Отстой

            Обычно ежегодные спортивные соревнования бет проходили в Токио, но на этот раз из-за притока беженцев из Южной Кореи их перенесли в Киото.       Город, по праву считающийся столицей древней Японии, содрогнулся от грома и молнии. Прогноз погоды обещал небольшие осадки, но у неба – свои планы на этот знаменательный день.       Первое состязание – бег. Беты из разных токийских школ собрались в одном месте. Разминались, переговаривались между собой и неизбежно нервничали.       Ещё бы не нервничать.       В числе жюри – лишь одна бета и четыре альфы. Всё-таки спорт – их территория.       Трибуны взорвались ликованием, когда подали сигнал о начале первого тура. Участники выстроились в шеренгу и встали в исходную позицию. Сенджу не удержалась и взглянула в сторону, где среди зрителей затерялся Вакаса. Поймав его уверенный, как бы говорящий «я в тебе не сомневаюсь» взгляд, она явственно ощутила, как хочет сорваться с места раньше положенного срока и оставить всех позади. Пусть глотают пыль.       Потому что она знает, что может. Потому что Вакаса в нее верит. Она так много тренировалась, чтобы достичь крышесносных результатов.       Разве смогла бы она на равных схлестнуться в поединке с Изаной, сильнейшим альфой их школы, если бы не старалась в поте лица?       Она сильнее среднестатистической беты. Такеоми, Вакаса, Бенкей и Санзу – четыре близких человека, что воспитали ее, вложились в нее и эмоционально, и физически. Четыре столпа ее развития.       Они закаляли ее дух и тело. Она боялась их подвести. И вместе с тем желала доказать всему миру, что бета может потягаться на равных с альфой.       Давно пора утереть нос этим зазнавшимся выскочкам.       Ненависть Сенджу к альфам, омегам и их неправильному миру крепла день ото дня. Она и не вспомнит, когда все началось – то ли в отрочестве, то ли несколькими годами ранее, но в любом случае суть оставалась неизменной: она не готова мириться с тем укладом жизни, в котором беты трудятся, что белки в колесе.       Парадокс их общества заключается в том, что при доли отвращения к альфам со стороны бет, они ничего не могли им сделать. Альф меньшинство, но они сильнее обычных людей в два-три раза. Ловче. Быстрее. И охотнее до власти.       Их слово – закон. И даже в области модельного бизнеса, живописи и воспитания детей, где свой приют нашли робкие омеги, альфы пустили корни.       Сенджу понимала, что виноваты не только альфы. Виноваты в первую очередь те, кто не хочет ничего менять. Кто живёт в этом мире, принимая его правила как данность. И это нормально. Это тоже имеет место быть.       Но Сенджу чувствует, что показать подноготную Токио – ее долг. Именно поэтому она стала главой Брахманов. Бета в мире альф. Ведь в основном лидеры преступных группировок – это, несомненно, альфы.       Альфы, которым не повезло... У Сенджу дрожат пальцы всякий раз, когда она вспоминает историю, рассказанную Вакой.       Карл Маркс делил мир на чёрное и белое. Класс угнетателей и класс угнетенных. Был ли он прав? Не ей судить. Но она точно знает, что даже угнетатель может оказаться в среде, где ему будут не рады. Где притесненным будет он.       В такой среде вырос Имауши Вакаса, по сей день не смирившийся со своей природой.       Префектуры Японии — это сорок семь административных единиц высшего уровня. В каждой из которых царили установленные альфами порядки. Но были небольшие города, созданные только для чистокровных бет, у которых в роду не затесалось ни одной омеги или альфы.       Согласно преданию, если в семье бет родился альфа или омега, то быть беде или великому свершению. Все зависит от воспитания ребенка.       Сенджу не верила в эту чушь. Но она верила, что с ее избранником поступили несправедливо.       Родиться в городе, в котором ты по умолчанию лишний, неправильный, презренный – это казалось чем-то нереальным в конце двадцатого века. В Японии, стране технического прогресса, но, очевидно, не умственного.       Когда Вакасе было семь лет, отец ушел из семьи. Вакаса родился альфой в месте, где от альф бежали, как от лесного пожара. Если омеги и беты до первой течки были неразличимы, то альфы привлекали к себе повышенное внимание чуть ли не с младенчества. Они были более крикливыми, активными и сильными, чем обычные дети.       Первое время родители делали вид, что их ребенок просто уникальный. Среди бет тоже встречались вспыльчивые и эмоциональные темпераменты. Вероятно, Имауши – один из них. И свой характер демонстрирует не успев появиться на свет.       С особой интенсивностью толкался у матери в животе, надрывно кричал ночами и раньше положенного срока выучился ползать, ходить, говорить.       Все окончательно прояснилось, когда мальчишка стал достигать спортивных достижений. Жители и раньше подозрительно косились на него, но теперь их опасения нашли косвенное подтверждение.       Дети, слушающие родителей, прекратили дружить с Вакасой. Чувствуя себя отвергнутым, он пристрастился к хулиганству. Ровесники, что клали болт на мнение старших, казались Имауши крутыми.       Родители Вакасы не приходили на забеги, организованные школой. Вернувшись домой в один из таких дней с намерением закатить истерику, он застал в дверях отца с тяжёлыми на вид сумками в обеих руках.       – Я правильно понимаю, отец?.. – спросил мальчишка с нехарактерным для альф спокойствием, наклонив голову на бок.       – С тобой все в порядке, сын мой. Ты просто родился не в том месте и не в то время.       – Значит, ты уходишь не по моей вине?       – Нет. Мы – лишь винтики в машине мироздания... Надеюсь, ты выберешься отсюда. Ты альфа, и тебе будет легче по жизни. Должно быть.       – Значит, ты бросаешь меня из-за того, что я предположительно альфа?       – Почему ты хочешь знать истинную причину моего ухода?       – Потому что я чувствую, что это важно.       Отец выдавил из себя отвратительно жалостливую улыбку...       – Я... общественное осуждение невыносимо для меня.       ... словно он хотел понимания. Словно его вынудили обстоятельства. Словно он был жертвой. Именно тогда Вакаса возненавидел людей, которые перекладывают ответственность за свои решения на погоду, время и случай.       – Мнение людей дороже, чем я, – безжалостно подвёл итог Вакаса, покачав головой.       Папа – величайшее разочарование. В сыновьей памяти все ещё были свежи игры на свежем воздухе и совместная охота. Все это – в прошлом.       – Прости.       – Обойдемся без этого.       Вакаса прошел мимо отца как мимо незнакомца. И вычеркнул его светлый образ из памяти навсегда.       Когда ему стукнуло тринадцать, у него начался гон – и он встретил свою истинную. Встреча эта стала роковой во всех смыслах. Ночной парк, колыхание листьев. Кажется, омега простонала что-то о том, что в Хоккайдо, откуда она приехала, у нее остался парень. Родители ее, сторонящиеся альф, решили отсрочить встречу дочери с истинным, насколько это возможно. Отец Ки – так звали эту девчонку – был чиновником, поэтому смог получить разрешение на переезд в город, в котором не было альф, вместе с дочерью-омегой.       Иронично. Желая уберечь ребенка, он сам привели ее в коварные сети альфы, предначертанного ей судьбой.       Удачно совпало. У нее – течка, у него – гон. Они – истинные.       Они были глупыми подростками, сотворившими – внезапно! – глупость, на которую их толкнул инстинкт. Вакаса не считал, что они предавались греху в полном смысле этого слова, но в глазах общественности это приравнивалось к преступлению, наказание за которое – казнь.       Его вынудили принимать таблетки. Мать тронулась умом из-за пренебрежения дворников, что волком смотрели ей вслед, нехотя пробивавших продукты кассиров и учителей, которые намеренно занижали оценки ее сыну. У нее развился невроз.       Иногда она замахивалась для удара и, вжимая голову плечи, Вакаса думал – позволит – не заплачет – не вздрогнет.       Мать может его ударить. Он считает, что заслужил. Она и так настрадалась из-за него.       Но ни хлёсткой пощёчины, от которой бы в сторону метнулась голова, ни удара в ребра он не получал. Мать умела сдерживать гнев. Мать любила его. А потому сказала на его пятнадцатый день рождения: беги. Беги, стирая стопы в кровь, беги без оглядки из места, где ты – хуже омеги. Где твоя раса – признак слепой ненависти к тебе.       И он бежал. Отрёкся от истинной, скрылся под покровом ночи. Цель его – многоликий и необъятный Токио. Лишь тогда Япония открылась ему в полной красе: его родной город был лишь малой частью того многообразия, что скрывала древняя, гордая страна.       И люди в Токио совсем иные. К альфам отношение здесь подобающее, если не сказать – заискивающее.       Да вот только перестать принимать сильнодействующие лекарства он не мог. Они вызывали бессонницу и вялость, подавляя суть альфы. Отвращение к своей природе глушило здравый смысл.       В Токио он сошёлся с теми, чья порода ему была понятнее всех – хулиганы. В большом городе они образовывались в банды и пиздились от души. Это помогало снять напряжение, накопившееся за неделю.       Вакаса обрел друзей, затем – кого-то потерял. А в итоге четырнадцатилетней Сенджу, севшей ему на коленки и проницательно заметившей, что с ним что-то не так, поведал свою историю. Она слушала внимательно, не перебивая, а по окончании рассказа посоветовала проведать мать.       Он качал головой. Мать уже давно была в могиле. Говорить Сенджу не хотелось. Как и о том, что разрыв связи с истинной – ложь. Он отказался от Ки, но она – нет. По-дурацки устроен их мир: когда один из пары истинных умирает, то второй может найти в себе силы разорвать одностороннюю, заведомо обречённую связь, или продолжить жить с тяжким грузом на душе, но оставаться верным своей половинке.       Жизнь таких мазохистов подобна аду. Им снились то кошмары, в которых один теряли истинного, то грёзы настолько чарующие, что не хотелось просыпаться.       Отказавшись от истинной, Вакаса немного потерял, зато она страдала – и делала это по собственной воле. Иногда он думал – как она там?       И решился навестить. Ненавистный родной город, могила матери, а неподалеку, под землёй, вечным сном спала Ки. Не смогла выдержать душевной муки и не смогла отречься.       Вакаса напоследок решил навестить ее родителей. Они обвинили его и, склонив голову, он признал – да, виноват. Путь, который он выбрал, должен был обезопасить ее.       Иногда ему снилось ее юное тело, мерцающее в лунном свете.       Сенджу прогнала воспоминания прочь при свистке. Она тронулась с места, чувствуя себя пружиной, которую пустили в полёт – настолько лёгким и стремительным был бег.       Пробежав примерно полтора километра, она стала уставать. Высокий парень обогнал ее и, нахмурившись, Сенджу поняла, что неплохо было бы напомнить себе ещё раз, ради чего она борется.       На Такеоми свалились обязанности родителя для своих младших брата и сестры, когда он был совсем молодым. В каком-то смысле Сенджу казалось, что они с Хару испортили ему юность. Но было в его жизни и хорошее. Их навещала прелестная девушка-омега – кажется, ее звали Мидори – и занималась с ними, не требуя ничего взамен.       У нее были нежные руки, ласковые глаза и кроткий нрав. Идеальная омега.       Но с Такеоми она преображалась и будто бы обнажала зубки. Однажды Сенджу застала их ссору и, цепляясь пальцами в собственную футболку, пряталась за ширмой.       – Почему ты кричишь, Оми?! – Лицо Мидори раскраснелось, исказилось в преддверии истерики. – Разве я сделала что-то ужасное?       – По-твоему, встречаться с парнем и скрывать, что у тебя есть ребенок, это нормально?       Сенджу ахнула. Она знала, что Мидори старше Такеоми лет на пять, но чтобы у нее был ребенок... А где же он? Сенджу слышала, что мамочки – самые занятые люди в мире. Вместо того, чтобы нянчить свое дитя, Мидори присматривала за ней с Харучиё.       – Он же не живёт со мной, так что какая разница?       – Сколько ему сейчас?       – Это что, принципиально? Года три-четыре. Не считала.       – Сядь, – Сенджу вздрогнула от ледяного тона, которым брат заговорил со своей второй половинкой. – Не вынуждай меня повторять дважды.       Когда Мидори послушно опустилась в кресло, Такеоми продолжил допрос с пристрастием:       – Скрывала это и заговорила вдруг? Не поверю. Это то, что я думаю?       – Откуда я знаю, что у тебя на уме?       – Мидори!       – Да, Оми. Я встретила истинного. Ничего личного, но ты был всего лишь развлечением до встречи с ним. Не думал же ты, что это все взаправду? Что я собиралась выйти за тебя замуж и нарожать тебе слабых здоровьем детишек?       Такеоми помотал головой, словно не желал впускать в голову смысл, вложенный в слова Мидори: она игралась с ним все это время и ей было все равно. Глупцы те, кто считают омег бесхребетными, безобидными существами!       – Прочь, Мидори. Видеть тебя не хочу.       Лукаво улыбаясь, Мидори вышла, не обратив на нее внимание, но девочка видела, как подкосились у омеги ноги во дворе. «Ей не плевать, – поняла Сенджу. – Она тоже напугана. Просто не хотела падать в грязь лицом перед аники».       Задумавшись, она выглянула из сёдзи, и брат, заметив ее, подозвал к себе. Сенджу готовилась – будет ругаться, но он лишь сел перед ней на колени, положив широкие ладони на хрупкие детские плечи.       – Послушай, Сенджу, в будущем не обрекай себя на несчастье: не встречайся с альфой или омегой. У них есть истинные. И до встречи с ними они лишь пользуются тобой, а потом бросят, растоптав твои надежды.       – Неужели связь истинных настолько сильна, аники?       – Их связь – это больше, чем физическое и эмоциональное влечение. Это даже больше, чем любовь в привычном смысле. Бойся обжечься о привязанность людей, которых свела сама судьба. Раны заживать будут долго.       Такеоми говорил вкрадчиво, но словно не с ней, а с самим собой.       То был момент, когда брат возненавидел связь истинных. Эти воспоминания, как ни странно, придали Сенджу сил. То, ради чего она боролась – это узы, созданные самостоятельно, без вмешательства судьбы. И потому они были дороже всего на свете.       Лёгкие горели, и она почти догнала парня впереди. Поднажать осталось совсем немного. Ну же!       Сквозь стиснутые зубы Сенджу выдыхала время. Когда она умоляла Харучиё вернуться, слёзно заверяя, что простит ему все-все-все, она же не врала. Несмотря на напряжение из-за вмешательства Такеоми, их отношения всегда были на более глубоком уровне, чем братско-сестринские. И пора бы признаться, что в первый раз это было простительно, поскольку они были детьми, но не во второй.       Восьмилетняя девочка росла активным ребенком. Она радовалась каждой возможности урвать лакомый кусочек времени братца. Обычно он играл с Майки и Баджи, очень редко – только с ней.       И этот день – один из таких. Они играли в догонялки и, забежав на кухню, Сенджу встала на плиту.       – Не достанешь! Не достанешь!       – Слезай, – Харучиё, остановившийся напротив нее, недовольно сморщил нос. – Упадешь – Такеоми будет ругаться. Угадай, на кого?       Сенджу обиженно надула щеки. Старший Акаши действительно всегда за ее проступки ругал Хару, но в этом не было ее вины! Она этого не хотела. И, тем не менее, не находила в себе смелости заступиться за брата и признаться в собственной вине. Наверное, она была трусливой и жалкой...       Спрыгнув с плиты, она бросилась на шею братца.       – Прости меня, Хару! Правда, прости, пожалуйста!       Ошеломленный приступом внезапного раскаяния, он слабо приобнял ее и похлопал по плечу, приговаривая:       – Ну-ну, не плачь...       А горькие слезы продолжали течь по щекам. Вдруг – Хару отстранился и, погладив ее по влажной коже костяшками пальцем, поцеловал. Сенджу затрепетала, распахнув глаза. Раньше в губы ее целовала только мама, и то, когда она была совсем маленькой.       Она не знала, как отвечать на поцелуй, не знала, как правильно двигать языком и была совершенно сбита с толку, когда братец прикусил ее нижнюю губу.       Кожей ощутив чужое присутствие, она оттолкнула брата и в ступоре уставилась на Вакасу. Холодные мурашки змейкой скользнули по позвоночнику.       Растерянная, она не понимала в чем дело, но суровый взгляд Вакасы означал лишь одно: они с Хару натворили что-то очень плохое. Испугавшись, что Такеоми, прознав об этой шалости, может побить Харучиё ремнем, а ее – поставить в угол, Сенджу кинулась к Ваке. Дернула его за штанину и умоляюще заплакала:       – В-Вака, пожалуйста, не говори брату... Мы не сделали ничего плохого, мы просто играли.       Имауши успокаивающе погладил ее по голове, но глаз не отрывал от Санзу и обращался по большей части к нему, как к старшему.       – Вы когда-нибудь видели, чтобы брат с сестрой целовались? – не получив ответ на риторический вопрос, он продолжил: – Я не расскажу при условии, что это больше не повторится. Вы услышали меня?       Сенджу не видела, что сделал брат – кивнул или сбежал. Но Такеоми до сих пор понятия не имел, что произошло в тот день.       Выхаркивая лёгкие, она ускорилась и обогнала паренька. Результат – плох. Она заняла первое место, но это далось ей с трудом. На следующем состязании она может и не победить.       Много лет спустя она осознала, что это был за порыв. В тот поцелуй Харучиё не вкладывал романтической любви, как и во все последующие за ним. Сожаление, надежда и (не)прощение – эти необузданные чувства, бушевавшие в нем потопом, он мог выразить лишь в прикосновениях.       Они любили друг друга как брат и сестра – и Сенджу понимала, что отношения их были далеки от здоровых, но отказаться от Хару не могла. Лишь после того, как Вакаса, долго колебаясь, предложил ей встречаться – она поняла: нужно делать выбор. Их неоднозначные встречи прекратились, но она по-прежнему хотела, чтобы братец был рядом. И чтобы он научился говорить о своих чувствах как нормальный человек, а не совращать сестру в надежде на ее понимание.

***

      Номера в гостинице, предоставленной спонсорами соревнования, были минималистичными, но уютными. В них пахло сыростью, но это не беда – Сенджу предпочитала влажность воздуха. Впрочем, как и Вакаса, расположившийся в кресле с пультом в руке.       По новостям вот уже как месяц передавали громкие новости об ужесточении законов в Южной Кореи. Их обложили налогами не самые умные государственные деятели. Сенджу следила за политикой, поэтому знала о предпосылках.       Беты выходили на митинги с требованием принять их представителей на должности социального собрания. Они решили, что единовластному правлению альф должен прийти конец.       И на них надавили. Недальновидный дипломатический ход.       Корейцы бежали в соседние страны: в Китай и Японию. Их страна принимала беженцев неохотно, ведь тогда качество жизни коренного населения ухудшится, но им пришлось прогнуться под самым могущественным государством в мире – империей зла.       Сенджу порыскала на полках и, найдя фен, издала победный клич. Вакаса опустил пульт и постучал пальцами по тумбочке.       – Иди ко мне.       – Вот уж нет. Я мокрая, а тебе скоро уезжать.       – Не беда.       Сенджу тряхнула рукой, мол, как знаешь. Держа фен в руках, она мягко опустилась на его колени и обвила шею руками.       – Ты переживаешь за подругу, – сказал он, положив подбородок на ее голову.       – Конечно, я не хочу, чтобы она связывалась с Изаной. Если она узнает, какой он человек, то, я уверена, что найдет в себе силы от него отречься.       – Планируешь рассказать ей об Эме?       – Если других вариантов не останется... Она имеет право знать.       – Но дело ведь не только в ее чувствах?..       Сенджу вздохнула. Как и всегда Вакаса поймал ее за нос.       – Когда Хару приходил на той неделе, он... выглядил вменяемым. Он сделал это ради меня, понимаешь?       – Если ты прекратишь поставку одного канала, ничего не изменится. Тебе следует смириться с тем, что твой брат сделал свой выбор.       – Но я не хочу! – Сенджу заёрзала и раскраснелась – не то от гнева, не то от досады. – Я знаю, что он не такой. Он лучше, чем ты о нем думаешь. Его ещё можно спасти.       – Но хочет ли этого он?       Сенджу неопределенно пожала плечами.       – Пока он не употребляет ради встречи с сестрой, значит, не все потеряно. В нем ещё осталась человечность.