с обманчивым ощущением вседозволенности. А ему было только в радость избавить их от максимализма и показать, что в этом мире всё не так уж и просто. Если хочешь жить, то у тебя есть два варианта: бороться или идти на уступки. В опасных случаях одно может компенсировать другое — это аксиома.
Санзу: — «Я отвезу Майки домой, а потом заеду за тобой. Не натвори глупостей, пока меня не будет».
Мэй скривила ярко накрашенные губы и недовольно прищурилась, глядя на встающего со своего места Харучиё, — творить глупости было больше по его части, нежели по её. Он не обратил внимание на её негодование, помог надеть Майки пиджак цвета его вытравленных белых волос и, не прощаясь, удалился с ним из зала. Девушка осторожно опустила голову на плечо Озэму и устало прикрыла глаза, вслушиваясь в гул вокруг неё. Отсутствие главы «Бонтена» и его заместителя — двух ничем не сдерживаемых подонков — дало толчок итальянцам для того, чтобы начать налаживать связи. Они действовали аккуратно: заводили ненавязчивую беседу, которая со временем переходила в открытый диалог, поддерживали точки зрения руководителей японской преступной организации и рассказывали о том, как ведут дела они. Если бы бывшие «Опустошители» не знали, что скрывается за этой натянутой обаятельностью, то, несомненно, тоже попались бы на эту удочку. Но у них уже был опыт. Бесценный и печальный.
Они старались не разговаривать между собой, хотя из-за долгих разлук и отсутствия времени желание было огромным. Но они знали, что каждый член семьи, несмотря на активные беседы, только и ждал, когда кто-то начнёт постепенно раскрываться и показывать свои слабые места: зависимости, долги, друзья, отношения, семья, — абсолютно всё, на что можно было бы надавить, если вдруг потребуется. Ран это понял почти сразу, поэтому вёл себя со своим братом по-скотски и делал всё то, что он так ненавидел — игнорировал и принижал его на фоне самовосхваления. И если сначала Риндо планировал обидеться и уехать домой, то потом понял, что всё это — небольшая и необходимая сценка. Подыгрывать не стал, потому что ему всё равно было неприятно. Ран чувствовал это каждой клеточкой, видел каждое дёрганое движение, которое он пытался скрыть. В один момент не выдержал и всё-таки попросил его составить ему компанию, пока он будет курить. Младший Хайтани скривился, потому что не очень любил табачный дым, но со скрипом согласился.
Справа раздался шумный выдох, а в воздухе почувствовался аромат резких духов, которыми Ран никогда не пользовался. И вновь какое-то неведомое напряжение начало витать в воздухе, затрагивая своими импульсами каждого сидящего в зале. Девушка неосознанно сжала ладонь Озэму чуть сильнее и прильнула к нему ближе. Он дышал медленно и размеренно, дарил ей чувство спокойствия, ведь если ему не страшно, то и она не должна бояться.
— Мэй Асано? — Она повернулась, щуря накрашенные глаза, и вопросительно выгнула бровь. — Не смотри на меня так, будто хочешь убить меня прямо здесь. Я хотел поговорить с тобой о наших взаимоотношениях. Мне кажется, что мы должны начать… идти навстречу друг другу, ведь нам с тобой предстоит работать.
— С чего ты взял, что мы будем работать вместе?
— С того, что всех некогда вражеских членов организации приставляют к заместителю «Бонтена».
Диего широко улыбнулся, обнажая белоснежный ряд белых зубов. Мэй не могла не заметить его красоты: широкая челюсть, впалые скулы, пухлые губы, густые тёмные волосы, — он был ярким представителем итальянского мужчины. Она вглядывалась в него, пристально рассматривала резкие черты лица и только убеждалась в том, что они с Гастоном были очень похожи; единственное отличие — у дона семьи были выраженные морщины, указывающие на его зрелый возраст, и щетина на лице. Парень же показался ей слишком смазливым, приторным, сладким. Не таким, как Харучиё. Не родным.
Он пытался задеть её гордость, как это сделала она когда-то давно с Гастоном, знал, что тема разрушения «Опустошителей» и последующие унижения — больная. Но на её лице не дрогнул ни один мускул, а во взгляде появились искорки веселья. Мэй оскалила зубы в самой широкой улыбке, на которую только была способна, словно довольная кобыла, приблизилась к его лицу и едко спросила:
— Да что ты? — Какучё, сидящий неподалёку, попытался скрыть вырвавшийся смешок за кашлем, но подрагивающие плечи выдавали его. — А знаешь, почему всех бывших врагов приставляют к нему? Потому что у него отличный нюх, он может вычислить крысу за очень короткие сроки. Вам на это требуются годы, а ему — несколько месяцев. И я очень надеюсь, что ты не окажешься в числе этих крыс — будет печально смотреть на то, как твоя симпатичная мордашка превратится в уродливое кровавое месиво, а твой… «потенциал» окажется разбитым на десятки осколков льда, если ты понимаешь, о чём я сейчас говорю.
— Ты же знаешь, насколько я преданный. — В глазах Диего была видна разжигающаяся ярость. Он был похож на Гастона даже в этом — терпеть не мог, когда его пытались поставить на место или унизить. — И пугать меня не надо, потому что я тоже знаю, как в «Бонтене» карают предателей.
— Твоя преданность ограничивается одним человеком, Пеларатти, — заметила Мэй, возвращая ледяную маску на лицо. — А то, что ты многое знаешь про «Бонтен», я передам Санзу. Он наверняка обрадуется.
— Я не думаю, что вы настолько близки, чтобы он тебя слушался. Говорят, у вас очень тяжёлые взаимоотношения.
Озэму повернулся в их сторону, заинтересованно смотря на подругу. Он видел лишь одно подтверждение того, что её работа с Санзу протекала неладно: когда она под принуждением села к нему в машину, хотя до этого настаивала на том, что с удовольствием доедет и с ним.
— Говорят, у итальянцев нет ничего важнее семьи, — парировала она, с удовольствием наблюдая за тем, как Гастон пытался скрыть слабую дрожь в руках, а лицо Диего бледнело. — Нравится? Нет? Тогда закрой свой грязный рот и больше не открывай его в мою сторону.
Парень поклонился, принёс свои извинения и вернулся на своё место, начиная что-то активно обсуждать со своим бывшим начальством. А ведь она была уверена, что выполнит просьбу Харучиё и действительно будет осторожна в высказываниях, но чёртова гордость и нежелание чувствовать себя униженной уверенно шагали впереди неё. Ей оставалось надеяться, что это останется без последствий.
Время шло тягуче медленно. Мэй вся истомилась от постоянного шума и неприятной компании; ситуацию не спасал даже лучший друг, который изредка переговаривался со своими коллегами, но в основном молчал в целях безопасности. Она отсчитывала минуты и мысленно проклинала Санзу из-за его медлительности. Хотелось как можно скорее покинуть это место и оказаться где угодно, лишь бы подальше от этого лицемерия и лжи. И её молитвы были услышаны — Хайтани вернулись, закончив свой серьёзный разговор на, казалось, приятной ноте, а следом за ними вошёл и он, но проходить дальше не стал, оставаясь в дверях. Она даже не стала ждать его знака, а сразу попрощалась с Озэму, крепко обняв и попросив написать ей, когда он доберётся до дома, и быстрым шагом направилась к нему. Многозначительную ухмылку Рана оставила без внимания.
Харучиё наклонил голову, рассматривая её со странным блеском в глазах, и чувствовал острую необходимость прикоснуться к ней, спросить, что случилось, раз она с таким желанием шла к нему, и успокоить, если это будет необходимо. Но когда Мэй подошла, он только положил руку ей на спину и подтолкнул к выходу.
— Если меня убьют, то знай — это дело рук Гастона или Диего, — прошептала она.
— Пусть только попробуют — всю их мафиозную семейку вырежу. — Мэй улыбнулась, ощущая стойкое чувство защищённости. — Я так и знал, что не сможешь удержать язык за зубами.
Диего и Гастон проводили глазами две стремительно удаляющиеся фигуры и обменялись заинтересованными и красноречивыми взглядами, чокаясь наполненными бокалами.