Строим дом

      Лань Цижэнь устал. Это чувство, к которому он уже привык, он носит его нательное бельё, он делал это последние десять лет. «Не я должен делать это», — думает он, объясняя Лань Хуаню, почему завтра он будет навещать мать один. Мальчик не плачет, но говорит, что это несправедливо по отношению к Лань Чжаню. Правила гласят, что они должны быть справедливыми, поэтому спрашивает, почему они не могут перенести свой «день посещения» на какой-нибудь другой день. «Не я должен был объяснять это».       — А-Хуань, твоя мать нездорова. Дни вашего пребывания с ней связаны с её здоровьем, а не с вашим. Если не завтра, значит, только спустя месяц.       А-Хуань не нарушает запрета плакать, но он определенно сдерживает слёзы. Он поворачивается спиной и возвращается к тренировкам, не сказав дяде ни слова. Лань Хуань так зол, как только может быть.       Лань Цижэнь ненавидит это. Он хотел быть учителем, а не родителем. Но в этом вопросе у него не было выбора. «Теперь это моя жизнь, и я должен принять её», — повторяет он себе.       Он повторяет это снова и снова, просматривая кипу документов, разрешений и дел Главы Ордена. «Не я должен был делать это».       Он мысленно повторил эту фразу почти столько же раз, сколько заставил двух своих племянников читать правила Лань. Это маленькая трещина в стене правил, которую он хранит в своём сердце.       Когда он в тот же вечер приносит эту новость Лань Чжаню, всё тоже идёт не очень хорошо. Мальчик не жалуется и не плачет. Но он перекатывается в сторону, подставляя дяде спину и молчит, как и его старший брат.       Когда-то Лань Цижэнь любил тишину. Тишина должна приносить душевный покой, а не такие страдания, как сейчас.       — Ты же понимаешь, А-Чжань, что я не могу нарушать правила ради тебя. Правила должны быть одинаковыми для всех.       Он уже проявил слабость к крольчатнику, потому что Цансэ-саньжэнь нашла способ избежать запрета. Кого ты обманываешь, это потому, что мальчик заговорил. Но в этом случае нет никакого способа. «Если он заговорит, — шепчет какая-то часть его разума, — если он заговорит, что тогда ты будешь делать? Ты снова расколешься? Ты не можешь! Тебе не следует этого делать. Ты должен быть непреклонен, как скала».       Лань Чжань кивает, но по-прежнему не смотрит на него. Он ничего не говорит. Поэтому Лань Цижэнь оставляет его на попечение целителей и в конечном счёте Цансэ-саньжэнь и её сына. Когда он выходит, женщина смотрит на него так, как будто он сделал что-то совершенно неправильное.       Она ничего не знает. Она ничего не понимает! Лань Цижэнь вообще не должен быть тем, кто делает это! Но у него не было выбора в этом вопросе. Теперь это его жизнь. Он не учитель, как ему хотелось бы; он фактически Глава Ордена. У него нет брата, и вместо этого ему приходится заботиться о двух племянниках, хотя он вообще никогда не хотел детей! Жалуется ли он? Нет. Говорит ли он мальчикам плохие вещи о женщине, которая разрушила его жизнь? Нет. Он даже берет их с собой раз в месяц, навещает ее, хотя уверен, что она говорит о нем только чушь! Иначе почему эти двое так ненавидят его, когда он единственный, кто заботится о них? Это отнимает у него все силы, всю энергию. Он сейчас старается изо всех сил! Он изо всех сил старается, чтобы двое детей не оказались такими же несчастными, как он, как их отец и мать! Честно говоря, это единственное, что он может сделать, лучшее, что он может им предложить, единственная цель, которую он имеет в своем будущем прямо сейчас. У него не так уж много вариантов.       Если это означает, что они ненавидят его, что они не разговаривают с ним и предлагают ему только свою спину и молчание, то так тому и быть.       Цансэ-саньжэнь просто посторонняя. Она мать. Как она может понять то, через что он проходит, когда он должен был оставаться дядей? Ненавистным и слишком строгим дядей.       Но, ложась в постель в ту же ночь, он приходит к тому же выводу, что и всегда в течение последних восьми лет.       Когда-то Лань Цижэнь любил многое, принимал это как должное. Он был самодовольным, снисходительным. Он должен был быть начеку, он должен был увидеть трещину в сердце своего брата, и уж точно не должен был ею воспользоваться, как он это сделал.       Он расплачивается за это.       На следующий день, после очередной бессонной ночи, Лань Цижэнь собирает документы, берет А-Хуаня за руку и направляется к дому горечавок. Лань Хуань молчит, избегая взгляда дяди.       Она ждёт, как обычно открыв все раздвижные двери, чтобы создать иллюзию свободы.       Много лет назад он не понимал, почему люди жаждут её, почему его такой совершенный брат, среди всего прочего, попал под её чары. Он всё ещё не понимает. Да, она красивая, такая же хорошенькая, как Цансэ-саньжэнь. Но картины тоже прекрасны! Разве люди хотят делить с ними постель настолько, что ради этого разрушают свою жизнь? Нет!       В тот момент, когда она видит своего старшего сына, она раскрывает объятия, и Лань Хуань отпускает своего дядю, чтобы встретить её. Он больше не убегает, так как знает, что это против правил, и насколько важна сдержанность. Это маленькая победа Лань Цижэня.       Она, однако, не знает сдержанности и, гладя сына по голове, устремляет взгляд на Лань Цижэня.       — Где А-Чжань?       — А-Чжань болен и сегодня не сможет.       — Это не то, о чём мы договорились. Вы должны позволить мне увидеть их обоих.       Она выглядит разъярённой. Он не даёт ей больше времени на споры и поворачивается к ней спиной, чтобы пойти в тот самый соседний дом. Его брат открывает дверь и позволяет ему войти.       — Отец!       Лань Хуаню удалось добиться от отца взгляда и даже улыбки.       — Наслаждайся днём ​​со своей мамой, А-Хуань.       Затем он закрывает дверь. Как обычно, они идут в гостиную, и Лань Цижэнь кладёт всё свои свитки на стол. Его брат, не теряя времени, открывает первый, чтобы просмотреть её. В это время Лань Цижэнь наблюдает за встречей снаружи через соседнее окно.       — Как А-Чжань? — терпеливо спрашивает его брат.       — Простуда. Целители сказали, ничего серьёзного.       — Тогда почему бы не привести его сюда?       — Ты знаешь почему.       — Я весь месяц играл «Очищение», она свободна от энергии Инь. Достаточно, чтобы увидеться с ними.       — Не превращая простуду Лань Чжаня во что-то похуже? Ты можешь это подтвердить? Ты ставишь на кон жизнь своего сына?       — Да. Я больше ничего у неё не заберу, Цижэнь. Она имеет право видеться со своими сыновьями. С обоими.       — Они и твои сыновья.       Его брат грустно улыбается, и его пальцы касаются мешочка на поясе, в котором лежит его любимый музыкальный инструмент. Лань Цижэнь знает, что каждый раз, когда они заканчивают свое ежемесячное воссоединение, он начинает играть, пока Лань Чжань и Лань Хуань находятся со своей матерью. Это разбивает ему сердце. Ты мог бы быть рядом с ними, а не просто песней на фоне, зачем ты навлекаешь это на себя?       Особенно для такой женщины. Лань Цижэнь знает почему, но не понимает. Он не хочет понимать. Он хочет вернуть своего брата. — А насчет неё? Ты уверен, что она справится с простудой, если А-Чжань заразен?       Он указывает на бледную фигуру женщины. Взгляд его брата падает на следы проклятия на её коже. Оно всё ещё растет, и скоро она уже не сможет прятать его под своей одеждой. Тогда она умрёт. Но пока она живет и её тело настолько слабое, что она почти не может есть ничего, кроме супа. Она спит весь день. Лань Цижэнь знает, как бы он ни ненавидел эту женщину, он читает сообщения целителей.       — Ты же не заставишь меня объяснять А-Чжаню, что его мать умерла, потому что он заразил её.       — Она не такая слабая.       Губы его брата плотно сжаты. Лань Цижэнь помнит правило о запрете ссор в семье и меняет тему, чтобы не нарушать его:       — Тебе следует сходить к А-Чжаню. Главный целитель сказал, что это поможет ему быстрее выздороветь.       — Я пойду, если моей жене будет позволено сделать то же самое.       Он вдыхает. «Ты упрямый!» — выдыхает он. Иногда его брат непробиваем как кирпичная стена. Он восхищался этим, считал это отличным качеством и сравнивал его со Стеной Правил у входа. Теперь он знает, что это его самый большой недостаток.       — Ты же знаешь, что это невозможно. Мы только что говорили об этом. Прямо сейчас.       — Тогда не пойду.       В последнее время Лань Цижэнь начал верить, что его брат никогда не выйдет из уединения. Что он умрет здесь в полном одиночестве, никто не захочет быть здесь ради него. Лань Цижэнь всячески пытался. Он использовал все предлоги, он просил и торговался, но он устал слышать каждый раз один и тот же ответ, как какую-то песню с заунывным припевом: «А моя жена?». Когда он думает об уходе в отставку, о вступлении в ряды людей, которые разочаровались и бросили его на произвол судьбы, Лань Цижэню снова хочется кричать. Он яростно смотрит на женщину, истинную виновницу, снаружи, которая в настоящее время горячо слушает Лань Хуаня. Опять же, не подозревая обо всех проблемах, которые она приносит. Воплощение всей лжи, предательства и обид, которые не должны нести Облачные Глубины.       — Она не собирается причинять ему боль. Ты уже должен знать.       Голос брата спокойный, уверенный. Лань Цижэнь хотел бы быть таким же уверенным, как он. Но это не так.       — Она убила нашего учителя.       — Ты знаешь, у неё была причина, — его лицо выражает неслогласие с собственными словами.       — Я ей не верю и ты не должен! У неё нет доказательств! И даже если она говорит правду, а это не так, она все равно кого-то убила! Твоя любовь изменила тебя настолько, что теперь убийство для тебя приемлемо? — напоминает он ему, возвращаясь, как всегда, к старому спору.       Что, если она вдруг использует своего сына в качестве заложника, чтобы сбежать? Приставит к его горлу самодельное оружие? Лань Цижэнь знает, что это маловероятно, но он, чёрт возьми, не может выкинуть эту мысль из головы. Она вообще хотела Лань Хуаня? Он слишком боится узнать правду, чтобы спрашивать. Так что он всё ещё боится того, что она может задумать.       — Цижэнь… — вздыхает его брат. — А как же правило: не держать зла?       Чья бы корова мычала! Сколько правил он нарушил из-за нее? Из-за меня? Одно уже много, слишком много. «Если бы только», — думает он, как всегда, когда входит в этот дом. — «Если бы ты её никогда не встретил!» Он загадывал это желание тысячу раз, теперь он знает, что ни один бог не даст ему этого, что ничего не изменится. И все же он ничего не может поделать, потому что, если бы он никогда не встретил её, то его брат был бы Главой Ордена, а Лань Цижэнь — просто учителем, его помощником, как он хотел, как он был воспитан. Как он мечтал!       Лань Цижэнь не стал бы отвечать за все в столь юном возрасте. Начиная с того, что он был вынужден учиться обязанностям, которым никогда не суждено было стать его. Но самое главное, старейшины не стали бы давить на него, чтобы он женился и произвел на свет наследника, потому что, конечно, учитывая уединение его старшего брата, запертого вдали от своей так называемой жены, они никогда ничего не получили бы. Лань Цижэню никогда не пришлось бы испытать давление о продолжении рода, и он остался бы в покое со своими книгами и учениками.       Он много раз пытался убедить себя, что может вынести такую судьбу — жениться и иметь детей, если ему прикажут. Ведь это долг мужчины — создать семью. Это правило, это нормально. Он повторял эту ложь снова и снова в течение многих лет, иногда чтобы утешить себя и свои сомнения, иногда даже желая, чтобы его принудили, чтобы у него не было выбора. Но в тот день, когда это случилось, он не смог. Он не мог. Он придумывал себе оправдания: если он будет делать такие вещи, то нарушит больше правил, чем сможет вынести. Может быть, он просто не нашел подходящую девушку! В конце концов, Лани влюбляются только в их вторую половинку, это нормально, что он не чувствовал ничего, если не встретил её. Но перед лицом выбора, перед лицом приказа вся его осторожная ложь, повторял он себе, разбилась вдребезги. Его воля рассыпалась и все же, по иронии судьбы, не оставила у него абсолютно никаких сомнений. У каждого есть переломный момент. В тот день Лань Цижэнь понял себя. Он не сможет возлечь с женщиной, любить и уважать ее так, как она того заслуживает. Он не сможет сделать это ни с кем. Он никогда до конца не понимал, почему люди вообще хотят заниматься этим; это было отвратительно и стыдно. Он никогда не боролся с желаниями тела, как его одноклассники. Теперь он мог взглянуть правде в глаза. И правда принесла страх, отказ и полную уверенность в том, что она сломает его, если он подчинится этому приказу. Поэтому Лань Цижэнь не выдержал и побежал к единственному человеку, который, как он знал, выслушает и поймет его. Не осудит его. Он умолял брата сделать что-нибудь, что угодно, но не позволить старейшинам заставить его жениться. Пожалуйста, спаси меня. Как капризный ребенок, который слишком боится принять реальность и ответственность. Пожалуйста, я могу принять всё, что угодно, только не это! Не заставляй меня! Пожалуйста, брат!       Если бы он этого не сделал, то, возможно, его брат, его столь любимый брат, никогда бы не нарушил ещё один свод правил и не опустился бы ещё ниже. Так низко, что он никогда, никогда больше не встанет на свет, не рассыпавшись в пепел. И он помнит трескучий смех этой женщины, когда он признавался ей в своей проблеме, когда пытался объяснить ей, что он — он или его брат, он всё ещё не знал — не имел этого в виду.       — Тогда что ты имел в виду? Как ты думаешь, чем он может тебе помочь? Что ты хочешь, чтобы он сделал? — спросила она в тот день.       Я не знаю! Только не это! Только не это! Я просто хотел, чтобы он спас меня! Я просто не хотел ломаться!       Но, похоже, кто-то должен был сломаться, несмотря ни на что.       Без этой женщины его брат по-прежнему был бы совершенством, и никто не знал бы об этой уродливой трещине в его морали, даже Лань Цижэнь.       Я должен был смириться со своей судьбой. Он должен был подчиниться правилам. Мы все должны были подчиняться правилам. Конечно, если бы мы это сделали, все было бы не так плохо. По крайней мере, был бы приказ, причина их страданий. Может быть, они все треснули бы, но разлом был бы таким крошечным, что никто не смог бы его заметить, и всё было бы в порядке. Но он этого не сделал. А теперь уже слишком поздно, слишком много плохого было сделано.       Теперь он не может закрыть глаза и не видеть перелома. Он слишком большой, слишком острый, он там и его нельзя починить. Он ненавидит его так же сильно, как любил и восхищался своим братом. Он не должен, так много ненависти запрещено; она поглощает его целиком, она парализует его и затуманивает его суждения. Когда Лань Цижэнь думает о горе, он представил себе, что это будет дыра в его груди, какая-то пустота, которую он никогда не сможет заполнить. Когда он оплакивает будущее, о котором мечтал, брата, которого потерял, и порядок в своём мире — она жжётся.       Она сжигает человека, которым он считал себя и которым мог бы быть, человека, которого когда-то уважал, и нет ничего, что он не мог бы сделать, чтобы остановить распространение пламени.       Он понимает, почему ненависть запрещена.       Но в то же время Лань Хуаня там тоже не будет, и теперь, как бы сильно Лань Цижэнь ни ненавидел своего брата, ненавидел эту женщину, ненавидел себя за всю эту ситуацию, он не может заставить себя ненавидеть мальчика. Он любит своего племянника.       Лань Цижэнь ещё и благодарен, и это самое худшее. Если бы страший брат не любил Лань Цижэня так сильно, он бы никогда этого не сделал…       В этой проклятой ситуации они больше не могут разделять любовь и ненависть. Он стал каким-то уродливым монстром, который не является ни тем, ни другим одновременно.       — Цижэнь…       Его брат выглядит таким же усталым, как и Лань Цижэнь. Он хотел бы, чтобы этот человек был так же зол, как и он, но в то же время он знает, что гнев уничтожит то немногое, что осталось от человека, которым он так восхищался.       — Кто-то должен перестать злиться, чтобы этот круг был разорван.       Его брат снова говорит то же самое, что и много лет назад, когда заявил перед всем кланом, что женится на суке, убившей их учителя.       Тогда это был его ответ, и с тех пор он остаётся таким же. Ему не удалось никого убедить, может быть, ему даже не удалось убедить себя, и поэтому он все еще находится в уединении. Поэтому он там и умрет. Потому что никто не может этого сделать, никто не может пройти мимо ненависти и гнева, как он. Когда-то люди думали, что Цинхэн-цзюнь — это небесное благословение, нечто выдающееся и не от мира сего, может быть, они и были правы. Может быть, брат Лань Цижэня действительно не вписывался в это время, в эту реальность, в этот мир. Он слишком добр, чтобы выжить здесь.       Но даже так, эта проклятая женщина надавила и однажды сказала ему, должно быть, чтобы причинить боль:       — Слышал бы ты его, Лань Цижэнь! Иногда он рыдает, кричит, разбивает вещи и сворачивается калачиком, как ребёнок в истерике. Но слышит ли его твой клан? Нет! Потому что никто этого не хочет. Никто, кроме меня. Вот что делают Ордена: они отказываются от людей, когда от них больше нет пользы. Ваш так называемый идеальный маленький клан Лань такой же, как и все остальные. Никто не слушает ваши чертовы правила!       Он хочет отмахнуться от всего, что говорила эта женщина, как от лжи. Даже если она когда-нибудь скажет правду, то, по крайней мере, Лань Цижэнь теперь Глава Ордена. Хочет того или нет. Это не его клан Лань. Он позаботится об этом.       Клан Лань будет совершенным под его руководством, и никто не повредит им, не сломает его, как они сломали его брата. Больше нет. Неважно, насколько он устал и зол. Каким ненавистным он бы не становился. Даже если ему приходится быть Главой Ордена, когда он этого не хочет. Он не может зваться учителем, значит он будет наставником для Лань Чжаня и Лань Хуаня. Он не может быть их отцом или дядей — он не может принять это от своего брата, он не может вынести этого греха.       — Что это…       Его брат внезапно встает, немного пошатываясь. Его глаза широко открыты, он смотрит в окно. Сердце Лань Цижэня замирает. Вот и всё. Она сделала это. Он встает, готовый стать свидетелем того, как его худшие страхи воплотятся в жизнь.       Его худшие опасения как в тумане. Размытое пятно, странно похожее на Цансэ-саньжэнь, на её мече, держащую на руках Лань Чжаня. Пятно, которое с громким треском обрушивается на крышу дома с горечавками.

***

      Цансэ-саньжэнь признает, что это не самый изысканный ее план и не самая удачная посадка. Но бывало и хуже. Гораздо хуже. И это не совсем ее вина: летать сидя гораздо труднее, когда надо приземлиться! Ей бы хотелось, чтобы люди попробовали; тогда она будет смеяться! Важно то, что Лань Чжань цел и невредим. Для начала, она не виновата, что крыша такая хрупкая. Кто-то должен был починить её раньше! Теперь, думает она, глядя на дыру над собой, у них не будет другого выбора.       Что ж, в конце концов, мне повезло, что ни Цзыюань, ни моего мужа здесь нет! Они определенно отругали бы меня за это.       Она не уверена, как ей удастся выпутаться из своей ленты, хотя оружие не позволило ей упасть и разбиться о землю, но теперь она подвешена вниз головой на одной деревянной балке.       — Кто вы такая?       Незнакомая женщина смотрит на неё расширенными от недоверия глазами. Лань Хуань, сидя у неё на коленях, подпрыгивает:       — Цансэ-саньжэнь! — он улыбается, замечая брата, удерживаемого концом ленты, и машет ему. — А-Чжань!       — А-Чжань?       Женщина медленно встаёт и делает несколько слабых шагов в направлении сына. Лань Чжань несколько раз моргает и раскрывает объятия, зовя:       — Мама!       Она осторожно распутывает сына и отводит подальше от пролома. «Отлично!» — думает Цансэ-саньжэнь: — «А теперь можешь ты сделать то же самое для меня?»       Сейчас она висит вверх ногами, и кровь приливает к голове, вызывая головную боль. Но, вместо того чтобы позаботиться о незнакомке, женщина прижимается лбом ко лбу младшего сына.       — У тебя действительно небольшая температура…       А-Чжань что-то шепчет ей на ухо, так тихо, что никто не слышит, потом отталкивает её лицо. Она улыбается в ответ:       — Не волнуйся, мой маленький зайчик, я не заболею. Мама сильнее твоей маленькой простуды!       Лань Хуань облегченно вздыхает и поворачивается к Цансэ-саньжэнь. Его маленькая головка наклоняется то вправо, то влево, следя за её бессильными покачиваниями, пытаясь поймать её взгляд.       — А где Вэй Усянь?       Цансэ-саньжэнь сияет, очень гордясь этой частью своего плана:       — В лазарете. Он следит, чтобы никто не заметил, куда делись я и Лань Чжань!       И, возможно, устроит там большой беспорядок, потому что она велела ему позаботиться о том, чтобы целители были очень заняты. Когда она сказала ему, что это для того, чтобы заставить Лань Чжаня улыбнуться и перестать плакать, он принял эту миссию как свое предназначение. Она хорошо знает своего сына, ему, наверное, очень весело. Веселее, чем ей, это уж точно…       Лань Хуань снова смотрит на брата и замечает, что на нем совсем другая одежда. Запасной комплект Вэй Ина. Он не понял этого, потому что Цансэ-саньжэнь завернула его в одеяло. Она не настолько безответственна, ведь ребёнок болен. Он не спрашивает, где одежда брата, и улыбается, забавляясь своими догадками.       «Подождите. Разве я не обещала никогда больше не выпускать сына из виду?» — смутно припоминает Цансэ-саньжэнь и кровь стынет в её жилах. — «Черт!»       — Откуда вы узнали, где был дом? — подозрительно спрашивает мать.       — Лань Чжань указал мне направление! — отвечает она, пытаясь убедить себя, что Вэй Ин в безопасности в лазарете с лучшим из Ланей, которого она знает.       Лань Чжань прячет голову на изгибе шеи матери, понимая, что сделал что-то плохое. По крайней мере, больше, чем Цансэ-саньжэнь. Наверное, он снова что-то шепчет матери, потому что она гладит его по голове и бормочет:       — Я тоже хотела тебя увидеть, я скучала по тебе…       Она прекрасна, решает Цансэ-саньжэнь. Пожалуй немного слишком тонкая и бледная; но она полагает, что болезнь делает это с телом. Младшему сыну достались её золотые глаза, а старшему — мягкие черты лица. Женщина просит Лань Хуаня отойти от Цансэ-саньжэнь и вернуться к матери.       Именно в этот момент Лань Цижэнь решает вмешаться. Чего Цансэ-саньжэнь не планировала. Она должна была быть скрытной, войти и выйти из дома так, чтобы никто не заметил. Прежде она могла хотя бы прокрасться незамеченной, хотя осмотрительность никогда не была её сильной стороной, давайте будем честны.       Но, чёрт возьми, если уж она собирается признать свою вину, как только мужчина появляется перед ней, она изо всех сил старается вести себя естественно; как будто она имеет полное право быть там и совершенно не поймана с поличным, вверх ногами, свисая с потолка из-за того, что запуталась в своем духовном оружии.       — Лань Цижэнь! Какое совпадение встретить тебя здесь! — невинно улыбается она.       А затем Цинхэн-цзюнь входит в дом вторым. Он выглядит таким же бледным, как и его жена, но определенно хорошо выдрессирован и воспитан. Он занимается в своём так называемом уединении? Она полагает, что он тоже, иначе он бы уже устал до смерти. Она решает не беспокоить его вопросами и вместо этого машет ему рукой:       — Цинхэн-цзюнь! Цинхэн-цзюнь! Рада вас видеть! Это я, Цансэ-саньжэнь! Вы меня помните?       Глаза мужчины сужаются, и на мгновение кажется, что это не так. Ай. Это больно. Обычно она забывает людей и грубит им!       — А-а… — наконец говорит он. — В прошлом у тебя лучше получалось вламываться внутрь. Я помню, как наши охранники всегда жаловались, что никак не поймут, как ты прошмыгиваешь у них под носом.       Цансэ-саньжэнь подмигивает и смеётся: «Я всё ещё хороша во взломе!»       Она единственная находит свою шутку смешной, потому что даже женщина хмуро смотрит на дыру в потолке, затем поворачивается к Лань Цижэню и улыбается:       — Похоже, мне придется спать в другом месте.       Лань Цижэнь опасно краснеет, она напоминает ему дышать, и он указывает на неё пальцем. А это трудно, потому что она всё ещё раскачивается влево-вправо.       — ТЫ!!!       — Я?       Он булькает, с его губ срывается кровавое бульканье. На мгновение Цансэ-саньжэнь действительно испугалась, что убила Лань Цижэня прямо на месте. Но мужчина поднимается, кровь всё ещё течёт по его подбородку, и лает:       — УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО КЛАНА!       Кажется, он собирается вытащить её, но его брат вмешивается и качает головой, словно говоря через какую-то телепатическую связь, которую они разделяют: «Я позабочусь об этом». Поэтому Лань Цижэнь вылетает из дома, забыв обо всем остальном. Цансэ-саньжэнь не может удержаться и показывает язык ему в спину. Цинхэн-цзюнь пристально смотрит на нее, молча оценивая её ребяческий поступок, и наконец говорит Цансэ-саньжэнь с извиняющейся улыбкой:       — Боюсь, тебя вышвырнут вон.       — Повезло тебе, — шепчет жена, крепче обнимая Лань Чжаня и Лань Хуаня.       Она считала, что риск, на который пошла, был рассчитан… Но, боги, она действительно плоха в мате… мати… короче, это не то, о чём она думала, когда представляла, что было худшим, что Лани могли бы сделать в отместку. Она предположила, что не обдумала вопрос достаточно долго. Вот почему я не отвечаю за планирование! По крайней мере, Цзян Фэнмянь придумал бы для этого контрмеры. Вэй Чанцзе позаботился бы о том, чтобы их никогда не поймали. Юй Цзыюань, вероятно, напугала бы любого, кто осмелился бы наказать её. Цансэ-саньжэнь просто смотрит на него с невозмутимым видом, не в силах поверить: он ведь не может этого сделать? Верно? Они пробыли там всего полторы недели! Вэй Ин все еще нуждается в лечении! Они же не могут выгнать её и продолжать жить, верно?       Чёрт возьми, я действительно облажалась с этой посадкой!       Единственный хороший момент во всем этом заключается в том, что для того, чтобы они вышвырнули её из Облачных Глубин, им придётся вытащить её из запутавшейся ленты. Чем скорее, тем лучше, потому что её действительно вот-вот вырвет.