«Ты правда мне не снишься?»
Ответа не последовало ни спустя минуту, ни по прошествии получаса. Отчаявшись и едва ли не засыпая на ходу, она решилась вновь посмотреть в окно, но там уже никого не было. Зато завибрировал телефон, оповещая о новом сообщении.«Ласкай себя – и узнаешь».
Эри вспыхнула от корней волос до кончиков пальцев. Это так… в его манере. Еще один забавный парадокс: сводя все к сексу, он, так или иначе, не заходил дальше оральных ласк, словно выжидал чего-то. Подчинившись его словам, она огладила бугорки торчащих сосков. У нее начался худший период в жизни одиноких омег – течка. Период, в самом деле превращающий омегу в низкое, похотливое существо. В эти дни омеги готовы были отдаться любому – жажда секса нервной судорогой сводила тело. Смазка выделялась вне зависимости от того, возбуждалась омега или нет. Чтобы сдержать низменные животные потребности приходилось применять к лекарствам, вызывающим побочные эффекты – тошноту и головокружение. Прибегать к этому не хотелось, но вариантов не оставалось. Самое худшее, что, положим, если бы у нее был молодой человек, то он бы не смог удовлетворить ее желания, потому что облегчение приходило лишь при контакте с истинным. А слияние с Изаной в ее планы пока что не входило.«Можешь прибегнуть к помощи посторонних предметов. Думай, что это я».
Она не хотела понимать смысл написанного, но руки против воли потянулись к влагалищу, играясь с клитором. Она ахнула, откинув голову. Ей вспомнился бурный оргазм, накрывший ее в туалете ресторана. И она поняла, почему Изана оттягивал этот момент. Он боялся разрушить эту хрупкую иллюзию мира. Потому что когда они достигнут акта телесной близости – их отношения перейдут на новый уровень. И рухнет лифт на нижний этаж или взлетит на высший – зависит не от них, а от сложившихся обстоятельств. Есть вещи, неподвластные даже судьбе.***
Закон Мёрфи работал в полную силу: Эри проснулась в ужасном самочувствии. Она вспыхнула пламенем такой силы, словно ее облили бензином – и бросили спичку. Кончики пальцев покалывало от накрывшего возбуждения. Затянулся узел внизу живота. Словно где-то прогремел взрыв – и ее оглушило к чертовой матери. Оставив доклад недописанным, она осторожно спустилась по ступенькам, держась за перила. Мама, как ни странно, уже все приготовила и курила на подоконнике, выпуская дым в окно. Поздоровавшись с ней, Эри встала на носочки и потянулась к полочке с лекарствами, но оставила попытки, когда ее тело пронзила боль острая, вышибающая кислород из легких буквально. Корчась от судороги, электрическим разрядом проходящей через все тело, Эри села на корты. Мама мигом потушила сигарету, достала таблетки и села напротив. – Эти? – она требовательно помахала блистерной упаковкой перед носом дочери. Эри кивнула. – Течка? – Да. Эри не узнала свой голос. И хрип, и надлом в нем. Еле-еле поднявшись на ватных ногах, она проглотила две таблетки и запила водой, протянутой матерью. Через несколько минут симптомы течки ослабли. Эри смогла со спокойной душой подняться наверх, чтобы принять душ и собраться в школу. Мама видела, что происходит с дочерью. Видела и, тем не менее, не вмешивалась в ее личные проблемы. Даже если на подкорках подсознания понимала – всем детям требуется безмолвная поддержка родителей. Выбросив окурки, мама с напряженным ожиданием села за стол. Эри, спустившаяся и посвежевшая, тотчас уловила состояние матери и спросила, что случилось. Та попросила продолжить завтрак и выслушать ее рассказ. – Когда я была ребенком, твоя бабушка излишне опекала меня. Я думала, что это нормально – ее постоянное вторжение в мое личное пространство, ежедневные допросы и дотошный контроль. Лишь родив тебя и наблюдая за твоей беззаботностью и детской открытости миру, я поняла, как важно давать свободу детям. Случайно оброненные обидные слова могут причинить большой вред. Мне не все равно на то, что происходит в твоей жизни, Эри. Ладонь матери легла на ее. – Я лишь не хочу, чтобы ты чувствовала, что у тебя нет права выбора. Возможно, свобода, которую я тебе даю, со стороны выглядит как равнодушие. Но уверяю тебя, все не так. Эри откинулась на спинку стула. Трепыхание ресниц, словно крылья бабочки. Комфортная обстановка и приятный холодок по коже. Откровенный диалог с родительницей – это то, на что она рассчитывала, но кто же мог подумать, что это произойдет так скоро? – Но ты давишь, мам. Твое давление выражается в попытках быть похожей на моих сверстников. Я понимаю, что тебе непросто смириться с тем, что я взрослею. И ты предпочла сама опуститься до уровня подростка, чтобы общаться со мной на равных. Пойми, я не хочу общения на равных... не с тобой. Ведь ты моя мать. Ты для меня как божество просто по факту своего существования. Позволь мне быть твоей взрослой дочерью. Эри улыбнулась, как солнце, переплетя их пальцы. Мама опустила голову, пристыженная собственным незрелым поведением. Иногда утром над лесом нависает легкая прозрачная пелена тумана. Трава и кусты покрываются росой. Воздух, промытый ночным дождем, свежий и обдающий бодрящей влагой. У Эри теплится в груди ощущение пробуждения от многолетнего сна. И ненависть, взыгравшая в крови. Разговором можно решить все проблемы, но Изана так не считает. Кулаки – вот его оружие. Оружие, которое она презирает всем сердцем. – Эри, – несмелый лепет матери похож на сорвавшуюся с листа каплю. – Возможно, мне следовало сказать это раньше. Твой истинный – плохой мальчик. Я не буду осуждать тебя, если ты разорвешь с ним связь. Эри подавилась чаем. Вытерла уголки губ салфеткой. – Он же симпатичный, – она лукаво прищурилась. Это странное желание поддразнивать людей, что признали свою ошибку. – И вел себя как примерный мальчик. Как ты его раскусила? – Злую душу не спрячешь за сладкими речами. Эри поняла кое-что важное – родители всегда будут на ее стороне. Вне зависимости от условностей общества и даже норм морали. Они любят ее больше, чем показывают. Необязательно кричать о любви, стирая голосовые связки в пыль, чтобы проявить свою привязанность. Любовь – поступки. Любовь – волнение. Любовь – это то, что... неведомо Изане. – Он обижает тебя? Губы растянулись в грустной смиренной улыбке. Проще будет перечислить тех, кто не обижает омег. – Я расскажу все, когда буду готова, мам. Спасибо. Я рада, что мы так поговорили. Это была правда, о которой невозможно умолчать. Мама действительно... вновь стала матерью. Рано или поздно все возвращается на круги своя. Жизнь – непрерывный цикл. И каждому живому существу отведено свое место под солнцем – и свое испытание под луной. Изана для нее – и благодать и соблазн. Но это не может длиться вечно. Чаша весов должна перевесить. Эри хочет верить, что у нее есть выбор. Изана уже ждет. Иногда он заезжал за ней без предупреждения. Ворох ночных воспоминаний машет в голове крыльями. Беспрерывный гул стоит в ушах. Эри пересиливает себя и не спрашивает, было ли это все взаправду. Понимает – было. – Доброе утро, – она всегда начинает разговор первой. Он кивает в качестве приветствия, и Эри чувствует себя выброшенной в параллельную реальность. Какой-то он молчаливый. Если это – затишье перед бурей, то она готова к последствиям тишины. Взгляд Изаны оценивает ее от головы до пят. – Как самочувствие? Странное першение в горле. Интересно, если она не ответит, он накричит? Но в ней – ни капли смелости, чтобы проверить эту догадку. Пусть провоцируют получающие от этого удовольствие. – В норме. Она запрыгивает на байк, надевая протянутый шлем. Когда Изана трогается, она цепляется за идеально выглаженную белую рубашку, вдыхая запах его шампуня. Морской бриз. Он действительно своего рода педант. Вспомнив чистоту в его квартире и ее захламленный стол, она ставит под сомнение гипотезу о том, что люди, содержащие в порядке внешний мир – держат все под контролем и в собственной голове. Взъерошенные волосы попадают в приоткрытый рот. – Почему ты послал Тодо следить за мной? – Ты не понимаешь, да? – ему приходится кричать, чтобы она услышала его. Эри понимает, что ссориться в поездке – не лучшая идея, но не может остановиться от распирающего ее возмущения. Она могла бы сделать вид, что ей все равно на его равнодушие, но это было бы самообманом. Нет, не все равно, потому что он ее истинный. Не все равно, потому что в их первую встречу он вел себя мило. Потому что ласкал ее так, словно ее удовольствие было для него первостепенным. Потому что он ее понимал – она видела это в проницательной мгле зрачков. Почему он вел себя так, словно гармония между ними заранее невозможна? Он не тот, за кого себя выдает и не тот, кем кажется. Эри не может, высокомерно задрав нос, поставить на нем крест со словами: «с ним все понятно». Потому что ни черта с ним, блять, непонятно. – Постараюсь понять, если ты будешь со мной искренним. Ты не доверяешь мне? – Предлагаю перевернуть вопрос: давай честно, окажись под угрозой насилия или похищения, смогла бы ты мне позвонить? Тебе бы позволили такую роскошь? Эри считала, что лучший способ заткнуть оппонента – это выставить его глупым. Изана подбрасывал очевидные крючки – и она клевала каждый божий раз. Ясно, куда дует ветер. И Эри с легкостью осознала бы это, если бы читала книгу. Но это – ее жизнь, и она не имеет понятия, как препираться с человеком, который просчитывает ее шаги наперед. – Хочешь сказать, что приставил за мной слежку, чтобы защитить? Как благородно. Но я это не оценила. – Плевать, как ты рассматриваешь мой поступок. Главное – мое спокойствие и твоя целостность и сохранность. – Я польщена тем, что тебя заботит мое физическое здоровье, жаль, что не психическое. – Не припомню, чтобы гарантировал тебе здоровую психику, – его ответ прозвучал настолько тихо, что ей пришлось прильнуть к нему, чтобы расслышать. – Значит, ты признаешься в том, что ведешь себя как полный отморозок? Наивное желание все наладить руководствовало ей в тот момент. «Все не может быть так паршиво, так чудовищно паршиво», – уверяла себя Эри. Подверженная травле в средней школе, она только и цеплялась за надежду, которая маяком качалась перед носом, что морковка для ослика. – Я никогда не притворялся кем-то иным. Не вижу причину доебки. – Тебе следовало спросить у меня разрешения, Изана. Мне так кажется. Слежка – это серьезно. Это вторжение в мои личные границы. Разочарование было настолько острым, что затмило рассудок. Эри слышала слова истинного, но не вникала в суть. Не хотела вникать. Позволить мысли – горькой, словно лекарство – проникнуть в сознание как что-то должное, имеющие право на существование – означало проигрыш. Из-за слепого, детского упрямства она не собиралась отдавать первенство ему. И кто из них – альфа? Почему она так яро жаждет вырвать знамя победы из его рук? Мелькает, что световая вспышка, тень урока справедливости, вызубренного в детстве: каждый человек в чем-то прав. Путь, что он прошел, не бессмысленен. Изана не притворялся добреньким. Разве его честность – это не ценность? Разве то, как он откровенно говорит с ней – это не проявление уважение? Мама молчала все это время – и это молчание затянулось на долгие годы. Оно было ненавистно им обоим. Слова Эри не были согласованы с мыслями, роящимися в голове. Просто невыносимо было признание собственной неправоты. – Что-то ты не думала о личных границах, когда влезала в драку альфы и беты. Он имел в виду момент их первой встречи, когда Эри полезла на рожон. Это было нечто, не поддающиеся логическому объяснению. В ее воображение тогда живо нарисовалась картинка окровавленного Изаны – и это зрелище сломало в ней какой-то предохранитель. Разве могла она поступить по-другому? Кем бы она была, если бы позволила истинному умереть? Почему всю жизнь должны опекать ее? Неужели омеги настолько беспомощны по умолчанию? – Понимаешь, чем могло обернуться твое безрассудство? – Догадываюсь. Но, послушай, я не думала ни о чем! Это было похоже на инстинкт. Мне стало очень страшно, что тебе будет больно, и я хотела защитить тебя во что бы то ни стало… – У меня тоже ни единой, блять, адекватной мысли в голове, когда речь заходит о твоей безопасности. Ты омега. Ты слабая. Кто, кроме меня, защитит тебя? Философия, которой он придерживался, имела под собой обоснование. Это решение пришло к нему не сразу. Теперь она видела картину целиком – надменность ее ограничивала. Если бы она сразу попыталась понять Изану, то выяснила бы, что в их ситуации нет правых и неправых. Это не конфликт интересов. Им нужно было прийти к компромиссу. При этом она не желала идти на уступки. Господь милосердный. Сердце дребезжало, путаясь в тисках. Разум – в ловушке добровольной беспомощности. Почему она обижалась на правду? Омеги слабые, не имеющие влияния в обществе в качестве отдельных личностей. Это не оскорбление, не притеснение прав, которых у нее и так не было. Это факт. В чем Изана был не прав? В затравленной улыбке, сотканной из ненависти к себе, волей-неволей растягивались губы. Изана просто принял правила игры их мира. Несмотря на буйный нрав, в нем – море смирения. В ней же теснилось сопротивление. И ее бессмысленный отпор был ее слабостью. На самом деле вещи, которые кажутся очевидными, таковыми не являются. Думаешь, что такой умный, прозревший, постигший смысл мироздания. А по итогу, ты и твоя жизнь – грязь под ногами у вселенной. Ничто не вечно под луной. Никто не прав под солнцем. Эри думала, что знает порядок вещей. Эри ошибалась. В смирении Изаны оказалось больше воли и зрелости, чем в ее отчаянном, жалком сопротивлении. Потому что найти в себе силы смириться тоже нужно уметь. Легко броситься под поезд в порыве эмоций. А ты попробуй терпеть. И менять общественный строй – кирпичик за кирпичиком. Страшное лицемерие, которое она и не думала за собой замечать. Теперь Изана не казался ей злодеем. А ведь она венец суровый, увитый лаврами, надела на него. Слова – просты. Звуки – пусты. Они подъехали к школе и, спрыгнув с мотоцикла, Эри передала Изане шлем. Она не могла перестать улыбаться как последняя дура. Изана видел изменения, произошедшие в ней за эту поездку, но не комментировал. – Тодо цитировал тебя. Мол, невозможно изменить общество, играя по его правилам. – Я бы не советовал тебе доверять Тодо. Он – ненадежный рассказчик. Многие мои слова он извращает на свой лад. Но он в этом не виноват. – Так значит, ты предпочитаешь путь реформ, а не революции? Тебе не все равно на то, что происходит в мире? А конкретно – с омегами. – Задавать риторические вопросы – твое хобби? Если бы Изане было плевать на омег, альф, устройство их мира, он бы не выкидывал подобного. Не подчеркивал лишний раз статусность. Кто он и кто она. – Ты предупреждал меня, кто ты есть. Я тоже считаю это своим долгом. Я не против пролить кровь, если без этого не обойтись. Я не против пролить свою. Он принял шлем. Он принял ее такой, какая она есть. Неправильная омега, непокорная. – В конце концов, свой буйный нрав ты проявила с первой встречи. Не глядя на него, Эри направилась в класс. В груди ее клокотала ярость на судьбу, которая посмела свести вместе настолько непохожих людей. И чем сильнее они расходились во взглядах, тем сильнее было притяжение.***
Стоило Изане обозначить, кому она принадлежит, все школьные сплетни, казалось, клином сошлись на ней. Постепенно они убывали, как отлив, потому что человеческие разговоры бесконечны. Но, похоже, они возобновились с новой силой. И выяснилось это, когда Эри вошла в класс. Заприметив ее, одноклассники умолкли. Кто-то смотрел зверем, а кто-то намеренно отворачивался. «Что, опять?» – нахмурилась она, не припоминая, где еще прокололась в последнее время. Все стало ясно, когда в обеденный перерыв она подошла к знакомым девчонкам, чтобы разделить трапезу. Они встретили Эри извиняющими улыбками – и она тотчас все поняла. – Прости, Эри. Ты милая девочка, но мы не хотим иметь ничего общего с кем-то вроде Курокавы Изаны. Альфы, омеги... это все за гранью понимания бет. – Не принимай на свой счёт. – Да, мы не осуждаем, если что. Он же альфа, а ты омега. Это нормально для вас, но... мы так не можем. Слез не было. Эри не привязалась к девчонкам из швейного кружка настолько, чтобы расстраиваться из-за пустяков, но неприятный осадочек остался. Она лишь кивнула и, мило улыбнувшись, спросила: – А в чем дело? Они переглянулись, ошарашенные. – А ты... не знаешь? – Если бы знала, не спрашивала. – Ну, слушай... – одна девочка жестом пригласила ее наклониться. – Мы расскажем тебе, но ты должна пообещать, что это останется между нами. Мы не хотим неприятностей. Заручившись клятвой Эри, они посвятили ее в вскипятившие кровь подробности. Сенджу уехала на ежегодные спортивные соревнования бет, поэтому Эри отобедала в одиночестве, но не чувствовала себя неправильной. Нет ничего дурного в том, чтобы выбирать одиночество. Время перерыва подходило к концу. Эри чувствовала острую необходимость поговорить с Изаной. Уже все равно, опоздает она на урок или нет. Их хрупкие отношения в приоритете. Она находит его сидящим, словно скучающий король на пиру, на скамье зрителей на футбольном поле. – Утром мы не договорили, – она встает перед ним, чувствуя мелочное превосходство от того, что смотрит на него сверху-вниз. – Продолжим на крыше. Про них и так много сплетен. Она устала от лишних свидетелей. – Уверена, что истинный для тебя в приоритете, хорошая девочка? Как же учёба? – Жалеть буду после. Украдкою время дышит. Их след провожают взглядом игроки. В тягучем молчании Эри кажется – она не дышит.***
Она не помнила, как это началось. Как детская, давно копившаяся обида застилает глаза – и выходит наружу душераздирающим криком. Мясорубкой про ней проезжается (не)понимание его мотивов. Она не может сопоставить факты – и теряется в гуще событий. Припечатывает Изану к стенке, потому что он ей это позволяет и обвиняет его во всех-всех-всех бедах человечества. – Изана, ты же мой истинный! Почему ты меня не понимаешь?! Если ты хочешь защитить что-то, что тебе дорого, то это нужно зарыть глубоко под землю, чтобы никто не нашел, и самому откапывать раз в год, чтобы не повредить. Ты говоришь, что я важна для тебя, но я не чувствую и не вижу этого. Ты не бережёшь меня совершенно – так имей же совесть признаться, что не желаешь мне добра. Больше всего я ненавижу лицемерие и ложь, а ты только и твердишь, что моя безопасность для тебя... – Эри, посмотри на меня. – Нет, не хочу! – она отстраняется со всхлипом и смотрит куда угодно, только не на него. – Уходи, оставь меня в покое. До нее не доходит абсурд собственных действий. Она сама привела его сюда, сама потребовала объяснений и много чего сама, но это не имеет значения. – Эри... Отвратительный ворох мурашек прокатывается вдоль туловища, когда он смакует ее имя как карамель на кончике языка. И ей хочется броситься с обрыва из-за звучания его голоса. Потому что в нем – и власть и голод. И ей чудится, что подбородок она приподнимает не по собственной воле, а по его указке. – Хватит звать меня по имени. Это какая-то уловка, да? Когда ты произносишь мое имя, я, кажется, в самом деле готова выполнить любое твое поручение. – Это хорошо. Пока что я прошу лишь посмотреть на меня. Вот так, – он касается ее щеки, и она будто по сигналу раскрывает глаза, что голубизна небес. Справедливо ненавидит себя за это. – И совсем не страшно, правда? Эри тряпичной куклой оседает на пол. Единственная тут, от кого исходит конкуренция – это от нее. Изана никогда не хотел с ней тягаться на равных. Но это не отменяет подлости его поступков. Он садится сзади и перебирает ее волосы. Она дрожит, гадая – ударит ли? – но вслед за невинными ласками грядут следующие. – Спасибо, что поделилась своими переживаниями. Теперь я лучше понимаю, в чем суть наших разногласий. У нас различаются понятия о том, как следует защищать что-то важное. Для меня величайшая защита – это демонстрация. Сама подумай, чем громче о тебе говорят, тем сильнее завоют сирены, если тебя похитят или обидят. Слух дойдет до меня – и я накажу обидчика. Понимаю, что для тебя такое равносильно предательству. Твоя жизненная стратегия до этих пор – оставаться в тени, но больше тебе не нужно прятаться. Придется потерпеть неприятное внимание, но именно оно выручит тебя в критических ситуациях, разве нет? Дивные речи слагает, весьма убедительные. Опасный дар, удобный дар. Он перебрался к ней и заправил челку за ухо. Эри посмотрела на него как в первый раз. Словно одним монологом он снял с себя шкуру и превратился в нового человека. – Не думала, что у тебя есть ораторский талант. Он прижался своим лбом к ее – этот жест был интимнее, чем вся звенящая эротика «до». – Как показывает практика, ты о многом не думала, обольстительница моя. – Почему ты говоришь так, словно тебе не плевать на мое мнение? Разве омеги для тебя – не второй сорт? – Ты всегда будешь стоять на одну ступень ниже меня, потому что ты слабая, и весь мир хочет причинить тебе вред лишь по факту твоего существования. Но я уважаю тебя больше, чем тебе кажется. Изменения должны быть плавными, тебе так не кажется? – Да ну? Павлин. Путь реформ ненавистен ей. Этот путь могут позволить себя баловни судьбы. Она не из таких. Она хочет мяса и крови. – Курица. Путь революции презренен ему. Этот путь выбирают нищие душой, невежественное стадо отбросов. Он хочет культурного решения вопроса. Сила не всегда грубость. Страх не равно бесчинство. – Павлин красивый. А курица?.. – Тупая. – Хочешь сказать, это комплимент? – Это факт. Честное слово, лучше бы ты была тупой, Эри, не пришлось бы возиться. – Можно было бы просто раздвинуть ножки – и трахать до скончания веков, не так ли? Он нежно потерся носом о ее щеку. А в следующую секунду грубо потянул за волосы на затылке, возвращая в суровую реальность, где он не собирался с ней сюсюкаться. – Ты поняла, что я имел в виду? Я король, Эри. Король выставляет то, что ему дорого, на всеобщее обозрение, потому что в глазах публики это теряет ценность. Если бы я спрятал тебя, то все бы поняли, насколько ты важна для меня. Твоя схема, бедняжка, увы, не рабочая. Вопреки словам Изаны его схема тоже оказалась неидеальной. Они оба совершили существенную ошибку – обобщили людей. Каждый человек индивидуален и может выкинуть что-то неожиданное вне зависимости от стороны, которую он принимает. Прозвенел звонок на урок, сопровождаемый звонким смехом альфы и омеги.***
Если бы Сенджу была в школе, она бы остановила подругу от подобного безрассудства. Но Сенджу не было, поэтому Эри, доверчиво прижавшись к Изане, согласилась поехать к нему домой. – Изана, – несмело позвала она, остановившись на пороге. – Ты же знал о том, что кто-то из школы застукает нас в туалете в ресторане? Это именно то, что рассказали ей девчонки. То, во что до боли не хотелось верить. – Мама Тамаё ужинала в ресторане. Она знает поименно старшегодок, потому что работает замом. Она рассказала дочери, что вы с Изаной в женском туалете, ну... смущает говорить об этом. Ты, главное, не переживай. Истинным простительно. Но для нас, бет, это недопустимо. Мы не осуждаем, просто не хотим связываться. – Допустим. Он переобулся в домашние тапочки и прошел на кухню. Эри бросила школьную сумку прямо на пол и последовала его примеру. Обернулась на полпути, с удивлением отметив, в каких мелочах может проявляться характер. Вон у Изаны даже обувь ровно стоит, а у нее – как попало. Диаметрально разные, они все же были истинными. И, пожалуй, она была глупа и простодушна, не желая мириться с этим фактом. Все ее шаги навстречу – не более, чем игра. Она просто хотела стать лидером в их отношениях. Такая лицемерная! Твердила о равенстве, толком не понимая, что это. И так – всю жизнь. Из раза в раз. Поджимала уши, прикидываясь жертвой. Избалованная дочь своих родителей. Она и представить не могла, что затравленный человек может спрятаться в броне жалости к себе. Ей казалось, что все, что не убьет, сделает сильнее. Но и это правило, пожалуй, распространялась не на всех. Изана щелкнул по выключателю – и по тому, как дрогнули его пальцы, она догадалась, что он в тихой ярости. Тихая ярость страшнее всего. – Ты хотел, чтобы это вызвало общественный резонанс, – продолжала она разоблачение, проталкивая слова в глотке. – Чтобы все, даже самые равнодушные, об этом говорили. Чтобы все знали меня в лицо. Чтобы имя мое стояло на слуху. И не иссекало никогда, как это было в случае с новостью, что я – твоя омега. Всегда кому-то кто-то принадлежит. Это не шокирует общественность в больших городах, не так ли? Изана вынул из холодильника продукты, расставил их по столу; когда у него освободились руки, он насмешливо зааплодировал. – Какое счастье, что до тебя дошло. Может, в честь этого испечь торт? – Я серьезно говорю! – Я тоже. Так, получается, управление обществом омег равно управлением всеми остальными? И альфами – в том числе? Она и не задумывалась об этом. И уж тем более не могла предположить, что истинный с такой ловкостью умеет манипулировать информацией. Эри плюхнулась на стул. На подкошенных ногах не устоять. Все это время она мыслила неверными категориями. Хотя что верно, а что нет – для нее теперь тоже под знаком бесконечного вопроса. Изана отвернулся и, раскрыв полиэтиленовый пакет, стал чистить картошку. – Я начинаю понимать твои мотивы, но… это слишком жестоко, Изана. Ты так манипулируешь общественным мнением, что мне становится жутко. Я допускаю, что эта мера предосторожности работает на ура, но как мне людям в глаза смотреть? – Уверенно и молча. Изана промыл картошку и бросил ее в кастрюлю, как показалось Эри, с раздражением. – Я не могу так! Я не ты. – Тебе не нужно становиться мной, чтобы уважать себя. Ей хотелось разразиться истерическим смехом. – И об уважении к себе говорит человек, который всячески меня унижал. Более того, ловил с этого неподдельный кайф. – Назови мне хоть одну издевку, которая не имела смысла. Предположим, она поняла, для чего был спектакль в туалете, но... – Ради чего, если не ради потехи, ты снял с меня бюстгальтер? – Чтобы отловить похотливых ублюдков. Думаешь, почему Моту Исава с тех пор не появлялся в школе? Он искоса глянул на нее – ни то с безобидной хитринкой, ни то с предложением продать душу дьяволу. Прежде чем ответить, Эри крепко задумалась. Взгляд Моту Исава, безусловно, был липким и неприятным, но разве это причина отправлять его в больницу? Да, он беззастенчиво пялился на ее соски, просвечивающие через школьную блузу, которые она усиленно прикрывала кофтой Изаны с нарочито сломанной застежкой. Но она не желала ему зла. Его можно понять. – Все уже тогда знали, что я тебе принадлежу. Зачем кому-то идти против тебя… – Эри, солнце мое, – он отвлекается от выпечки и наклоняется к ней, обхватив овал ее лица ладонями, – ты меня разочаровываешь. Не ты ли заливала мне о том, что народ рано или поздно выступает против деспотичного правителя? – Какая связь… – она раскрыла рот не от внезапной близости, а от того, с какой преувеличенной приторностью он обращался к ней. – Огромная. Моральных уродов, что предпочитают унижать соперников через их слабости, дохуя и больше. Поэтому родственники и друзья преступников всегда в опасности. Она нервно сглотнула, надеясь, что он отстранится. Вода в кастрюле закипела. Когда он вернулся к готовке, она не скрыла шумного вздоха облегчения. – Ты говоришь правильные вещи, но ты и сам не гнушаешься подлыми методами. Теперь я их понимаю, но не одобряю. – Твое одобрение не требуется. Вот вечно он так! Держит ее за дуру. И самое обидное, что, вероятно, справедливо. Ее картина мира раскалывалась медленно, но верно. – Конечно, ведь ты решил все за меня. И еще мне понятно, почему ты связал мне руки-ноги. Потому что любое мое своеволие могло бы сорвать твои гениальные планы. Ну, скажи мне, на этом все? Ты и так унизил меня по полной программе – дай свободу. – Жаль разочаровывать тебя, но все только начинается Эри. Я скажу, когда ты сможешь спокойно вздохнуть. – И на этом спасибо. А Изана, похоже, на полном серьезе решил заняться выпечкой. Вытащил противень из духовки и достал тесто из морозилки. – Могу я помочь тебе с готовкой? – Пожалуйста, – он кивнул на нож и излюбленные ей помидоры. Наблюдая за тем, как Эри моет овощи, он вдруг с искренним интересом спросил: – Любишь готовить? – Вообще ни разу. Просто у меня слабое здоровье, поэтому пришлось научиться. Эри распахнула глаза и угрожающе замерла с огурцом в руке, словно вспомнила что-то важное. Кстати о здоровье… В первый день знакомства с Сенджу шел дождь и, попав под него, Эри не заболела. Это редкость для нее. Рискованно, но можно предположить, что это – побочный эффект связи с истинным? Ерунда, конечно, но мало ли... – Изана, – позвала она. Если уж сегодня у них день открытий, то почему бы не пойти до конца? – Почему ты не занимаешься со мной сексом? Ей понравилась пауза, которую он выдержал перед ответом. Это означало, что ей мало-мальски удалось смутить его. – Тебе уже не терпится? – Да нет, просто… у тебя к этому вопросу какое-то непонятное отношение. – Тебя послушай – так я восьмое чудо света. Не думала пригласить британских ученых, чтобы исследовать меня вдоль и поперек? – Потом не жалуйся, сам подаешь мне идеи. Так что насчет моего вопроса… Она многозначительно подмигнула, за что получила щелчок по носу. – Ты слишком любопытная, Эри. Это не всегда уместно. – Но я имею право знать, – возразила она обиженно, как ребенок. – Имеешь, – совершенно серьезно согласился он. – Как и я оставляю за собой право не говорить. Создавалось впечатление, что молчал он из вредности, но Эри не стала допытываться. Вдруг – закружилась голова, а к горлу подступила тошнота. Треклятый отходняк после таблеток от треклятой течки. Эри поймала расфокусированный взгляд Изаны – и все поняла: в действиях, что она растолковывала как злость, таилась сдержанная страсть.