Я заставлю тебя ненавидеть

      Полузаброшенные окраины Токио навевали тоску и упадок духа. По небольшим улочкам проходили шаловливые подростки, которые до этого втянули пару дорожек белого порошка. Мэй опустила взгляд и начала рассматривать ветхую оконную раму, лишь бы не видеть тех, кто по её вине медленно, но верно шёл на самое дно. Это ведь она занималась распространением дряни на этой территории; это она косвенно была причастна к тому, что этим бедолагам осталось недолго. На мусорном баке начали драться коты. Диего схватился за винтовку, как только раздался противный скрежет и протяжное шипение, медленно выглянул и сплюнул прямо вниз от раздражения. Погладил матовую поверхность ладонью, будто любовницу, и потянулся к пачке с сигаретами, вежливо оставленной девушкой.       До слуха доносилось мирное сопение. Мэй немного обернулась, посмотрела на дремлющего Харучиё и отвернулась обратно. Ещё вчера она думала о том, что он наконец-то станет хотя бы немного ответственным, а уже сегодня утром поняла, что все надежды разбились в пух и прах. А он словно чувствовал её паршивую ауру, поэтому старался молчать и лишний раз не отсвечивать, наблюдая за ней со стороны; даже со своей заботой, которую хотел оказать, заметив тяжёлый отход после выпитого, не стал лезть, чтобы не получить лишний раз, пусть и заслуженно. Приоткрыл один глаз. Через смазанную картинку смог уловить, как оба закурили, смотря в одну и ту же точку. Напряжение между ними возросло, стало сильнее, чем во время их первой встречи. Недосказанность так и витала в воздухе, а зная её отношение к Диего, Харучиё думал, что лучше бы это продолжалось, чтобы вдруг не подрались или, что ещё хуже, не поубивали друг друга.       Он будто бы поменялся с Мэй местами: раньше именно она была той, кто успокаивала его и спасала от необдуманных поступков, но в последнее время уже ему приходилось объяснять ей, что можно делать, а чего никак нельзя. Она так и не рассказала всю историю, обходясь короткими фразами, отражающими ситуацию в целом, но он знал, что вся правда, вся прелесть кроется именно в мелочах, которые были так старательно утаены. В нём проснулся обычный интерес, потому что она не желала смерти ему так же сильно, как и всей итальянской мафии, а уж он перед ней был виноват настолько, что и самому становилось не по себе, когда приходилось вспоминать об этом.       Харучиё с трудом открыл слипшиеся глаза и потянулся, протяжно промычав. Осмотрел полупустую комнату и цокнул языком: та сумма, которую они заплатили за это нечто, явно была завышена в несколько раз. Стояла ржавая кровать, на которую он побрезговал ложиться, замечая странные желтоватые пятна на серой от грязи простыне, едва стоящий стол, на который закинул ноги, хлипкий стул и шкаф, который, как ему показалось, пережил Вторую мировую войну. По выцветшим обоям ползал таракан. Он скривился и почти сразу же отвернулся, подавляя желание убежать отсюда, сломя голову. Мысленно сделал пометку: вернуться сюда и убить того, кто сдал им эту комнату.       — Ну что, Диего, поговорим?       Он встал к нему боком и коротко кивнул головой, стараясь не замечать хищный взгляд Мэй и пистолет, который Харучиё предусмотрительно положил на стол. Это был знак для него: говорить правду и только правду, а иначе — быстрая смерть. Их не пугало даже осознание того факта, что за него могли начать мстить, долго, беспощадно и жестоко. Выругался на итальянском.       — Расскажешь о своей жизни? А то ты личность скрытая, а твой босс раскрывать все карты нам почему-то не хотел. Подозри-и-ительно.       Диего усмехнулся, посмотрел на двух несчастных котов, которые зализывали друг другу раны, оставленные ими же, но всё же ответил:       — Родился в небольшом городке Корлеоне. Маму убил отец, когда мне было около семи, а через десять лет отца — Гастон, когда узнал, что он жестоко избивал меня. — Харучиё присвистнул, как тогда, когда впервые услышал об этом от Мэй. Диего подавил желание подметить, что в этом они были не так уж и различны, особенно зная его больного «Короля» и не менее проблемного старшего брата, допустившего смерть младшей сестры. — Долгое время служил в армии, но в конце концов ушёл.       — Почему? — спросила Мэй, действительно заинтересовавшись этим фактом, о котором не знала.       — В какой-то момент я просто понял, что являюсь пушечным мясом и жалкой пешкой на чьём-то шахматном столе. Гастон с подростковых годов пытался завербовать меня, но я почему-то отказывался. А потом он показал мне, что я тоже могу что-то стоить, что могу быть кем-то большим. Он нашёл моё слабое место, надавил на него и предложил шикарную должность — своего заместителя. И тогда я решил перестать играть в патриота и просто ушёл туда, где больше платили и ценили мои умения.       Харучиё спрашивал его ещё о чём-то, но Мэй уже не слушала. За один короткий диалог ей уже стало ясно, что за человек перед ней стоял. В любой момент он мог предать их, не боясь последствий, за короткий срок разрушить всё то, что строилось годами, только потому, что так ему скажет вышестоящий человек. Его явно перевели не просто так, а вся эта история про то, что он кому-то перешёл дорогу в Италии, теперь казалась мишурой, отвлекающей внимание от чего-то важного.       Возле переулка, на который выходил весь обзор, остановилось несколько чёрных иномарок. Диего замолк и встал за стену так, чтобы видеть всё происходящее и не отсвечивать; Мэй отзеркалила его движения и дала знак Харучиё. Он быстро осмотрел место встречи и с досадой вздохнул: всего их было четверо, но двое из них — члены «Бонтена». Прищурился, пытаясь рассмотреть лица, и выдал неутешительный результат:       — Один из них — офицер, другая — работница архива. Ран, видимо, плохо оттрахал её, раз она решила переметнуться на другую сторону. Дерьмово всё это, потому что я рассчитывал только на одного. Куда эту дамочку девать будем?       — Для начала этих двоих нужно поймать, а потом уже будем думать о том, что и как. Иди уже.       Харучиё мило улыбнулся ей, послал воздушный поцелуйчик, игнорируя заинтересованный взгляд напротив, и быстро удалился из комнаты. Обстановка стала жарче, грозясь перейти в режим «раскалённая до предела». Уже Диего тянул губы в насмешливой улыбке, уже его взгляд напоминал взгляд хищника, загнавшего свою жертву в угол. Он знал, что силой и физической болью её не одолеть, а вот если задеть за живое, ткнуть носом в собственное дерьмо, то она начнёт ломаться, как карточный домик под натиском ветра.       — Скажи мне, Мэй, каково это — за один день потерять абсолютно всё?       На её лице не дрогнул ни один мускул, словно на ней застыла маска, скрывающая истинные эмоции. Потерять всё, что строилось годами, за один день было больно, очень больно — настолько, что хотелось выть от отчаяния, перегрызть всем причастным глотки собственными зубами, а после застрелиться в ночной темноте. Вот только потеряв одно, она приобрела что-то новое. Пусть и не такое величественное, как было до этого, пусть и не такое ценное, каким это было раньше, но всё же что-то новое. Про неё нельзя было сказать, что она осталась ни с чем. Её вполне устраивал тот распорядок вещей, с которым пришлось столкнуться и с которым пришлось смириться. Мэй предпочла немного пострадать, но после найти в себе силы, чтобы идти дальше, а не завязнуть в болоте саморазрушения. Наверное, именно поэтому она только растянула губы в улыбке, показывая, что её нисколько не задел этот вопрос, а после задала несколько встречных:       — Скажи мне, Диего, каково это — отсасывать у того, кто убил твоих близких? Каково это — жить, зная, что ты жалкая крыса, сбежавшая с корабля? — Его лицо побледнело, а губы приоткрылись от удивления. — Каково это — позиционировать себя верным, как последняя собака, но при этом предать сначала страну, а потом и своего лучшего друга, который дал тебе вторую жизнь. Каково это — быть предателем и нести это бремя до самого конца?       Мэй всем своим видом напоминала гадкую змею, которая в любой момент могла укусить всякого, кто попался бы ей на пути, и впрыснуть в беднягу смертельный яд. Но то, что она услышала после этого, заставило её схватиться за пистолет и направить его на парня.       — А кто сказал, что я предатель?       Диего сдвинул рычаг, снимая винтовку AR-15 с предохранителя, передёрнул затвор, прицелился и произвёл выстрел. Мэй едва подавила вскрик и быстро глянула вниз — Санзу сидел за одним из мусорных контейнеров и пытался сделать всё возможное, чтобы ранить работницу архива в ногу, а не убить её. Она судорожно выдохнула, выстрелила в неизвестного ей мужчину, наблюдая за тем, как он медленно осел на влажный асфальт, а после рухнул без сил. Пеларатти без слов вышел из квартиры, чувствуя на своей спине прожигающий взгляд, и мысленно обматерил себя в сердцах за то, что всё-таки не сдержал язык за зубами и, как следствие, посеял в ней целое поле сомнений. Недоверие и взаимная неприязнь вот-вот могла перейти в открытую вражду, от которой ни он, ни она не выиграли бы. И в подтверждение его мыслей она демонстративно направила на него пистолет, будто и правда могла в любой момент выстрелить. Однако переубеждать её в чём-то не стал: это было бы пустой тратой времени и нервов.       Четыре этажа казались для неё отдельным кругом ада, из которого хотелось сбежать куда-нибудь, где было бы тихо и спокойно, туда, где не было всех этих перестрелок, погонь, криков — постоянной опасности. И она поняла, что жутко хотела домой, желательно вместе с живым и весёлым Харучиё. Из нескольких квартир вышли жильцы, пьяные и накуренные, они бы не смогли запомнить их лица, но всё же пришлось опустить голову, скрывая лицо за волосами. Лишние проблемы «Бонтену» сейчас были ни к чему.       Небо затянуло тёмными-тёмными тучами, будто предвещая начало бури. И правда, через несколько минут на нём показалась яркая вспышка, а после послышался удар грома. Харучиё выругался и начал ворчать из-за того, что непогода не наступила раньше, чтобы скрыть звуки выстрелов. Кинул в сторону Мэй упаковку с бинтами и молча указал на осевшую у стены девушку, серые джинсы которой пропитались алой жидкостью, медленно вытекающей из пулевого отверстия чуть выше колена. «Бедняжка, — подумала она, когда заглянула в её широко распахнутые от испуга глаза. — Совсем молодая и глупая». Переглянулась со своим бешеным псом и поняла, что думали они об одном и том же: девчонку кто-то подбил на это, потому что сама бы не додумалась пойти против своих же. Осмотрела двоих неизвестных и нахмурилась: их внешность напоминала ей итальянцев или испанцев. Совпадений было слишком много, чтобы так просто позабыть о Диего.       Работница архива не доставляла проблем и спокойно, без лишних истерик и тщетных попыток сбежать, позволила связать ей руки за спиной и усадить на заднее сиденье за водителем; мужчине повезло меньше, потому что для него места не хватило и его пришлось вырубить — Диего не побоялся замарать руки — и положить в багажник. Харучиё не стал скрывать своего недовольства, когда Мэй предпочла сидеть с полуживой от страха и боли девушкой, а не с ним, но потом до него дошло: если сесть позади Пеларатти, шансов на то, чтобы убить его в опасной ситуации куда выше. Пистолет, покоившийся у неё на правом бедре, подтверждал эту догадку.       Харучиё даже не мог догадываться, о чём они успели поговорить, пока он спускался вниз, но по бледному лицу и безумному взгляду, цепко ухватившемуся за него, понял, что его жизнь, возможно, была в опасности. А зная её спокойную, даже равнодушную натуру, можно было сказать, что основания для беспокойства действительно были.       Напряжение между ними уже перерастало в настоящий пожар. Мэй никак не могла понять, в чём был подвох, где находился тот самый подводный камень, о который рано или поздно придётся кому-то запнуться, если его не найти. Собственное бессилие всегда злило её больше всего на свете, а сейчас она прямо-таки чувствовала себя песчинкой в огромной пустыне. Ничего не значащей, незаметной песчинкой, которую не разглядеть в миллиардах таких же частиц. Она сглотнула вязкую слюну и отвернулась в сторону окна, наблюдая за тем, как крупные капли дождя скатывались по стеклу; при малейшем шорохе и каждом движении Диего порывалась взять тяжёлое оружие в руки.       Дорога до знаменитого в их кругах склада казалась мучительным кошмаром. Возникло ощущение, что она начинала медленно сходить с ума: когда ехали по пустому шоссе, казалось, что из леса кто-то выскочит на них или выстрелит, убирая сразу двоих значимых лиц для «Бонтена», когда им навстречу ехала одинокая машина, то казалось, что это по их душу, когда они подъезжали к складу и не наблюдали ни одного человека, ответственного за безопасность, казалось, что их всех убили и они — следующие. Но Канджи и Какучё стояли на своих местах, а дорогие автомобили выстроились ровным рядом у огромного амбара — никого не убили, все были в безопасности.       Прохлада внутри склада привела в чувство. Мэй залезла на невысокий контейнер, так, чтобы ей было видно всё происходящее, и бегло осмотрелась: все генералы и руководители были на месте и ждали увлекательное шоу и одновременно с этим скрытое предостережение. Диего втащил ещё не пришедшего в сознание офицера, пока Харучиё привязывал смирившуюся работницу архива ко стулу. Она редко посещала этот склад, даже несмотря на то, что была его напарницей, и никогда не видела и не слышала, чтобы здесь находилась именно особа. И видеть то, какими плавными и осторожными были его движения, было чем-то диким, потому что первое время она такой заботы с его стороны не видела. Что-то кольнуло у неё под рёбрами, отчего брови свелись к переносице, а губы тронула показная насмешка. Неприятно.       Харучиё подошёл к ней, положил локоть слишком близко к её бедру — от этого небольшого знака у обоих пошли мурашки по спине, — а после сделал незамысловатый жест рукой, как бы говоря, что вверяет свои полномочия новенькому. На лице Диего промелькнуло нечто похожее на растерянность, но это быстро скрылось за маской бесстрастности. Этой игры он не знал, правил не понимал, но и сдаваться не планировал. Однако каждая минута ожидания нервировала всех, не только его. Мэй повернулась, выискивая главу взглядом, а когда нашла — затаила дыхание. Некогда отстранённый Майки вёл активную и явно эмоциональную беседу со своими подчинёнными, иногда всплескивая руками. Харучиё тоже заметил это и от удивления впал в недоумение: он очень давно не видел того, как его друг вступал в дискуссии с кем-то. Кажется, последний раз был ещё до того, как «Свастонов» распустили. Он прислушался, улавливая суть их диалога.       — Майки, это очень плохая идея. Здесь и дураку будет понятно, что что-то здесь не чисто. В их истории очень много несостыковок, — тихо и терпеливо объяснял Какучё. — Не бывает таких совпадений, понимаешь? А что касается его опыта и силы, так это вообще звучит как самый настоящий бред. У нас каждый боец проходит жёсткий отбор, у каждого за плечами тяжёлый жизненный путь и целая гора навыков. Думаешь, от вступления одного что-то изменится? Если его не будет, то мы ничего не потеряем, а только выиграем — хотя бы будем спокойны, что в один момент нас не подставят.       — Может, здесь ты и прав, Какучё. Вот только в финансовых делах ты ничего не смыслишь, можешь даже не отрицать этого, — влез Такеоми. Мэй заметила, как Харучиё дёрнулся, чтобы подойти к нему, и сжала его плечо, качая головой: «Не сейчас». — Он — золотая жила. Если примем его, то Гастон нас не обидит, а мы — его. Мы сможем опрокинуть мост, по которому будет идти гора денег, наркоты и пушек. Представляете, сколько миллиардов принесёт нам это сотрудничество?       — Плевать на деньги, — прошипел Хаджиме и схватил Акаши-старшего за воротник белоснежной рубашки. — Даже мне стрёмно от всего этого, хотя я понимаю, насколько лакомым выйдет этот кусочек пирога. Одумайся, Такеоми! Нахрена нам понадобится его сила, если в один момент может прилететь нож в спину?       — Да с чего вы взяли, что нас обязательно кто-то опрокинет? — раздражённо процедил он сквозь зубы.       — Я говорил с Озэму и Мэй, которые в своё время вели с ними дела и которые знали тех, кто тоже осмеливался пойти с ними на контакт. И ничего хорошего в итоге они не получили: «Опустошителей» потрепали так, что они еле оклемались, а другие вообще исчезли с радаров. До сих пор некоторых вылавливают в заливах или находят в лесах и других укромных местечках, — сказал Какучё. — Но решать всё равно Майки.       — Да, именно. Что ты выберешь, Майки: силу и деньги или безопасность? — поставил выбор Такеоми. И в этот раз уже Харучиё удерживал Мэй, чтобы та не отделала его за такую формулировку вопроса. — Только решить нужно именно сейчас.       Майки отвернулся, скрывая задумчивое лицо за волосами, и быстро начал обдумывать. Дополнительная мощь и средства никогда не будут лишними, а проблем с безопасностью у «Бонтена» не возникало. Выбор был очевиден, но почему-то озвучивать его не решался: интуиция подсказывала, что что-то во всей этой истории действительно было не так. Затянувшееся молчание нагнетало обстановку. Хотелось заполнить эту раздражающую тишину хоть чем-нибудь, поэтому он, больше не задумываясь, отдал короткий приказ:       — Мужчину убить.       На лице Хаджиме и Какучё были различимы отчаяние и обида, когда на лице Такеоми — ликование. Никто больше не пытался отговорить их от этой безумной идеи. Они были лишь жалкими и безвольными инструментами в руках одного человека: слушали то, что говорили, и исполняли то, что приказывали. На всё была воля одного больного человека.       Раздался выстрел. Диего убил человека, не расспросив того о том, почему решился на предательство и кто его нанял. Вот так просто, без единой эмоции и без малейшей мысли о том, к каким последствиям это может привести. Одно действие — и нет ни зацепки, ни человека, что мгновение назад ещё дышал тем же воздухом, что и остальные.       Осталась одна последняя надежда — та самая девушка, что, казалось, уже отключилась от этого мира, чтобы дожить до своей смерти без сожалений и животного страха. Приказа насчёт её не было, и Диего, как послушный пёс, опустил руку с пистолетом, вновь ожидая решение Майки. Обернулся, но не увидел ни его, ни части руководителей. Посмотрел вопросительно на Харучиё, но тот только пожал плечами и уткнулся в телефон, активно набирая кому-то сообщение; перевёл взгляд на Мэй, словно она была важной частью «Бонтена», но та даже не соизволила посмотреть на него.       Кто-то из толпы выкрикнул, что «эту продажную шлюху следует проучить», а кто-то, у кого ещё сердце не превратилось в холодный камень, решил остаться в стороне и не показывать своего недовольства или схожего желания. Наиболее смелые уже вышли вперёд, обходя ошарашенного Диего, и тянули грязные ручищи ко всё ещё безвольной и безучастной девушке. Послышался треск ткани, пуговицы с оглушительным звоном ударились о пол и разлетелись в разные стороны. Мэй проследила за одной, остановившейся как раз у лакированного ботинка Харучиё.       — Ты так и будешь смотреть на этот беспредел? — Он приподнял бровь и повёл плечом, будто ему задали самый глупый вопрос в мире. — Ты второй после Майки, тебя послушают.       — И зачем мне это делать? Пусть резвятся сколько душе угодно. Да и тебе не всё ли равно?       — Нет, мне не всё равно, потому что однажды я могу оказаться на её месте.       Что-то в его голове щёлкнуло. Он медленно обернулся, смерил её нечитаемым взглядом, пока внутри него был целый пожар от осознания того, что она была права. В их жестоком мире враги нередко пользовались слабостями оппонентов, в этом не было ничего удивительного и противоестественного. Однако от одной только мысли, что она может сидеть в каком-нибудь другом заброшенном месте и чувствовать, как её насилуют или пытают, только потому, что ступила не на ту дорожку и связалась с ним и «Бонтеном», ему становилось нестерпимо больно. Они не афишировали свою связь, не проявляли явные признаки своей влюблённости и старались контактировать исключительно как напарники, но оба понимали, что многие начали догадываться. Среди рабов не было слепых или глухих, они прекрасно знали, какими были их отношения раньше, и видели, какими они стали.       Раньше Харучиё никогда не думал о её безопасности, ведь они всегда были вместе, а если и не были, то он даже не задумывался о том, что кто-то когда-то может в один момент отнять её у него. Вот так свободно и непринуждённо, лишь потому, что они решились зайти чуть дальше, чем просто коллеги и напарники. В тот вечер Мэй впервые увидела его ясный и виноватый взгляд. Он понял, но всё равно не стал останавливать мужчин, которые уже вовсю лапали бедную девушку.       — Скажи это сама.       — Чтобы я тоже стала «продажной шлюхой»?       Он скривился от того, насколько отвратительно это звучало из её уст, и чётко, с особой жёсткостью сказал:       — Моя женщина не должна бояться всяких отбросов, которые не могут следить за языком. — Что-то внутри оборвалось, когда Мэй услышала, каким тоном он сказал «моя женщина». Она глубоко задышала и начала озираться по сторонам, надеясь, что это никто не услышал. — Ты не должна опасаться, Мэй, потому что я всегда защищу тебя.       Мэй ничего не ответила и тоже не стала останавливать их, давая понять, что всё ещё не доверяет ему. Так и молчали из-за гордости и стремления доказать свою правоту, смотря на то, как несколько мужчин окружили хрупкую фигуру. Харучиё действительно было всё равно на происходящее, его в принципе перестали заботить девушки после того, как он захватил неприступную крепость в лице Асано, а вот её это крайне беспокоило. Одна часть, холодная бездушная, твердила, что она сама виновата, ведь знала, что последует за её действиями, а другая, ещё сохранившая остатки тепла и сострадательная, кричала, что она не заслуживала всех тех мучений за единственную ошибку. Раньше всегда побеждала первая, но после её триумфа ей никогда не удавалось заснуть, не увидев перед этим страшных, омерзительных картинок. Возможно, нужно было что-то менять.       — Ей хватит и пули в лоб!       Харучиё едва заметно улыбнулся и быстро закивал головой. Победил. Снова.       Поёжившись от пристального внимания, вмиг обращённого на неё, она смогла сохранить выражение невозмутимости. Повисла неловкая тишина, что давила со всех сторон. Кто-то из рядовых обратился к ней явно не с наилучшими намерениями, но, получив сильный удар по груди, замолчал. Мэй не поняла причин для таких опасений с их стороны, но стоило ей увидеть хищный профиль Харучиё, его скривившиеся от гнева губы и стальной блеск в глазах, как всё сразу стало ясно. Он напоминал ей коршуна, защищавшего то, что принадлежало одному ему. Для других он, видимо, выглядел ещё более устрашающим, потому что её послушали и отошли от девушки на несколько метров.       Пазл в голове Диего сложился быстро. «Таких совпадений просто не бывает», — подумал он, ликуя внутри от того, что подобрался к разгадке их странных взаимоотношений. Увидел, как Майки провёл пальцем по своей шее, и сделал второй выстрел. Никаких мук выбора, никаких сомнений, никакого угрызения совести; ему сказали — он выполнил. Как и заверял Гастон, его бывший заместитель был идеальной машиной для убийств. Каких-либо причин для игнорирования такой мощи не было, а безопасность… Майки уже давно нечего терять, а к другим он был совершенно равнодушен. Его ничего не сдерживало, поэтому раздалось громкое:       — Принят.       «Майки наплевать на всё это, он никогда не думает наперёд — для этого у него есть Такеоми, Коко и Какучё, которые сегодня решили промолчать, чтобы не делать поспешных выводов и не усугублять и без того сложную ситуацию. Но даже если они выступят против, он проигнорирует их, потому что Диего сильный, как и вся итальянская семейка. Он таких любит, ценит. Вот если станет жарко, если он почувствует угрозу, то тогда начнёт думать и шевелиться. А так, ему абсолютно наплевать на всё это».       Мэй прикрыла глаза и тихо выдохнула, чувствуя, как ладонь Харучиё сжала её бедро. Громко хлопнули главные ворота — это Какучё и Хаджиме покинули склад прежде, чем им был отдан приказ. Кажется, обиделись.