***
И снова громкая музыка, раздражающие вопли радости и удивления девушек, противный свист и комментарии со стороны парней, от которых всё внутри переворачивалось. Раньше Харучиё любил всё это, любил наблюдать за этими животными, которые чувствовали себя ночью по-особенному свободными и раскрепощёнными. Но больше всего он любил наблюдать за тем, как ближе к утру, когда их разум начинал просветляться, они начинали сожалеть о всём содеянном и клясться, что больше никогда не будут посещать подобные заведения. Но они всё равно возвращались. Снова и снова, пока однажды не находили в каком-нибудь дерьмовом офисе любовь «всей своей жизни» и не заводили семью — самую жуткую тюремную камеру. Он ненавидел это слово, презирал его, плевался ядом, как только оно доносилось до его слуха. Он действительно считал, что семья — это главное ограничение свободы. Семья — пустая трата времени, которое являлось самой драгоценной частью в жизни человека. Семья — это средство для размножения людей и воспитания маленьких человечков, которые превращаются или в ублюдков, или в серую массовку, бесформенное нечто. Он не считал семью чем-то возвышенным, духовным. Важным. Однако почему-то ему больше не нравилось проводить время в своём клубе, хотя раньше был от него без ума. Сейчас, сидя за барной стойкой и отчитывая своего наместника, Харучиё мечтал о том, чтобы заказать еду на дом и до ночи смотреть с Мэй всякие фильмы, изредка отвлекаясь на удовлетворение сексуальных желаний. Ему даже не хотелось напиваться до потери сознания или глотать свои таблетки, потому что из-за этого у него могли появиться пробелы в памяти. А упускать детали из жизни и поведения девушки ему совсем-совсем не хотелось. Все жалкие оправдания мужчины, побледневшего от страха, заглушались шумом в ушах и стремительно сменяемыми друг друга мыслями. Харучиё было страшно, потому что он понимал, как его жизнь круто меняется. Зачем ему отношения, если они для него — гиря, когда он находится под водой? Зачем он тратит время на ту, которая постоянно делала всё то, что его бесило? Зачем он задумывается о семье, если этот социальный институт является для него чем-то вроде красной тряпки для быка? Ему до сих пор было противно думать об этом, потому что сам был лишён нормального детства, о котором так мечтал. Но из-за этого же он и мечтал о том, чтобы обзавестись хотя бы одним ребёнком, которому можно дать всё то, что не получил он сам. Почему-то казалось, что Мэй была бы идеальной матерью. Он видел, как она за минуту успокаивала дочку Моччи, когда та капризничала из-за всякой, по его мнению, ерунды; слышал, как она рассказывала различные истории, не связанные с криминалом, под которые он быстро засыпал. Почему-то казалось, что Мэй, узнав о его мыслях, послала бы его на хрен и начала бы проверять все презервативы на наличие малейших дефектов, а после и вовсе бы отказалась с ним спать. Харучиё почувствовал осторожное прикосновение к своему плечу и в мгновение расслабился, потому что она оказывала ему немую поддержку, даже не зная, что творилось у него внутри. Наверное, за это он её и ценил: какую бы ошибку он не совершил, она всё равно оставалась рядом с ним, показывая, что никто не является совершенством. К этому необходимо стремиться, но не становиться им, ведь тогда ты автоматически станешь сомнительной личностью и лжецом. — Если такое ещё раз повторится, — начал он, смотря на мужчину, который не оправдал его ожиданий, — то я сначала заставлю тебе выплатить все мои возможные убытки до последней иены, а после вспорю тебе живот и отправлю кишки твоей любимой жене. Понял? А теперь пошёл вон! Мэй приподняла брови и отпила немного виски из его стакана. У неё не было иллюзий на счёт своего парня, но такую фразу и тон, которым он её произнёс, она слышала впервые. В голове сразу появился вывод: он из-за чего-то или кого-то зол. И ей оставалось надеяться, что скверное настроение у него не из-за неё. Невесомые движения по плечу стали навязчивее, раздражительнее, но «взрыва» не последовало. Повезло. Харучиё без слов осушил наполненный по его приказу бокал с алкоголем и повернулся в сторону девушки, обхватывая её ладони своими. В его взгляде она увидела отголоски волнения, грусти и явной решительности. И от последнего ей стало не по себе. Волнение пробежалось по ней, а кончики пальцев начали едва заметно подрагивать. — Давай проводим мою незрелость, страхи и слабости? — неожиданно предложил он, и Мэй вопросительно приподняла брови. — Дорогая, мы ещё не настолько близки, чтобы я раскрывал тебе свою душу. Но я где-то читал, что у парочек так не принято, поэтому я постараюсь сделать эти дебильные шаги навстречу, когда смогу, окей? Она только кивнула, поражаясь тому, как быстро менялось его настроение и настрой. Однако этот случай оставил на ней какой-то неизгладимый след: он практически не говорил о своих чувствах и желаниях, а если и говорил, то зачастую это было сложно отделить от шутки. Сейчас он был серьёзен, наверное, как никогда раньше. Харучиё практически без перерыва вливал в себя алкоголь, желая опьянеть так, чтобы утром помнить только о том, как они с Мэй хорошо провели время. Сначала она смотрела на него с долей ужаса и снисхождения, как будто была матерью подростка, что только-только начал вкушать все прелести взрослой жизни, но потом ей надоело оставаться трезвой в стороне. Кажется, они начали соревноваться, кто кого перепьёт. Кажется, через час они танцевали в центре зала, чувствуя вокруг себя воодушевлённую толпу, что смыкалась в плотный круг, а ещё через два — их объявили королём и королевой этой ночи. Мэй кричала, что это несправедливо, ведь диджей хотел выслужиться перед начальником, но Харучиё быстро заткнул её, целуя сквозь улыбку. И кажется, из-за этого у неё откололся небольшой кусочек переднего зуба. Кажется, после танцев, когда они вышли на улицу через чёрный выход, чтобы освежиться и передохнуть, началась драка. Потом они добрались до её квартиры, но как именно — неизвестно. Перебирая все эти воспоминания, чувствуя при этом жуткую головную боль, Мэй с ужасом вспоминала эти отрывки и листала новостную ленту — новости о том, что у одного из баров произошло убийство или избиение, не было, это уже радовало. Она провела языком по верхнему ряду зубов и пискнула, когда поняла, что край зуба действительно откололся, когда Харучиё пытался её поцеловать. И ей захотелось скинуть его, спящего и видящего сладкие сны, с кровати. Мэй перевернулась на спину и прижала прохладные руки к пульсирующим вискам. Боль становилась всё более нестерпимой, а во рту было так сухо, словно она набрала в него песка. Облизнув пересохшие губы, она пообещала себе никогда не пить в компании её ухажёра: себе дороже. Харучиё со стоном потянулся, закидывая на неё руку и шумно выдохнул. А она смотрела и ждала, когда же он поморщится от неприятных ощущений и боли. Это произошло через несколько минут, когда он окончательно проснулся и обвёл взглядом сначала спальню, а потом и девушку. — Нормально мы с тобой проводили моё… что-то там, — просипел он, потому что сорвал голос, пока орал на какого-то незнакомого им парня. — Как себя чувствуешь, золотце? — Так, что готова убить тебя, а после закопать где-нибудь в лесу. — Ты сама решила напиться, я тебя не заставлял, — тут же отреагировал он. — Ты давил на меня. — Как? — Пил в моём присутствии, зная, что мне будет сложно удержаться. — Он повернулся на бок и прижался к ней, фыркнув. — Да-да, всё было именно так. Ты знал, что я не захочу нянчиться с тобой, находясь в трезвом состоянии. — Конечно-конечно. Мэй цокнула языком и прижалась к нему в ответ, чувствуя его удивительно горячие руки, которые ловко нырнули под растянутую футболку, у себя на спине. Перебирая его мягкие волосы, она пропускала их через пальцы и думала о том, что их нужно подкрасить. Отчего-то вспомнился её первый опыт покраски волос в подростковые годы, когда Озэму решил стать блондином. Всё было настолько плохо, что через пару дней она сбривала ему эти несчастные волосы в какой-то подворотне. — Чего притихла, мышь, — спросил Харучиё и просунул колено между её бёдер. Она не ответила, только хлопнула его по выпирающей лопатке. — Ну и не говори, раз не хочешь. Мэй уткнулась носом в подушку и вдыхала приятный аромат, исходящий от неё, чтобы отвлечься от боли в голове. Но когда терпеть стало сложно, она выгнала парня из кровати, попросив перед этим принести ей таблетку и воды. Он поворчал, но всё-таки отправился на кухню. Прошло несколько минут, но на прикроватной тумбочке так и не стояли долгожданный стакан и таблетки, а за тонкой стеной слышался его спокойный — значит, всё необходимое он всё же нашёл — голос. Дверь тихо приоткрылась, и Харучиё медленно зашёл в спальню, с опаской посматривая на неё. И если бы не её состояние, то она непременно бы насторожилась из-за этого. Он передал ей самое настоящее спасение и, словно молния, направился в сторону ванной, быстро сказав: — Майки сказал, что мы должны быть сегодня с Диего для подстраховки. Раздался булькающий звук, хриплый кашель, а в конце громкое: — Акаши, мать твою, Харучиё, я тебя сейчас утоплю!Часть 23
17 марта 2023 г. в 20:54
На верхних этажах высотки людей было гораздо меньше, чем на нижних. Это объяснялось тем, что привилегированные члены преступной организации не желали пересекаться с теми, кто был на голову, а то и несколько, ниже их по силе и статусу. Но если раньше какой-нибудь новичок мог спокойно пробраться наверх и сказать, что это получилось по чистой случайности, то сейчас за такие совпадения можно было лишиться головы. Для таких случаев Майки приставил двух крепких мужчин по бокам от дверей лифта. После встречи с итальянской мафией он решил перестраховаться, но не для сохранения своей или чужих жизней, а потому, что так было нужно. Если бы Хаджиме не настоял, то все бы махнули рукой, ведь какая разница, где ловить пули или попадать под действие взрыва? Итог всё равно будет один — смерть.
Лучи яркого солнышка без труда пробирались через панорамные окна и отражались благодаря светлой керамической плитке. Проходящие мимо люди недовольно щурились из-за яркого света и спешили как можно скорее оказаться в тени серых стен. Погода вообще начала радовать: весь снег быстро растаял, а температура на улице перестала падать за отметку ниже нуля. До весны было ещё далеко, но окружающие уже представляли эту прекрасную пору и строили на неё планы.
Мэй шла по коридору со слабой улыбкой на лице, такой непривычной, что Коко, увидев это из своего кабинета, подозрительно прищурился и вытянул голову, чтобы разглядеть её получше. Но он успел увидеть только светлый цветочный узор на тёмной блузке. Это тоже было необычно, потому что чаще всего она предпочитала носить однотонные тёмные вещи. В последнее время с ней происходили очень странные вещи. Она напоминала распустившуюся розу, пленящую своей красотой, но при этом сохранившую свои шипы, которые служили ей защитой. Больше всех это ощущал Харучиё, который проводил с ней всё рабочее и свободное время. Временами он терял голову от красоты бархатных лепестков, а после напарывался на шипы, испытывая не боль, но краткое ощутимое чувство дискомфорта.
Она к нему привыкла достаточно быстро, потому что не строила никаких надежд на то, что он станет другим сразу после того, как получит согласие. Он же думал, что как только они начнут встречаться, пусть и тайно, она станет нежнее и ласковее. Отчасти так и случилось, но ему всегда было мало. Харучиё желал её полного повиновения, чтобы она любила его так, как никогда раньше; так, как его никогда не любили.
Свои мысли он покинул только тогда, когда ощутил, как маленькая ладошка бережно прошлась по его спине. Обернувшись, он увидел Мэй, на чьё лицо падали лучи солнца, подчёркивая всю её красоту и убирая недостатки. Ему бы хотелось растянуть момент любования ею, запомнить этот образ на всю оставшуюся жизнь, но подозрительная широкая улыбка, растянувшаяся на её пухлых губах настораживала.
— Ты сияешь, как новогодняя ёлка, — заметил он с толикой пренебрежения. — Что-то случилось?
— Я вкусно пообедала с Озэму, а не в компании тебя и твоих тупых шуток и вечного недовольства, — колко ответила она, замечая в его глазах зарождающуюся злость, которая быстро погасла, стоило ей прижаться к нему чуть сильнее. — Он отправился на крышу, к Майки. Не мог бы ты присмотреть за ними на всякий случай?
— С ним Какучё, так что можешь не беспокоиться за своего дружка, — влез в разговор Ран.
— И всё же мне было бы спокойнее, если бы ты проследил за ними.
Харучиё специально громко цокнул языком и показательно закатил глаза, но выполнил её небольшую просьбу. Всего на мгновение у неё в груди потеплело, и она тихо выдохнула, наблюдая за его стремительно удаляющейся фигурой. Внезапно Мэй почувствовала на себе прожигающие взгляды братьев, слегка повела плечами, будто пыталась сбросить их, и ушла в сторону холла, где стояли диванчики и кресла. Она медленно опустилась в одно из них и положила подбородок на раскрытую ладонь, смотря на соседние высотки, что приковывали всё внимание своей простотой, которую раньше никто особо и не замечал.
Почти сразу к ней присоединился Риндо, который сел на диван, ощущая приятное тепло от солнца на своей макушке. Через несколько минут к ним подошёл и Ран, решивший сесть в соседнее кресло. Он кинул в сторону девушки быстрый взгляд, и она без труда смогла рассмотреть в нём искорки веселья. Подобное могло значить только одно — этот засранец что-то задумал. Недовольство и крохи усталости в глазах его младшего брата только подтверждали это. Ран резко приблизился к её лицу, нарушая все личные границы, и шёпотом спросил:
— Признавайся, какой у него член?
Риндо скривился и отвернулся в другую от них сторону, демонстративно прикрывая рот ладонью; с губ слетел странный приглушённый звук.
— Ты хочешь услышать, что кривой, лежащий и сморщенный? — Он согласно кивнул. — Позанимайся с ним в зале, а потом сходи в душ в его компании — и узнаешь.
— Чтобы он набросился на меня?
Мэй хотела ответить, что для этого нужно несколько раз помолиться, подготовить его к предстоящему и провести целый обряд, чтобы он смог только раздеться и пару раз поцеловаться; а ещё — набраться терпения, потому что этот список действий придётся повторять несколько раз. Но эта шутка не вырвалась наружу: между ними только-только начало что-то выстраиваться, и захоронить все их труды одной неправильной фразой было бы самой настоящей глупостью. К тому же, несмотря на всё пережитое из-за него, она достаточно уважала его, чтобы не говорить о личной жизни без его согласия с тем, кого даже не считала другом.
Брови Рана приподнялись от удивления, когда ответа на его вопрос не последовало, и он с неверием посмотрел на брата, как будто ему было что-то известно об этом. Но он только пожал плечами и снова уткнулся в телефон, не желая влезать в чужие взаимоотношения. Время, когда ему хотелось узнать всё и сразу, давно прошло, и если его что-то и интересовало, так это то, когда будет ближайший бой джиу джитсу, и история жизни того, на кого укажут пальцем, чтобы убить. Он решил окончательно закрепить за собой статус тени брата, но если раньше его это раздражало, то сейчас это было выгодно — ему начало нравиться то короткое мгновение покоя хотя бы в обыденной жизни. Но Ран продолжал купаться во внимании и интересоваться всем, что могло бы быть полезным, и получать от этого удовольствие. Не такое, как раньше, но всё же.
Однако даже несмотря на то, что старший Хайтани сгорал от интереса, он не решился расспрашивать об этом Мэй — это было бы тратой времени. Поэтому тема с Харучиё была быстро закрыта, а на смену ей пришла другая — недавний ужин с представителями итальянской мафии. И девушка не услышала ничего дельного, потому что братья решили обсудить лишь их внешний вид, подчёркивая, что ткань для костюмов у них явно лучше, чем у большинства членов «Бонтена». Она ужаснулась и поняла, что их беспечность вызвана неоправданно высокой самоуверенностью. Гордыня застилала им глаза, не позволяя разглядеть самую настоящую угрозу, находящуюся у них под носом. Но указывать им на ошибки она не стала, предпочитая, чтобы они сами дошли до вывода: всегда нужно быть начеку. Её история должна была показать им, что не всё так просто, что сегодня ты на вершине, а завтра — на самом дне.
В коридоре вдруг снова стало оживлённо. Несколько человек прошло мимо холла, даже не здороваясь с начальством, а некоторые разошлись по своим кабинетам. Мэй не интересовали другие, а лишь отставшая группа людей, где без труда можно было заметить розовую макушку. Рядом с Харучиё она увидела Диего; впрочем, это самодовольное лицо сложно было не заметить. Она уже знала, что ему осталось сделать последний шаг, и он будет принят в организацию. А хитрая улыбка и грациозный жест — отрыв ладони от сердца в её сторону — помогли ей понять, что работать они всё-таки будут вместе.
Санзу остановился недалеко от кресла Мэй, о чём-то перешёптываясь с Майки, и через минуту присел к ней на подлокотник. В его глазах можно было обнаружить плохо скрываемое недовольство, направленное на двоих: на неё и Рана. И если первая только вздохнула, понимая, что бури не избежать, то второй решил спровоцировать настоящий смерч, руководствуясь принципом: «двум смертям не бывать, а одной не миновать». Раньше она поддержала бы подобную забаву, но сейчас она была настолько измотана скандалами и интригами, что у неё просто не оставалось сил на это. Наверное, только этот факт уберёг её от очередной истерики парня.
— Озэму уехал, но попросил передать тебе, что он очень тебя любит и ждёт у себя. Дорогая, если бы я не знал о вашей дружбе, то размазал бы обоих по стенке.
— Охотно верю в это, — со смешком ответила Мэй. — Сегодня я еду домой одна: хочу отдохнуть и побыть в одиночестве.
— М-м, не выйдет. Мне нужно разобраться с одним моим наместником, который руководит клубом в центре, и я хотел поехать с тобой. Нам не помешало бы отдохнуть от всего этого, не думаешь? Хороший алкоголь, музыка, танцы…
Она скривилась, не разделяя его энтузиазма, и начала придумать всяческие отговорки, которые он парировал.
— А нам завтра не нужно следить за этим мачо, когда он будет проходить «испытание»?
— Нет, Майки не давал указаний. Можешь не стараться, ты всё равно поедешь со мной.
Мэй сжала зубы и тихо выдохнула, отворачиваясь в сторону окна. Её бесила эта бескомпромиссность и нежелание входить в положение, в то время как она старалась угодить ему во всём, даже если он не просил. Харучиё чувствовал её раздражение и обиду и только снисходительно улыбался, будто перед ним сидела маленькая девочка, которой сказали «нет». Его это настолько умилило, что он не сдержался: обхватил одной рукой её подбородок и оставил несколько поцелуев на виске и скуле. Риндо в очередной раз скривился и закрыл глаза телефоном.
— Иди отсюда, медуза. — Сбоку послышались смешки. — На твоём месте, Риндо, я бы не смеялась, потому что ты похож на неё больше, чем он.
В этот раз не сдержался Ран — расхохотался в голос, откинув голову назад.
— Слушай, а они ведь и правда похожи на них, — согласился он, — такие же активные, а если сравнивать Санзу, то ещё и мозгов нет.
— Очень, блять, смешно, — рыкнул Харучиё и ударил смеющуюся гиену в плечо кулаком. — Ладно, я поплыл в свою естественную среду обитания — в Японское море, клоуны. Будь готова вечером, окей? Я зайду за тобой.
Мэй только кивнула и улыбнулась уголком губ — перед ней теперь то и дело всплывал образ парня, плавающего под водой и стрекающего каждого, кто на него не так посмотрит. Он даже не стал отчитывать её за такую шалость, только напоследок мимолётно коснулся губами до тёмной макушки и ушёл в сторону кабинета главы, слыша позади себя звонкий смех.