Эри изводит себя на протяжении трёх дней его отсутствия. Она не посещает занятия. Не может найти укромный уголок ни в одной точке города. Готовит много еды, но не ест и малой части. Зато постоянно экспериментирует с макияжем и наряжается в красивые летние платья. Подолгу смотрится в зеркало, ведь теперь есть смысл. Смысл быть красивой. Смысл быть ухоженной. Смысл просто быть для Изаны кем-то, кем он дорожит. Она хочет его привлекать. Хочет быть для него всем.
У Эри Ямаути золотистые локоны и янтарные глаза – от возбуждения они словно бы светились. На персиковой коже – россыпь едва заметных веснушек. Несмотря на переживания, выглядела она более, чем хорошо – на лице ни тени усталости. Она отчаянно держала себя в руках.
Пропасть вот так без предупреждения – это же в духе Изаны, правильно? Просто особенности его характера.
Ключ поворачивается в замочной скважине в четыре часа дня. Эри выбегает навстречу истинному взвинченная, как пружина, но усиленно маскирует признак любых переживаний. Весь мир перестает существовать для нее, когда она видит лицо – измученное и будто бы осунувшиеся, с фиолетовым фингалом. Она прижимается пальцами к его глазам едва ли не хныча. Он морщится, но не советует ей отстраниться – прикосновениями ее довольствуется, как гордый кот, изредка позволяющий приласкать себя непутевой хозяйке.
– Откуда этот синяк? Где ты был?
– Ничего серьезного. Разбирался с твоими бывшими друзьями.
Эри убирает руку. Он серьезно проехал восемьсот с лишним километров от Токио до Хиросимы просто для того, чтобы вправить мозги ее «обидчикам»? Это же дела давно минувших дней, которые не стоят даже упоминания!
– Даже с девочками?
– А у них какие-то привилегии, что ли?
Отвратительно, что он, ко всему прочему, гордился своим поступком. Он разулся, повесил пиджак на крючок и, размявшись, хотел пройти в ванную – умыться, но Эри перегородила ему путь. Если она сейчас отпустит его перекусить и отдохнуть после дороги, то эта ситуация забудется как что-то незначительное. А это неприемлемо.
– Зачем ты это сделал?..
Изана смотрит на нее так, словно она с дубу рухнула – ей даже не по себе становится от этого сверлящего взора.
– Что значит зачем?
– Я не держу на них зла! Я простила их, как ты не можешь этого понять?! Или в твоей картине мира не укладывается, что вовсе необязательно мстить человеку?!
Изана осклабился. Если простила она, не значит, что простил он. И не значит, что смирился с тем, что ей пришлось пережить.
Возможно, это ложь. Она не простила, но... Не желала им такого! Они гнобили ее психологически, но не притрагивались к телу. В конце концов, это все неважно. Эри переводит дыхание и подводит итог:
– Прощение приносит освобождение.
– Но не приносит удовлетворения.
– Ну вот, ты и сам признался, что делал это ради собственного удовольствия, а? Признайся же, тебе просто нравится чувствовать свое превосходство!
– Все просто: ты простила их, я – нет.
– Значит и я... – Эри колеблется, и взгляд ее мечется, как у загнанной в ловушку лани: опасные слова грозятся сорваться с ее языка: – не прощу тебя.
Время замирает. Она ожидает ответа Изаны на грани паники, но он лишь над ней потешается:
– Ты сделала на редкость много ошибок в слове «спасибо». Ты точно отличница?
Говорят, лучшая защита – нападение. Пользуясь этим правилом, Эри заряжает пощечину. Смачную. Звонкую. На щеке Изаны не сразу поступает красный след от ее ладони, но он не выглядит разозленным. Скорее всего, ее отпор его позабавил.
– Ты мразь, – выплевывает она в сердцах; ее искренние чувства передаются и ему:
– Эри. Я сделал это ради тебя.
Ах, этот его вездесущий эгоизм! Почему он пытается оправдать любую свою подлость защитой о ней? Чтобы защитить ее, не нужно ставить на колени мир. Достаточно быть рядом в трудную минуту. Разве он этого не понимает?
– Ради меня! Ты ещё скажи, что пойдешь на убийство, если меня обидят. Ты делаешь это не ради меня, а ради себя.
Да мне не нужен такой истинный! Ты больной. Пошел ты!
Разочарованная его оправданиями, Эри разворачивается на пятках, чтобы запереться в комнате и все хорошенько обдумать. Рывок – Изана дергает Эри за волосы на себя. Она взвизгивает от неожиданной боли, когда он с силой роняет ее на пол. Она ударяется головой о паркет и, массируя виски, стонет, а Изана садится на корточки перед ней и, вновь вцепившись в золотистые волосы, шепчет на ухо гремучей змеей:
– Хочешь открою секрет? – он приподнимает ее голову, евда ли не выворачивая шею. Эри готова поклясться, что у нее хрустнули позвонки. Она смотрит на Изану застланным слезами взором. – Сама по себе ты не имеешь ценности. Я – твой приоритет. Твое солнце, твой смысл жизни. Я прощу тебе эту пощечину, но за следующую последует неминуемое наказание.
Эри хрипло, сдавленно смеется. И что он ей сделает? Она брыкается и ударяет его пяткой по колену. Для него ее потуги вырваться – все равно что жалкое трепыхание крыльев комара, схваченного за ножку. От проведенной параллели прорывает на истерический смех.
Но каменное, непроницаемое лицо истинного заставляет задуматься о серьезности его намерений.
– Хватит! Ты меня пугаешь. Отпусти!
– Меня не привлекает твоя дерзость, – почти зевая сетует он. – Ты должна быть покорной.
В носу засвербило. Хочется высморкаться. Отмыться. Но для начала – сбежать отсюда. От этого ада, на который ее обрек Изана. Эри замирает, поняв, что сопротивление бесполезно, и ей стоит готовиться к худшему. Течка почти завершилась, и лишь глухой инстинкт омеги реагирует на происходящее резко положительно: перед глазами рассыпаются искры волнительного счастья, но в животе завязывается тугой узел великого страха.
– Ты меня очень расстроила. Очень огорчила, – от нежности, с которой он говорил, хотелось до крови расковырять себе уши, лишь бы ничего не слышать. – Я считал тебя своей семьей, но ты отказалась от меня, ты предала мое доверие, как все остальные близкие люди. Понимаешь, такое не оставляют безнаказанным.
Хватка на ее волосах настолько цепкая, что выбраться не представляется возможным – разве что выдернуть волосы с корнем.
– Изана, ты бредишь! Отпусти меня. Мне страшно. Чт-что ты собираешься сделать? Не надо... Нет!
Он переворачивает ее на спину. Раздевается. Настолько быстро, что она не успевает среагировать на удачный момент – момент побега, который она упустила из-за медлительной реакции. Спину обжигает холодом. О пол ударяется ремень. Изана приспускает штаны, задирает до живота ее домашнее платье, стягивает с нее трусы и входит. Без предварительных ласк. Без смазки. Просто так. Захотел – взял на полу. Вскрик, вспоровший тишину. Он даже не дает ей привыкнуть. Вдалбливает в пол так, словно намерен причинить ей как можно больше дискомфорта и неудобств. Он трахает ее на холодном полу. Насухо. Как животное. По внутренней стороне ее бедра стекает струйка крови. Теплая. Такая теплая кровь вместо смазки. Ужасно. Он начинает скользить в ней с легкостью, а она запрокидывает голову, чтобы не видеть его лица.
– Расслабься.
Расслабиться?
Ха.
Да он издевается! Ей проще умереть.
Он двигается в ней снова и снова. Внутри так адски сухо, несмотря на кровь. Булавкой точно внутри ковыряются. И далеко не одной. Толчки рваные, жёсткие. Отвратительное хлюпанье. И боль, похожая на сон. Потому что так больно может быть только в гребаном сне, не в жизни. Это несопоставимо с реальностью. Он наклоняется к ее уху и целует. Утешает? Чертов лицемер. Если собрался быть грубым – так будь грубым до конца, а не пытайся облегчить страдания на самом пике.
Она не сразу понимает, что это был не поцелуй. Он укусил ее шею. Поставил метку.
Эри никогда не славилась выдержкой. Она хватается за эту
нежность как за мнимую надежду на спасение. Она шире раздвигает ноги и выгибается в пояснице, когда он бурно кончает в нее. Слезы бегут ручейками, один за другим. Изана порывается уйти, но она закидывает ноги на его спину. Прижимает к себе теснее.
Как он может уйти сразу же после того, что натворил? Пусть слушает ее испуганное сердцебиение и шум крови в ушах. Пусть осыпает ее тело поцелуями насильственной любви – только не уходит. Если он покинет ее прямо сейчас, она без шуток сойдет с ума. Потому что пережить такое в одиночку... нет, она не способна.
Интуитивно Изана понимает это. Все это. Он снимает футболку, укрывает Эри ею, как одеялом, а сам ложится рядом и смотрит. Ни капли раскаяния. Он словно заворожен страданием на ее лице. Но ей отвратительно думать об этом. Только не сейчас. Сейчас она слишком слаба.
Вот и пролилась первая кровь. Толчок к изменениям. К революции сознания.
Эри не считает минуты. В какой-то момент слезы просто перестают течь из ее глаз и засыхают на щеках. Размазанные по шее и попавшие в уши, они холодят кожу из-за ветра, гуляющего по полу. Изана попытался перенести Эри на футон, но она воспротивилась, и он не стал заставлять. По ней видно – в противном случае закатила бы истерику.
– Прошел час. Вставай.
Голос у Изаны бархатистый, как всегда. Такой родной. Этим голосом он обещал ее защитить. Слезы вновь закипают под ресницами. Эри обнимает себя руками и кусает губы. Только бы не взвыть от боли. Не той, что еще горит между ног, а той, что голодным зверем терзает серце.
– Отвали. Ты вообще представляешь, что натворил?! – она не представляет, откуда у нее силы на грубость. Ее голосом говорит кто-то другой. Эри Ямаути слишком разбита. Слишком не в себе.
– Это все равно бы произошло. Ты понимаешь?
Нет, не понимает. Эри отказывается принимать, что это произошло с ней, с ним, с ними. Это какое-то безумие. Врагу не пожелаешь лечь под любимого по принуждению.
– Не перекладывай ответственность.
– Я виноват. Но я не сожалею.
– И в этом кроется уродство твоей души. Вызови мне такси. И сделай кофе. Я имею право покомандовать, тебе так не кажется?
Эри не сразу отдает себе отчет в том, что этот голос принадлежит ей. Но он говорит правильно. Кружка кофе способна вернуть ей силы – сейчас она на резерве.
После жестокого соития на полу Эри еле-еле переставляет ноги. Она кое-как доползает до ванной и смывает кровь вперемешку со спермой. Он же кончил внутрь. Что, если будет ребенок? Впрочем, в первый раз – да еще такой! – с трудом верится, что получится. Хотя... истинным зачать проще. Ай, плевать. В случае чего сделает аборт. Они не запрещены у бет, но с омегами все сложнее... Эри вертит головой. Она так устала. Почему она должна накручивать сейчас? Ещё ничего не произошло. Узнает спустя две недели. Даже если не заметит каких-то изменений – на всякий случай купит тест на беременность, чтобы быть спокойной.
Кухня все та же. Ничего не изменилось. Только Эри и ее отношения с любимым мужчиной больше никогда не будут прежними. Чтобы отвлечься от главного, Эри сосредотачивается на второстепенном – разглядывает интерьер и декор, даже щупает стены, будто проверяет на прочность. Изана с подозрением наблюдает за ее поведением. Хороший ремонт. Чистота. Правда, плита немного заляпана из-за недавних экспериментов с готовкой. Надо будет оттереть соус.
И Эри действительно делает это. Берет щетку и начинает отскрябывать. Изана осторожно опускает тяжелую ладонь на ее плечо – и она подпрыгивает от испуга. От леденящего, сковывающего ужаса она на него даже не смотрит.
– Что ты делаешь?
И от этого вопроса почему-то становится так смешно! Он нелепый. Сначала Эри зажимает рот рукой, опускается на пол, прячет лицо в ладонях, но не может перестать смеяться, пока не обнаруживает кровь на руках. И просто кричит. Откуда кровь? Она же только что все вымыла!
Изана молча протягивает ей зеркало. У нее из носа потекла кровь, заливая пол, уже окрасив в алый подбородок. Она нечаянно размазала кровь по лицу и выглядела как чудовище. Глаза у нее потускнели. Сейчас их с натяжкой можно назвать янтарными. Какие-то блеклые, безжизненные. Глаза-пустышки. Эри – обыкновенная кукла. А ведь с утра она была такой красавицей! Прошел всего час. Что переменилось?
«Я уже никогда не буду прежней. Люди меняются не за годы, а в один миг. Не время, а события меняют людей. Вот оно что...»
Эри просидела в ванной минут десять. Нестерпимо хотелось перерезать себе вены бритвой. Она даже несколько раз подносила ее к запястью, но в итоге лишь от злости чуть поцарапала большой палец. Засунула его в рот, как ребенок, и мечтала вернуться в материнскую утробу. Там не будет холодно, как на этом треклятом полу. И нерожденных детей... их никто не... словом, никто не причинит им вреда.
Шуршание в коридоре. Настежь открытая дверь. Изана смотрит на нее почти с жалостью. Должно быть, она действительно жалкая. Одна радость – кровь удалось остановить.
– Эри. Рано или поздно тебе придется выйти. И лучше сделать это, когда я в хорошем расположении.
Эри иронично хмыкнула. Хорошее расположение. А оно бывает?
– Тебе понравилось насиловать истинную? Как тебе мое влагалище? Приятно?
Он медленно приближается, как хищник, и смотрит на нее до дрожи в коленях пристально, словно желает поглотить. В глазах-фонарях – гамма непередаваемых эмоций. О, как же ее раздражают эти говорящие, красноречивые глаза, которые словно подразумевают ответы на все вопросы и освобождают от нужды отвечать. Эри прыгает на Изану, как обезьяна, обвивает его руками и ногами, и кусает его в плечо, словно в отместку за то, что он сотворил, но этого никогда не будет достаточно.
– Пожалуйста, скажи мне, что это не ты меня изнасиловал. Потому что если это сделал кто-то другой, то я смогу жить дальше.
Изана гладит ее по затылку, по волосам. В этот миг она почти готова простить ему все, что можно, и все, что нельзя.
– Ты сможешь жить дальше в любом случае, Эри.
– Пусть мне это все приснилось.
– Это не сон, Эри.
– Почему ты просто не можешь солгать мне?!
– Потому что это сделает тебе только хуже.
– Ты уже сделал мне больно. Хуже быть не может.
Она слезает с него и понуро бредет на кухню. Изана смотрит ей вслед. Она просто не знает, что такое настоящая боль. Эри шестнадцать, но она так сильно напоминает его в одиннадцать...
Эри пьет кофе, смотрит в окно и сотрясается от беззвучного смеха. Затем выплёвывает все, что выпила, в раковину, и вытирает рот.
– Тебе бы успокоительное, а не кофе.
– Не утруждай себя. Видишь – уже прошло. Я просто подумала, что это иронично – ты хотел меня защитить от всего мира, но не смог защитить даже от себя. Так грош цена твоей любви, получается.
Его лицо не переменилось.
– Помнишь, ты говорил, что хочешь куда-то сводить меня на Синдзюку? – прежде, чем продолжить, она дождалась немого подтверждения в виде кивка. – Больше я с тобой никуда не пойду. Не останусь одна. Ты показал, что опасен и для меня в том числе.
Она говорила это лишь потому, что хотела задеть как можно больнее. Боль имеет свойство возвращаться. Но Изана не чувствовал ничего. Вообще ничего. Как камень, что омывают волны. Ни холодно, ни горячо. Он даже не злился.
– Это было справедливое наказание, Эри. Ты должна сделать выводы.
Ну да, она сделала выводы. Бежать, не жалея ног – вот что ей нужно сделать и поскорее.
– Ты поступил так, потому что твоя обида тебе дороже, чем я! Для тебя отомщение – это выражение любви, но не для меня. Я не оценила твой «подвиг», и ты разозлился, потому что на твоём языке это высшее проявление привязанности. Не приняв твою месть, я будто бы сказала, что
не люблю тебя, да? Прежде чем вершить самосуд, ты мог бы спросить меня, Изана, а не делать выводы самостоятельно и...
Эри захлебнулась словами. Помолчала. Подумала. И ушла собирать вещи. Изана тенью следовал за ней. Он не мешал, но нервировал одним своим присутствием. «Почему ты меня не останавливаешь?!» – вертелось на кончике языка, но если бы она задала этот вопрос, то он означал бы, что она хочет остаться. Тогда Изана точно бы не отпустил ее. Поэтому она не стала.
– Ну почему ты такой? Почему ты не меняешься? Я же так старалась...
– А для тебя проявление любви – это отказ от себя, своих амбиций.
Эри пожала плечами. Может, он и прав. Она уже ни в чем не была уверена. Если Изана способен на такой поступок, получается, она его совсем не знала. Возможно, она и себя не знает. Между ними не было сцен и декораций. Они все рухнули с потерей ее девственности.
– Помнишь, я говорила, что готова пролить свою кровь? Сегодня она пролилась. И если я люблю тебя, то это не значит, что не смогу уничтожить. Ты поплатишься за то, что сделал со мной. Потому что это предательство означает лишь одно: я для тебя ничего не значила. Я пыталась тебя понять, ты – нет.
– Буду ждать твоего возмездия, Эри.
Любовь – это битва. Заранее проигранная. Эри поняла это в момент, когда взглянула в лицо Изаны – такое чистое, такое светлое. Он навсегда останется самым красивым мужчиной в ее жизни. И самым ужасным. Не потому, что он совершил, а потому, что она его любила – и любит до сих пор. Она замерла на пороге с двумя сумками и чемоданом. Она прощалась не с Изаной. Она хоронила Эри Ямаути. Наивную. Нерешительную. Немного наглую. (Не)много глупую.
– Скажи мне: ты меня настолько ненавидишь?
– Я не ненавижу тебя.
– Ненавидишь, – твердо.
Он не стал ее переубеждать.
– Стой там, – она выставила руку вперед, стоило ему сделать шаг навстречу. – Не вздумай приближаться ко мне.
Дверь за ней захлопнулась. Отрезала от реальности. Отрезвила. Изана долго стоял на одном месте. Без цели. Без смысла.
***
Фумико Ямаути обрадовалась возвращению блудной дочери. Она приняла ее с распростёртыми объятиями, не мучая допросами, скандалами и предложениями поужинать, найти новое хобби или уехать за город – навестить бабушку и дедушку. Эри была благодарна за это. На следующий день отец предложил забрать оставшиеся в квартире Изаны вещи, но Эри возразила. Она не хотела, чтобы ее родители виделись с Изаной, поэтому попросила об услуге Сенджу. На нее всегда можно рассчитывать. Эри гадала, чем заслужила такую подругу.
Говорят, плохие времена становятся хорошими воспоминаниями, – хотелось бы ей, чтобы это было так.
Она не посещала занятия два дня, а на третий явилась в полицейский участок. Полицейский, который выслушал ее историю, скептически вздёрнул бровь. Никто не обещал, что будет легко.
– И кто тебя изнасиловал?
– Мой истинный, – а ведь ещё неделю назад Эри казалось, что у них с Изаной все чудесно, все прекрасно, а дальше будет ещё лучше.
Она и представить не могла, что вскоре ее привычный мир рухнет, и она будет доносить на возлюбленного. Кто ужаснее: она или он? Наверное, они друг друга стоят. Эри чувствовала, что от этих мыслей в душе расползается чудовищная пустота.
– Девочка, пойми, это не насилие. Вам ведь вместе семью создавать, детей рожать, – обращался мужчина к ней любезно, но то была одна видимость. – Ты неправильно его поняла. Он так проявил свою любовь. Сама понимаешь: альфы – дикие собственники.
Эри не обижали его слова. Все, что он говорил, правильно с точки зрения общества. Такова политика государства. Но ведь она собирается её изменить. Пока что можно и потерпеть. Всю жизнь терпела. Чего стоят эти минуты?
– Но у меня не будет от него детей, – без запинки сказала Эри, словно готовилась к этому ответу вечность. – Он же отсидел в колонии для несовершеннолетних даже не окончив школу. Он преступник!
– Как его зовут, деточка?
– Курокава Изана.
Мужчина в миг преобразился, посерьезнел. Поза его сделалась строгой и сдержанной, с черт лица пропала беззаботность и насмешка.
– Вот как, значит. Пиши заявление. Мы его посадим.
Эри прочитала имя на бейджике. Улыбнулась. Это было предсказуемо. Она не искала его намеренно, просто знала – сегодня ей повезет.
– Вы же отец Асахиро?
– Да, ты знаешь моего сына?
– Мы хорошие... друзья.
– Вот как. Прекрасно.
В своем намерении отомстить Эри будет неумолима. А этот мужчина поможет ей. Но спустя час, что она провела в его кабине, угол зрения пришлось изменить. То, к чему он призывал ее, было немыслимо. Средством давления на массы он предлагал использовать невиновных людей. Он не сказал это прямо – так, упомянул вскользь, а она схватилась за соломинку и стала потихоньку выуживать информацию. Поняв ее намерение, он вывалил все прямо, и его идея и шокировала Эри, и вызвала в душе какое-то неясное смятение.
– Да вы сошли с ума! – Она встала, ударив ладонью по столу. – Это же вызовет общественный резонанс. Беженцы из Кореи сейчас особо острая тема.
– Разве революция сознания альф и омег – это не то, чего ты хотела? Ну так что, Эри, ты готова поведать свою историю миру?
Глубокий взгляд, устремленный прямо в душу, искушал. Как в заводи у берега захлебываются воды стремительного течения, на самом дне этих глаз, устремленных на Эри, сталкивались, бурлили немые потоки. Он призывал ее к действию. Давил на больные точки. Из него бы вышел славный чиновник или дипломат, (что, по сути, одно и то же) но ему не посчастливилось стать стражем правопорядка. Она сдавалась под его напором.
– С тех пор, как мы с Изаной стали встречаться, я ослепла. Я перестала думать о том, что я омега, а он – альфа. С ним было нелегко, но я надеялась заслужить его доверие со временем... Сейчас я из прошлого кажусь себе такой наивной, такой простодушной. Изана никогда бы не изменился ради меня. И даже не потому, что не любит. Любит, но по-своему. И природу этой любви мне не понять. Потому что ему, как альфе, важно, чтобы я принадлежала ему. Я думаю, без угнетения омег и привилегий альф наш мир стал бы лучше, поэтому я расскажу свою историю. Если это поможет таким же, как я, омегам, попавшим в беду, то я сделаю все, чтобы помочь.
– Это правильный выбор, Эри. Все, что мне от тебя требуется – это твоя история.
Они пожали руки, но в душе Эри почему-то засело стойкое ощущение, что она подписала контракт с дьяволом.
***
Случайно столкнуться с сучкой Сенджу и ее старшим братом – отстой, но напороться на мамашу, которая бросила его в четырёхлетнем возрасте, и все это в один день – вообще ни в какие ворота не лезет. В душе Тодо бушевали страсти, но внешне он сохранял спокойствие. Засунув руки в карманы брюк, он прохладно поздоровался:
– Привет, мам. Не скажу, что давно не виделись.
– МАМ?! – синхронно вскрикнула семейка Акаши, когда им навстречу вышла низкая миловидная женщина среднего возраста.
Мама лукаво улыбнулась и подошла к нему. Она была чуть выше – такая низкая, такая хрупкая – идеальное воплощение омеги.
– Рада встрече, Тодо. У меня к тебе дело. Поговорим у меня дома, – она попыталась взять его за руку, но он воспротивился.
– С чего вдруг? Совесть сожрала?
– Для омеги у тебя скверный характер.
– Было в кого, мамуль.
Женщина нервно улыбнулась. Всегда как-то неловко выглядеть злодейкой на людях.
– Так что думаешь? – с преувеличенным энтузиазмом она подталкивала его к ответу.
– Разве я могу отказаться? Это слишком выгодное предложение. Но с одним условием. Ты не будешь пытаться стать моей матерью вновь. Ты уже показала, какой можешь быть, и я не хочу вновь разочароваться.
Она заверила его, что не обременит семейной драмой – у нее неотложный вопрос с чисто практической стороны. В квартире Мидори было убрано, но как-то неспокойно – об этом говорили унылые цветочные горшки, картины в стиле декаданса – в общем, упадок и увядание жильца отражалось в том, какими предметами было нагромождено жилище. Тодо сделалось неуютно, но лицо его оставалось непроницаемым. Маска безразличия вообще спасает от всего: от нужды объяснять свою эмоциональную реакцию, от соболезнований и попыток навязать свою точку зрения.
– Чай, кофе? – мама бабочкой порхала по кухне, открывала и закрывала дверцы шкафчиков: страсть какая жажда обрезать ей крылья взыграла в крови. – Ты принимаешь подавители?
Тодо стиснул челюсти и процедил сквозь зубы:
– Давай сразу к делу. Ты обещала мне.
Угомонившись, наконец, Мидори присела напротив него.
– Ты можешь поспособствовать судебному процессу. Сейчас самое время выбирать: кто и что для тебя важнее всего.
Тодо выпучил глаза. Если бы он сейчас пил чай, то непременно обжегся бы. Значит, он не ошибся: мама осведомлена об Эри, Изане и том, что сейчас происходит.
– Тебе-то какая разница, мамуль?
– Не дерзи. Ты такой же как и я омега. Ты лучше всех должен понимать мои чувства. Скоро в нашей безобидной стране начнется анархия.
– Не назвал бы наш народ способным на анархию и беспредел.
– Это неважно. Все люди одинаково впадают в панику, одинаково зверствуют и одинаково трахаются.
– А где твой истинный?
– Ты про человека, которого убил твой ненаглядный король?
– А-а-а, значит догадки оказались верны... – Тодо не смог спрятать ухмылку, да не очень-то и хотел. – Тот дилер взаправду оказался твоим мужем. Как все взаимосвязано, не правда ли?
– Мир тесен, – женщина пожала плечами, глянув в окно – до заката еще пару часов, и им нужно успеть.
– Токио – большая деревня, – жесткие складки в уголках рта Мидори чуть разгладились. Она кинула ему мешочек, целясь прямо в руки. Он развернул его и высыпал на стол кубики.
– Игральные кости? Судьбу собираешься решить случайностью?
Игра, которую затеяла его мать, была отвратительна, но в то же время интриговала.
– Лучше выбрать что-то, чем не выбрать ничего. Четное число – будешь свободен в своих решениях. Нечётное – поработаешь на меня в это непростое время.
– Почему
именно я?
– Ты мой сын. – Ее голос выдал накопившуюся усталость, которую она тщательно скрывала. – Ты справишься лучше всех.
– Ты вспоминаешь, что я твой сын, только когда тебе это выгодно.
– К черту церемонии, – она кинула едва ли не облизывающий взгляд на кубики. – Бросай.
Тодо взял их в кулак, потряс, вывалил на стол. Сейчас решится его судьба.
***
Чистый лист так много обещает. Эри перевелась на домашнее обучение – уже начались летние каникулы: она успешно сдала экзамены, не виделась с Изаной почти месяц и коротала свободное время за книгами и разговорами с Сенджу. Выходить на улицу не было ни малейшего желания. Она согласилась поделиться своей историей с миром – и это сулило ей немалые неприятности. Казалось, куда она не пойдёт – все будут тыкать в нее пальцем. Когда такие вещи предаются огласке, жертва всегда выступает агрессором в глазах общественности. Найдутся люди, которые скажут, что она сама виновата – так было во все времена.
Отец Асахиро ведь тоже не святой. Он помог ей лишь из соображений собственной выгоды. На Изану у него самого счеты водились. Вот и все. Никакого реального сострадания с его стороны. Вчера Изану заключили под стражу. Она возилась из-за этого дела с бумажной волокитой немало. Чтобы добиться справедливости в их прогнившем мире и равнодушном обществе – нужно попотеть. Вообще-то революция, реформы, политические выборы и интриги интересны лишь в кино да на страницах книг. В жизни это – скука, грязь и рутина. Имеет смысл лишь момент взрыва. Как при теракте.
Эри помешивала остывший мисо-суп и слушала Сенджу.
– А на днях Таке-нии встретил свою бывшую, представляешь? – Сенджу почему-то умолчала о том, что видела все своими глазами. Она тоже вспомнила эту омегу, разбившую аники сердце. – Мидори. Я тебе про нее рассказывала. Она оказалась мамой Тодо, прикинь? Как тесен мир... До смешного доходит просто.
Эри открыла рот, чтобы сказать что-то, но к ее горлу подступила тошнота, и она вскочила с места. После рвоты у нее закружилась голова. Сенджу все это время стояла рядом, не навязывая поддержку и не облегчая страдания. Она еще не знала, насколько все серьезно.
– Что ты ела с утра, принцесса?
– Ничего, Сенджу. Ничего.
– Ну, пиздец.
– Подкрался незаметно, – неловко пошутила Эри – и ее вдруг словно осенило: она стала собираться. Сенджу встревожилась, почуяв неладное.
– Куда ты?
– В аптеку. Нужно проверить, сама понимаешь.
Сенджу нахмурилась. В глазах ее медленно всплыло понимание. Она пошарилась в карманах сумки и с облегчением нашла кошелек.
– Будь здесь. Я сама схожу.
Эри горько улыбнулась и расстегнула ремешок босоножек. Так славно, что ей не придется топать.
– Я не знаю, как благодарить тебя, правда.
– Лучшая благодарность – позволить о себе позаботиться. Ты бы сделала для меня то же самое.
Приятно, когда в тебе так уверен другой человек, но Эри уже не была уверена ни в чем.
***
Самые лучшие праздники – те, что происходят внутри нас. Когда беременность Эри подтвердилась, она ничуть не расстроилась. Только краснела, когда сообщала об этом родителям, и суетилась больше обычного. Правильное питание, небольшие физические нагрузки, прослушивание классической музыки и чего там еще? Сенджу смотрела на изменения в поведении подруги со смесью недоверия и беспокойства. Никто в здравом уме не хочет зачать ребенка в шестнадцать лет. Эри не исключение.
На следующий день после того, как Сенджу узнала эту шокирующую новость, она завалилась в комнату Эри и спросила, хочет ли та пожить в доме четы Акаши. Эри согласилась без промедлений. С родителями ей было неловко. Да и жизнь с ними казалась пройденным этапом. Правда, вот уже неделю Эри вела себя странно. В ночной сорочке встала в два часа ночи и засеменила куда-то. Сенджу крепко держала ее за руку.
– Куда ты?
– Я не могу без него, – голос ее был сиплым. – Нужно его вернуть. Он простит меня. Если я извинюсь, он больше не обидит меня. Он все поймет. Он же умный и понимающий, ты знаешь?
– Будь он умным и понимающим, он бы не изнасиловал тебя.
– Ну, всем иногда сносит крышу...
– Эри, ты слышишь себя? Не могу поверить, что ты это говоришь. Я не пущу тебя.
– Но почему?! – Эри обернулась разозленной фурией: злость прибавила ей силы, и Сенджу лишь чудом предотвратила падение, что могло обернуться несчастием в ее положении. – Ты не можешь препятствовать воссоединению возлюбленных.
Сенджу приперла ее к стенке и пыталась ей что-то сказать прикосновением своих ладоней. Эри это почувствовала. Закрыла глаза и напрягла слух, чтобы услышать ее слова. Но это нечто не становилось словами. Может, и не должно было ими выражаться. Это безмолвное общение в повисшей тишине.
Сенджу губами коснулась ее лба. Она так и думала.
– У тебя жар. Давай так: если ты придешь ко мне в холодном рассудке, все обдумав и взвесив, и скажешь: «Сенджу, мне его не хватает, подвинься» – я тогда не просто подвинусь, а все вопросы решу с тобой. Но пока у тебя жар – дуй в кровать.
– Я тебя ненавижу.
– А я тебя люблю. Поэтому давай-давай – шагом марш.
Сенджу прощается. Эри, пылая, возвращается в свою комнату и лежит на футоне, тупо глядя в потолок. Сознание усталое уходит из-под ног, как палуба. И маленькими трещинками покрывается познание. Познание судьбы. Надежда на лучшее. Скорое. Теперь – безнадежное. Безвозвратно утерянное.
«Мы избегали разговора о чувствах. Боялись их разрушить. И вот к чему это привело. Неужели настолько незрелыми, несуразными и хрупкими они были? Уродливыми букашками под подошвой бытия. И смешно, и досадно. Стоит ли труда любить после этого? Когда даже близкий человек может вогнать нож в спину?»
Не лучшие мысли, но с ними Эри уснула и проспала до утра как убитая. Как знать? Возможно, проще умереть и сдаться.
