Строим дом

      Цинхэн-цзюнь ещё раз доказывает, что он лучший Лань, чем его брат, когда он проявляет милосердие к Цансэ-саньжэнь и распутывает её. Ему немного неловко, когда она объясняет ему, что больше не может ходить, и ему приходится нести женщину на террасу. Его жена всё ещё смотрит в потолок, как будто может исправить его силой мысли.       — Ты можешь жить в моём доме, — говорит муж. — Пока его чинят.       Она вздрагивает. Он немедленно реагирует:       — Я могу жить здесь вместо тебя. Нам просто придётся поменяться местами.       Ее черты смягчаются, но тело все еще напряжено, когда она шепчет:       — Спасибо тебе…       Цинхэн-цзюнь просто кивает и грустно отвечает:       — Мне очень жаль.       Лань Чжань внимательно наблюдает за отцом, а мать ещё крепче обнимает его, берёт крошечную ручку Лань Хуаня и выводит их всех наружу. Она находит убежище в доме своего мужа; перед тем как жена закрывает дверь, Цинхэн-цзюнь говорит:       — Я позабочусь о том, чтобы ты провела с ними целый день, как обещано. Будь осторожна с А-Хуанем, он находится на опасной стадии формирования ядра, он не может позволить себе заболеть.       Она не отвечает, но кивает.       Цансэ-саньжэнь с болью наблюдает за происходящим. Встреча могла бы пройти лучше. Цинхэн-цзюнь сидит рядом с ней в идеальной позе лотоса и достаёт из мешочка гуцинь. Когда они слышат отголоски разговора его жены и Лань Хуаня, мелькают силуэты за круглым окном, он начинает играть тихую песню. Лань Хуань улыбается ему, когда слышит первые ноты, и сразу после них возвращается к игре. Вскоре Цансэ-саньжэнь слышит, как женщина напевает в ответ. Сначала робко, потом звук обретает уверенность и разносится вокруг. Сначала она словно пытается перекрыть мелодию своей собственной, но вскоре они сливаются в гармонии, создавая новую меланхоличную мелодию. Для её немузыкальных ушей она странная. Музыка Цинхэн-цзюня нерешительна. Он экспериментирует, смакует, анализирует, прежде чем принять. Это похоже на то, как кто-то проверяет свой голос, напевая начало песни, затем останавливается на приемлемом звучании, прежде чем перейти к тексту. Звук его жены другой, её голос весёлый и полный надежды, переполненный уверенностью, как танцовщица, ожидающая, когда её партнёр присоединится к ней. Её тело двигается вместе с этой недостающей частью, как будто партнёр всё ещё там, её рука никогда не опускается вниз, зная: они будут вместе в один прекрасный день. Их темы не совпадают, и всё же их песни смешиваются в прекрасный дуэт. Каждая мелодия должна быть хороша сама по себе, но вместе она прекрасна.       Это, может быть, просто то, как их чувства соединяются, эхо слов, которые они не могут сказать друг другу, разделённые крошечным расстоянием, которое почему-то теперь кажется таким огромным.       Люди обречены быть одинокими, узниками собственного тела, неспособными полностью понять другого, даже если захотят. Именно поэтому пары идут навстречу, именно в это искренне верит Цансэ-саньжэнь. Кто-то использует слова, кто-то прикосновения, а кто-то, как пара, что перед её глазами, развивается по-своему. Каждый голос и чувство, каждый звук звучат так далеко, как только могут, прежде чем стать одной новой песней, как эта маленькая сцена перед ней.       Цансэ-саньжэнь поначалу не может не думать, что она незваная гостья, фальшивая нота в симфонии, которую маленькая семья формирует прямо сейчас. Та, кто портит всё шоу. Но когда она закрывает глаза и слушает, она понимает, что это не так. Она единственная слушательница этого секретного концерта, единственная, кто может сказать, насколько прекрасен и совершенен звук. Она может не участвовать, она может не быть с ними на сцене или знать всю историю, стоящую за этим, но тем не менее она с ними и чувствует то, что они чувствуют.       Немного грустно, что никто в этом клане не желает слышать, что разделяет семья в тайне домов, окружённых горечавками.       Это их потеря.       Цансэ-саньжэнь не жалеет, что привела сюда Лань Чжаня; он кажется счастливым в объятиях матери, так как его убаюкивают голос матери и инструмент отца.       Но она не может не представить, какие последствия будут для них, как только мелодия закончится.       — Вы действительно думаете, что меня выгонят? — спрашивает она Цинхэн-цзюня. — Я должна была остаться на целый месяц…       — Почему?       Она делает паузу на мгновение, но решает, что, поскольку она собирается спросить его о его уединении и секрете, который они все скрывают, она, по крайней мере, должна ему сказать правду.       — Мой сын болен: сонный паралич, редкий случай, видимо.       — Я понимаю. Мне жаль, что он болен. Но я рад узнать, что у вас с мужем есть сын.       Она улыбается в ответ.       — Ага! А у вас их двое! Поздравляю!       Но выражение лица Цинхэн-цзюня становится жёстким от её слов — определённо не лицо гордого отца. Она мало его знает, поэтому не может точно определить эмоцию, которая искажает его черты, прежде чем он спрячет её под маской Лань.       — Мой брат может злиться на тебя, но он не отпустит твоего сына, если он всё ещё болен, он позаботится о том, чтобы тебя выгнали, а твоего сына вылечили. Не переживайте. Кроме того, чтобы принять такое решение против гостей, ему придётся убедить наших старейшин. Вы сможете остаться ещё на пару дней.       — Вы так уверены, что они согласятся выгнать меня!       — Ты видела её. Теперь пути назад нет.       Цансэ-саньжэнь не может не думать, что это слишком драматично даже для Ордена Лань. Но потом она снова задумывается и вспоминает, что студент, которым они так гордились, идеальный Лань их поколения в настоящее время находится в уединении с ней. Её присутствие здесь заставило Лань Цижэня огрызнуться так, как никогда не делали ни одна из её шуток и розыгрышей, даже бритье бороды. Так что да. Может быть, он и прав.       — Неужели всё так плохо? Насколько плохо по шкале от «упс» до «это конец света»? Видеть, что Цинхэн-цзюнь действительно тратит время на обдумывание ответа, не очень помогает поднять настроение.       — Вероятно, ближе к «если ты заговоришь, это может начать ещё одну войну между Орденами».       Она сглатывает и на мгновение обдумывает возможность того, что Цинхэн-цзюнь шутит. Потом она вспоминает, что он Лань и брат Лань Цижэня. Ох блять. На этот раз она действительно просчиталась с риском.       — Ну, раз уж я уже так глубоко увязла, то должна знать почему! — она поворачивается к нему с очевидно взволнованным лицом. — Расскажите мне всё.       Цинхэн-цзюнь распахивает глаза и оглядывается.        — Это не очень красивая история.       — Я уже догадалась об этом.       Иначе почему они прячутся так далеко, почему расстояние между женой и мужем кажется таким большим, когда они так близки в своей общей песне?       — Может быть, тебе лучше не знать, — говорит он.       — Знаете, весь ваш характер Лань с постулатом «Я храню все свои тёмные секреты и эмоции внутри, а потом однажды умру» выводит меня из себя. В один прекрасный день он обернётся сущей катастрофой!       Цинхэн-цзюнь смотрит в окно, откуда они видят, как играют его жена и дети; его плечи опускаются.       — Это уже произошло.       Потом он молчит. На мгновение Цансэ-саньжэнь понимает гнев Юй Цзыюань по отношению к Цзян Фэнмяню. Но Цзян Фэнмянь никогда не сделал такой ошибки. Поэтому она рычит и предупреждает его:       — Я не уйду отсюда, не узнав, почему меня выгнали. Вы можете преследовать меня, а я вернусь и буду вламываться в дом, пока не получу ответы. Рассматривайте это как спасение крыш вашего клана.       Цинхэн-цзюнь смотрит на дыру в потолке, где, к счастью, больше не висят ни её меч, ни лента. Она кладёт их рядом с собой и без колебаний воспользуется ими снова. Вот тогда он и решает:       — Ты помнишь проклятие, которое распространилось двадцать лет назад?       — Как я могла не знать?       Отчасти из-за этого проклятия такие молодые люди, как она, сделали себе имя. Большинство заклинателей предыдущего поколения пали под этой катастрофой, включая родителей Цзян Фэнмяня. Оно убило сотни сильных заклинателей, но неопытные ученики пережили его с лёгкостью. Полная противоположность тому, как должно работать проклятие: обычно чем выше ваш уровень духовного развития, тем вы более устойчивы. Однажды она видела, как развивается болезнь. Она была подростком и поэтому чувствовала себя непобедимой; ни капельки не боялась заболеть, потому что с чего бы ей болеть? Это не то воспоминание, которое она любит, и даже сказала бы, что без него ей было б лучше.       Проклятие обычно начиналось с простого чёрного пятна на коже, как будто вы просто позволили капле чернил пролиться на неё. Затем оно становилось всё больше и больше, пока всё твоё тело не стало тёмным, как уголь. Он поглощало вашу духовную силу, полностью высасывало её, и вы не могли получить её от кого-то другого. Это оставляло больного беззащитным и слабым.       Цансэ-саньжэнь не осталась, чтобы посмотреть, как проклятие убьёт свою жертву, после увиденного она не хотела этого знать. Единственное, что она могла сделать в то время, — это взять на себя работу, которую опытные ночные охотники больше не могли делать. Этот период позволил многим бродячим заклинателям засиять, а второстепенным Орденам подняться; вероятно, столько же, сколько он уничтожил.       Они всё ещё не знают, что или кто вызвал его, как оно появилось, как им заражались, почему некоторые казались невосприимчивыми к нему, почему другие ходили с ним в течение целого года, в то время как другие умирали невероятно быстро… И как именно оно исчезло. Многие люди до сих пор верят, что это болезнь, а не проклятие, поскольку это объясняет, почему умирали люди с высоким уровнем духовного развития.       Цансэ-саньжэнь, может быть, и не так хороша в планировании и осторожности, но она очень хороша в создании гипотез; вы должны это уметь, когда вы бродячий заклинатель. Наследник Лань ушёл в уединение десять лет назад и женился. Проклятие также исчезло внезапно десять лет назад. Однажды это просто прекратилось, и никто больше не заболел.       Цинхэн-цзюнь сказал, что это может вызвать войну между Орденами.       Она снова смотрит на фигуру, играющую с детьми Лань всего в нескольких метрах от нее, и дрожь пробегает у неё по спине.       — Это она стоит за проклятием?       Как она вообще жива? Пострадавшие заклинатели много раз пытались вернуть проклятие его источнику, но это никогда не срабатывало! Отсюда и ещё одна причина, по которой теория «не проклятие, а болезнь» распространилась так быстро.       Цинхэн-цзюнь вздыхает.       — Так считают наши старейшины. У неё на коже есть отметина отскока, и, хотя оно ещё не убило её, это вопрос времени.       От этого откровения у неё по спине пробегает дрожь, и на мгновение она очень счастлива, что ослушалась Лань Цижэня и привела сюда Лань Чжаня, чтобы он мог наслаждаться присутствием матери, пока ещё может. И всё же это довольно неопровержимое доказательство! Так почему же… Почему он выглядит таким неуверенным?       — Тогда во что же вы верите?       — Я…       Он колеблется. Ответ очевиден: если бы он верил в такие вещи, женился бы он на ней? Позволил бы он ей играть с его сыновьями? Создал бы он вместе с ней тайную песню? Была ли эта женщина ещё жива, а не сожжена на грандиозной церемонии, собравшей всех выживших из всех Орденов, пострадавших от проклятия? Нет. Конечно, нет! Дело не только в этом.       — Я больше не знаю, кому верить, — печально признаётся Цинхэн-цзюнь, его пальцы обхватывают струны гуциня.       — Так вот почему вы оставили обязанности Главы своего Ордена Лань Цижэню?       Он делает паузу.       — Среди многих других причин: во-первых, на меня не следует смотреть, как на образец, а Орден заслуживает того, чтобы им руководил кто-то, кто твёрдо верит в свою правоту и в его правила. Тот, кто доверяет собственному суждению.        — Ордену также нужен кто-то, кто может видеть, когда они ошибаются.       Цансэ-саньжэнь моргает, так как женщина стоит прямо перед ними. Она не замечает, когда песня смолкает, прежде чем женщина открывает рот, чтобы сказать это. Фраза сказана её мужу, конечно, если судить по её хмурому выражению лица. Лань Хуань, стоящий рядом с ней, растерянно смотрит на своих родителей, не зная, где стоять — с одним из них или между ними. Она опускается на колени и гладит его по голове.       — Давай вместе позаботимся о цветах, А-Хуань?       Когда мальчик кивает и идёт за тем, что им нужно для садоводства, она поправляет спящего Лань Чжаня на спине, затягивая одеяло, удерживающее его вокруг талии. Затем поворачивается к Цансэ-саньжэнь.       — У меня под кроватью кое-что спрятано. Поднимите третью доску пола. Возьмите это.       Цинхэн-цзюнь так же удивлён, как и Цансэ-саньжэнь. Но, в отличие от неё, он может двигаться и тут же встаёт на ноги, чтобы принести то, о чём она говорит. Он возвращается с нефритовым жетоном и двумя большими стопками писем, связанных вместе, с озадаченным выражением лица. Когда он передаёт жетон Цансэ-саньжэнь, она чувствует внутри него некую духовную силу. Это напоминает ей артефакт, который они использовали, чтобы пройти через обереги Облачных Глубин…       — Что это?       — Письма. Для А-Хуаня и А-Чжаня.       — Зачем вы даёте мне это?       — Боюсь, они могут уничтожить их, если найдут, когда меня не станет.       Дыхание Цансэ-саньжэнь останавливается, но мадам Лань продолжает:       — Не будете ли вы так любезны сохранить их для меня и отдать им, если вы когда-нибудь снова их увидите?       — Я обещал тебе, — осторожно шепчет Цинхэн-цзюнь. Он не смотрит на письма и, в частности, на нефритовый жетон, — что, как только ты уйдёшь, мы воспользуемся Расспросом или Сочувствием и посмотрим, что же произошло на самом деле с тобой. Они не смогут этого отрицать. Тебе не нужно…       — Ты действительно думаешь, что они позволят это? Сочувствие опасно, они думают, что я опасна, они никогда никому не позволят рисковать, особенно А-Хуаню или А-Чжаню. Когда я умру, они…       — Тогда я рискну применить Сочувствие и…       — Тогда они скажут, что ты лжёшь, потому что ты ослеплён любовью. Из этого нет выхода.       Цансэ-саньжэнь не понимает всего, что происходит, но чувствует тревогу и спешку в том, как женщина говорит. Неужели болезнь женщины настолько серьёзна? Настолько плохо, что ей уже приходится планировать, что будет после её смерти?       — О чём вы двое говорите? Здесь есть кто-то, кто не знает о ваших обстоятельствах и нуждается в объяснениях!       Она показывает письма: «Я не против отдать письма вашим сыновьям… Но что это? — она берёт жетон. — Я чувствую силу внутри него!»       Женщина вздыхает:       — Ты знаешь, как душа может быть разбита на куски после смерти, если она травмирована?       — Во-первых, наши души уже разделены, — говорит Цинхэн-цзюнь, который определённо является братом Лань Цижэня, судя по тому, как легко он входит в режим наставника. — Это основная концепция родственных душ.       Его жена закатывает глаза. У Цансэ-саньжэнь нет на это времени, она подводит для него итог урока:       — Верно, верно… Во-первых, наши души несовершенны и могут расколоться ещё больше из-за проклятия, болезни, травмы или даже какого-то демонического ритуала. И смерти тоже. Ну и что?       Женщина указывает на кулон: «В нём содержится очень маленькая часть моей души».       Цансэ-саньжэнь роняет его. Она ловит кулон прежде, чем он падает на землю, и держит с куда большей осторожностью. Она никогда не слышала, чтобы такое было возможно: добровольно раздробить свою душу, оставаясь живой или осознавая раскол, чтобы запереть её внутри предмета! Расщепление души — это редкое явление, оно совершенно иное и происходит только при рождении. Её единственное знание о ритуалах, делающих такие вещи, — это демоническое самосовершенствование! Сам акт добровольного расщепления своей души является табу… Однако энергия, пульсирующая внутри кулона, зажатого в её руке, не вызывает возмущения; напротив, она почти успокаивает. Цансэ-саньжэнь в замешательстве. Энергия есть Энергия, она часто препирается с мужем, но стоит на своём.       — Это новый ритуал, который вы придумали? Он не использует энергию обиды?       — Это очень близко к одержимости маленькими призраками, но с духовной энергией, и уж точно не тёмной… — объясняет женщина. — Орден Лань считает это демоническим путём. Но это секретная техника моего клана. Она позволяет людям видеть воспоминания человеческой души. Когда я умру, ритуал будет завершён, оставшиеся части моей души присоединятся к этому фрагменту и он станет артефактом, способным вместить всё, что я знала, всё, что я думала и чувствовала.       Она слышала, как Баошань-саньжэнь говорила о техниках запечатывания, которые заставляют душу оставаться запечатанной, питая её своей жизненной энергией. Но как только печать сломается, душа растворится в пустоте. Так что, может быть, и нет. Но с некоторыми изменениями… Если вы запечатаете воспоминания в этом объекте, то расколете душу и медленно поглотите её, то можете…       — Печать? — она пытается понять, в правильном ли направлении движется.       — Не совсем.       Это невозможно. Цансэ-саньжэнь думает лучше всех, её мозг работает со скоростью урагана, разбрасывая свои знания повсюду и создавая разнородные теории так быстро, что она едва может ухватить полную концепцию:       — Как призрак? Призрак, добровольно пребывающий в этом мире и не испытывающий обиды?       Однако женщина качает головой: «Достаточно близко. Я могла бы ответить на некоторые вопросы, но на самом деле это буду не я. Не совсем. Моя смерть активирует артефакт и завершит ритуал».       — Это замедлит процесс перерождения… Ты сможешь двигаться дальше только после того, как эта вещь будет сломана, а оторванная часть души вернётся к тебе в подземный мир, — протестует Цинхэн-цзюнь.       Его жена улыбается так, словно это последнее, что её волнует, и Цансэ-саньжэнь больно видеть, как кто-то так мало ценит собственную жизнь. Её муж тоже иногда так улыбается. И всё же она не может отвлечься от этого ритуала. Это звучит так невероятно. И она может понять, почему клан Лань счёл это демоническим, даже если это так или иначе правда. Мёртвые должны отправляться в следующую жизнь. Но это также революционно. Потрясающе! Если ритуал действительно не полагается на использование энергии обиды, то почему Орден, который создал это, не возвысился и не стал одной из главных сил мира?       — Пожалуйста, — повторяет женщина, возвращая Цансэ-саньжэнь на землю. — Если Клан Лань найдёт это, как только я умру, они уничтожат его. Я хочу, чтобы мои сыновья знали мою версию событий.       — Боюсь, она права, — печально соглашается Цинхэн-цзюнь.       Цансэ-саньжэнь хмурится.       Лань Хуань возвращается, и она поворачивается к нему, коротко спросив:       — Вы сделаете это?       Цансэ-саньжэнь не знает, что сказать, кроме «да», на неё давят обстоятельства. Она тут же сожалеет об этом, так как ни хрена еще не знает обо всей этой истории. Женщина с облегчением поворачивается к сыну, разбудив движением Лань Чжаня.       — А-Хуань, почему бы нам не посадить цветы и вокруг дома твоего отца?       Лань Хуань что-то напевает, и они оба отодвигаются подальше, скрываясь из виду. Цансэ-саньжэнь всё ещё потрясена, настолько потрясена, что почти не замечает, как Цинхэн-цзюнь использует свой собственный мешочек, чтобы положить внутрь нефритовый жетон и письма, прежде чем положить его ей на колени.       — Возьмите это. Спасибо, что… согласились на эту сделку.       — Что всё это значит? Что, чёрт возьми, происходит, Цинхэн-цзюнь?!       Почему Орден Лань кажется, твёрдо намерен заставить эту женщину замолчать до такой степени, что она полагается на такой способ? Почему он женился на той, чей клан использует такие методы, что случилось с этим удивительным кланом, который может так революционно расколоть душу? Кто проклял этих людей много лет назад? Разве Лань не должен быть праведными? Почему они находятся в уединении? Почему всё это так сложно?! Может быть, их сыновья заслуживают знать эту историю… Конечно, они заслуживают, но как насчёт неё? Разве она не заслуживает того же, раз согласилась нести их слова?       Она смотрит на мешочек, где спрятан жетон; женщина сказала, что он будет закончен, как только она умрёт. А это значит, что эта штука ещё не может быть активирована, верно? Но как только женщина скончается (и она надеется, что это произойдёт не скоро), как её активировать? Условной фразой, надев её себе на шею? Она так сильно хочет знать, этот артефакт — такая захватывающая совершенно новая техника, о которой она не знает! АРГХ-Х-Х! Эта поездка — не что иное, как разочарование за разочарованием! Ей следовало бы знать, она всё-таки в Облачных Глубинах!       Цинхэн-цзюнь, кажется, немного понимает её, но смотрит на тропинку, ведущую к дому с горечавками. Его плечи опускаются в смирении:       — С этим придется подождать. Я слышу, как мой брат возвращается с людьми. Вероятно, тебе придётся уйти.       — Цинхэн-цзюнь! — протестует она. — Я не уйду, не узнав правды!       Он колеблется и в последний раз смотрит в потолок.       — Я не могу нарушить своё уединение… Но я найду способ сказать тебе, послать объяснительное послание, прежде чем ты с сыном уйдёшь…       Она знает, что если это действительно проблема, которая может заставить Орден начать войну, он не сможет ничего записать! И всё же он кажется таким уверенным в себе, когда говорит это, что она не может не верить — что он сдержит свои слова. Она мало его знает, но человек, которого она встретила много лет назад, не был лжецом.       — Я… У моего сына есть кот, — говорит она. — Он учит его разносить послания.       Её мозг работает на всех парах, быстро, слишком быстро, чтобы она могла полностью проанализировать свои слова, прежде чем они слетят с её губ. Но Цинхэн-цзюнь, кажется, не имеет ничего против и кивает.       — Тогда пришли его мне.       У них нет времени спланировать что-то ещё, прежде чем дюжина учеников Лань прибывает в дом. Лань Цижэнь в центре и твёрдо приказывает Цансэ-саньжэнь следовать за ними.