Отстой

      Эри ввалилась в квартиру запыхавшаяся и раскрасневшаяся как бегун, который только что вернулся с соревнований. Изана подхватил ее под локти, и она, воспрянув духом, прохрипела, что хочет пить. Она смотрела на него снизу вверх. Взгляд ее, полный мольбы, не оставлял сомнений в том, что с ней происходило. Изана незамедлительно напоил ее – жадными глотками Эри осушила кружку. Учащенное сердцебиение, нервно вздымающаяся грудь и бегающий взгляд.       – Мне очень жаль, – теребя браслет на запястье, Эри дышала неумело, как ребенок, и едва ли не теряла сознание, такая румяная и пылкая, как адов обсидиан, – я забыла принять лекарства. На улице у меня неожиданно началась течка, и я просто…       Эри не нужно было договаривать: дрожащие, еле удерживающие вес тела коленки сказали все сами за себя. Изана с легкостью взял ее на руки и перенес на диван. Она бегло осмотрелась: низкий празднично накрытый стол в гостиной, ароматизированные свечи и явно дорогое вино. Плотно задернутые бархатные тюли предавали помещению ауру таинственной интимности. Обидно, что их первое неформальное свидание сорвал ее недуг.       Эри приподнялась, оперевшись о локти. Изана вдруг приблизился, шевельнул волосы на ее затылке опаляющим до костей дыханием и заключил:       – Тебе помогла омега, но не Тодо.       Обоняние альф пугающе острое; Эри позабыла о том, что Изана способен определить, с кем она якшается, лишь по запаху, и в этом была ее ошибка. С таким успехом в шпионаже Тодо не было необходимости. «Смешно говорить это про четырнадцатилетнего мальчика, но он больше выполняет роль моего телохранителя, чем смотрителя».       Эри встрепенулась, припомнив аварию, в которую Тодо попал из-за нее. Есть лишний опыт и, наверное, некоторые воспоминания. Их хочется вычеркнуть из памяти как что-то незначительное, но Эри не может забыть осознание, тогда взбередившее ее: она отвечает за свою жизнь не только перед собой, но и перед близкими людьми. Ей следует принять ответственность как данность и не забывать горький, но необходимый опыт.       – Да, это была незнакомка из ювелирного. Она очень добра.       – Ювелирного, говоришь?       Изана посмотрел на нее так пристально, так строго, что она с трудом сглотнула слюну, которой было катастрофически мало, словно иссушили горло. Эри прикусила губу, чтобы не смутиться достаточно явно.       «Виноватой… Почему сейчас я ощущаю себя виноватой? Я же не сделала ничего предосудительного…»       – Позволишь? – Эри невольно протянула к нему руку – ею двигал какой-то неосознанный, не вполне объяснимый импульс – и поправила платиновую челку, ниспадающую на хмурые брови.       Изана неожиданно перехватил ее запястье и поцеловал тыльную сторону ладони. Эри с грустью улыбнулась. Если бы он сейчас взял ее, она бы не была против. Она видела, как затуманился его обычно сосредоточенный взор и каким шумным сделалось дыхание.       – Не сейчас.       Он утешал ее. Он совершенно точно не желал ей зла. Эта мысль согрела ее, как котенок, свернувшийся клубком у самого сердца. Она полусела, улыбнулась и поманила его жестом. Он вздохнул так тяжело, так устало, словно она принудила его к самоповешению – и все-таки подчинился.       – Я правильно понимаю: ты отказываешься взять меня, хотя мог бы?       – Правильно, – без запинки, без колебаний и без сожалений. Эри изучает его глазами и дивится: но почему? По нему скажешь, что ему не хочется – тут причина в другом. И у нее ни одной догадки.       – Что тебя останавливает? Неужели я, по-твоему, ещё не готова?       – Нет.       – А когда буду?       Изана как-то злорадно усмехается.       – Когда будешь – узнаешь первой.       Эри покачала головой. Нет, он просто безнадежен – с ним разговаривать невозможно. Выражаться тайнами и вводить оппонента в замешательство – неотъемлемая часть его натуры. Та суть, которую не отнять. Тогда Эри решила зайти с другого ракурса.       – Раз мы не будем заниматься любовью, значит приятно проведем романтический вечер, как и планировали. Если ты подготовил программу, ее придется нарушить, но я не думаю, что это большая проблема.       – Ты не в состоянии.       – Ты забыл спросить об этом меня, – Эри, демонстрируя силу своего духа, поднялась с дивана и покружилась вокруг своей оси – воздушная юбка приподнялась и вновь опала, скользя по ногам. – Я достаточно бодрая, чтобы хотя бы поговорить. Ты прав – есть я не в состоянии, но все остальное... вполне.       Изана откинулся на спинку дивана и обреченно прикрыл глаза, смиряясь с неизбежным. Брови его чуть сдвинуты к переносице, а челюсть напряжена. Эри понимает, что он с трудом держит себя в руках, но благодарит небо за то, что остается с нею рядом несмотря ни на что.       – И о чем ты хочешь поговорить?       – Не знаю. О чем-нибудь.       Воцарилось недолгое молчание. Изана засопел, и Эри показалось, что он задремал, но он неожиданно развеял тишину:       – В детстве я верил, что бессмертен.       – Серьезно? Почему так?       – Думаю, я просто настолько сильно боялся смерти, что не хотел признаваться себе в том, что когда-нибудь умру.       – Удивительно... – Эри ахнула, восхищаясь тем, что Изана поделился с ней подробностями своей жизни, а в особенности – прошлого. Это происходило настолько редко, что следовало записывать в ежедневник каждую такую памятную дату.       – Вовсе нет, – он ответил как-то неестественно резко, это прозвучало почти обидно. Но Эри плюхнулась на пол между ног Изаны и положила голову ему на колено, ожидая услышать продолжение рассказала. Он распахнул глаза и смерил ее каким-то мрачным неодобрением.       – Просто не ожидала, что ты боялся смерти.       – Это естественный страх любого живого существа. Я бы даже сказал – закономерный.       Эри не ответила. Нестерпимо клонило в сон, к тому же боль внизу живота никуда не исчезла, просто чуть притупилась и стала реже пульсировать при движениях. Но Эри так не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Что-то подсказывало ей – если она не заснет, то узнает много любопытного. А грех любопытства не был чужд омеге, что вечно совала нос не в свое дело. Поэтому она заинтересованно подалась вперед и спросила:       – Твоя любимая книга?       – «Путешествие на Запад».       Эри просияла, аки золотое яблоко.       – Так во-от почему твоя группировка называлась «Поднебесье»?       – Как много тебе вообще рассказала Сенджу?       – Достаточно, чтобы я знала чуть больше, чем мне следует.       Изана закатил глаза. Ну, конечно, «чуть». Откровенно говоря, его не устраивало, что она так стремилась к получению информации о преступном мире. Все, что она узнает, ей не понравится – она это знает, но лезть на рожон упорно продолжает.       – Ты должна перестать с ней общаться.       – Почему? В чем проблема?       – Она слишком много болтает.       Давно он не напоминал ей об этом. Она почти забыла, что у него есть и такая сторона – до жути неприятная и отталкивающая, но она принимает ее. Развивать эту тему лучше не стоит, иначе они рассорятся к чертям собачьим.       – А зна-аешь, – Эри тянет гласные и хитро щурится, – мне тоже есть, что рассказать. Клуб «веселых» историй объявляю открытым.       И Эри рассказывает. Об издевательствах в средней школе. О том, как ей свистели вслед, называя шлюхой. О том, как портили обувь. О том, как учителя занижали оценки. И о многом другом. С легкой душой, словно это произошло не с ней, а с кем-то другим. Доселе неспокойный Изана стал еще более нервным. Его лицо приобрело оттенок выражения старого бога – свирепого, разгневанного, но непоколебимого в своем решении. Эри испугалась этой перемены, но не подала виду.       – Почему ты рассказываешь это так просто?       – А что, мне нужно плакать? Честно говоря, я приехала в Токио как жертва. Держа в голове мысль, что я – ничтожество, и просто за то, что я омега, меня начнут обижать. Но появилась Сенджу, ты... и вы в одночасье перевернули мое представление о мире. Изменения внутри меня протекли одновременно стремительно и плавно, что я даже не заметила, как перестала... жалеть себя. Ещё бы три месяца назад я и помыслить не могла, что прощу их. Мне кажется, прощение даётся с трудом, поскольку оно означает отказ от ожиданий насчёт людей. Значит, мы признаем их несовершенство и принимаем их такими, какие они есть. А это порой сложнее всего. И я так сильно благодарна тебе. Ты многому меня научил, правда. Моя душа плачет, но плачет от радости, потому что встреча с тобой – лучшее, что со мной случалось. Мне хочется крикнуть «судьба – не дура!» Я люблю тебя. Но я не уверена, что это достаточно сильные слова, чтобы выразить мои чувства. Ах, я, должно быть, смешна и нелепа? А уже все равно. Давай станцуем. У тебя есть пластинки?       – Да, – Изана отрешённо кивнул, не понимая и принимая ее беззаботность. Легкая, как пушинка, она взлетела, пронеслась словно над его головой и стала рассматривать всевозможные пластинки с музыкой и диски с фильмами и видеоклипами. Пока она копалась в ящиках, Изана думал об одном – о том, что он может сделать для нее.       – Что тут? «The Beatles», «Танец рыцарей»... Ого! Китайский рок. И порно. С ума сойти.       Похоже, она ждала какой-то реакции, поэтому Изана лениво пояснил, оправдывая ее ожидания:       – Китайское порно – отстой. Не советую.       Эри хихикнула, ничуть не смутившись.       – Вынуждена не согласиться.       Изана не ответил ни на первый комментарий, ни на второй вопрос, ни на третье восклицание. Он слишком погрузился в свои мрачные думы – они затянули его омутом. Наконец, Эри отложила ящик и присела рядом, погладив истинного по плечу.       – Изана, я рассказала это не за тем, чтобы ты порешал всех обидчиков. А почему? Как думаешь?       – В душе не ебу.       – Ну же, подумай.       Он ответил нехотя:       – Потому что доверяешь.       – Бесконечно, – она сжала его плечо. – Пусть прошлое останется в прошлом. Но если бы они предложили мне встретиться сейчас, я бы не отказалась. Я скучаю по некоторым из них. Не все были плохими.       – Забудь о мертвых, – Изана сбросил ее руку и взглянул с такой обжигающей ненавистью, (пусть эта ненависть и предназначалась не ей) что ком встал в горле. – Они больше тебе не друзья.       – Но они живы!       – Люди, которые кинули тебя, никогда не были твоими друзьями. Бросившие тебя все равно что мертвецы. Уход человека из твоей жизни подобен его смерти, – угадывалась в этих словах личная история. Намек на что-то сокровенное. Неспроста его это задело. Эри понуро свесила голову.       – Эти разговоры наводят на меня тоску.       Изана насмешливо вскинул бровь.       – Разве не ты хотела поговорить?       – Я! Но сейчас хочу потанцевать. Танцы сближают, поэтому будь моим кавалерам.       Альфа с сомнением посмотрел на нездоровый румянец на ее щеках.       – Ты уверена, что сможешь плясать?       – Своими сомнениями ты унижаешь меня, – пылко заявила Эри и потянула Изану за собой.       Она включила какую-то энергичную песню и принялась танцевать как в последний раз. Ее потуги доказать, что она чего-то стоит, были нелепы, но умилительны. Уже в одиннадцать ее силой пришлось уложить в постель – она долго сопротивлялась. А ночью убедившись, что она крепко заснула, Изана взял ключи, кошелек, договорился со знакомым об аренде автомобиля и в третьем часу ночи выехал из Токио. Эри проснулась в шесть, взбудораженная кошмаром, но Изаны рядом не было. Нигде. Только в небе догорала Луна и на смену ей неспешно восходило солнце.

***

      В приюте два правила: либо ты, либо тебя. Примитивные законы выживания. Мальчику-метису с нехарактерной для японца внешностью не приходится рассчитывать на радушный прием. Если детей не заткнуть самостоятельно – они могут перейти от поддразниваний к избиению. Изане это не нужно. Изане хочется мира и спокойствия, а не возглавлять банду отбитых хулиганов. В идеале, если бы мама вернулась за ним. Он знает, что они не одной крови, но его любви это не умоляет.       Семья – это же не только про кровь. Семья – это духовные узы. По крайней мере, так ему казалось раньше. Ведь он жил с мамой и Эмой вполне счастливо. О нем заботились. Но если его сдали в приют, получается, это все из-за нечистоты его крови? Из-за того, что у него другой цвет кожи? Другой отец? Другие гены? Все – другое. Изана – другой. Нет ему места среди обычных людей!       Как же он скучал по сестре! По маме. Но нужно вытереть слезы. Гордо вскинуть подбородок, посмотреть на небо – и исполнить мечту. Если он лишний человек, то соберет вокруг себя таких же брошенных, одиноких и стремившихся заполнить дыру в сердце, как и он сам. Таков его путь. И он не отступится и не пожалеет. Никогда.       Если говорить об альфах, бетах, омегах и прочих тварях, то Изане повезло родиться среди первых. Альф почитали. Уважали. Они наводили страх и ужас одним своим видом. Присутствие их отпрысков нервировало даже взрослых бет, а уж омег – и подавно. Те трусливо поджимали хвосты и прятались по углам.       Но омег Изана почему-то щадил. Возможно, потому что когда-нибудь он встретит истинную, а возможно потому, что они настолько жалкие, что о них не хочется пачкать руки. Но с одной омегой Изана все-таки подружился. Она не была его истинной, но ее смех был заразным, а улыбки, которые она дарила ему – искренними. С ней он мог быть откровенен.       Она была настоящей экстремалкой. Не то что другие омеги, которых знал Изана. Она предложила сбежать из детдома ночью и сгонять на кладбище неподалеку. Она утверждала, что знает дорогу, ведь там похоронена ее бабка. И Изана доверился ей.       Полная Луна и яркие звезды освещали путь. Нереальная красота. Но когда взгляд Изаны обратился на землю, то восторг переполнил его нутро, потряс до глубины души. Земля оказалась ничуть не хуже. Обычные могилки захлестнули его своей головокружительной атмосферой. От мысли, что в земле покоился прах людей, знобило, но то был приятный озноб.       – Я бы неплохо смотрелся в могиле, – выдал он вдруг, на что Джун пихнула его локтем в бок. Она была всего на год младше, но вела себя неоправданно дерзко.       – Никаких суицидальных мыслей!       – Я бессмертен, поэтому без них не обойтись.       – Бессмертных не существует.       – Если ты их не встречала, это не значит, что их нет, – упрямился Изана, абсолютно уверенный в своей неприкосновенности.       – Человек так устроен: если в него выстрелить, из него польется кровь, – Джун приблизилась к нему и расчесала его руку ногтями до крови. Он позволил ей сделать это, потому что хотел посмотреть, чего она добивается. – Не то чтобы ты был исключением.       – Ты не понимаешь.       – Ну, конечно. Куда мне до тебя?       Изана фыркнул, но не стал спорить. Быть бессмертным – это не значит быть неуязвимым. Это значит просто не умирать. А он не умрет. Просто не может умереть. Вечно молодой, вечно сильный – таково его призвание.

***

      А потом Джун ввязалась в очередную авантюру. Ее преследовали, а затем – избили приютские. Она могла попросить о помощи, но не сделала этого. Изана заходился в приступах отчаяния. Он корил себя за то, что не успел помочь, не сумел заподозрить неладное, не смог предотвратить страшное и еще очень много чего «не». Разъедающее чувство вины жгло изнутри адовым пламенем.       Он склонился к ней, оробевшей и мучительно одинокой. Эти мальчишки не только ее избили. Они взяли слишком много – оттяпали кусочек, принадлежавший ему по праву. Изана хотел прикоснуться к ее лицу, но она отвернулась от непрошенной ласки.       – Глупая, глупая Джун, – снисхождением был пропитан его тон, но Джун не обижалась, не оскорблялась. Она и без того унижена и смешана с грязью. – Почему ты не попросила о помощи?       – Ты не мой истинный, Изана.       Его рука замерла в нескольких сантиметров от ее лба. Такого ответа он сначала не ожидал. Потом – вскипел.       – Да что ты заладила со своими истинными?! По-твоему, альфы настолько ничтожны душой, что готовы защищать лишь то, что принадлежит им?!       – А что в этом плохого? – Джун подняла на него невинные оленьи глаза. Она свято верила в каждое слово, капавшее с ее уст. – Альфы – дикие собственники. И я не могла даже рассчитывать на твое покровительство. Как бы хорошо ты ко мне не относился.       – Просто потому, что я альфа?       – Просто.       Вскоре Джун сбежала из приюта с концами. Больше он ее не видел.       Джун, Джун, Джун... Он бредил ею как помешанный. Засыпал и просыпался с ее именем, с печатью ее смерти на сердце. Она не выбрала его, а значит для него умерла, похоронив с собой воспоминания обо всем хорошем, что связывало их когда-то. Теперь это не имеет значения. Имеют значения лишь те, кто рядом – живые.       Она бросила его, как и все. Значит, она ничем не лучше, а может – сто крат хуже. Он верил в нее. Хотел верить. Для чего это все было?       Но мука и скука развеивались с новым и новым приходом Шиничиро. Старший брат научил его многому: от выбора шмоток до искусства быть гопником. Он заменил ему мир. Но были вещи, от которых он не мог его уберечь – и вещи эти случались под крышей детдома.       Изана возвращался с тренировки страшно потрепанный и уставший, едва переставляя ногами. Новый охранник, напрямую нанятый директрисой, малость настораживал. Он так пристально, так изучающе оглядывал всех детей, что становилось не по себе любому. Ни один ребенок не заслуживает того, чтобы столкнуться с похотью взрослого.       Это отрезвляет. Заставляет невольно соприкоснуться с другой частью мироустройства – запятнанной кровью, несправедливостью и плачем невиновных.       Изана столкнулся с этим слишком рано. Он не был не готов к встрече со злом лицом к лицу. Когда мощные руки сгребли его в охапку, он не мог сопротивляться. Сердце в нем забилось с прытью пойманного в капкан зайца. Зайцы бегают быстро. А сердце Изаны оледенело. Превратилось в огромный такой камень, что с ощутимым грохотом упал в пятки. Вырваться было невозможно. Оставалось кряхтеть, пытаясь позвать на помощь, и задыхаться, задыхаться...       Он готов был утонуть. Захлебнуться и потеряться в пучинах ужаса. В тот день он мог стать либо боязливой жертвой, либо бесстрашным мучителем. Он стал вторым. И по сей час считал, что это – лучший из возможных вариантов. Обстоятельства сложились в его пользу. Сенджу была символом фортуны. Символом, что не все потеряно.       Она напала сзади. Огрела несостоявшегося насильника бутылкой, но этого хватило, чтобы Изана пришел в себя. Глаза его раскрылись. Как он смел терпеть это? Как он смел испугаться? Сопляк! Больше он не проявит подобной слабости не перед кем.       Лиловые глаза сверкнули сталью ножа. Изана пнул охранника. Сначала в живот, затем под дых, по ребрам, между ног... Это длилось бесконечно долго. Изана ловил его стоны с наслаждением. С безумной улыбкой и ликованием. Сенджу оттащила его от мертвого тела силой.       – Хватит! Он уже мертв. А ты весь в крови. Тебе нужно скорее умыться, пока никто не увидел. И, кстати, за тобой должок.       Девчонка либо глупая, либо для нее это не впервые.

***

      В очередной раз, когда Шиничиро берет Изану с собой покататься на мотоцикле, они припарковываются у дома четы Сано. Шиничиро предупреждает, что закинет аккумулятор в гараж, выпьет стакан воды и скоро, очень скоро вернется.       Изана ожидает терпеливо, не задавая лишних вопросов, но любопытство в нем борется с уважением. Он не должен переступать порог их дома. Ему там будут не рады.       Но ведь там Эма... Изана сглатывает. Нет. У нее новая жизнь с новой семьей. В этой жизни ему не место. Он отворачивается, когда замечает, что начинает считать окна и предполагать, где ее.

***

      А потом случилось столь многое, что уложиться в пару строк – задача не из простых. Но я приложу все усилия. Доверьтесь мне. А Изана никому не доверял. В двенадцать, когда его избили, он не чувствовал себя униженным, ведь он дал отпор в силу своих возможностей. Напротив, его одолевал азарт. Выйдя из исправительной колонии, он понял, что грубая сила – это единственный способ защиты в их мире; поскольку он альфа, это его неоспоримое преимущество. И если потребуется показывать нижестоящим, где их место – он покажет. Потому что на кону выживание. Он ведь не бессмертный... Джун была права.       Но в смирении тоже меру нужно знать. Смирение ее погубило. «Нет, – спохватился Изана, – не смирение, а терпение. Кажется, это одно и то же, но на самом деле – нет. Смиряются с неизбежным, а терпят то, что ненавистно».       Джун терпела-терпела и сломалась, как пластмассовая кукла.       Тем не менее, в смирении сила. Есть вещи, на которые человек повлиять не способен – например, природные катаклизмы. И чем быстрее ты сбросишь корону мнимого превосходства, тем меньше потеряешь и впоследствии приобретешь.       Он будет жить громче всех. Буянить. Идти против правил. Хохотать как безумный, если потребуется. Ломать. Убивать. Как убили что-то хорошее в нем – еще в детстве. Но иногда – редко, болезненно – в нем восставало что-то от Человека. Как, например, в визит к Эме. Он подкараулил ее возле школы. В глазах ее отобразилось такое явное узнавание, словно она и не сомневалась в том, что когда-нибудь он ее навестит. Она приблизилась к нему, не спуская глаз.       – Шиничиро не хотел, чтобы мы виделись.       – Я знаю, Эма.       – Но почему ты сам не проявлял инициативу раньше? – в голосе ее зазвенела обида, но не обвинение. – Ты же мой брат, в конце концов. Ты любишь меня.       – Не приписывай мне чувства, которые я не испытываю.       – Что бы ни происходило, я никогда не забывала тебя.       – Я тоже, Эма. Но это ничего не меняет. Нам лучше не видеться.       – Скажи мне, почему ты ненавидишь Майки?       – У меня на то свои причины.       Эма горько улыбнулась. Уклончивый ответ. Как он осторожничает с ней!       – Кисаки предложил тебя, чтобы обезвредить Майки.       – Когда? – Эма схватывала все налету: без сомнений она понимала правила игры в преступном мире.       – В годовщину первого поколения черных драконов.       – Вот как... К тому моменту я буду готова. Если моя смерть действительно так необходима, я приму ее с улыбкой.       Изана ненавидит жертвенность. Ничтожную. Бессмысленную. Он стиснул зубы и встряхнул Эму за предплечья.       – Ты ебнутая, да?! Я сказал это не за тем, чтобы ты подыхала с улыбкой, блять, на губах.       Но Эма как назло продолжала улыбаться, будто блаженная.       – Почему ты слепо следуешь за Кисаки?       Так, блять. Эма. Как много ей вообще известно?       – Потому что я не знаю, куда идти и что мне делать дальше.       – Слушай свое сердце. Оно знает все ответы.       – Издеваешься, да?       Она говорила так искренне и так просто, точно в действительности верила в силу сердца. Это ошарашило его больше, чем должно было. Он разжал пальцы.       – Это стоит того, чтобы попытаться.       – А ты... слышишь свое?       Удивительно! Что за вздор он поддерживает?!       – Да. Оно говорит мне, что оставлять тебя с твоей болью неправильно.       Изана чувствует бурлящее внутри негодование, замешательство... и любовь. Всеобъемлющую. Застилающую взор. Он позволяет себе притянуть Эму и обнять, вздохнуть ее запах и навсегда, навсегда сохранить этот светлый невинный образ в своей памяти.       – Тебе не нужно быть сильным со мной. Я же твоя младшая сестренка. Всегда буду, Изана.       Дёшево. Какой это все дешёвый фарс. Он, походу, сам того не ведая, угодил в мелодраму, по уши погряз в розовых соплях и слезливой семейной драме. И ему, черт побери, так нежно, щекотно и больно в месте, где стучать, как ненормальное, должно сердце. Сердце, предчувствующее беду и говорящее: ты ступил на неправильную тропу, пора бы исправляться.       Но Изана не хочет. Меняться, отступать. Поздно уже.

***

      Когда истинная, наконец, попала в его руки, маленькая и хрупкая, он почувствовал страх. Впервые за кого-то, кроме себя. Такой острый, разъедающий душу кислотным соком.       Как ее любить?       Как с ней обращаться?       Как не обидеть ее?       Обретя что-то, нужно быть готовым потерять это в ту же секунду. Это и есть сила смирения. Потому что ничто не вечно под луной. Счастье, любовь, благополучие – не исключение.       Все, что он делал, приводило к разладу. Он страшился привязаться к ней настолько сильно, что будет засыпать и просыпаться с ее именем на устах. Как было с Джун.       Его отравляли эти ебаные чувства. Разрывали на куски – ошметки валялись всюду: прилипали к костям, гнили в желудке и захлебывались в глотке.       Чувства. Ебаные чувства. Ебаные эмоции.       «Я ненавижу любовь. Я ненавижу тебя. Я ненавижу, все, что вижу, ненавижу и себя».       Иногда она замечала в нем то, чего он о себе не знал. Пыталась переучить его, сотворить из него другого человека, идеального партнера – часто. Она сжирала его плоть и обгладывала кости. Он никогда не был так беспомощен, как рядом с ней. Власть, которую она над ним имела, она даже не осознавала. Но чтобы там ни было, он ее защитит. Даже если для этого нужно стать монстром в ее глазах. Она не поймет его методы. Не примет его. Пусть. Уже блядски все равно.       Ему бы в пору молиться. Но никто не услышит молитвы того, кому молиться запрещено.