***
Прошло порядка двадцати часов с момента, когда окна квартиры на Остоженке запотели в контрасте от ночной прохлады и жара спальни, в стенах которой слышались шлепки, влажные поцелуи и скрипы каркаса кровати, расшатывающейся под тяжестью двух разгоряченных тел, двигающихся друг на друге. В тот раз их близость была поистине дикой, близкой к животной; могло показаться, они до того не виделись год. Одна горячая волна проходилась по бёдрам, а вслед ей уже двигалась вторая, бьющая по напряженному низу живота. И пламя, разгоревшееся, как от утечки газа, обернуло какие-либо сомнения в ворох пепла. «Я тебя в обиду не дам» — уверял Пчёлкин, сжимая крепко бедра двигающейся на нём Ани и дыхание переводя, падая с ней на кровать, грудь свою девушке подставляя. «Ни за что?» — спрашивала она, переворачиваясь на спину, себя подминая под Витю и закидывая ноги ему куда-то за спину в более, чем ясном намёке. «Никогда» — снова твердил Витя и, разводя шире белокожие бёдра, языком вёл мокрую дорожку от пупка и ниже, заместо томного «ещё» довольствуясь Аниным всхлипом и рукой, зарывшейся ему в волосы. Диктор по радио сказал, что в Москве наступила половина восьмого, когда за окнами излюбленного Анной BMW показались колонны «Софитов». Возле переднего входа, перед каким парковаться в обычные будни было запрещено, было непривычно много автомобилей. И все машины — неприлично дорогие даже для фрау Князевой, в жизни которой не было толком материальных проблем. Иными словами, на постановку приехали более, чем серьёзные люди. — Ты как, котёнок? — спросил Пчёлкин, выруливавший на небольшой скорости прямо к ступеням. Кто-то ему посигналил коротко, но гудок недовольный стих сразу же. Аня хмыкнула, удивляясь, как смешок не взорвал сузившуюся от волнения гортань, и положила привычно ладонь на руку Витину, на рычаг передач. А как она?.. Переживала, хотя и знала прекрасно, что всё вчера проверила — и исправность наушников для зарубежных зрителей, и швы костюмов, и знания текста у актёров. Но всё-равно неспокойно было на сердце. Ведь меньше, чем за две недели привыкла к должности главного режиссера — так, что и забыла даже, что, по обещанию Вагнера, эту должность занимала лишь временно. Но уже вцепилась, отдавать не хотела. Но знала, что заберут звание, если провалится. И оттого не могла отогнать от себя мысли дурные. — Как перед сдачей диплома, — ответила всё-таки девушка, когда неспешно ехавший автомобиль остановился поблизости от входа. За стеклом показались знакомые ступеньки, на которые швейцары выстелили дорожки. Аня глаза шире раскрыла, и тогда услышала где-то снаружи авто щелчок затвора фотокамеры. — Вот это Вагнер запарился!.. — Что там? — вскинул брови Витя, и, заглянув в Анино окно, присвистнул. — Ну, всё, как полагается! — Никогда раньше дорожки не стелились, — подметила девушка и не заметила, как от собственного «никогда» ладонь дёрнулась в напряжении. Кристиан, конечно, не раз говорил, что от «Возмездия» ждал полного триумфа, но Князева и не подумала бы, что он прикажет ковёр перед входом расстелить, что фотографов наймёт. Всё было… слишком шикарно. Даже снаружи. Даже для Вагнера. — Режиссёра только так и надо встречать, — сказал Пчёла серьёзно, но с интонацией почти мальчишеской, какая Анну вынудила усмехнуться в веселии. — А-то, правда. Ещё бы они Анну Игоревну не встретили с почётом!.. — Не сглазь, — хмыкнула девушка и вздохнула глубоко. Воздух вдруг показался спёртым. В боковом зеркале Князева заметила чьи-то безликие силуэты, что, слишком близко не подходя, оборачивающиеся на авто. Пора выходить. — Пора… — повторила девушка в такт мыслям, и напряглись мышцы живота в боли. Мамочки, да с чего же так волноваться?.. Ведь всё проверяли десятки раз, — за один только вчерашний день — вся техника была в порядке, актёры веселы и спокойны… В горле стало сухо, как в пустыне, не знающей о дожде. — Анют, — позвал её Витя негромко, но звучно для тихого салона иномарки. Девушка коротко дёрнула подбородком, опустила зеркало с панели авто, и посмотрела на лицо, волосы свои, проверяя, чтоб мелко моросящий дождь красоту не испортил. Губы были накрашены так же ровно, как и перед выходом, и тушь, к счастью Аниному, осыпаться не планировала. Небольшие стрелочки, глаза зеленые делающие визуально более округлыми, всё так же нравились Князевой чётким контуром и формой. На колено её, не скрытое юбкой, упала, сжимаясь, рука Витина. Ладонь его к ноге Аниной подходила очень, нравясь обоим до чувства мелкого удушения. Князева пальцы на запястье, на часы Пчёлы положила, обернулась. На лицо её тенью падало, отражаясь, напускное высокомерие, которое никому из приглашенных на постановку зрителей было не пробить, но в глазах — толика тревоги. Девушка по пальцам мужчину потрепала, и он, посмотрев на неё прямо, сказал, не позволяя остаться даже тени сомнения: — Княжна, ты прошлую неделю пахала, всех по струнке тут выстроила — от уборщиков до Вагнера этого. — Кристиан тут-то причём? За приоткрытым Витиным окном послышались чьи-то шаги. Князева в боковом зеркале заметила огромную спину Бобровицкого, одетого непривычно деловито для «телохранителя», которого справедливее было бы назвать головорезом. — Думаешь, все эти сливки были бы, если бы он не видел твоего серьёзного отношения? — вопросом ответил Пчёлкин. Анна задумалась на миг, и под рёбрами будто спичка вспыхнула, рискуя легкие девушке подпалить. Витя ногу ей погладил жестом, какого не смог бы себе позволить при вспышках фотокамер. — Анюта… — позвал негромко. Князевой одна ласка в голосе Пчёлкина сделала так хорошо, что всхлипнуть захотелось. И сдержали, вероятно, лишь накрашенные глаза и фотографы, что вспышками камер не в лучшем свете подчеркнут красноту и припухлость нижних век. — Всё отлично будет, слышишь? Она подумала совсем недолго, буквально доли секунды, для приличия, и сказала тогда: — Слышу. — Уже не плохо, — кивнул ей мужчина и улыбнулся так, что девушке голову о плечо его захотелось положить. Остановила причёска — низкий хвост, в который собраны были завитые в локоны волосы, с косым пробором на правую сторону. — А теперь в это надо поверить. — А я верю, — почти сразу произнесла Анна со смелостью такой, что не поверить собственным словам было бы преступлением. Витя в ответ погладил по колену её, в ласке похлопал по худой ножке. — Умничка моя, — и наклонился, целуя в висок. Князева постаралась не шевелиться, чтоб всю нежность мужчины своего почувствовать, чтоб лёгкие глубоким вздохом себе разорвать. Он заглушил авто. Поправил лацканы своего тёмно-бордового пиджака, который прямо по нему был шит, в пальто небрежно запахнулся, выходя. Аня на десяток секунд осталась в тишине своих мыслей, какие страхом какое-то эфемерного, неправдоподобного провала саму Князеву думали загрызть, хрустнула пальцами. Справится. Витя захлопнул дверь и передал ключи Бобру. Значительно убавил тон голоса своего, чтоб Аня не услышала вещей, её способных сильно в тот момент отвлечь от премьеры, и сказал ему: — Машину перепаркуй подальше от чужих глаз. Ус где? — На месте. Следит за кабинетом Анны Игоревны, чтоб никто из шайки врасплох не застал, — довольно оперативно отчитался Бобр. — Свяжись с ним, скажи, где тачку оставишь. Пусть посматривает одним глазком. Сами будьте на связи; Кос вам будет звонить, если кто-то из людей Бека в театр заявится. — Вы стрелять его решили? Витя качнул головой. Бобр допытываться не стал, только послушно перехватил ключи от иномарки, и тогда Пчёла, встряхнувшись, обошёл авто спереди. Открыл дверь перед девушкой ровно в тот миг, когда на другом конце Москвы его люди всадили пулю Кроне в голову. — Анна Игоревна. Прошу. И Князева, поправив чёрное пальто на плечах, на выдохе вложила ему в руку пальчики. Поставила ногу в лакированной шпильке, какие купила специально под укороченный жакет в стиле Шанель, на сырой от октябрьской мороси асфальт. Театрального режиссёра «Софитов» и сопровождающего её криминального авторитета встретили несколько вспышек фотокамер. Пара прошлась мимо, не задерживаясь ни перед кем, на ходу только бросая приветствия из серии «Willkommen, guten abend». На снимке, сделанным помощником Кристиана Вагнера, Виктор с Анной вышли так, что от взора одного в каком-то боязном уважении волосы на затылке приподнимались.***
Князева под локоть Пчёлы держалась, себе напоминая о необходимости подбородок держать параллельно полу, когда по служебным коридорам, в день премьеры наполнившимся охраной с откровенно бандитской внешностью, поднялась на балкон третьего яруса. Места там были такие, что прекрасно виделась сцена, а вместе с ней — и весь зал. Витя оглянулся и приметил, что с такой территории идеально было бы снайперам прятаться. Всё, как на ладони. Аня пальцами упиралась во впадинку на сгибе локтя Пчёлы, когда перешла порог роскошной VIP-зоны «Софитов». Среди немногочисленных кресел ей встретилось знакомое лицо. Вагнер говорил с двумя гостями, один из которых был почти идеальным, по арийским меркам, немцем — мужчину можно было бы сфотографировать в анфас, профиль и вставить в иллюстрированный этнографический словарь. В окружении Кристиана и двух криминальных авторитетов, прилетевших в Москву из какого-нибудь Кёльна, вилась невысокая девушка в платье, что была как-то слишком весела для общества бандитов. Блондинка часто-часто говорила на немецком, постоянно крутила головой, даже хлопала в ладоши. Князева не прислушивалась даже к словам гостьи — это было лишним. Одного заливистого смеха немки хватало, чтоб радость незнакомой фрау понять. Анна на миг задумалась, стоило ли герра Кристиана отвлекать от дел, но когда решила, всё-таки, сесть на место, какое на прошлой премьере занимала ещё Сухорукова, Вагнер обернулся. Она услышала короткое: — Wir müssen gehen. Wir reden später, Arnold, — и тогда герр, взяв под руку радостную немку, на каблуках едва достающую до плеча и без того невысокого гендиректора, направился к Ане. За спиной Князевой маячил подоспевший Ус, пыльной кожанкой не вписывающийся во всю окружающую его роскошь. Сама девушка, ещё месяц назад прослывшая помощницей Сухоруковой, держалась за мужчину, какому доверила многое и ещё столько же отдала без долгих колебаний. Герру хватило двух секунд напряженных мыслей, чтоб понять: мускулистая охрана — не прихоть фрау Князевой, а необходимость, о которой Кристиан догадывался. Пары остановились напротив друг друга. Анна голову склонила в знак приветствия ровно в тот миг, как Вагнер на временного режиссёра посмотрел внимательно: — Фрау Князева. Добрый вечер. — Добрый вечер, герр Вагнер, — отозвалась она дежурно. Он руку протянул Виктору, и тот ответил на рукопожатие; про босса Аниного Пчёла слышал не только от самой Князевой, но и от своих людей, которые иногда, но Кристиана упоминали. Как правило, говорили о Вагнере, как о человеке «дружелюбном», позволяющем проводить переговоры на своей территории за совершенно символическую — для такого надежного места, «покрытого» частной адвокатской конторой — плату. — Герр Пчёлкин. Рад видеть. — Взаимно, — ответил ему бригадир, уже привычно сдержав усмешку; подумаешь, да какой из него «герр»? Он на «мистера»-то не тянет, а тут… Блондинка в платье из тонкой ткани, которую носить следовало летом, а не в середине осени, за руку Вагнера взялась жестом совсем детским, что в обществе относительно высоком мог растолковаться неправильно. Мужчина погладил «полторашку» по пальцам и произнёс, заглядывая то в лицо Анино, то в Витино: — Я слышал про Джураева, — и чуть помолчал, словно проверить думал, изменятся ли лица парочки. Анна на миг взор отвела, но быстро взгляд на босса вернула. Пчёлкин же бровью не повёл, даже когда Вагнер с напускной скорбью поджал губы. — Вы же были знакомы? Примите мои соболезнования. — Спасибо, — проговорил Витя сухо. Сам держал в голове, что Кристиан тоже с Фариком был знаком — до всей заварушки с Беком немец Джураеву позволял наркоту через «Софиты» толкать. Значит, сам воду мутит; в подобном криминальному авторитету типа Пчёлы другого винить было крайне лицемерно, конечно, но ухо старательно востро держал. Мало ли, что Вагнер ещё намутить попробует? И с кем именно?.. Босс Анин недолго постоял в ожидании продолжения не особо искренних светских бесед и спросил у Князевой за секунду до того, как тишина стала неловкой: — Как ваш настрой, Анна? — Я проверяла труппу до того, как подняться в зал. Поэтому могу с уверенностью сказать, что мы готовы представить зрителям «Возмездие», — сказала она с подачей ведущей ток-шоу и в глаза боссу посмотрела, сладко, даже, скорее, приторно наклонив голову чуть вбок. Голос не дрогнул, и Анна удивилась даже собственным словам, в каких лжи не было. А если и присутствовало враньё, то самая капля, какую Князева не заметила, какую сравнить можно было с каплей успокоительного. Витя пальцы её накрыл ладонью. Вагнер довольно кивнул: — Рад слышать, — и тогда арийка вдруг дёрнула Кристиана за рукав жакета. Босс, извиняющейся улыбкой ответив на удивленный взгляд Анны, представил блондиночку: — Позвольте представить вам фрау фон Кох. Дама, услышав фамилию свою, встрепенулась, совсем как первоклассница на линейке, и распрямила спинку в струну, с напускной важностью качнула головой к Князевой: — Мы с Карлой учились вместе, в Лейпциге, пока Германия была разделена. Я, Анна, говорил вам о ней. Девушка кивнула, припоминая, действительно, что-то про Лейпциг и фамилию, которая у неё отчего-то ассоциировалась с каким-то важным немецким генералом. А потом вдруг что-то сверкнуло перед глазами, точно током ударяя, и Аня поняла, что девчонкой с никудышными манерами была авторша «Возмездия». Именно Карла фон Кох написала пьесу, сценарий которой повторяли актёры, в тот миг сидящие в гримёрках, делающие последние штришки в гримах, затягивающие корсеты платьев и рубах. Именно ради этой немки, с которой Вагнер делил парту в универе Лейпцига, герр поставил на уши все «Софиты». Если бы Князевой такую характеристику фрау фон Кох дали, и только потом саму Карлу представили, она бы не поверила, что такая улыбчивая и малость отталкивающая излишней эмоциональностью девушка написала рассказ о классической родственной вендетте. Анна старательно лицо сохраняла, пока герр на немецком Карлу знакомил с режиссёром и сопровождающим её криминальным авторитетом. Фон Кох с распахнутыми глазами и улыбкой от уха до уха производила впечатление ни то ребенка, каким-то образом оказавшимся в теле взрослого, ни то маньячки. — …и фрау Анна Князева. Театральный режиссёр, — проговорил на немецком Вагнер. — Она и ставила «Vergeltung». — В самом деле?! — воскликнула радостно Карла на языке, какой Витя знал лишь на уровне «привет-пока», и, не дождавшись ни ответа, ни кивка, протянула Ане руку свою. — Как здорово! — Добрый вечер, фрау фон Кох, — поздоровалась Анна и пожала руку ей жестом, женщинам не свойственным. Хрупкая девчонка за ладонь Князевой схватилась и потрясла так, будто думала руку Ане оторвать. Стоило больших сил лицо сохранить, когда какой-то суставчик в запястье гулко хрустнул. — Для меня — большая честь ставить впервые именно вашу пьесу. — Впервые?! — ещё громче ахнула Карла. — Так вы только-только стали режиссёром?! Аня улыбнулась, кивая. Пчёлкин чуть плечи напряг, отчего крепче стала ощущаться его рука, — видно, не одной Князевой тяжело было в компании инфантильной немки. Только Карла, набрав в лёгкие больше воздуха, что-то захотела сказать, как из колонок раздался первый звонок. До выступления оставалось пятнадцать минут, двери в зал открылись услужливыми швейцарами. К партеру потянулись люди — богатые криминальные элементы, большинство которых в «Софиты» не на «Возмездие» пришли, а «вопросики обкашлять» в компании дам, разодетых в вульгарно дорогие меха, и многочисленных охран. Вагнер напоследок Князевой кивнул, а после поймал руку её, какую Карла, тараторящая что-то до невозможности быстро и непонятно даже для самого Кристиана, сжала. Герр оставил поцелуй кроткий на пальцах временного режиссёра под внимательным взглядом Пчёлы. Сказал, распрямляясь: — Оставим вас, фрау Князева. Она в ответ только кивнула снова и руки собрала на сгибе локтя Витиного, проводила пару взглядом. Карла по-детски взяла Кристиана за руку, направившись с ним «ладошка в ладошку» к сквозной двери, ведущей в «теневой» зал, где решались дела не самые легальные. Когда фон Кох на Князеву почти у самого порога обернулась и помахала режиссёру свободной ладонью, Аня едва сдержалась, чтоб не фыркнуть, вдруг поняв, кого ей напоминала немка. Со стороны герр был слоном из басни Крылова и шёл ровно, прямо, не отвлекаясь на лишние для него звуки. Карла же, напротив, эмоциональностью своей могла поделиться с сухим и сдержанным Вагнером, и этим напоминала моську. Так и дёргала за локоть мужчину в попытке обратить на себя его внимание, какого хотела, не как женщина, а как экстраверт, для которого общение — как воздух. Пчёлкин чуть помолчал, поправляя рукав чёрной рубашки, а потом к уху девушки наклонился и признался: — Не знаю, что она тебе там нашпрехала, но с такой улыбочкой выглядело устрашающе. Аня хохотнула коротко, заливисто и посмотрела на мужчину своего чуть снизу. С ракурса её Витя улыбался сдержанно, но Пчёлу выдавали искорки, какие Князева, если б знала мужчину плохо, могла спутать с отражением ламп. В партере и амфитеатре под ними зашумели пришедшие гости, что переговаривались вполголоса, но каблуками туфель и ботинок шумели звонко. Ус остался чуть в стороне, когда Витя Аню усадил на место, ранее принадлежавшее Сухоруковой, сам рядом расположился. В ложе остались только два немца, явно увлеченные своей беседой на чужом языке, и Пчёла тогда, не боясь получить замечания, взял Князеву за руку. Заглянул в глаза, макияж которых в теплом искусственном освещении светильников-канделябров будто золотыми блёстками отдавал, и заговорил: — Актёрам «удачи» желать нельзя. Наоборот, лучше всякого мрака наговорить, чтоб премьера на «браво» встретилась… — Запомнил, неужели. — Запомнил, — повторил в напускной задумчивости Витя и улыбнулся куда-то в себя. — Но это с актёрами… — Такой тонкий намёк узнать, что нужно желать режиссёру? — спросила Князева с плутовской интонацией. Анна на мужчину поглядывала так, что блеск в зрачках и себя, и его малость слепил — прямо как светом софитов, направленных на кулисы, за которыми пряталась сцена. Мама, ведь через полчаса в зале станет тихо, кулисы разойдутся в стороны, и большая сцена с декорациями немецкого селения на себе представит гостям пьесу о кровной мести, идущей вразрез законам. Через полчаса, а то и меньше… И как смириться с этим чувством? Как переждать злополучные пятнадцать минут? — Нет, — качнул головой Пчёлкин. — Вообще желать тебе не буду ничего. Удача нужна лохам, смелость — тру́сам, а сила — слабакам. А ты ни к одной категории не относишься. Так что, вариантов, чего тебе нужно, у меня нет. Завуалированный комплимент Ане сердце сильно сжал, будто его бечёвкой крепко, до боли, до кровавых мозолей перетянули. Девушка на Пчёлу посмотрела; синеглазый взгляд в сторону направлен был, но улыбка на скулистых щеках мужчине подарила ямочки. Она ладонь, какую Витя обнимал, расслабила, пуская пальцы его в переплетение со своей рукой, и мягко кожей запястья о циферблат часов Пчёлкина потёрлась. Он в ответ боковым зрением на Анну взглянул в интриге, когда Князева проговорила, не боясь, как два года назад, показаться ему и самой себе отвратительно слабой: — Спасибо, Витенька. Вместо каких-либо слова Пчёла повернул к ней-таки голову и без сомнений поцеловал пальцы Князевой. Губами к ним прислонился, будто руки эти ему жизнь давали, и замер. За что благодарить его?.. Глупости. Он ничего сверх естества своего не делает, просто говорит, что думает. — Всё будет, Княжна. Ане от слов его будто шашку динамита промеж лёгких засунули. Тесно стало в рёбрах, а искры, летящие в стороны, напоминали горение бикфордового шнура, и никто, даже сама Князева не знала, что бы могло произойти, когда пламя бы дошло до пороха. Она воздушный поцелуй ему послала, чтоб ни себе помаду не смазать, ни Вите щеки не раскрасить, и крепче сжала руку его, когда Уса, дежурящего неподалеку от пары, сменил Бобровицкий. Второй звонок раздался, заглушая часть разговоров в зале, когда Пчёла одним взглядом спросил у секьюирити Аниного, чем он порадовать может. Вместо ответа Бобр только кивнул едва заметно и взором указал за перила балкона. Витя нутром весь подобрался. Пришёл, значит, сука эдакая? Откуда, мать твою, нашёл только смелости, совести как хватило?! Аня разгладила юбку на ляжках, чтоб та не задралась слишком высоко, и скрестила ноги в голеностопе, когда Пчёлкин перевёл дыхание с тяжестью, какой дышали подразненные красной тряпкой быки. «Последний час живёшь, урод» Свет в зале стал понемногу гаснуть.