***
Анна не поверила, когда всё завершилось. Она так и осталась сидеть в кресле мягком, когда загорелись лампочки-«канделябры», и подумала, что спала. Спала! И премьера, прошедшая без сучка и задоринки, ей привиделась в дрёме, напавшей на Князеву в авто Витином, что «Возмездие» не отыграли ещё. А потом Князеву оглушило хлопками. И захотелось тогда в эмоциях взмахнуть кулаком в сторону сцены, прокричать спрятавшейся за кулисами труппе станиславское «Верю!». А вместе с тем и засмеяться, срывая голос. Пчёлкина атаковали мурашки, какие исправно бегали по коже в моменты всеобщего торжества. Он на Анну обернулся; осознание собственного триумфа, для которого многие силы вкладывала, зажгло в глазках Князевой огни, способные как сжечь, так и обогреть. Витя освободил ладонь свою и перед лицом Аниным похлопал. Громко — его крепкими, большими руками иначе бы аплодировать не вышло никак — и, ловя взор Князевой, прокричал так, как только смог: — Браво!!! Аня рассмеялась — как и хотела, заливисто — и приняла руку возлюбленного своего, вставая с места. Сразу же её назад что-то потянуло, словно у Князевой с рождения ноги атрофированы были, отчего девушка никогда не знала, как ходить. Голова загудела церковным набатом, когда за Пчёлой с нижних ярусов подхватили: — Бис! Князева сглотнула, чувствуя себя не то, что оглушенной, контуженной, чёрт возьми. Это всё её. Плод её усилий, которые и вылились в постановку. От стараний актеров, особенно правдоподобно и дико отыгравших последнее действие, кончину антагониста, даже банальный сюжет, полный круговорота гибелей, заиграл будто новыми красками. И это почти что лежало на поверхности. Даже для Карлы фон Кох. Аня так и держалась за руку Витину, когда немка на родном языке стала в такт хлопкам на каблуках подпрыгивать, едва спиной не падая на грудь задумчиво усмехающегося Вагнера, и восклицать: — Bra-ver Kerl! Bra-ver Kerl! — Чего она орёт? — уточнил Пчёла, перехвативший Анну за запястья. Девушка улыбнулась так, будто битой оглушена была, и пояснила, утопая в шумном зале: — «Молодец», говорит. — П-хах, ещё бы! — воскликнул ей Витя, помог встать. Во второй раз Аня не упала, а, чувствуя стук в висках, подошла с Пчёлкиным к перилам. С головой, кружащейся ни то от успеха, ни то от высоты балкона, она глянула на партер. Из-за кулис стройной колонной вышли, держась за руки «детской» хваткой, ладошкой в ладошку, актёры. По бокам — исполнители ролей массовки и второго плана, в центре блистали главные герои. Диана шла ровно в центре, совершенно привычно принимая овации, и крепко сжимала руками ладони «убитого» Васи Сеченникова и Миши Призовина, который в объятья её поймал сразу по закрытию кулис. Ларина даже секунды какие-то стояла, не отталкивая незадачливого кавалера. Теперь же его ладонь обнимала пальцы так, что и разъединяться не особо хотелось. Мишка, её «жених» по сцене, раскачал ладони, за собой подзывая всю труппу на поклон. — И раз… Два… Три!.. Поклонились. Овации взревели с новой силой. Пчёла губами прислонился к виску Аниному, не портя ей причёску. Прошептал так, что Князева даже за пульсом своим, что чуть ли не азбукой Морзе по рёбрам выбивал мысли девушки, за неутихающими аплодисментами услышала: — Поздравляю, Княжна. Ты заслужила. Она словила руку его, что обняла за талию, вместо слов благодаря касанием. Чуть постояла, смотря на труппу свою. Князева строгой старалась быть с актёрами, но в то же время обманывать себя не могла, не собиралась — её кольнуло приятно возле сердца, словно тонкой иголкой. Хотелось каждого из труппы похвалить: от массовки до Лариной, явно выдавшей больше максимума своего. Они все были умницами… Девушка почти к Вите обернулась, по лицу его погладила, к себе наклоняя. Но раньше, чем ладони уже излюбленным жестом коснулись скулистых щёк Пчёлы, раздался вдруг с колонок голос Дианы Лариной. — Актёрская труппа «Софитов» искренне благодарна вам за такой тёплый приём!.. Аплодисменты чуть стихли. У Князевой в неясном подозрении ухнуло сердце, и брови сошлись у переносицы, взгляд её делая ни то напуганным, ни то напряженным. Она, так и не повернувшись к мужчине своему, к какому Бобр подошёл, о чём-то Анне не ясном уведомляя, облокотилась о перила. Призовин вышел с Дианой и на немецком языке, на котором чуть ли не с детского сада говорил, продублировал для гостей фразу её: — Die Schauspieltruppe «Soffittenlampen» bedankt sich aufrichtig für einen so herzlichen Empfang!.. — …Но всей этой постановки бы не было без одного человека… — …Aber diese ganze Inszenierung wäre ohne eine Person nicht möglich gewesen… Анна, видно, до сих пор овациями была оглушена — отчего иначе сошлись бровки у неё на переносице? Пчёла же догадался, и усмешка добрая нарисовалась на лице. Только рука, упавшая на плечо ему, вынудила пальцы на талии Князевой чуть напрячь. Одним взором, какой удивительно быстро менялся в зависимости от темы разговора и собеседника, он обернулся к Бобру и спросил, в чём дело. Тот негромко пояснил: — Человек Белого сообщил, что перехватил звонок с телефона Бека. Он знает. Витя кивнул. В горле, если и было сухо, то не от страха. От предвкушения, что могло показаться больным. Он повнимательнее посмотрел на зал с высоты в семь-восемь метров. Зрение у Пчёлкина было просто соколиное, что и позволило спустя десяток секунд напряженного наблюдения заметить в боковой ложе смутно знакомую лысую морду. Бек разговаривал по телефону прямо сейчас. И Пчёлкин на излюбленный перстень мог поспорить, что знал, кто мог наркодиллеру звонить. Не иначе, как ментовская покрышка из Царицынского РУВД, которая галопом примчалась на поджог в баре Чертаново, где люди Бека лежали обгорелыми угольками. Урод, его девушке изнасилованием грозивший, замахал руками так, что чуть по колонне ладонью не ударил в хорошеньком шоке. Вите же захотелось рассмеяться в злорадстве, какое понял бы, вероятно, лишь Бобровицкий. «Сюрприз, сука! Или ты думал, что тебя, шакала, на место никто не поставит?» — …Во многом заслуга принадлежит нашему театральному режиссёру… — продолжала мягко-мягко стелить Ларина в надежде, что при следующей постановке Князева учтёт не только потрясную игру Дианы, но и её добрые слова, произнесенные на весь театр. «А если нет… пожалеет, стерва» Призовин хмыкнул, но перевёл: — …In vielerlei Hinsicht gehört unser Verdienst unserem Theaterregisseur… Ларина, сладкий голос какой никак не вязался с образом девушки, выцарапавшей жизнь свою из лап смерти, взглядом нашла знакомое лицо на балконе. Указала раскрытой ладонью к Князевой, у которой лицо стало проясняться, подобно небу после дождя, и почти нараспев прощебетала: — Анна Игоревна! Спасибо вам за труд! Без вас этого бы всего попросту бы не было! — Frau Knyazeva!.. — начал переводить Миша, но присутствующие в зале немцы, видимо, по одним только возобновившимся овациям поняли, для кого вся эта речь затевалась. Труппа захлопала, свистя, и на балкон Анны Князевой обернулся зрительный зал. У неё тогда отказались гнуться пальцы. Спёртое дыхание грозило асфиксией лёгких. Столько лиц, с высоты в десяток метров казавшиеся одинаковыми, и все, за небольшим исключением, смотрели в сторону балкона высокого. Карла на языке, какой девушка в тот миг разучилась понимать, что-то подбадривающее ей прокричала. Князева слов плохо разобрала. Аня с секунду постояла, не осознавая, в чём дело было, а потом всё-таки кто-то другой, не она явно, за саму Князеву распрямил ей плечи. И, вероятно, то было до ужаса цинично, но девушка чувствовала себя королём, вышедшим на балкон к своему народу. Душа ликовала. Громко, громче оваций. Анна лицо сделала сдержанным и, наслаждаясь овациями, раскинула ладони над рукоплескающим залом.***
Бек, наблюдающий за стервой, за подстилкой Пчёлкина, так и осел на место своё. Сестрица Белова, сраная «фрау Князева» сияла начищенным пятаком, готовая не сейчас, так через миг пуститься в танцы на костях — знает, конечно, знает, что её «друганы» намутили… Телефон, на который только-только позвонил младший лейтенант Назаров и шепотом злобно-охеревшим поведал Беку о явно не случайном возгорании паба у черты города, пикал в ладони часто-часто. И с каждым «пип»-ом у наркодилера кулак сжимался так, что удивительным было, как трубка не раскрошилась на мелкие детальки. Что ты, сучка бандитская, только сделала?!.. Бек скинул вызов, идущий вникуда. Сделка, которую думал сегодня, вопреки указу немца в «Софиты» не соваться больше, завершить именно в подсобных помещениях театра, больше не интересовала. Стала вдруг отвратительной. Такой же мерзкой, какими были хлопки гостей и взмахи рук Князевой, эти овации принимающей. Сука… Ну, какая же сука! Захотелось трубой бросить в сторону балкона, попасть прямо по виску шмаре, за которую у Бека всех людей постреляли, порезали и задушили, как собак на скотобойне. Да так кинуть, чтоб у неё рассечение было, как минимум, чтоб подстилка Пчёлы запнулась, полетела бездыханной тушкой на партер, ломая кости и не слыша криков перепуганного хахаля. Да… Идеально бы было… Он подобрался. Мысли напомнили куб самой элитной наркоты, какой торговал, какой сам баловался, и оживила быстрее любого легализированного анальгетика. Будто оплеуху Беку дали, горячей злобой ускоряя циркуляцию крови. Дилер поднялся на короткие толстые ноги, какие от вести о гибели Жука, Кроны, остальные людей его, отказывались держать тело Бека. Его качнуло, как на палубе «Титаника»; Бек чуть тёлку в блестящем платье в пол не сбил в попытках опереться о стены. Он ушёл, не слыша возмущений чьей-то шлюхи за собственным дыханием, что давалось с тяготой, какую познать мог только человек утопающий. Не жить тебе, фрау Князева.***
Витя поправлял на плечах Аниных укороченный жакет. В ложе для «особо почтенных» никого, кроме них, не осталось — два молчаливых немца ушли сразу после того, как труппа поклонилась, и не стали возвращаться на звуки возобновившихся оваций, Карла с Вагнером тоже покинули балкон меньше минуты назад. Фрау фон Кох старательно пыталась задержаться, чтоб поведать Анне — быстро-быстро, оттого и непонятно — об эмоциях, и без того написанных на лице немки. И только девушка, все ещё оглушенная овациями, приготовилась слушать, старательно вникать в поток беглого немецкого, гендиректор коротко поцеловал ладонь Князевой в более, чем прозрачном намёке. Объявив завтрашний день свободным, Кристиан подругу студенчества увёл в сторону двери, ведущую в коридор с обилием частных залов. Анна за ними бежать не торопилась. Она лишь в радости от пустоты балкона в лицо Пчёлы смотрела. Упиваясь, как нектаром, близостью Вити, которой некого было смущать, спокойствием и успешной премьерой, Аня хотела этот миг во всех проявлениях запомнить. Чтоб потом воспроизвести заново в памяти всё — от взора Пчёлкина до запаха бархата сидений. Как на кассету записать. Аплодисменты стихли, но продолжали в голове у девушки эхом отскакивать, отчего у Князевой глаза были будто чуть затуманены. — Голова тяжелая, — проговорила в почти натуральном опьянении Князева и ладонями прижалась к прессу Пчёлкина. Подвздошная вена мелко поднималась и опускалась под пальцами, когда Аня почувствовала на лбу приятно-сухие губы Вити и поправилась: — Но в то же время лёгкая такая… — Приятная усталость, Анюта, — пояснил ей Пчёлкин. — И совершенно ясная. Всё отлично было. Она почти задала вопрос из разряда: «Тебе понравилось?», но в последний момент прикусила язык. Витя ей дал понять, что доволен очень остался, разными формулировками это Ане сказал. Напрашиваться на очередной комплимент Князева не собиралась. Хотя бы потому, что знала — самой бы хватило собственного осознания безукоризненности премьеры «Возмездия». А всеобщие овации и одобрения были лишь бонусом — неимоверно приятным, но далеко не необходимыми. Анна на тонких шпильках, в каких ей было не особо удобно, потянулась к губам Пчёлы. Смазывать помаду ужасно не хотелось, но не поцеловать мужчину тоже не могла. Витя помог, руки ей на талию положил жестом, каким прошлой ночью держал крепко, чуть ли не до красных отметин. Князева коротко его поцеловала — будто искорки электричества пробежались по сантиметрам соприкоснувшейся кожи — и сразу же, посмеиваясь, большим пальцем принялась стирать следы косметики, мелкие, но очень контрастные на светлом лице Пчёлкина. — Тебе идёт красный. Знал об этом? — Догадывался, — подмигнул ей мальчишеским жестом Пчёла. Аня хохотнула в напуском оскорблении, будто не такого ответа ожидала, и опустилась на полную стопу, стуча каблуками. — Домой поедем? Премьеру отметим, м? — У нас, вроде, только коньяк. И то, ты его планировал на день рождение открыть, — задумалась девушка, обнимая предложенный ей локоть ладонями. — Можем по пути заехать, купить что-нибудь, — пожал плечами Пчёла и двинулся неспешно к выходу. Бобровицкий вытянулся по стойке «смирно», так бы, наверно, и остался непоколебим, если б у него телефон не зазвонил. — Как насчёт вина? Сухого, м? Ты любишь такое. Красное. — Я, к слову, больше белое люблю, — беззлобно усмехнулась Князева. — Знаю. Но ты же сама сказала, что мне красное подходит, — подловил её Пчёлкин и под хохот Анны, что звонко даже для неё самой прозвучал, посмотрел на циферблат часов. — Ещё сорок три минуты до того, как не имеют права не продать. Бобр с каменным лицом сбросил и с такой же непробиваемой физиономией подошел к паре, кокетничающей друг с другом в взаимном удовольствии: — Ус сказал, что он в машине. Аня чуть не задала совершенно резонный вопрос. На лицо Витино посмотрела, какое за секунды осунулось, сделавшись острым, и поняла тогда, про кого шла речь. Явно не про Усова Бобр говорил, а про человека, из-за угроз которого и охранял Князеву с начала октября. Речь шла про человека, какого Пчёлкин обещал убить. Девушка посмотрела перед собой, чувствуя себя почти что пристыженной. То, что стала свидетелем разговора, какой слышать должна не была, лежало на поверхности; дрогнула в натяжении аорта. Князева, дав миг на подумать, оценить, насколько оправдано могло быть её касание, всё-таки рискнула. Положила вторую ладонь на пальцы свои, обнимая мужчину своего в осторожной ласке за локоть, а потом голову приподняла и от взора потемневших глаз вздрогнула так, что даже, наверно, со стороны было видно. Нутро сжалось, скомкалось — будто чьи-то невидимые сильные руки думали выжать, как половую тряпку. Анне хватило трех секунд и одного сердечного удара, чтоб понять: тогда она держалась не за «Витеньку», а за Пчёлу — криминального авторитета, способного на аферы самых разных уровней сложности и жестокости. Странный холод прошелся по коже — не тот мороз, от которого можно намертво замёрзнуть. Если бы Князева сравнила это с чем, то назвала бы… летней прохладой. Той самой, что наступала ближе к сумеркам и дарила наслаждение после дневной знойности. Витя дёрнул щекой жестом, какой никак не вязался в голове Аниной с мужчиной, называющим её разными нежными прозвищами, и спросил: — Ус сам где? — На позиции. В напряжении по спине пробежался туда-обратно табун отвратительных мурашек — вдоль позвоночника лапками скребли жуки-скарабеи. Князева, молча, посмотрела на мужчину своего, осознавая всё более, чем ясно; до убийства последней фигуры группировки Бека, до лидера всей той шайки-лейки оставались какие-то минуты. Тишина тяжестью легла на плечи Князевой. Но прерывать молчание девушка не планировала — равно, как и одёргивать, останавливать Витю. Князева повела чуть головой, словно отогнать пыталась лишние мысли, напоминающие мух, жужжащих около ушей. Хвост завитыми локонами погладил спину, из-за чего девушка чуть плечами не передёрнула; а из-за чего, собственно, ей Пчёлу останавливать? По какой причине? Что такого хорошо Бек для неё, для самого Вити сделал, чтоб Аня Пчёлкина попыталась отговорить, образумить? Да ни черта доброго он не сделал! Мало того, что Князевой угрожал наркотиками накачать до состояния, в котором не смогла бы «право» от «лево» отличать, и кинуть своим шакалам «веселиться», Бек ещё и Фархада застрелил вместе со всеми людьми его. Не сделал он ни одной вещи хорошей, за которую можно было бы его пощадить. Потому… пусть Витя закончит то, что с бригадой планировал столько дней. Плевать. Почти откровенно. Даже если это грех серьёзный, то чего им бояться? Князева в Бога не верила, что уже ей дорогу в несуществующий Рай закрывало. Пчёлкину с его жизнью, вероятно, тяжесть очередной жизни на душе собственной уже давно непосильной не казалась. Аня разлепила губы, только чтоб уточнить: — Остальные уже мертвы? Витя, если и был удивлен, то виду не подал. Князева непроизвольно дёрнула уголком губ и, взгляд из пустоты переведя, посмотрела поочередно на мужчин. Бобровицкий, которому смена эмоций вообще была, видно, не особо характерна, взглянул на Пчёлкина в ожидании разрешения ответить или, напротив, указа замолчать. Прошли долгие пять секунд, что тишиной играли на нервах Ани, на как струнах арфы, и тогда Пчёла сказал: — Все. За исключением Бека. Аня снова вместо ответа какого-либо поджала губы. Прислушалась к себе. Совесть говорила, но будто шепотом, будто из-под толстого слоя льда, под которым тонула, коченея в холодной воде. Стрелка морального компаса не меняла своего сбитого направления. Князева посчитала это знаком. — Я могу подождать у себя в кабинете. — Если ты того хочешь, — кивнул Пчёла в сдержанности, на какую не собиралась обижаться. Она пальцами провела по впадинке локтя, и ладонь оказалась поймана рукой Витиной, что в странном, совершенно неясном Ане экстазе взорвало душу точно больным удовольствием. Почему ей так сделалось? Сама не знала. — У нас есть иные варианты? Пчёлкин сглотнул так, что на скулах его заходили желваки, и взгляд на Князеву опустил, не отвечая. Девушка думала безобидно, почти покладисто улыбнуться, но вдруг поняла, что взор у Вити был слишком прямой. Словно он насквозь её прошить думал, каждую мысль прочесть. Тогда Аня поняла — у Пчёлы к ней было другое предложение. И оно, вероятно, Князевой бы не особо понравилось. Под рёбрами у девушки затянули тугую портупею, долгое ношение которой могло бы грудину деформировать, сделав ту у́же. Витя тогда развернулся к Ане лицом; отчего-то в тот миг плечи его Князевой показались расположенными выше привычного. Почудилось, что дотянуться бы до них не смогла даже на каблуках. Она спрятаться за ним, Витей, смогла целиком, если б кто облаву в тот самый миг устроил. — Если ты хочешь, — повторил тише Витя, но в слова свои вложил уже другой смысл. Они друг друга поняли. У Анны в горле стало сухо, как в пустыне, но пустыне ледяной, какой была Антарктида. Сухо и больно… — Хочу. Пчёлкин, почему-то, и не сомневался.***
Бек плохо помнил, как уходил из театра. Он по лестницам спускался, идя наперерез потоку из других криминалов, не торопящихся покидать «Софиты» — постановка кончилась, но вопросы свои обкашлять не успели. Потому наркодилер почти бегом шёл к выходу, чувствуя себя плавцом, плывущим против течения, постоянно расталкивая появляющихся перед ним людей. Свежий воздух не освежил. Морось, мелко капающая с тёмного неба, была отвратительной; ни глаза толком не открыть, ни зонта не достать. Хотя, последним Бек пренебрегал. Он торопился вниз по ступеням, на которых дорожку истоптали его и чужие ноги, на ходу набирал номера, какие знал наизусть: телефон Кроны, Живчика, Серого… Нет, быть не может, чтоб Белый с бригадой своей всех перебил!.. Ну, нет. Саня, может, чёрт тот ещё, раз с таджиком тем, у которого волосы были длиннее, чем у бабы, водился, но не дурак же совсем. Ну, не бессмертный же он, в конце концов, чтоб такую резню устраивать!.. Звонок на номер Тощего сбросился сам по себе после двенадцатого звонка. Беку ещё одну пару ребёр сломали тогда. Он стал обходить театр слева; за «Софитами» у дилера машина была припаркована в тени, какой сам дьявол напугается. Барон продолжал звонки. Один за другим, в надежде, что возьмут, скажут… Некоторые вызовы сбрасывались сразу, а другие долгими гудками до последнего дарили надежду на вещи, о каких Беку, как мужику, держащему в страхе половину криминальных структур Москвы, было стыдно молиться. Но исход всегда один — быстрые гудки и тихий рык ярости, бьющей по вискам чуть ли не алебардами. Сука… Всех перебили. Каждого!.. Даже сопляка, какому Бек неделю назад руку пожал, «принимая» мальчишку, только вставшего из-за школьной скамьи, к себе закладчиком. Даже юнца, бляха-муха, не пожалели… Дилер сел в авто. Джип высокий, способный насквозь проезжать леса, встретил Бека мёрзлостью салона и запахом табака, впитавшегося в обивку. Трубку он кинул на соседнее кресло, за которым обычно сидел Жук — верный друг, с ним прошедший огонь и воду, самые жестокие стрелки, с каких обычно живым вернуться было невероятной удачей, и передозы, по юности едва не отправившие Бека к чёртовой бабушке. А теперь Жук, вероятно, сидел и жарился в котле с этой самой чёртовой бабушкой, уже совершенно равнодушный к дерьму, в какое Бек вляпался. По колени, по уши. Он щёлкнул лампочкой возле зеркала заднего вида. Салон осветился грязно-желтым цветом и совсем некстати блеснул в сырых глазах дилера. — Сука, — шикнул Бек, не понимая, на кого ругался. На себя? Навряд ли, он просто работу свою делал. На Белого? Возможно. Но только Саня, вероятно, и не спускал на людей Бека своих цепных псов, если б не… «Князева» Бек провёл толстыми пальцами по глазам, растирая их так, что под веками заходили фейерверки. Захотелось тогда глотку швали передавить так, чтоб у неё от недостатка кислорода такие же мушки рассыпались. А потом кинуть её в овраг, как обещал. Волкам на съедение отправить соплячку. И хахаля этой фрау туда же!.. Он выдохнул так сильно и глубоко, что, казалось, салон мог натопить своим дыханием. Да кто ж знал, что у сучки, своей «работой» отмывающей бабки в предприятии немца, такой ухажёр повернутый, на всю, блять, голову?! Если Бек хоть примерно бы представлял, что в понимании Пчёлы, который с какой-то невероятной для любого мужика верностью трахает одну единственную бабу, значит «короткий разговор», то вообще бы к Князевой нахрен не приближался. И без неё бы справились, скинули бы таджиков с рынка… А теперь один. В поле, бляха-муха, не воин. Бека передёрнуло, словно у него через горло пытались вытащить пищевод. Ну, уж нет. Воин, ещё какой воин!.. — Пиздец Князевой. И братцу её. И русому, — поклялся себе Бек и с набожностью крестьянина, за всякое счастье своё благодарящим Господа, перекрестился. Потом на шепот перешел, пока рука, трясущаяся потянулась к деревянному кресту на груди. «Пиздец суке… Убью. Лично. Ремнём задушу тварей… А потом в лицо стрельну. Чтоб в закрытом гробу хоронили. Каждого…» Сердце трепыхалось, как после кокаиновой дорожки, которая уже давно не дарила такого кайфа, как раньше. Бек крест прижал к обрюзгшим губам, целуя, слюнявя, осознавая в лихорадке собственных мыслей, что такие клятвы нарушать нельзя. Такие обещания обычно кровью скрепляют, чтоб наверняка, но ножа под рукой у него не было. Потому он просто… пообещал, что исполнит. А в противном случае — пусть сразу всё потеряет. Бек в решительности повернул ключ зажигания. Машина взорвалась подложенной под капот бомбой.***
Ане, к собственному удивлению, после вчерашнего спалось спокойно. Взрыв одинокого джипа, за которым Князева наблюдала с ранее незнакомого ей коридора «Софитов», стоял перед глазами ещё добрые минут сорок, даже час, но большего впечатления на девушку не произвел. Словно это было что-то, хоть и неожиданное, но в то же время и само собой разумеющееся. Сравнить это можно было… с подарками на день рождение — не знаешь, что тебе преподнесут, но что-то, да точно будет. Аню больше волновала вещь, какую заметила боковым зрением в момент, когда грузное обгоревшее тело Бека упало на куски металла, минуту назад бывшие машиной. Пчёлкин стоял справа от девушки, чуть за спиной Аниной. Она обратила внимание явно, как поднялась от глубокого вздоха грудь Вити, стоило тьме заднего двора театра смениться хлопком красного взрыва, и как опустилась, когда на асфальт рухнули плавящиеся детали джипа. Люди в спокойствии так не дышат. У Вити в глазах — в тот миг не небо, не океан, а синий формалин — была смесь холодного расчёта и облегчения. И Князева эмоцию эту поняла так хорошо, словно сама её переживала. Ане горло сдавило в осознании серьёзности Пчёлы, о категоричности которой не подумала бы до… ситуации всей этой, и повернула на него голову. В тот миг от мужчины шла такая сила, такое спокойствие, что Княжна не смела бояться. Она рукой пальцы Вити нашарила, какие без тряски сжали в ответ ладонь Анину, и прижалась к Пчёлкину под бок. Ни у Бобра, ни у Уса, стоящих за спиной у них, и мускула на лице не дрогнуло. Встав утром пятнадцатого октября, Князева ясно осознала, почему во сне к ней не явилась изуродованная морда Бека, какая бы орала, брызгая пенообразной слюной, всякий бред: что всё-равно Анна ответит, что бумеранг вернется, да так, что здорово по затылку оглушит. Всё было просто. Она устала. Устала… Как после премьеры, кончившейся овациями крупного зала, так и от страха, что камнем висел на сердце с самой первой встречи с Беком. А когда увидела взрыв авто, то… с таким же взрывом и переживания её оказались уничтожены. И Князевой стало проще дышать. Даже тем воздухом, в котором была размешана пыль от гари. Часы будильника, привычно стоящие на тумбочке с Аниной стороны кровати, показывали восемь пятьдесят четыре, когда она проснулась с самочувствием заново родившегося ребенка. Вторую половину кровати застеливало покрывало; Пчёла был на работе уже как полчаса. Кстати, о Пчёлкине… Девушка поднялась, заправила быстро кровать. Выпила утренние витамины и походкой вора, чуть ли не на цыпочках, поспешила к бельевому шкафу. Между постельных наволочек, постиранных пододеяльников и простынок, Аня ещё до расстрела Дома Советов спрятала презент, который планировала вручить мужчине своему завтрашним утром на двадцать четвёртый день рождения. По привычке, которая иногда была полезна, а иногда совсем ни к месту, Князева потянулась на верхнюю полку, что с её ростом высоким было не такой уж непосильной задачей, и нащупала небольшую, но заполненную до краёв коробку. Та была из чёрного матового картона; лента, какой девушка подарок перевязала, ярко-жёлтая, и сочетание такое напоминало окрас пчёл. Витя должен был одобрить, как минимум, оформление. Но Анна и над содержанием постаралась. Внутри лежал одеколон, какой Пчёлкин не менял с девяностого года. Князевой запах горьковатой мяты нравился, да, и флакон у Вити подходил к концу, и потому над первой составляющей своего подарка она почти не раздумывала. Рядом с флаконом «Guerlain» лежал свернутый в круг ремень из качественной кожи, с крупной позолоченной пряжкой. Она запомнила как-то, как Витя сказал, что толстые ремни ему нравились, и сделала очередную пометку в голове. Ближе к двадцатым числам сентября Князева отправилась в ЦУМ, где и нашла отличную точку с мужской одеждой и аксессуарами по типу галстуков, запонок и, пожалуйста, ремней. И, напоследок, часы от «Rado». Тома, с которой Аня случайно пересеклась в торговом центре, когда услышала, что Князева дарить собралась, громко ахнула. Подруга красивые карие глазки распахнула так, что ресницы коснулись округлых бровей, и воскликнула: — Анечка, ты что! Часы дарить — к расставанию! — Кто сказал? — спросила Князева и брови вскинула в самом скептичном жесте, какой только был в её арсенале. Виду подавать не хотела, но от такой простой фразы у неё в горле су́ше стало. Будто щебёнкой в гортань сыпанули. — Примета такая. Мол, «время наше вышло». Филатова чуть ли не силой девушку вывела из часовой лавки. Князева на Тамару смотрела в попытке понять, отчего она так вся подобралась и перепугалась — можно подумать, Валеру, оценивающего женские часики, у прилавка увидела. Ответа Аня не нашла, но решила, что покладисто прикинется перепуганной овечкой, с супругой Фила зайдёт в какое-нибудь кафе, а потом, посадив Тому в такси, всё-таки вернётся за теми часами, которые рассматривала до прихода Тамары. Потому, что Аня не имела привычки верить в приметы — ни хорошие, ни плохие. Это удел фаталистов, а Князева себя такой не сочла бы ни за что. И девушка всё-таки отсчитала консультантке хорошую сумму, купила часы с ремешком из чёрной кожи, с золотым корпусом. Жаба не душила. Зарплата правой руки театрального режиссера в полулегальном театре позволяла делать такие подарки. Да, если бы и не позволяла… Какая разница? Если ей Витю хотелось порадовать? Аня погладила коробку по матовой поверхности, не стала развязывать бант, с которым и без того намучилась ужасно. Этого хватило, чтоб успокоить волнения, какие накануне Витиного дня рождения, как и накануне других праздников, подкрадывались к горлу каменной брекчией. Скоро… Она выдохнула, а на новом вздохе стала тянуться к полке бельевого шкафа, обратно пряча презент. Потом поправила чуть накренившиеся стопки постельного белья, закрыла створки и направилась завтракать. Хотелось манной каши с джемом, пары сваренных яиц и горячего бутерброда с чашкой любимого чая.***
Сказано — сделано. Девушка приготовила на себя еду, а по вымытой посуде у самой раковины поняла, что Пчёлкин завтракал яичницей с колбасой и ушел тихо, Аню не разбудив. Утро, хоть и встретилось в пустой квартире, но показалось Князевой относительно терпимым. Стоило радио включить, по которому крутили первый концерт «Миража», и под «Нового героя» вымыть тарелки, так уровень настроения поднялся ещё выше, уверенно закрепившись на отметке выше «хорошо». Времени Аня не тратила и принялась за легкую уборку, с которой справилась относительно быстро. Уже через час пыль с полок была стёрта, как и какая-либо грязь с ковра в прихожей, а проветривавшаяся гостиная могла свежестью и чистотой угодить даже самому капризному аллергику. Князева, не переставая подпевать радио впологоса, оглядела в двенадцатом часу квартиру свою и в удовольствии решила, что приготовит на ужин сырный суп — чуть ли не коронное её блюдо, какое безумно нравилось, наверно, уже покойной пани Берзиньш. После готовки решила сходить в душ, привести в порядок костюм, в каком завтра планировала отмечать Витин день рождения… Почти Князева, решающая бытовые хлопоты, открыла дверцу холодильника, чтоб продукты достать, — «какие там были пропорции для зажарки?..» — как вдруг трубка, исправно стоящая на подзарядке, запиликала звонком так, что заглушила на миг радио. У Ани в неожиданности ухнуло сердце, но, когда девушка дошла-таки до телефонной базы, ничего под рёбрами в боли не кололо, не трепыхалось. — Слушаю. — Добрый день, фрау Князева. Тогда она присела на стул возле Витиного кабинета, в какой-то лихорадке язвительно подмечая, что поторопилась, так высоко самоконтроль оценив. Аня угукнула что-то, но, быстро поняв, что подобный тон разговора с Кристианом Вагнером ей, вероятно, был недопустим. Растёрла горло, будто думала саму гортань сжать-разжать, и сказала, почти искренне радуясь, что гендиректор лица её в тот миг не видел: — Герр Вагнер. Здравствуйте. — Я вас не разбудил, Анна? — Нет, что вы, — вежливо проговорила Князева, намеренно растягивая гласные — помнила, как ныне покойная Виктория Дмитриевна обмолвилась однажды, что гендиректор терпеть не мог излишне быстрого темпа слов. На том конце провода что-то щелкнуло. Ни то зажигалка подпалила кончик сигареты, ни то горло бутылки коньяка ударилось о грань стакана. — Отлично. Мне кажется, что я должен с вами обсудить премьеру вчерашней пьесы. У Анны одновременно и сердце упало, и лицо сошлось в недобром оскале, вынуждающем Князеву ощетиниться. И снова девушка обрадовалась, что вчера Кристиан прямо-таки с барского плеча даровал выходной, что сейчас они находились на разных концах Москвы и не видели друг друга. Иначе бы Ане точно пришлось за физиономию свою объясняться — как минимум, перед самой собой. — Да, герр Вагнер? — почти пропела девушка, поражаясь, как голос остался покладистым. При такой-то гримасе!.. Кристиан в трубке глубоко вздохнул, — значит, курил — а Ане вдруг подумалось, что говорить сейчас будут, вероятно, понапрасну. Да что можно было обсуждать? Зал ведь остался доволен… Князева вытянула перед собой босые ноги; хотя, даже если б никто из присутвующих не прокричал злосчастное «бис», труппа «Софитов» всё-равно прекрасно выступила. А она — прекрасно их к такому выступлению подготовила. Подобные мысли не казались ничуть циничными. Плохо это или хорошо? — Аня могла лишь предполагать. — Думаю, мне нет смысла говорить, что я доволен? Аню от вопроса, какой сам Вагнер, по видимости, считал риторическим, что-то в спину толкнуло. Если б не нога, пяткой уткнувшаяся в пол, то Князева, вероятно, улетела со стула. Пульс особенно сильно отдал в подвздошную вену, будто сердце в район кишечника рухнуло. — Только вам решать, герр Вагнер, что говорить, а что нет, — дав себе дорогие секунды размышлений, проговорила Анна. На обратной стороне колена сильно зачесалась кожа, будто вся в шрамиках была от аллергической сыпи. Князева осторожно почесала чашечку, когда с того конца провода Кристиан усмехнулся. Как-то уж слишком… звонко. — Вчера я решил не утомлять вас беседами, — протянул он. Князева в его тянущихся гласных звуках успела едва слышно хмыкнуть, про себя подмечая, что это действительно было бы совершенно лишним; ей беседы с фрау фон Кох хватило. — И задерживать ни вас, Анна, ни Виктора Павловича, не хотелось. Как я понимаю, у вас дела были поважнее? Она почти ответила, но в миг, когда раскрыла рот, будто воздух из легких вышибли. Что за двоякая фраза, на что Вагнер вообще намекал? На… любовные дела их? Или, может, про Витину «месть» прознал? Аня снова раскрыла рот, и снова из, казалось, совершенно пустых лёгких, исчез кислород. Ни первая, ни вторая догадка Князеву не обрадовала. Мысль, что Кристиан, успешно носящий маску бесчувственного истукана на посту генерального директора, на самом деле любил совать нос в чужие драмы, казалась отвратительно пошлой и отталкивающей. От думы, что Вагнер прознал об убийстве наркодилера, произошедшем на территории его театра, кровяные клетки чуть не обернулись в алюминиевые опилки. Иными словами, между молотом и наковальней. Она оглянулась в коридоре пустом, ища на стенах красные точки прицелов, и поняла в испуге, что молчала слишком долго. «Ну, а что следует говорить? Согласием отвечать? Отказом?» Вагнер, видно, понял чувства Князевой, что для самой Анны было хорошим ударом под дых. Герр снова затянулся и сказал, хмыкая усмешкой, что чувствовалась колючей даже через телефонные провода: — Мои гости и товарищи перепугались поднявшегося грохота. Подумали, что в театр ворвались террористы. Или, того хуже, милиционеры с облавой. «Значит, Бек» — поняла Князева, найдя в себе силы расслабить спину. Реакция на слова герра была такой же двоякой: с одной стороны, Анна выдохнула спокойно — радовало безбожно, что Кристиан не прослыл извращенцем, которого интересовали тонкости чужих отношений. А вот с другой стороны… он явно недоволен убийством на своей территории. К слову, убийством таким громким. Да и прямо в день премьеры… — Герр, позвольте… — Анна, — оборвал её так резко, что девушка сравнить этот оклик могла с шумом рвущейся бумаги. Нервы заискрили, будто Вагнер мог ей что-то, кроме выговора по телефону, сделать, и Князева зажевала свои губы. С нижней она сорвала небольшой кусочек кожаной пленки. Сразу на языке ощутился привкус мелкой капли крови. — Я слышал о вашем конфликте с Беком. — Откуда? — сразу же осведомилась Аня, чуть ли не всей собой цепляясь за информацию. Она лишь через секунду поняла, что вопрос свой задала слишком резко, и на саму себя поругалась, но не больно старательно. Так, как для приличия; весь интерес в тот миг был прикован к другому. Первым ответом ей стала усмешка, какая уже стала раздражать: — Третьего октября — в день, ставший для Бека началом конца — меня в театре не было. Но, знаете, Анна, у меня есть привычка одна… Я всегда, когда в «Софиты» возвращаюсь, включаю на ускоренную перемотку запись с камер видеонаблюдения. Знаете, береженного Бог бережёт… Князева всё поняла. Она ноги сильно-сильно под себя подобрала, укладывая на колени подбородок, а потом, будто испугавшись, что её увидеть мог кто, уткнулась кончиками пальцев в паркет. — Вы увидели Бека по камерам. — Увидел, — сказал Вагнер так, что, вероятно, сидя у себя в кабинете, одобрительно Анне кивнул и вдруг как-то удивительно дружелюбно предложил: — Скажете, что было дальше? Князевой будто в горло кунай вонзили так, что он колом остался торчать, мешая слюну сглотнуть. Она проговорила всё-таки, чуть ли не на ходу собирая элементы мозаики в единую, ладную картину: — Вы запретили торговать наркотиками на территории театра. Бек пытался вас переубедить первого числа, и… — она чуть запнулась, не догадываясь об исходе разговора, конец которого не дослушала. Вагнер молчал. Анна всё-таки рискнула предположить, ощущая себя стрелком с завязанными глазами: — …у него не вышло. — Так, — подал голос Кристиан, не соглашаясь, а дальше Князевой указывая говорить. Повязка на глазах стала ещё плотнее. Один только Вагнер понимал, правильно Анна говорила или уходила в совсем другую сторону, и это Князеву откровенно раздражало. Не любила она быть в неведении. — И оттого вам… не по душе пришлось то, что Бек вернулся в «Софиты». Даже после повторного отказа. — Так. — Вы отследили его по камерам внутри здания? И поняли, что они пришли ко мне? Так? Вагнер помолчал, делая очередной затяг. Аня сидела в коридоре квартиры на Остоженке, а тихий звук горения табака в трубке ей нервы взрывал щепотками тротила. — Верно, — сказал, наконец, Кристиан через секунды, какие Князевой показались декадами минут. — Мне стало ясно, что заинтересовались вами, как возможным «обходным» путём. Признаюсь, сначала я думал, что Бек через вас попытался бы воздействовать на меня. А потом вспомнил о вашем родстве с Александром Беловым, о котором узнать — дело двух минут. И оно, ясное дело, заинтересовало Бека куда сильнее. Это лежало на поверхности, конечно. Князева кивнула, не волнуясь о том, что герр из-за тишины со стороны Анны мог подумать о «шоке» её. Хотя, вероятно, Кристиан понимал — не было смысла девушке разжевывать всё до мелочей, она и без того знала многое. Сам ведь, в конце концов, говорил, кто такая Аня Князева. Она — двоюродная сестра Саши Белого. Она — возлюбленная Вити Пчёлы. Нося такие «статусы», Княжна просто позволить себе не могла глупость, простоту и наивность. — Что было дальше? Ответом девушке стал чистый, почти без помех, хохот: — Вы у меня спрашиваете, фрау Князева? Мне самому интересно, Анна, это знать. Как вы думаете, что дальше было? — Герр Вагнер, — произнесла она вдруг с резкостью, какой от себя не ждала. Если сравнить можно было с чем, то Князева бы металлические нотки в тоне своем назвала схожими с заморозками в начале мая — те самые, что под изморозью прячут уже позеленевшую траву. — Вы уверены, что хотите тратить своё — и моё — время на обсуждение вещей, в какие я, вероятно, и близко не попаду? Собственные же слова сразу отдали в мозг ударом набата, от которого загудели виски. Прошли секунды, прежде чем тишина стала казаться невыносимой, а самой Князевой захотелось пойти на кухню, язык плашмя положить на разделочную доску и замахнуться над ней ножом. «Чудом будет, если Вагнер после такого в неприятели себе меня не запишет» — Я связался с Беловым, — хмыкнул герр, что-то для себя услышав в Анином тоне. — Знал, что он уже точно в курсе всего произошедшего — если не от вас, то от Виктора Павловича. Тогда-то меня и посвятили в эти разборки: про убийство Фархада Джураева рассказали, про… установки Бека. Прекрасно. Герр знал чуть ли не всё. Даже конкретную формулировку угрозы, какая Князеву две недели назад — «кажется, так давно было…» — заставила тайком от Пчёлы в его сейф влезть за пистолетом. Анна даже не знала, радоваться ли ей, что Вагнер полностью о конфликте осведомлен, или в напряжении молчать, осознавая, что козырей у Князевой никаких не осталось. На конечностях будто затянулся жгут — как иначе объяснить замерзшие стопы и пальцы рук? Девушка перевела дыхание, говоря вещь, в которой сомневалась: — Герр Вагнер. Я сожалею, что… Бек погиб на территории театра, в день премьеры… — Перестаньте, — вдруг жёстко осёк её Кристиан. Князева удержалась, чтоб не провести рукой по шее в проверяющем жесте, посмотреть, не осталось ли от слов босса кровавой борозды поперёк горла. — Я сильно сомневаюсь, что после всего совершенного Беком вы действительно скорбите по нему. — Не скорблю, — признала Анна. — Но мне жаль, что всё случилось именно в «Софитах». — На то была моя воля. Она на миг даже слова все забыла. Будто обухом затылок огладили, пощечину дали, ударили под дых — и всё одновременно. В левом ухе загудел неприятный белый шум, от которого у девушки пошли морозящие кожу мурашки, когда губы сами разлепились, спрашивая: — Что вы имеете в виду?.. — То, что вы подумали, Анна, — так же резко, точно ударяя наотмашь, сказал босс. — Или вы допускали, что убийство в «Софитах» будет совершено без моего ведома? И Князеву — снова в лёд, в состояние какого-то дурного осознания, накатывающего волной. Вагнер знал, что готовилось бригадой. Вагнер позволил этому совершиться. Значит, это было ему на руку? Так сильно повздорил с Беком, что даже не был против перспективы его смерти?.. — Но я, помнится, звонил вам по другому поводу, — подметил мужчина, чуть ли не полярно меняя тему беседы. Князева волосы, со вчерашней премьеры ещё завитые, поправила, а сама чувствовала себя куклой в руках Вагнера; у босса, видимо, привычным было занимать лидирующую позицию в диалоге, ведя его так, как это было выгодно. Отвратительное чувство для Ани, но, вероятно, очень удобное положение для Кристиана. — Я сказал, что вчера не смел вас задерживать. Решил, что вы и так находитесь под большим впечатлением от премьеры и… близости вендетты, — усмехнулся он почти беззлобно. Аня ответила такой же кривой улыбкой, какой герр не заметил. — Но сейчас, надеюсь, эмоции вас уже попустили. Князева усмехнулась бесшумно; конечно, попустили. После такого-то разговора с герром, какого Анна без зазрений совести могла назвать манипулятором, безусловно, она спокойна, как озерная гладь. — Вы, Анна, помните, какое условия я ставил перед тем, как назначил временно исполняющей обязанности режиссёра? — Чтоб всё прошло идеально, — отчеканила Князева. Такую установку Вагнера не забыть; она себе её под нос повторяла аффирмацией, мантрой на каждой репетиции, да ещё и по нескольку раз. Это выступало стимулом и в то же время кнутом, щелчки которого вынуждали выжимать из себя, актёров, технической группы чуть ли не максимум. Всё, для идеального результата. Всё, для получения статуса театрального режиссёра. — Залу действительно понравилась постановка, — протянул герр так, что Анна, догадавшись, почти спокойно выдохнула. Тепло поползло приятно по венам, артериям и мышцам, прогнало мороз с кончиков пальцев. «Я сделала это…» — Карла была довольна. Очень. Сказала, что будто заново ознакомилась со своим же текстом, и попросила это дословно передать вам, Анна. Князева опять улыбнулась; вчерашним вечером фон Кох, какой-то детской непосредственностью никак не похожая на человека, написавшего «Возмездие», напрягла излишней активностью. Но от мысли, как немка раскрывала в радости глаза, подруга Вагнера эмоциональностью своей уже не так раздражала. Наверно, потому, что была от Князевой далеко. — А если Карла осталась довольна, то, значит, вы справились со своей задачей, — подметил Вагнер, и без торжественности особой, будто подводя какой-то очевидный итог, он сказал: — Поздравляю с полноправным вступлением в новую должность, Анна Игоревна. Девушка распрямилась, будто ей под лопатками затянули исправляющий осанку корсет, и лицо сделалось таким, что Кристиан, увидев бы, одобрительно хмыкнул. Кончики пальцев зашлись в мелкой тряске, когда Анна сглотнула приятную сухость в горле, подобравшись, проговорила: — Я не подведу. Сделаю всё, чтоб в стенах театра ещё не раз гремели аплодисменты. Спасибо, герр Вагнер. Ответом ей была внезапная усмешка: — Какой я «герр Вагнер», Анна?.. Зовите меня Константином.