Строим дом

      Цзян Яньли хочет подчиниться приказу Вэй Чанцзе сидеть спокойно. Она, конечно, волнуется, но мужчина выглядел почти нормально, хотя и немного раздраженно. Ей хочется верить, что с ним все в порядке: дядя Чанцзе всё-таки сильный. Утренняя пробежка прошла для него как по маслу, так что… Но тут снаружи раздается громкий звук, и они слышат крик тетушки Цансэ. Вэй Ин первым вскакивает на ноги и выбегает на улицу, и она не может удержаться от того, чтобы не поступить так же.       Снаружи, во дворе у пруда, Вэй Чанцзе лежит на земле, из его ушей и носа течет кровь. Цансэ-саньжэнь, придавленная его весом, кричит о помощи. Кровь Цзян Яньли застывает в ее венах. Она бросается к дяде Чанцзе, ее мысли представляют собой клубок эмоций и бессвязных инструкций. Она не знает, что делать, несмотря на все, чему она научилась за последние несколько месяцев, она ничего из этого не может вспомнить. Она…       Одного взгляда на бледное лицо Вэй Чанцзе достаточно, чтобы в ее голове все прояснилось, а тело задрожало, потрясенное до глубины души. «Что я должна делать?»       К счастью, матушка прибывает с клановым медиком, и она может отойти на задний план. Цзян Яньли кладёт руки на плечи Вэй Ина и Цзян Чэна и следит за тем, чтобы они не мешали её наставнику работать. Врачу не требуется даже секунды и проверки пульса на запястье дяди, чтобы объявить:       — Это искажение ци!       В комнате воцаряется тишина на короткое, очень короткое мгновение, которое всё ещё кажется вечностью. Затем всё превращается в хаос.       Яньли, конечно, знает, что такое искажение ци в теории, но видеть это на практике — это совершенно новый уровень страха.       Всё как в тумане, без каких-либо слов утешения, служанки-близнецы ее матери несут дядю в лазарет, в то время как мать помогает Цансэ-саньжэнь вновь опереться на меч, чтобы она могла пойти с ними. Врач выкрикивает приказы, отец повторяет их, посылает учеников направо и налево за дополнительными припасами, которые нужны им прямо сейчас. Тётя Цансэ берёт Вэй Ина на руки и летит в лазарет со своим мужем и доктором, но перед уходом она просит Цзян Яньли и Цзян Чэна присмотреть за Мэн Яо.       — Это его первый день, для Чанцзе было важно, чтобы все прошло хорошо, не подведите… Не позвольте этому все испортить!       Её взгляд падает на отца Яньли, и на секунду они словно ищут друг друга, потерянные, как будто не уверенные в том, что они существуют. Затем Цансэ-саньжэнь хмурится и добавляет:       — Фэнмянь, пришло сообщение из гостиницы, Вэнь, они просят о спасательной операции! Юй…       — Просто следуй за своим мужем! И позволь нам разобраться с этим! — гавкает мать.       Цансэ-санжэнь запинается, затем кивает и исчезает за углом коридора.       Все ученики потрясены и стоят в недоумении, не в силах переварить происходящее.       Они все думают, что Вэй Чанцзе силен; и, конечно, это так, Яньли видит, как он сражается и тренируется вместе с ним каждый день. Она уважает его силу. Поэтому, конечно, она потрясена, видя его обессиленным. Но не это шокирует ее больше всего, в конце концов, она и раньше видела его подавленным; когда он все утро хандрил. Что шокирует ее больше всего, так это то, что никто из присутствующих взрослых, похоже, не помнит, что дядя Чанцзе сильный, как будто это не считается. Как будто Вэй Чанцзе собирается вскоре умереть.       Затем они останавливаются. Буря стихает так быстро, что кажется, будто ничего и не было, что весь ливень, сильный ветер и гром, от которых они страдали, — лишь иллюзия.       Состояние дяди, конечно, ужасает, но реакция семьи на это, по мнению Яньли, ещё хуже. Она заметила раскол, как только Вэй Чанцзе оказался на земле. Лицо отца потеряло цвет, мать стояла как громом пораженная, в глазах тетушки — паника, чистая и неподдельная, без малейшей искры озорства. И все же, как только Вэй Чанцзе исчезает из поля зрения семьи, они ведут себя так, словно всё в порядке.       Это настолько тревожно, что на мгновение Яньли думает, что ей это просто приснилось, что она откроет глаза и обнаружит себя в комнате для медитации, в позе лотоса, с дядей, ведущим занятие, немного стыдясь своей дремы.       Но нет. Это действительно произошло, даже если никто, кроме учеников, похоже, этого не признаёт.       Цзян Фэнмянь берёт управление в свои руки, собирает спасательную команду, возглавляя её и позволяет жене заниматься обучением (в частности, успокаивать их)… Они больше ничего не показывают, их лица ничего не выражают.       Яньли находит это одновременно очень впечатляющим и пугающим. Она тоже старается изо всех сил — ведь, видимо, так и должно быть — и улыбается Мэн Яо, уверяя его, что всё будет хорошо, успокаивает Цзян Чэна насчет дяди Чанцзе… Но внутри она чувствует себя очень потерянной и испуганной. Одна мысль вертится у неё в голове: «Это из-за сна?»       Мама сказала, что это опасно, более опасно, чем она думала, и именно поэтому она должна была поговорить об этом. Яньли не глухая и не глупая, она знает, что у ее родителей тоже раньше был какой-то сон. Они достаточно много говорят об этом, когда думают, что дети слишком заняты игрой, чтобы не слышать их. Неужели дядя болен из-за того, что она держала свой сон в секрете?       Так что, может быть, это её вина?       Остаток дня она испытывает стресс и направляется в лазарет, как только наступает ночь, но врач прогоняет её, говоря, что первая ночь будет критической. Тетя говорит, что ей жаль, но они не могут попасть к нему. Мать запретила кому бы то ни было даже близко подходить к этому месту.       Каким-то образом именно тогда она понимает, что, возможно, дядя умирает. Вэй Ин свернулся калачиком в коридоре, а Цзян Чэн вот-вот расплачется. Она не уверена, что сможет оставаться сильной, если они тоже будут плакать, поэтому она паникует и берет их за руки, увлекая за собой на кухню. Она поступит так, как они обычно поступают с дядей — мысль об этом причиняет боль — и будет занимать их мысли, чтобы они не могли грустить!       — Давайте приготовим дяде что-нибудь, чтобы вылечить его! — предлагает она.       Младшие братья следуют её указаниям, как завороженные, а ведь обычно Цзян Чэн жалуется на готовку, и ей приходится всё время присматривать за Вэй Ином, чтобы он не добавлял в блюдо странных вещей. Но сейчас они оба молчаливы и послушны. Она не знает, что сделать, чтобы все было хорошо; притворство не работает. Почему притворство срабатывает со взрослыми, но не с ней? Она цепляется за рутину, за идеи, пытаясь быть похожей на тётушку Цансэ:       — А… А-Сянь, — пытается она. — У меня есть идея. Я хочу протестировать добавление духовной энергии в пищу, как эксперимент, ты ведь любишь эксперименты, верно? Разве это не было бы забавно? А-Чэн, ты можешь попробовать блю…       — Я не буду пробовать! В прошлый раз ты заставила меня есть грязь! — протестует Цзян Чэн.       Затем внезапно Вэй Ин заливается слезами. Цзян Чэн настолько ошеломлён этим и всем остальным, что обнимает мальчика. Яньли тоже хочется плакать, потому что, если уж её младший брат готов кого-то обнять, значит, он понимает, насколько ужасна ситуация.       — Ладно! Хорошо, я буду есть! — обещает Цзян Чэн.       Вэй Ин ревет ещё громче. Цзян Чэн бросает отчаянный взгляд на Яньли, которая просто обнимает их, пока они не успокаиваются. Она не знает, что ещё можно сделать.       Ужин тем вечером ужасен. Вэй Ин рыдает во время еды, и даже суп из корня лотоса не сильно улучшает его настроение, даже Цансэ-санжэнь, кормящая его с ложечки, как малыша, не успокаивает его. Юй Цзыюань не ругает его за слёзы и берёт Цзян Чэна на колени. Отец не вернулся. Когда звенит мамин колокольчик ясности, все они наклоняются к большой миске с водой.       «Какова ситуация?» — спрашивает мадам Юй жестами.       Отец качает головой, говоря, что совсем нехорошо, но Яньли не успевает понять, что он говорит дальше. Цзян Чэн тянет её за рукав, требуя объяснений, которые она не может ему дать. Но затем она узнает знак, означающий «Вэй Чанцзе», и догадывается, что отец спрашивает, как дела у них.       Яньли смотрит на мать и тётю Цансэ снизу вверх, её сердце учащенно бьется. И она видит, как тетя Цансэ качает головой точно так же, как раньше качал отец. «Всё плохо».       Смысл эхом отдается в ее груди. «Всё плохо». «Всё плохо». Через десять ударов сердца всё, что она слышит: «Чанцзе умирает».       Разговор заканчивается незаметно для нее, Цзян Чэн недостаточно взрослый, чтобы понимать, о чём они все говорят, но он заметил, как его сестра начала дрожать, и он тоже начинает очень, очень волноваться. Все изменилось, а дистанция между ними словно обрела форму. Кажется, они перестали притворяться, и теперь это уже не впечатляет, а просто пугает.       — Мама, неужели дядя умрет? — спрашивает она тоненьким голоском, когда Юй Цзыюань укладывает её в постель. Ей требуются все её силы, чтобы озвучить то, чего она боялась весь день.       Мадам Юй позволила сыну лечь спать вместе с сестрой; но мальчик уже уснул, прижавшись к ее боку. Она не знает, как ему это удается, она тоже измотана, но чувствует, что ее глаза вот-вот наполнятся слезами вместо того, чтобы закрыться.       Губы женщины складываются в тонкую линию, прежде чем она говорит:       — Увидим утром.       Затем внезапно все тревоги дня ложатся на плечи Яньли, и она чувствует, как у неё дрожат губы, и делает глубокий, прерывистый вдох.       — Это из-за кошмара? — спрашивает она. — Это потому, что я не сказала, о чём был тот кошмар? Это та опасность, о которой ты говорила?       Она шмыгает носом.       — Я расскажу, я обещаю, если это поможет, я расскажу! — она рыдает, теперь, когда слезы текут, она больше не может их остановить, она сдерживала их весь день, пока не переполнилась. Цзян Чэн поворачивается во сне рядом с ней, что-то бормоча, и она икает, боясь взволновать мальчика еще больше, когда так старалась его утешить. Все ее усилия пошли прахом! Всё потому, что…       — А-Ли.       Мать обхватывает её лицо ладонями.       — Это не твоя вина, — она говорит это с таким напором, с такой уверенностью, что мгновенно осушает её слёзы. Это звучит как приказ, как будто мама упорядочивает реальность и запрещает Яньли присваивать себе вину, как она говорит «нет» Цзян Чэну и Вэй Ину, пробравшимся на кухню, чтобы стащить сладости.       Это так странно, но в то же время так эффективно. Удивление растоптало её печаль, и она не чувствует ничего, кроме этого.       — Ты уверена? — спрашивает она.       — Да. Я уверена.       Наступает странная тишина, прерываемая только сопением Яньли и остатками икоты.       — Тогда ничего, если я тебе не скажу? — переспрашивает она после некоторых раздумий.       Мать на мгновение кажется грустной, и Яньли сожалеет о своих словах. Во-первых, она не хочет расстраивать свою маму. Сначала она ничего не говорила, потому что была смущена тем, что произошло во сне; потом боялась снова рассердить маму и рассорить взрослых.       — Если ты расскажешь об этом кому-то другому… Важно, чтобы мы знали об этом. Но… Почему… Ты не хочешь мне рассказать? — наконец шепчет мадам Юй.       — Я не хочу тебя разочаровывать, — признается Яньли. — Ты будешь сердиться на меня…       Она снова шмыгает носом. Во сне она умирает. Её закалывают сзади, она стоит посреди поля боя, и у неё даже нет мечей. Она беззащитна и слаба — всё, что так ненавидит мама.       — Я не хочу, чтобы ты злилась на А-Чэна и А-Сяня или чтобы им было грустно. Например, когда он потерялся…       Цзян Чэн и Вэй Ин не защищают её от смерти, они плачут в кошмаре. Она заставляет их плакать и горевать, потому что она слаба, и у неё даже нет сил сказать Вэй Ину то единственное, ради чего она пришла на поле боя.       — Но я не буду… — говорит мама. Но Яньли наклоняет голову, зная, что она не сможет сдержать это обещание. Мама, вероятно, тоже это знает, потому что она кусает губы. — Я не хочу, чтобы ты это видела! — сокрушается она.       Это так неловко. Это ужасно, она чувствует, что подводит и мать, и отца и делает всё это неправильно, несмотря на всё, чему они их научили.       Мама вздыхает и какое-то мгновение ничего не делает, даже убирает руки, но потом она, наконец, шепчет:       — Ладно. Тогда я не стану настаивать…       Её руки лежат на плечах Яньли.       — Всё в порядке, у женщин тоже есть гордость.       Яньли не знает, есть ли у неё эта гордость; всё, что она знает, — это то, что пока слишком больно это показывать. Сквозь слёзы она видит, как улыбается её мать. Это грустная улыбка, но в то же время немного гордая и она говорит:       — Ты выступаешь против нас, чтобы защитить своего брата, а теперь отказываешься проявлять слабость из-за гордости… Впервые я начинаю верить, что ты больше похожа на меня, чем на Фэнмяня.       Яньли вновь шмыгает носом и слегка улыбается. Ей нравится её отец, но она любит и свою мать тоже. Быть похожей на них обоих было бы здорово, думает она.       

***

      Один мудрый человек однажды сказал Цзян Фэнмяню, что беда не приходит одна. Этот мудрый человек — Вэй Чанцзе. И в который раз Цзян Фэнмянь мечтает, чтобы его лучший друг ошибся. Но он снова оказался прав.       Он понял, что что-то происходит, сразу же, как только Вэй Чанцзе заговорил о своей матери перед толпой учеников. Ведь как иначе? Его лучший друг никогда конкретно не говорил о своих родителях, да, он иногда намекал, что они дерьмовые и не стоят того, чтобы их вспоминать, но ничего ясного. Ничего столь точного, как «она пропила все наши деньги». Он хотел немедленно поговорить с ним, спросить, всё ли с ним в порядке… но Вэй Чанцзе заверил его, что в этом нет необходимости, и выглядел нормально. Такой же невыразительный, как обычно.       Вот почему Цзян Фэнмянь поверил ему.       Он увидел стену, к которой тот направлялся, чтобы разбиться об неё в лепешку, и ничего не сделал, чтобы остановить его. Это то, что ранит больше всего. Ему не следовало этого делать. Он уже должен был понять, что его друг — тот ещё лжец.       Может быть, в глубине души он знал правду, может быть, у него было плохое предчувствие по этому поводу, потому что он вопреки себе остался в Пристани Лотоса, предусмотрительно отменив тренировку лучников. И прежде чем он смог даже понять, что происходит, его лучший друг потерял сознание из-за искажения ци, и его клан погрузился в смятение. Казалось бы, проблем и без того хватало, но нет, все случилось в тот день, когда в местности, за которой они месяцами наблюдали без всяких проблем, все пошло наперекосяк.       У Цзян Фэнмяня не было выбора, кроме как уйти; доверить клан своей жене, покинуть своего лучшего друга, который мог умереть, и его семью в панике. Не было ничего, чего Цзян Фэнмянь хотел бы больше, чем остаться с ними. Но он не мог. Он понимал это. Кроме того, оставаясь здесь, он ничего не мог поделать, кроме как беспокоиться. Так что он снова надел мантию главы ордена и отбросил мысли о том, кем является, на задний план. Однако, прежде чем уйти, он позволил своему собственному «я» всплыть на поверхность. Совсем чуть-чуть.       Он пошел повидаться с Мэн Яо — мальчиком, которому Вэй Чанцзе хотел дать шанс. Он изо всех сил старался не думать о крошечной возможности того, что во всем виноват мальчик. Он не смог полностью избавиться от этого, но он также знает, что, если Вэй Чанцзе проснётся и обнаружит, что мальчика прогнали, он будет в ярости — и рискует снова свалиться с искажением. Поэтому он сказал Мэн Яо:       — Я сожалею о твоём первом дне. Завтра будет лучше. Подразумеваемое приглашение вернуться, поскольку он заметил, что мальчик буквально съежился на своем месте, исчезая в тени, стараясь стать невидимым. Он попросил своих детей — после того, как попытался немного утешить их — позаботиться о нём.       — Я рассчитываю на вас обоих.       Цзян Чэн и Яньли, конечно, волновались, но сделать ничего не могли, а попасть в лазарет, не подвергая Чанцзе опасности, невозможно, так что дать им задание значит отвлечь их от переживаний. Настолько, насколько это было возможно.       — Моя госпожа. Пожалуйста, присмотри за Орденом.       Юй Цзыюань серьезно кивнула. Он знал, что она, конечно, прекрасно справится с заданием, но, учитывая сложившуюся ситуацию, не был уверен, что удастся сделать что-то выдающееся.       Последующая ночь стала ужасной во всех смыслах. Ужасной, потому что каждую секунду он переживал, что его друг умирает, а его просто не будет рядом, чтобы попрощаться. Ужасной, потому что он не мог не вспоминать последние несколько месяцев и не думать о том, что можно было сделать по-другому, чтобы этого не произошло. Слова, которые его лучший друг сказал ему несколько дней назад, вертелись у него в голове: «Ты вел себя как отец»‎. Но если подражание отцу не сработало, как и его собственный стиль управления, что же ему оставалось делать? Или это произошло потому, что, услышав такое, он перестал вести себя как отец и вернулся к своему старому пути? К тому, что привело бы его клан к гибели? Он чувствовал себя ужасно растерянным. Ужасно усталым, потому что приказал лететь к горе Дафань на полной скорости, запретив отдыхать. Ужасно эгоистичным, потому что он собирался помогать людям, которых на самом деле не жаждал спасать — не в тот момент, когда дома умирал его лучший друг. Ужасно вообще, потому что, когда они наконец приземлились в гостинице, оказалось, что они опоздали.       Когда он приземляется, уже за полночь. Атмосфера мрачная; луна высоко в небе и отбрасывает серебристый свет на длинную шеренгу людей, лежащих на земле. Нет никаких сомнений в их судьбе; если некоторых из них для приличия накрыли соломенными одеялами, то другие слишком бледны и неподвижны, чтобы оставить какую-либо надежду главе Цзян. Они все мертвы.       Ученики Цзян напуганы, хотя он и попросил следовать за ним только опытных, это не делает смерть менее трудной для восприятия. Не имеет значения, что все люди перед ними — Вэнь; это люди, которых они могли бы спасти, если бы прибыли раньше.       Или нет. Ученик и его семья ждут их, и мальчик, запинаясь, объясняет, что ему удалось узнать от выживших. Потому что выжившие есть. Видимо, семья несколько месяцев лечила людей с другой стороны горы, смутно понимая, что болезнь, с которой они борются, духовная. Еще больше времени ушло на то, чтобы определить источник проблемы и собрать всех своих заклинателей вместе, чтобы попытаться ее искоренить.       Можно догадаться, насколько неудачно прошла их ночная охота.       — Их привела сюда семья простолюдинов и попросила о помощи, — с дрожью объясняет ученик, Цюань Юй. — Они сказали, что звать главную ветвь Вэнь было бы слишком долго и что их наследнику нужна помощь прямо сейчас. Мол, Вэй Чанцзе поговорил с их предыдущей матриархом и сказал, что они могут прийти сюда… и…       Он знает, Вэй Чанцзе говорил Фэнмяню, и тот одобрил его решение.       — Целителей вызвали? — спрашивает он.       Ученик краснеет и извиняется, хотя его вины тут нет:       — Глава Ордена… Извините, я выразился неясно. Они и есть… были… кланом целителей. Я не знал, но… их клан обеспечил лечением всю гору, весь регион. Раз они все мертвы… никого не осталось. Некоторые из оставшихся в живых всё ещё обладают некоторыми знаниями, но среди них нет заклинателей, и они мало что могут сделать для мальчика без духовной энергии. Кроме того, весь их запас лекарств был уничтожен во время нападения.       Ситуация более тяжёлая, чем он ожидал. Цзян Фэнмянь качает головой и прерывает объяснение.       — Веди меня к наследнику.       Ученик ведет его в одну из комнат недавно построенного постоялого двора. Поднимается по лестнице. Внутри на полу лежат три тела. Нет. Он ошибся. Два. Третье — маленькая девочка; она лежит между трупами, рыдает, но жива. Она цепляется за руку матери, как полагает Цзян Фэнмянь. Должно быть, ей столько же лет, сколько и Яньли.       — Господин…       В комнате есть ещё одна женщина. Она кланяется ему. Рядом с ней на кровати спит мальчик, младше Цзян Чэна. Когда он подходит, маленькая девочка вскакивает на ноги и сразу же встает на его пути с выражением отчаяния на лице. Она замахивается иглами.       — А-Цин, — шепчет пожилая женщина, пытаясь успокоить маленькую девочку. — Пожалуйста, господин, не держите на неё зла, она… Она через многое прошла, и она просто беспокоится за своего брата.       Цзян Фэнмянь, честно говоря, не возражает; не похоже, чтобы маленькая девочка могла ему чем-то навредить.       — Я не причиню ему вреда, — обещает он девочке. — Я здесь, чтобы помочь.       Долгое время девочка смотрит на него и ничего не говорит, ее грудь быстро поднимается и опускается под действием адреналина, сердце колотится так сильно, что все они могут уловить ритм его ударов. Затем медленно, но верно она вдыхает, и её лицо сморщивается.       — Уже слишком поздно…       «Они все мертвы. Больше некого спасать».       Она не говорит, не причитает, но так легко догадаться, что она хочет прокричать.       — Мне жаль, — говорит Цзян Фэнмянь. И ему действительно жаль. Он хотел бы оказаться там раньше и спасти их, но, судя по тому, что он понял, они получили вызов, когда было уже слишком поздно. Он жалеет, что они не сообщили об этом несколько дней назад, ведь тогда бы он мог спасти их и, возможно, смог бы остаться с Вэй Чанцзе, когда его лучший друг в нем будет нуждаться. Он не хочет быть там. Однако он все еще сожалеет о трагедии этой маленькой девочки.       — Я хочу спасти всех, кого ещё могу. — Он говорит «кого смогу», потому что тот горький факт, что он ничего не может сделать для своего лучшего друга, даже если бы находился на Пристани Лотоса, сохраняет его голову холодной (даже если часть его в ужасе от того, что Вэй Чанцзе может умереть, пока он так далеко). — Ты позволишь мне?       Маленькой девочке требуется целая вечность, но в конце концов она кивает и позволяет ему пройти, опустив иглы.       Цзян Фэнмянь изо всех сил старается не вздрогнуть при виде звездообразных пятен на коже мальчика. Те же самые, которые несколько дней беспокоили Вэй Ина во время комы.       Это… Это может быть ключом к разгадке. Быть может, то, что они нашли, то, что убило их всех, и есть то, что они ищут на самом деле. То, что усилило зверя во время ночной охоты, которая едва не убила его друга почти год назад.       Цзян Фэнмянь должен многое сделать: узнать, что произошло, с чем они сражались, и подготовить экспедицию, чтобы покончить с этим — и достать артефакт, который является причиной всех этих бед. На это потребуется время: ему нужно оценить ситуацию, чтобы с его кланом не случилось того же. Он должен позаботиться о мертвых, пока их не похоронят, не окажут им почести и не успокоят их духи. Он также должен рассказать клану Вэнь о том, что случилось с одной из ветвей их семьи. Потому что правила политики обязывают его сделать это, хотя сама идея ему ненавистна. Но сначала он должен увезти этого мальчика, эту девочку, всех тех, кто еще остался в живых, в безопасное место.       Честно говоря, у Цзян Фэнмяня просто ужасная ночь.