Строим дом

      Цансэ-саньжэнь посылает мальчика купить бумагу и чернила и остаток дня проводит за написанием письма. Страницы продолжают накапливаться. Когда одна из служанок вернулась, у неё было почти десять страниц. Это грёбаный роман. Но она так и не научилась молчать и коротко объяснять, так что…       Она извиняется перед учительницей за свои последние слова, когда они расставались. Она рассказывает ей о своей жизни, о муже и друзьях, о своих приключениях. Она сожалеет об отсутствии Вэй Чанцзе, так как может только нарисовать что-то смутно человеческое, чтобы изобразить своего Вэй Ина. Даже Сюэ Ян смотрит на это скептически и спрашивает:       — Что это такое? Даже я умею рисовать лучше…       — Мой муж и ребёнок.       — Ты настолько старая?!       Вау. Грубиян. Баошань-саньжэнь пройдёт все круги ада, растя это чудо. Цансэ-саньжэнь почти жалеет, что не увидит это.       Цансэ-саньжэнь также рассказывает ей о ночной охоте, её ранах и состоянии сына. Она знает, что женщина не ответит ей, но всё равно хочет поделиться новостями. Она объясняет своё нынешнее изобретение, чтобы держать призрака в страхе, и то, что они планируют сделать, чтобы вылечить мальчика, чтобы убедиться, что она понимает, что не просит её о помощи. Она справляется с этим делом, большое спасибо. Она также колеблется, стоит ли ей признаваться в своём грехе и о той печати, которую она использовала, за которым может охотиться Вэнь. Но в конце концов решает этого не делать. Её наставница ушла от проблем смертных и войн, она знала, Баошань-саньжэнь не вмешается и не исправит этот беспорядок. Это ответственность Цансэ-саньжэнь и только её.       А ещё Баошань-саньжэнь может спуститься с горы, чтобы лично убить её. Может быть, она немного преувеличивает, но её определённо накажут за это, а кто в здравом уме будет просить наказания?       Наконец, она рассказывает о Сюэ Яне и о том, как они познакомились, умоляя её взять мальчика под свою опеку. Она надеется, что её бессмертная мать достаточно мудра, чтобы не брать Сюэ Яна в качестве замены Цансэ-саньжэнь, и что её гнев по отношению к ней не помешает ни её суждениям, ни её привязанности.       К тому времени, как она заканчивает, на улице уже темнеет и пора возвращаться в Орден. Она поворачивается к Сюэ Яну и двигает руками, образуя печати, прежде чем указать на его лоб.       Он задыхается, когда путь к горе кружится в его мозгу, такой же ясный, как путь домой. Она отдаёт ему остаток своих денег, чтобы он благополучно добрался до Илина, ночуя под крышами, а не открытым небом, и прощается с ним.       — Вот увидишь, я стану великим заклинателем! Лучше, чем ты!       У неё не хватает духу сказать ему, что она никогда его больше не увидит, и она машет руками, пока он не исчезает за горизонтом.       — Хорошо, что он ушёл, — кивает Цзиньчжу (или это Иньчжу, они поменялись местами?). — Он не смог бы поехать с нами.       — Я знаю… Цзян Фэнмянь не может…       — Нет, я имею в виду Орден Юэян. Человек, который послал его избивать, — Глава Ордена этого места. Наша госпожа в настоящее время занимается этим вопросом вместе с ним.       Цансэ-саньжэнь чувствует, как её щеки пылают, а в груди поднимается гнев. Ордена! Опять! Неужели они чувствуют такое превосходство, что могут наступать на бедных простых людей, на детей?!       — Мне не хочется спать под крышей ещё одного ублюдка, — сердито говорит она.       И, к её удивлению, Цзинчжу (?) улыбается и кланяется.       — И нашей госпоже тоже. Мы уже забронировали для вас номер в местной гостинице. Цансэ-саньжэнь надеется, что Пурпурная Паучиха применила свой метод к бедняге и, по крайней мере, знатно отругала его. Отчасти она хотела бы избить его, но она предполагает, что Цзян Фэнмянь не обрадуется, что они начали войну во время своего путешествия.       Позже той же ночью Юй Цзыюань врывается в комнату и безостановочно жалуется на недостойных Глав Ордена, Вэней и вообще мужчин, как будто между ними ничего не произошло, и Цансэ-саньжэнь слишком счастлива, чтобы поддерживать эту тему. Казалось бы, общий враг — вот что им нужно, чтобы наконец сблизиться, и после двух часов разглагольствований они смотрят друг на друга и смеются, как друзья.       Это странный опыт.       Они не извиняются, но говорят о проблеме, о том, каково это было и почему они были в такой ярости. Как настоящая девчачья болтовня.       — Я отталкиваю людей. Они ненавидят меня за это, я к этому привыкла. Раньше я не возражала против этого, даже гордилась тем, что они это делали. Я не привыкла хотеть, чтобы люди оставались и любили меня взаимно. Я не привыкла…       Она делает паузу и хмурится, подыскивая слова, как будто они были спрятаны где-то в комнате.       — …к этому одиночеству, — с трудом выбирает нужное слово. — Мне не нравится знать, что я никому никогда не понравлюсь, потому что я отталкиваю их.       Цансэ-саньжэнь не знает, что сказать, чтобы избавить её от одиночества, но она пытается.       — Ну, я не думаю, что это правда. Ты мне очень нравишься, ты всё время лаешь и кусаешься. Я нахожу тебя забавной.       — Мой муж — нет.       Цансэ-саньжэнь останавливается, и она становится свидетелем раны, которую нанесла своими резкими словами. В конце концов, она смутьянка, ей нравится делать людей счастливыми, заставлять их смеяться, а не плакать. Она никогда не знает, что делать, когда они плачут. Может быть, этот метод не для неё, если он заставляет людей плакать и ей приходится утешать их после этого.       — Вы очень отличаетесь друг от друга, — дипломатично отвечает она.       И Юй Цзыюань смеется над этим, горько, грустно, осознанно. Цансэ-саньжэнь не сожалеет о том, что сказала правду, но ей жаль, что она причинила боль другому таким образом, поэтому она уточняет:       — Послушай… я… я не думаю, что ты ошибаешься, желая решить проблему, как только с ней столкнёшься. Я не очень разбираюсь в починке, но мне нравится называть себя улучшателем, я улучшаю вещи.       — Ты имеешь в виду «нарушитель спокойствия».       — Это почти то же самое! Так что у меня вроде как возникает желание. И я действительно думаю, что ты помогла нам быстрее справиться со всей этой неразберихой с помощью твоего метода.       — Тогда почему? Что я должна с ним делать, когда он не может справиться со своей проблемой? Позволить ему убежать?       — Он не убегает, он думает, — огрызается Цансэ-саньжэнь. — Он хочет всё исправить так же сильно, как и ты, но он не такой, как ты — как мы. Он думает не так, как ты, когда Цзян Фэнмянь сталкивается с проблемой, он думает о решении, прежде чем разобраться с ней.       И он не сделает ни шагу, пока не получит это. Люди ошибочно принимают это за мягкость, за слабость, и, конечно, иногда так оно и есть. Но это во много раз сильнее; Цансэ-саньжэнь завидует этой его стороне. Ей незнакомо это чувство, осторожность — это то, о чём она сожалеет каждый раз, когда попадает в беду. По крайней мере, на целую минуту. Тогда она поступает по-своему, и ей становится лучше.       — Он уважает твой метод, самое меньшее, что ты можешь сделать, это не издеваться над его собственным. Он не плох, просто другой. Как и ты. Это как люди, которые прыгают: есть те, кто прыгает сразу, а есть те, кому нужно сделать несколько шагов назад, чтобы получить импульс!       Цансэ-саньжэнь нравится сравнение, которое она придумала в пылу дискуссии. Это так: вы действительно можете заставить человека прыгать так, как вы хотите, либо шагая назад, либо с места, но это будет приятным и естесвенным для него. Вы могли бы встать за спиной и толкать его, и он может как очутиться на другой стороне, так и споткнуться, упасть и пораниться в процессе. Она не хочет, чтобы Цзян Фэньмянь пострадал. Но она понимает, что он должен добраться до другой стороны, и побуждение Юй Цзыюаня заставить его добраться туда.       Давным-давно Баошань Саньжэнь однажды рассказала своим ученикам историю о молодом наследном принце, который слишком рано стал богом. Не в силах забыть своё королевство и семью из смертной жизни, он нарушил правила и спустился, чтобы помочь своему народу, когда они столкнулись с бедой. Его действия были быстрыми, слишком нетерпеливыми и причинили много страданий. Он не мог помочь им ни как бог, ни как их наследный принц, несмотря на всю свою власть. Мораль состояла в том, чтобы научить их, что опрометчивая спешка — это плохо (наряду с неподчинением приказу бессмертных «не вмешиваться в человеческие дела». Цансэ-саньжэнь решила не изучать ничего из этого). Но приключение на этом не закончилось; по мере того как наследный принц сталкивался с поражением и болью, он становился всё более неуверенным в себе и нерешительным. Он всегда был одним из тех, кто искал третий путь, хотя ему предлагали только два варианта, и когда Баошань-саньжэнь рассказывала эту историю, это всегда представлялось как нечто совершенно глупое. Наследный принц тратил время и силы, не желая выбирать, надеясь, что появится третий путь или другое решение — лучшее, пока не осталось вообще ничего, даже первых двух путей, и всё, что ему осталось, — это трагедия.       Цансэ-саньжэнь ненавидит эту историю всем сердцем, она помнит, как ей было так грустно за наследного принца и как она злилась на людей за то, что они не понимали его борьбы. Но встреча с Юй Цзыюань, в то время как она дружит с Цзян Фэнмянем, заставляет её передумать. Они оба в чём-то похожи на наследного принца: одна торопится что-то сделать, в то время как другой ждёт лучшего решения, пытаясь совершить невозможное. Она надеется, что их история закончится лучше, чем для печального наследного принца.       В словах Юй Цзыюань есть яд, когда она снова заговаривает:       — Что же мне тогда делать? Когда он уходит на вечность и отказывается говорить? Если ты его так хорошо его знаешь, то наверняка у тебя должно быть решение! — но её яд направлен на говорящего, а не на Цансэ-саньжэнь.       — Мне жаль. У меня его нет, — бессильно шепчет она. Ей никогда не приходилось сталкиваться с «режимом отшельника» Цзян Фэнмяня, как любит называть это Вэй Чанцзе. Он, вероятно, был бы лучшим советчиком в этом случае, но его здесь нет. — Я могу только повторить то, что сказала тебе в прошлый раз. Нет никаких проблем с тем, чтобы говорить правду так, как это делаешь ты, но есть иные способы сказать это и время, чтобы это сделать. Кружить вокруг него и давить на него до тех пор, пока он не перестанет говорить, не заставит его полюбить тебя, это просто утомит его.       Она закрывает глаза, зная это.       — Требуются усилия от Цзян Фэнмяня и тебя, чтобы найти равновесие, как пара. Чтобы найти, где провести черту — как долго ты позволишь ему размышлять и какое давление он сможет выдержать. Я тут не помощница.       По крайней мере, в отличие от наследного принца из той истории, они есть друг у друга, чтобы уравновесить ситуацию. Они борются не против самих себя. Она научилась этому, живя с Вэй Чанцзе; иметь кого-то, с кем можно поговорить, объяснить, что беспокоит. Иногда этого достаточно, чтобы она почувствовала себя лучше, а мысли прояснились.       Юй Цзыюань злится на эту идею. К сожалению, она будет злиться какое-то время, пока они с Цзян Фэнмянем не найдут взаимопонимание и золотую середину. А Цзян Фэньмянь тем временем будет таким же уставшим и потерянным. Цансэ-саньжэнь не ждёт этого с нетерпением.       — И что мне делать со всеми этими чувствами? — удивляется Юй Цзыюань, разжимая руки и закрывая их, ни за что не хватаясь.       «Как Цансэ-саньжэнь может так говорить, как будто это легко?» — задумывается Юй Цзыюань. — «Когда же ей посчастливится, что рядом с ней будет кто-то, кто готов отказаться от всего, чтобы следовать за ней?»       У Юй Цзыюань есть муж, который предпочел бы оставить её умирать, если бы это означало, что ему не придётся сражаться с кем угодно, ради её спасения. Она никогда не будет любима так, как Цансэ-саньжэнь.       Значит ли это, что она этого не заслуживает? Это полностью вина Юй Цзыюань, потому что она не привлекательна? Она не хочет верить, что существуют какие-то нелюбимые люди, но в то же время в своей жизни она встречала много таких людей, которых считала и оценивала так же сильно. Например, Глава Ордена, который сегодня обманул ребенка, — один из них. Значит ли это, что она такая же плохая, как и они? Она отказывается так считать. Она не может позволить себе так думать.       И всё же Юй Цзыюань одинока. Она чувствует себя одинокой, потому что не может быть так зла, как ей нужно, на кого-то, даже на своего мужа. Быть яростной. На себя и других за то, что они такие, какие они есть. Ей грустно, потому что ей придется измениться, чтобы получить то, что она хочет. Больно осознавать, что она является частью того, что вызывает её собственное несчастье. Но никто другой ничего не может сделать, кроме неё, по крайней мере, свои действия она контролирует.       У неё есть свобода, она осознаёт, что должна делать, хотя бы немного, и поэтому у неё есть выбор.       Просто сейчас было больно осознавать, что она должна это сделать.       Цансе-саньжэнь не Цзян Фэньмянь, она не может дать Юй Цзыюань любовь и признание, которых она ищет, как любовница, но она может дать это как подруга, и, возможно, в будущем, как сестра. И она так говорит:       — Ну, если он тебя бесит и тебе нужно выговориться, я могу тебя выслушать. Я не против. Мне нравится время от времени ныть. И если это действительно слишком сложно, и вам действительно нужно что-то сломать… Я могу швырять в тебя всякой всячиной!       Она шутит:       — Ты уничтожишь их с помощью Цзыдяня, бух-бах! И мы заставим всех учеников поверить, что это новый способ обучения!       — Это обошлось бы в целое состояние, если бы мне приходилось ломать вещи каждый раз, когда у меня был плохой день.       — Ну, ты платишь, так кого это волнует?       — Кто в здравом уме согласился бы быть твоей сестрой? — издевается Юй Цзыюань, ничуть не удивлённая.       — Ну, если я правильно помню, ты это сделала!       — Именно. Должно быть, я уже немного сошла с ума.       Цансэ-саньжэнь разражается смехом; ей больше всего нравится, когда люди шутят с ней. В обмен на её искренность Цансэ-саньжэнь шепчет, о том, что тревожит её. Что всё, чего она когда-либо добивалась, — это заслуга Баошань-саньжэнь в глазах людей, а её ошибки всегда являются её собственными. Кроме того, её ошибки порочат Бессмертную. Она любит Баошань-саньжэнь, она не хочет разочаровывать её, она ненавидит её, она боится того, что та о ней думает. Она хочет быть похожей на неё и в то же время она хочет быть самой собой. Иногда кажется, что нет никакого выхода из этой жестокой петли.       Юй Цзыюань слушает её жалобы и смотрит в потолок, она тоже не знает, что сказать, чтобы помочь. Точно так же, как она не может быть уверена в любви своего мужа, кажется, что ребёнок тоже не должен любить своих родителей, когда они вырастут. И это тоже пугает её. Она никогда не знала слов, которые залечивали бы раны, только слова, которые причиняли их. Легче разрушать, чем строить. Поэтому она молчит и слушает, потому что это единственное, что она может сделать.       Когда бывший странник наконец останавливается, Юй Цзыюань колеблется и предлагает:       — Я не знаю Баошань-саньжэнь, но я знаю тебя. Я думаю, что ты умная. Раздражающе умная! Лучше, чтобы ты была с нами, чем против нас.       Это самое близкое к комплименту, что Цансэ-саньжэнь получит от Юй Цзыюань. Тем не менее это делает её счастливой, поэтому она широко улыбается и на этот раз не притворяется.       Через три дня они добираются до Цишаня и Безночного города. Можно было бы подумать, что, нося такое имя, город будет полон искр и радости, с лихорадочными вечеринками повсюду, алкоголем, льющимся из каждого бара, и людьми, танцующими вокруг до рассвета. Цансэ-саньжэнь смотрит на город, такой темный и мрачный, и шепчет:       — Каждый раз, когда я бываю здесь, я не могу не удивляться, как предки Вэнь попали сюда, увидели это и подумали: «Да, это идеальное место для жизни!»       Юй Цзыюань, Цзиньчжу и Иньчжу прячут улыбки за рукавами. Личный рекорд. Она становится лучше в том, чтобы быть их другом.       — Не говори так при Вэнь Жохане, — предупреждает её Юй Цзыюань, когда их ведут в тронный зал. Она обещает и пытается вести себя как Вэй Чанцзе. Но, боже, как трудно поддерживать этот образ, потому что декорации действительно ужасны. Она чувствует себя так, словно попала в один из тех плохо написанных романов, где плохие люди уродливы, одеты в черное, живут в темном месте и говорят под раскаты грома. Ну, знаете, чтобы всем было очевидно, что они плохие парни, на случай, если читатель глупый. Баошань-саньжэнь любила делать такие вещи очевидными в своих рассказах для самых маленьких, находящихся под её опекой.       Она мысленно сочиняет в голове песню, пока они ждут смерти — в смысле, Вэнь Жоханя. Это хороший способ успокоить её нервы. Но она не осмеливается петь вслух, потому что ей медведь на ухо наступил.       Плохие парни, плохие парни, да, это они, они плохие парни…       — Ты чувствуешь это? — шепчет Юй Цзыюань сбоку от неё.       Цансэ-саньжэнь хмурится и кивает в знак подтверждения. Всё это место воняет энергией обиды. Она плохо скрыта. Хуже всего то, что она видит маленького мальчика, бегающего по коридорам, закатывающего истерику и дергающего бедную служанку за волосы, когда она пытается взять его под контроль. Бедная девушка умоляет его остановиться, но это только заставляет его плакать ещё громче, пока вдруг не вбегает ребёнок постарше и не кричит: «Перестань издеваться над няней!»       БУХ!       Он бьёт мальчика рукой по голове, заставляя служанку умолять:       — Молодой господин Вэнь Сюй, пожалуйста, нет! Не бейте своего младшего брата Вэнь Чао!       Что заставляет его повернуться к няне и закричать:       — Не надо мне приказывать!       БУХ! Теперь ей. На этот раз плачет служанка, а рыдания младшего мальчика переходят в хихиканье, он хлопает в ладоши, как будто смотрит какое-то потрясающее шоу. Его старший брат вдруг понимает, что сделал то же самое, что запретил минуту назад, и впадает в панику. Наполовину извиняясь, наполовину заявляя, что ей вообще не следовало так себя вести, потому что он наследник. Никто не смеет так разговаривать с наследником! Бедная служанка рыдает и кричит:       — Помогите мне, пожалуйста, с молодыми хозяевами!       Подросток в одежде Ордена подбегает к ней и заключает Вэнь Чао в объятия. Глаза Юй Цзыюань сужаются, когда она видит его, но затем они быстро исчезают за углом коридора. Она усмехается и шепчет что-то о плохо воспитанных детях, но Цансэ-саньжэнь не может не беспокоиться о рассудке детей. Взросление в такой среде, полной плохой энергии, может быть не очень хорошим для их развития, их отсутствие логики должно быть доказательством. Кто думал, что это хорошая идея — совершенствоваться демоническим путём в месте, полном живых людей?       И что ещё более важно: кто осмелится сделать такое под носом у своего Главы Ордена? Ответ прост: никто. Вэнь Жохань сам позволяет людям практиковать его. Он намекает им о существовании демонического пути? От одной этой мысли у неё по спине пробегают мурашки. Может быть, он даже руководит им.       Это пугающая мысль. Из энергии обиды не выходит ничего хорошего, и этот путь совершенствования опасно не исследован. Он пугает даже Баошань-саньжэнь. Цансэ-саньжэнь дотрагивается до кончика своего меча, готовая к бою, когда у неё заканчивается рифма для песни, и её напряжённый мозг начинает менять текст на что-то более похожее на:       «И мы обречены, да, мы обречены… Обречены, обречены, обречены!»       Даже в её голове песня начинает звучать немного истерично, но, чёрт возьми, она никогда не говорила, что хорошо сочиняет песни. Становится всё более очевидным, что всё это испытание — большая ловушка.       Вэнь Жохань выходит на свет и садится перед ними на свой трон. Он почти не соблюдает правил вежливости и едва обращает внимание на Юй Цзыюань. Вместо этого он сосредотачивается исключительно на Цансэ-саньжэнь, как только вежливость позволяет ему это сделать, и сразу переходит к делу:       — Я слышал, что во время ночной охоты вы столкнулись с серьёзным испытанием, которое отняло у вас ноги. Расскажите мне об этом. Я хочу знать каждую деталь.       Это неожиданно. Значит, он не слышал о том, каким способом она избежала смерти? Значит ли это, что на Пристани Лотоса нет шпиона? Неужели ради какой-то истории он заставил их проделать весь этот путь до своей столицы? Какой гордый человек!       Она делает всё возможное, чтобы рассказать о событиях, описывая все детали как можно лучше, чтобы её снова не вызвали к ним под этим глупым предлогом. Конечно, она придумывает ложь, когда доходит до того места, где они бежали от зверя, говоря, что, к счастью, некоторые ученики с Пристани Лотоса были в этом районе и вовремя спасли их. Юй Цзыюань кивает рядом с ней, подтверждая ложь этим простым жестом. Вэнь Жохань внимательно слушает. А когда Цансэ-саньжэнь заканчивает, он просто спрашивает:       — А ваш ребёнок, вы сказали, был ранен. Как его раны?       Глаза Цансэ-саньжэнь сузились. Его вопрос слишком точен; он мог бы спросить, выжил ли её сын, повреждён ли он, но нет, он требует описать его раны? Она понимает, что этот человек что-то знает. Что-то скрывает. Почему он вообще интересуется клочком земли, который находится так далеко от его территории? Место, находящееся под юрисдикцией трех других кланов? Это подозрительно.       — С ним всё в порядке, — говорит она, как лгунья. — Первая ночь была критической, но он пережил её и дальше будет только лучше.       Она не доверяет ему; если бы он заботился о безопасности её сына, то был бы честен и откровенен с ней. У него есть другая цель, и она собирается выяснить, какая именно.       — Никаких отметин или шрамов? — настаивает Вэнь Жохань.       — Нет.       На этот раз лжёт Юй Цзыюань — знак того, что она тоже поняла, что происходит. Вэнь Жохань, кажется, внезапно заскучал, и он откидывается на троне в неформальную сидячую позу, как будто они потеряли всякий интерес для него.       — Понимаю.       — Могу я спросить вас, Глава Ордена, почему вы так интересуетесь моим сыном?       — Не можете.       Урф… Ну, она попыталась. Придурок. Нетрудно вспомнить, что она не может дразнить этого человека, не вызывая войны и не подвергая опасности её, Юй Цзыюань, и жизни её служанок. Но это отстой.       — Тогда могу я спросить, почему вас так интересует эта ночная охота и это место, когда оно так далеко…       — …Вопросы здесь задаю я, — парирует Глава Ордена почти без терпения.       Юй Цзыюань в ярости.       — Мы долго путешествовали, чтобы рассказать вам эту историю. Орден Юньмэн Цзян послал к вам свою госпожу и знаменитую ученицу Баошань-саньжэнь, чтобы ответить на ваши вопросы.       Она напоминает ему об их ранге и о том, как он груб, чтобы заставить его отплатить ей тем же и дать им ответы. Вместо этого Вэнь Жохань меняет тему разговора и говорит:       — Что вы думаете о нападении, ученица Баошань-саньжэнь? Думаете, существо, с которым вы сражались, было настолько сильным?       — Я не понимаю, что имеет в виду Глава Ордена. Меня чуть не убили, по моим скромным меркам, это делает существо очень опасным. По крайней мере, для меня.       Он усмехается. Будет ли он комментировать и говорить то же самое, что и его люди, о том, что ученица Баошань-саньжэнь не так хороша, как они считали, и что Бессмертная воспитала неудачницу?       Он этого не говорит и уточняет:       — Как вы думаете, возможно ли, что этот зверь был усилён?       Она моргает и обдумывает эту мысль. Обдумывает дважды. Всё произошло так быстро, что она не могла сказать наверняка, но если бы она прислушалась к своим внутренним ощущениям, если бы была честна с самой собой…       Она сказала бы «да».       Дело не в том, что она гордая, или что любому зверю нужно было бы жульничать, чтобы победить её, нет. Это потому что они столкнулись с чем-то, к чему не были готовы; с чем-то, что выглядело как то, с чем обычно сталкивались жители деревни ежегодно, и в то же время было другим. Зверь повёл себя иначе. Почему? Обычно, когда это случалось, причиной была энергия обиды в этом районе; люди боялись и питали своим страхом то, чего боялись. Но и там этого быть не могло: жители деревни привыкли, почти смирились с этим явлением. Они верили, что это волки, а не что-то сверхъестественное.       Если что-то укрепляло зверя, с которым они сражались, тогда был еще один фактор, который нужно было принять во внимание. Она не знает, что именно, но Вэнь Жохань выглядит так, будто у него есть идея. Может быть, бродячий-заклинатель, использующий энергию обиды? Правдоподобно.       Возможно ли, думает она, что это повлияло и на кошмары её сына? Что то, что мучает его прямо сейчас, также связано с тем, что ищет Вэнь Жохань, отсюда и его вопросы? Если так, то это не может быть бродячий заклинатель — поскольку они сменили место и никого не привели с собой, — а скорее артефакт. Объект силы, который мог бы привлечь или усилить энергию обиды в непосредственной близости и оставить отпечаток на тех, кто был затронут ею. Не совсем проклятие, но долговременный ущерб. Что бы это могло быть? Она никогда не слышала о чем-то подобном, разве что в легендах, которые иногда рассказывала им Баошань-саньжэнь. но её легенды были полны мистических вещей, о бессмертных, способных менять пол, беседовать мысленно благодаря паролю, о призраках, настолько сильных, что они могли делать почти все, пока люди верили в них, или о вещах, потерянных в древние времена, которые невозможно было датировать благодаря размытой хронологической памяти её учительницы. Некоторые из этих вещей были реальными, некоторые — нет, и Цансэ-саньжэнь не могла отличить одни от других. Хотя, что бы это ни было, если Вэнь Жохань доберется до него первым, она не получит ответа. Она должна найти это раньше, чем он.       — Нет, ничто не увеличивало силу зверя, — она снова лжёт ему в лицо, надеясь замедлить его поиски настолько, чтобы догнать. — Я бы это почувствовала.       На этом встреча заканчивается. Вэнь Жохань отсылает их так же легко, как и вызвал, и Юй Цзыюань и Цансэ-саньжэнь оказываются у дверей Безночного города, целые и невредимые, хотя и немного удивлённые и возмущенные.       — Всё это… ради этого?! — жена Главы Ордена шепчет, ярость наполняет каждое её слово. — Какое высокомерие! Кем он себя возомнил? Неужели он действительно верит, что его Орден выше нашего? Что он может вызвать нас и отослать, как простых слуг?!       Цансэ-саньжэнь и согласна и нет. Она меньше уязвлена в своей гордости и больше разочарована — такой большой крюк и путешествие! Столько забот и планов, чтобы быть готовой к худшему… Пшик! Её единственное разочарование заключается в том, что у неё оказалось больше вопросов, чем ответов; но даже при этом у нее появилась новая цель — отвлечь свой ум от гнева. Это помогает. Даже несмотря на то, что она хочет сжечь несколько вещей Вэнь Жоханя в отместку. Она не может, она это знает, даже если он этого заслуживает. Но есть один момент, который действительно является трагедией для неё.       — Меня не спасет от пыток мой лихой недо-муж! Какая трагедия! — скорбит она.       Юй Цзыюань в ответ ударяет её по плечу, она всё ещё хмурится, но её губы слегка приподнимаются вверх.       — Если ты хочешь, чтобы тебя пытали, я могу всё устроить, — она улыбается, словно акула.       — Путешествие с тобой уже само по себе пытка, — усмехается она.       — В этом вопросе мы пришли к единому мнению.       И всё же они обе улыбаются. Похоже, теперь это их дело; Цансэ-саньжэнь хочет верить, что способ Юй Цзыюань отвечать на её шутки — это её способ проявить привязанность.       Что ж, по крайней мере, это путешествие не было напрасным: Баошань-саньжэнь обрела нового ученика на горе, а Цансэ-саньжэнь подружилась со страшной Пурпурной Паучихой Юй Цзыюань. По крайней мере, она так думает? В какой-то момент ей придется спросить её, серьёзно ли она угрожает ей. Может быть, договориться о соотношении пятьдесят на пятьдесят, вроде «наори на меня пять раз, но покажи, что я тебе нравлюсь еще пять раз, чтобы я знала, что моя жизнь не в опасности»?       В то время как Вэнь Жохань остаётся ни с чем. Он даже случайно выдал кое-какую информацию. Ha! Прямо тебе в лицо!       Итак, кто же из них победитель?       Она смотрит на горизонт, повернувшись спиной к сумрачному Безночному городу, серому и тёмному, когда на Пристани Лотоса нет ничего, кроме огней и тепла. Она думает обо всех землях, через которые ей придётся пройти, прежде чем вернуться к мужу и сыну, домой. Она замирает при этом слове.       Дом.       Это первый раз в жизни Цансэ-саньжэнь, когда у неё есть место, куда она хочет и может вернуться. Это странное чувство.       Это тоже здорово.