Строим дом

      Цансэ-саньжэнь немного сожалеет о том, что сказала Юй Цзыюань. Она знает, что причинила боль женщине, но прежде всего она подруга Цзян Фэнмяня. Она действительно решила быть его другом, в то время как у неё нет выбора относительно Юй Цзыюань. Она не могла позволить ему поверить, что он один виноват в его трудном браке. Она уже была свидетельницей многих «разговоров» с Пурпурной Паучихой и теперь может понять, почему люди убегают от неё. Они неприятны. Это всё равно что получить взбучку, но знать, что ты её заслуживаешь, потому что Юй Цзыюань права. Так она заставляет тебя думать, что это правильно — быть избитым и униженным.       И это не нормально.       Однако было бы ложью сказать, что она действовала вовсе не из мелочности. Она ненавидит, когда её считают всего лишь ученицей Баошань-саньжэнь. Она скучает по мужу. Она скучает по сыну. У неё болят ноги, а это признак того, что лечение может подействовать, но всё равно чертовски больно. У каждого есть свои обстоятельства и соображения; это не повод срываться когда происходит куча всего сразу. Она это знает. Она знает, но всё равно сделала это.       Однако она отказывается извиняться. То, что она сказала, нужно было сказать. И Юй Цзыюань никогда не извинялась, когда вела себя так по отношению к Цзян Фэнмяню. Однако это не помогает снять напряжение между ними, когда они проходят через территорию Вэнь. Цансэ-саньжэнь недооценила, насколько утомительным может быть полёт всё время на её мече, и им приходится делать много остановок из-за неё. Вэни начинают раздражаться. Люди шепчутся:              — Да неужто? Ученица Бессмертной? Какая слабая!       Она привыкла, что все её добрые дела, удивительные навыки самосовершенствования и блестящие разработки помечены как заслуги Баошань-саньжэнь, а не как её собственные. Куда меньше привыкла к втаптыванию в грязь своей учительницы и приёмной матери. В основном потому что люди, как правило, не могли поверить, что её невежливая сторона и безрассудное, беззаботное отношение в целом могут быть унаследованы от мудрой Бессмертной.       Если бы они только знали, какая она на самом деле…       Она чувствует жжение стыда и гнева. Но у неё есть способ справиться со своей личной проблемой — абсолютное отрицание. Если она может, то не думает об этом, а если не может… Она заставляет себя улыбаться шире и шутить громче:       — Я знала, что не должна была брать вторую порцию за завтраком, она слишком сильно давит на мой бедный меч!       Юй Цзыюань вздыхает рядом с ней. И она приказывает, чтобы кто-нибудь из Вэнь нёс Цансэ-саньжэнь до конца сегодняшнего путешествия. Поэтому, проходя мимо, женщина шепчет жене Главы Ордена, открывая путь к примирению:       — Благодарю.       — Ты сейчас обуза.       Ауч. Снова с истиной обращаются как с ударами хлыста. Она до сих пор злится на нее. Но с другой стороны Цансэ-саньжэнь также может видеть, что Юй Цзыюань пытается идти навстречу (иначе она выбросила бы их из Пристани Лотоса при первой же возможности), и, возможно, поэтому так бесит видеть её попытки неудачи, особенно теперь, когда Юй Цзыюань не может больше обвинять её в невежестве, Цансэ-саньжэнь делает это снова:       — Ты убегаешь от разговора?       Те же слова она сказала Цзян Фэнмяню. Понимает ли она сейчас, как тяжело возвращаться к кому-то, зная, что возмездие неминуемо? Она сомневается, что сможет понять, каково это — быть втянутой в битву, неуверенной в себе, когда ты ещё не нашёл стратегии; потому что Фиолетовая Паучиха, похоже, из тех, кто придумывает план на ходу. Она тоже немного такая…       — Я не бегу, я…       — Думаешь?       — Стараюсь не переломать тебе ноги!       — Поздно, давай!       — Ты когда-нибудь перестанешь шутить над столь несмешными вещами? — шипит она настолько слабо, что её может услышать только её спутница.       — Лучше смеяться над этим, чем плакать, тебе не кажется?       — Я думаю, что это делает тебя похожей на идиотку, которая не может быть серьёзной, а ещё я думаю, что тебе следует перестать высмеивать саму себя. Народ и так достаточно гадостей наговаривает по своей инициативе, не надо самой добавлять насмешек, а то посмеются над тобой да не с тобой!       Ауч. Впрочем, это правда. Цансэ-саньжэнь знает, что она склонна так поступать — смеяться над собой, когда ей плохо. Это один из первых уроков, который преподала ей Баошань-саньжэнь: ценить себя и не заставлять друзей — или других людей — смеяться любой ценой, особенно ради собственного счастья. Когда она только приехала на гору, Цансэ-саньжэнь сгорала от желания завести друзей, быть любимой — из-за страха быть снова выброшенной на улицу или, может быть, потому что ей стало слишком одиноко. Пока она была на улице, одиночество было нормально, но в окружении стольких людей, быть одинокой больно. Она совершала много ошибок, чтобы окружить себя людьми; ошибок, которых до сих пор стыдилась. Она вела себя не по характеру, вела себя так, как люди хотели, чтобы она делала, иногда вела себя как служанка, чтобы угодить другим, и, как сказала Юй Цзыюань, унижала себя, чтобы получить в награду смех, хотя при этом ей было больно.       Она уже давно не совершала многих ошибок из тех. Ну и хорошо! Теперь она увидела точку роста. Она будет более осторожной. Она смотрит на Юй Цзыюань с провокацией и самодовольством:       — Ну же, говори то, что тебе нужно сказать! Давай же!       Юй Цзыюань кусает губы и убегает от Цансэ-саньжэнь. За ними наблюдают какие-то Вэни. Цансэ-саньжэнь понимает, что не может сделать этого перед всем другим кланом. Это немного разочаровывает — она хотела, чтобы этот вопрос был закрыт, — но также хорошо, что Юй Цзыюань вынуждена отступить и убежать от обсуждения. Она может быть в отрицании — и слепа — когда проблема только в ней, но она не может ничего не делать, когда страдают люди, которые ей нравятся. Если это поможет Юй Цзыюань понять Цзян Фэнмяня и поможет им навсегда собраться вместе и покончить с этим жалким состоянием, в котором застряли их отношения, то она не против того, чтобы её заклеймили как манипулятивную злодейку этой истории. В конце концов, она научилась нескольким трюкам у своего дорогого недомужа!       Чёрт, теперь она скучает по нему.       Группа достигает города Юэян ещё до полудня. Группа Вэнь объявляет, что некоторое время они останутся под властью Ордена Юэян Чан. Очевидно, их врачу нужно вернуться домой (что-то сродни прошлым неприятностям с местным Орденом), и они не могут снова начать путешествовать, пока не найдут нового врача, из-за состояния Цансэ-саньжэнь.       — Давайте станем друзьями по переписке! — предлагает она женщине-врачу, собираясь уходить.       Её ноги чувствуют себя лучше после того, как она лечилась целую неделю под её присмотром; однако врач не осмелилась быть оптимистом, она сказала им, что потребуется время, усилия и большая удача, чтобы снова ходить, не говоря уже о беге. Она уже никогда не будет прежней, и даже если к ней вернется подвижность, это всегда будет больно. Но эй, она может двигать пальцами ног, так что это победа!       — Я напишу письмо пальцем ноги, чтобы показать вам, как я продвигаюсь! — шутит она, и женщина закатывает глаза от её нелепых слов.       Из того, что она узнала во время их путешествия, врач из боковой ветви рода Вэнь всегда путешествует, чтобы спасать и лечить людей, повсюду преследуя болезни и проклятия (за исключением тех случаев, когда Глава Ордена специально назначает их на миссию или место, как она предполагает, как сейчас). Таким образом, их пути, вероятно, снова пересекутся. Ну, она так надеется! Госпожа Вэнь действительно талантлива и забавна, когда её дразнишь.       За врачом Вэнь приезжает муж с кем-то из членов их клана, и он держит на руках симпатичного маленького мальчика. Судя по всему, его зовут Вэнь Нин! Он слишком застенчив, чтобы сказать что-нибудь, кроме заикающегося «п-привет», и прячет лицо в ключице отца. А маленькая девочка, которая слишком горда, чтобы её несли, как её брата, — Вэнь Цин. Совпадающие имена! Очаровательно!       Если бы она могла дать Вэй Ину младшего брата или сестренку, то обязательно дала бы им созвучные имена.       — Будьте осторожны, — таков ответ врача на её предложение, когда она уходит. Это единственное предупреждение, которое она ей даёт. Она, очевидно, тоже думает, что вызов их Главы нехороший знак. Её дочь, однако, по-другому истолковывает слова матери и повторяет:       — Да, будьте осторожны с Вэнь Чао, он дёргает за волосы!       И она даёт Цансэ-саньжэнь иглу, чтобы защититься от плохого мальчика. Очаровательно!       — Не говори плохо о втором молодом господине Вэнь в открытую!.. — ругает её отец.       Маленькая девочка, кажется, не согласна и дуется, как маленький бунтарь. Цансэ-саньжэнь хочет десять таких дочерей! Она слишком очаровательна. Маленькая семья уходит, не пообещав заглянуть, если они когда-нибудь рискнут приблизиться к Пристани Лотоса (и если дамы благополучно вернутся, что остаётся невысказанным). Цансэ-саньжэнь пожимает плечами перед очевидной опасностью и вместо этого наслаждается своим возвращением к цивилизации. В то время как Юй Цзыюань отправляется прямо в главную резиденцию Ордена, чтобы поприветствовать тамошнего Главу, Цансэ-саньжэнь, с другой стороны, решает побаловать себя и пройтись по магазинам.       Она летает на своём мече, зарабатывая на этом множество взглядов и перешёптываний. Она видит деревянный меч и красивую куклу, идеально подходящих для Цзян Чэна и Яньли, и проводит слишком много времени, восхищаясь железными фонарями на витрине. Она всегда любила фонари, если бы потакала себе, то таскала бы с собой дюжину разных форм и очертаний, с витражами и вырезанными фигурами; но раньше она не могла. Жизнь кочевницы заставляла её жить с минимумом пожиток. Хотя теперь, когда у нее действительно есть спальня, она считает, что могла бы. Но вместо этого она решает сосредоточиться на поиске подарков для Вэй Ин и её мужа. По той же причине, по которой у неё не было фонаря, Вэй Чанцзе никогда не позволял себе покупать книги (в том числе и потому, что они были очень дороги). Цансэ-саньжэнь находит ему три, которые, по-видимому, типичны для этого региона и историю рода Вэнь. Она надеется, что ему это понравится так же, как Вэй Ину понравятся его новые игрушки. Она пытается игнорировать нытье своего сердца, когда думает о них и задается вопросом, что они делают. С другой стороны, ей удается не обращать внимания на тень одной из служанок Юй Цзыюань, следовавшую за ней издалека. Когда она снова чувствует усталость, то садится за столик ресторана.       У неё осталось не так уж много сбережений, и скоро ей придется полагаться на деньги Ордена Юньмэн Цзян. Это её тоже беспокоит. Ей нужно подумать о том, как она могла бы заработать себе на жизнь; теперь о ночных охотах не может быть и речи. Во время еды она краем глаза замечает что-то.       Посетитель ресторана подкупает ребёнка выпечкой. Ребёнок явно бездомный — Цансэ-саньжэнь жила на улице, она жила в горах, окруженная такими же детьми, — она видит, как его одежда едва починена, как он одевается в несколько слоев, чтобы согреться, и как он трёт руки о ноги, чтобы стереть пыль и грязь.       Даже если трактирщик невиновен, сомнение, которое он несколько дней наводил на её материнское сердце, изменило её взгляд на взаимодействие взрослого и ребёнка. Теперь Цансэ-саньжэнь ничего не может поделать со страхом. Поэтому она прислушивается к их разговору. Её сердце немного успокаивается, когда она понимает, что мужчина хочет, чтобы ребенок только доставил письмо вместо него. Он обещает ему пирожные в качестве оплаты.       Но когда она смотрит, как ребёнок бежит, стремясь заработать себе на еду, её снова охватывает беспокойство: особенно когда она видит, что клиент съедает все сладости, которые обещал мальчику, встает и уходит, не сказав официанту ни слова. Она не может ясно мыслить. Почему? Письмо — ловушка? Она слышала о таком способе захвата в рабство, так как сама жила на этой улице, о людях, которые просят тебя доставить письмо кому-то, обычно работорговцу, и тебя похищают сразу же после доставки. Обычно он нацелен на девушек, чтобы вы могли продать их в бордель; и поэтому она была очень осторожна, чтобы не закончить так, прежде чем Бессмертная удочерила её, но…       Цансэ-саньжэнь не может выбросить эту мысль из головы. Она платит по счету и снова берётся за меч. Она немного набирает высоту, парит прямо над крышами, чтобы посмотреть с высоты птичьего полета и пытается проследить за ребёнком. Она слышала, куда он должен был пойти, но, конечно, не знает город так хорошо.       И тут же Иньчжу (или это Цзинчжу?) запрыгивает на крышу рядом с ней и поднимает бровь, молча спрашивая, какого чёрта она делает. Как раз в тот момент, когда Цансэ-саньжэнь собирается ответить, она видит мальчика.       Его избивают. Она не теряет времени даром и бросилась в бой, сбив с ног мужчину своим телом.       Она признает, что это был не самый яркий её план и не самый запоминающийся бой. Она собиралась дать ему пинка, но ноги… Она забыла про них.       Поэтому вместо этого она вытаскивает иглу, которую ей дала маленькая девочка Вэнь, и втыкает её в руку мужчины, расчитывая, что это так же больно, как и удар, который она намеревалась ему дать.       К счастью, Иньчжу (или Цзиньчжу) не ослаблена, как Цансэ-саньжэнь, и ей было приказано защищать последнюю. Поэтому, когда мужчина снова встаёт, отталкивая Цансэ-саньжэнь, она обездвиживает его, ударяя по затылку. Он падает на землю без сознания.       «Может быть, мне следовало использовать иглу таким образом?», — мельком думает Цансэ-саньжэнь.       Битва закончилась так быстро, что парень даже не успел убежать. Он уставился на двух женщин широко раскрытыми глазами и с окровавленным носом.       — С тобой всё в порядке?       Она срочно осматривает мальчика, но, к счастью, у него нет переломов. Он так юн! Наверное, только немного старше Яньли! Кто в здравом уме побьёт такого ребёнка? Гнев наполняет её сердце пропорционально слезам, которые наполняют глаза мальчика. Иньчжу (да, она определенно думает, что это не Цзинчжу) берёт письмо и читает его. Она хмурится и смотрит на человека, лежащего на земле. Потом говорит:       — Я должна кое о чём предупредить Госпожу. Вы можете не попадать в неприятности, пока я не вернусь?       Она ничего не обещает. Если она снова увидит преступника, то сломает ему нос. Кроме того, разве её предложение не подразумевает, что ей можно попадать неприятности, когда служанка вернется?       Цансэ-саньжэнь смотрит на мальчика, который обиженно шмыгает носом. Это так напоминает ей её саму, её собственного сына. С тех пор как она уехала с Вэнями, ей не снилось ни одного кошмара, но вся эта ситуация заставляет её вспомнить Вэй Ина из своих снов. Тот, кто совсем один и обещает быть хорошим, тот, до кого она не может дотянуться и обнять.       Поэтому она обнимает этого мальчика и шепчет:       — Давай залечим твою рану и купим тебе конфет. Ты это заслужил, и это лучшее лекарство, которое я знаю.       Мальчик, должно быть, серьёзно любит сладкое, потому что он оживляется при этом простом упоминании, и он улыбается между рыданиями. Иньчжу высаживает их в ресторане, где они были раньше, прежде чем уйти в Орден, забирая с собой потерявшего сознание мужчину. Однако прежде чем она уйдёт, Цансэ-саньжэнь просит у нее секунду времени и говорит мальчику, чтобы тот ударил нападавшего по яйцам, чтобы всё было по-честному. Мальчик очень рад повиноваться (может быть, немного чересчур), и Цансэ-саньжэнь позволяет мальчику есть сколько душе угодно, как только они покончили с местью.       — Как тебя зовут, малыш? — спрашивает она, когда он запихивает в рот столько пирожных, сколько может.       — Сюэ Ян, — отвечает мальчик через некоторое время. — Вы заклинательница?       Она задаётся вопросом, получил ли он это имя из-за города, в котором живёт, или это что-то ещё. Но с другой стороны у уличной крысы редко бывает фамилия. Она странно звучит в её ушах, кажется знакомым. Она закрывает глаза и пытается вспомнить. Что-то… Что-то о клане потерпевшем поражение от Вэнь. Да. Она почти уверена, что так оно и есть. Может быть, кто-то из клана, который Вэнь поглотил за последние несколько лет? Или клан, который был там до нынешнего Ордена? Если это так, то, может быть, у него всё ещё есть семья, и они просто бедны.       — Да, — говорит она мальчику. — У тебя есть семья, которая может позаботиться о тебе, Сюэ Ян?       Мальчик фыркает, как будто эта идея абсурдна, и смотрит на её меч на поясе с легкой завистью или, может быть, опасением.       Она боялась, что он даст ей такой ответ. Она могла бы пойти и сказать ему, чтобы он больше не был таким наивным, чтобы больше не соглашался на случайную работу… Но она не может этого сделать. Она знает, как трудно выжить на улице. Запрещать принимать такие незначительные задания значит обречь его на голодную смерть.       — Можно ещё? — спрашивает мальчик, снова показывая пустую тарелку, и у неё не хватает духу отказаться.       — Не ешь слишком быстро и слишком много, а то заболеешь, сахар не так хорош, когда он повышается!       Он хихикает и ест медленнее, в то время как Цансэ-саньжэнь остается наедине со своими мыслями. Если бы Вэй Чанцзе был там, он бы знал, что делать. Она не знает. Она хотела бы взять его с собой в Орден Юньмэн Цзян, но… Она не может. По многим причинам.       Во-первых, Юй Цзыюань в настоящее время сердится на неё, у неё не будет терпения и, вероятно, она менее охотно примет прихоть Цансэ-саньжэнь. Она может быть бесстыдной, но она может распознать прихоть, в конце концов, она мать.       «Это очень плохо, ведь у двух мальчиков были бы одинаковые имена, А-Ин и А-Ян, это же так мило!!!» — всё ещё думает она.       Во-вторых, она уже многим обязана Цзян Фэнмяню. Так много, что она не сможет отплатить ему за всю жизнь. Вэй Чанцзе тоже знает об этом, о том, как они злоупотребляли добротой их друга. Она не может взвалить на него ещё один долг. Её муж гораздо лучше осознает эти вещи, чем она, и с ним она тоже не может так поступить.       Но А-Чэну и А-Ли, похоже, очень понравилось бы иметь нового брата, и он ровесник Яньли, может быть, они поладят…       В-третьих, она не очень хороша в политике, но вполне уверена, что не может просто так войти на территорию другого Ордена и заявить права на ребёнка, не вызвав большого конфликта.       Даже если это уличная крыса и до него никому нет дела.       И наконец, что еще более важно, в настоящее время она направляется в Цишань, к тому, что может оказаться ловушкой. Она не может впутать в это дело невинного ребенка.       «Ладно, тут нужно что-то другое», — уступает она собственному разуму. Она уже подвергла опасности Вэй Ина, чуть не убив его в процессе. Цансэ-саньжэнь знает, что не может позаботиться об этом одиноком ребенке, когда едва может справиться с собственным сыном.       Но она знает кого-то, кто может это сделать, не опасаясь никаких последствий. Кто-то, чье имя на устах у всех вокруг неё, имя, которое следует за ней, как тень, имя, которое она одновременно любит и ненавидит, имя, которое она тоже носит. Баошань-саньжэнь.       Трудно рассматривать эту идею. Гора казалась ей тюрьмой, это было место, где она выросла, больше, чем дом. Она никому не пожелала бы пережить это. Но она также не хотела бы, чтобы кто-то жил на улице. И было бы несправедливо отрицать, что учительница хорошо к ней относилась. У нее была крыша над головой, она была накормлена, обучена, образована, даже в какой-то степени любима, насколько это могут делать бессмертные. На горе мальчика никогда не избили бы так, как на улице.       Но это его выбор. Он имеет право выбрать свое будущее, зная о нём всю правду.       — Сюэ Ян, — начинает она дрожащим голосом, — ты хочешь иметь дом?       Сюэ Ян проглатывает конфеты и тут же быстро кивает. Но он останавливается и вдруг смотрит на сладости, как будто вдруг вспоминает, куда раньше приводили его слепое доверие и наивность.       — Я знаю кое-кого, кто заботится о таких сиротах, как ты, — объясняет она. — Она дает им жильё, еду, образование, и если у тебя есть талант, ты даже можешь стать заклинателем, как я.       Глаза мальчика сужаются, и он смотрит на Цансэ-саньжэнь, ожидая подвоха. И вот в чем загвоздка:       — Но она живёт на горе, и как только ты туда попадешь, тебе не разрешат вернуться в обычный мир. Если ты это сделаешь, тебе никогда не разрешат вернуться к ней.       Конечно, для такого ребёнка, как он, эта проблема кажется пустяком, и далекой, не такой уж большой по сравнению со всем, что он мог бы получить. В конце концов, кто захочет покидать это место? Но она хочет, чтобы он это понял, поэтому добавляет:       — Я там выросла, и… Это прекрасное место. Ты должен быть немного осторожен со временем, например, когда есть, когда спать, так как хозяйка с трудом ощущает малые отрезки времени, и нужно быть особенно бдительным, когда ты чувствуешь себя больным, чтобы сказать ей, что ты болен, потому что она забывает, что люди порой хрупки… Но мне нужно было больше. Мне нужна была свобода, и это нормально. Но это единственное, чего не может дать вам это место.       «Свобода», — громкое слово, но слово, которое получает каждый, независимо от того, насколько он молод. И впервые мальчик, кажется, понял это. На секунду его взгляд снова задерживается на её мече, и он ласкает ножны кончиками пальцев.       — Ты здесь, а не на горе, — указывает он.       Цансэ-саньжэнь кивает, и её сердце все еще немного щемит, как всегда, когда она упоминает то место. Это горько-сладкое чувство; место, полное воспоминаний, не совсем счастливых, но и не совсем печальных, но запятнанных сознанием того, что она никогда не сможет вернуться. Она как образ приемной матери: и хорошая, и плохая, и любовь, и ненависть. Какое-то время это был её дом, но в то же время разве можно назвать его домом, если у тебя никогда не было выбора и когда, если бы тебе дали, ты бы не вернулся туда, пока не заставят? Это скорее упущенная возможность, призрак того, чем она хотела бы быть.       — Нет, — говорит она. — Потому что я выбрала свободу.       — Значит, у тебя есть свобода, — говорит он со странной улыбкой. — У тебя есть всё, что дала тебе гора, и это тоже.       Какие жадные слова исходят от такого маленького ребенка. Цансэ-саньжэнь не может удержаться от смеха, нервы на пределе. О, Баошань-саньжэнь будет любить этого малыша и ненавидеть его так же сильно! Он выглядит как бедокур.       — Значит, ты хочешь пойти туда?       Сюэ Ян выглядит решительным и кивает.       — В любом случае, для меня здесь ничего нет, — заявляет он.       Он прав. По крайней мере, ничего хорошего. Улицы — не место для детей.       — Я напишу тебе письмо.       Она не может поговорить с Баошань-саньжэнь, не может встретиться с ней лицом к лицу, но она может послать ей мальчика с рекомендательным письмом. Может быть… Может быть, она сможет рассказать ей всё, что сделала, всё, что пропустила, всё, что ей нужно сказать, но она не может из-за своей клятвы. Это ведь не было бы полным «использованием» мальчика, верно?       — Я не умею читать! — предупреждает её мальчик с внезапной паникой. Как будто эта возможность исчезнет из-за его неграмотности. Цансэ-саньжэнь качает головой и машет руками.       — Не волнуйся. Это личное, чтобы человек, который тебя встретит, знал, зачем ты там очутился.       В глазах мальчика снова появляется подозрение, и кто может его винить? Именно письмо толкнуло его в эту переделку. Кажется справедливым, что будет второе письмо, которое вытащит его из этого.