Расцветая в любви

Шарль прекрасно помнит, как медленно протекала ханахаки. Как первичная слабость, казавшаяся «всего лишь переутомлением», не вызывала беспокойства. Как сонливость и молчаливость казались естественным состоянием гонщика, уставшего от повторяющихся интервью с журналистами. И как однажды Пьер заметил аккуратный лепесток на губах Шарля, осторожно смахнув его большим пальцем: - Сочувствую, Шарль. Не было удивления, ужаса и печали. К этому всё и шло. Пьер и Шарль молча разглядывали друг друга, не в силах вымолвить ни слова. Они оба ждали этого и боялись. И вот он: издевательский лепесток пиона, повисший на верхней губе. - Иди сюда. Пьер мягко привлекает Шарля к себе, обхватывает руками и почти вдавливает в грудную клетку. Кажется, что он пытается растворить Шарля в себе, поглотить его полностью, не оставив миллиметра пространства. А Леклер и не против: безнадёга накатывает бушующими волнами, а предзнаменования складываются в единое целое. Вот оно, начало конца. Вот он, последний метр заканчивающихся ниток. И вот она – злая неизбежность, пылью покрывающая пространство шкафов жизни. - Обещаю, котенок, всё наладится. Шарль не верит и не хочет верить. Он знает, что изменить свою судьбу уже невозможно. Он ни за что не признается, ни за что не вытащит из себя короткое имя. Он давно уже смирился, что рано или поздно (а скорее рано) канет в небытие. И вот оно: путь к обрыву проложен. Остается прыгнуть. - Даже не думай об этом, - Пьер снова читает его мысли, - даже не думай сдаваться. Я знаю, ты влюблен в кого-то уже несколько месяцев, знаю, с каким упоением ты живешь этим кем-то. И я не позволю тебе уйти. Только не так и только не из-за любви. Ты не имеешь права сдаваться. Ты гонщик, котенок, ты хватаешься за любую возможность стать лучше, победить, выиграть. И эту игру со смертью ты не имеешь права проиграть. - Слишком картинно, не находишь? – чуть слышно сипит Шарль в футболку Гасли. - В твоих легких растут цветы, а ты будешь выплевывать кроваво-темные бутоны. По-моему, большей картинности и представить нельзя. Всё наладится. - С чего ты это взял? - Потому что я знаю. Им некуда торопиться, время вязкой субстанцией растекается по парковке. Растворяться в объятиях кого-то, сгорая от любви, непривычно странно и до порхающих в голове бабочек комфортно. Это наполняет весы равновесием, это закрывает небеса над ним. Если бы Шарль мог выбирать, он остался бы в этом моменте навечно. *** Температура скакала бешеной ланью. Холод сменялся жаром, агония бессилием, судороги покоем. Шарль не знал, сколько времени он уже сгорает в болезни. Он словно попал в колючий куст репейника и не может выбраться, запутавшись в острых шипах. Тело безвольной куклой метается по кровати, и Леклер удивляется, как он ещё не грохнулся в своем запале. Жестокая серость дня сменяется ночью, монегаску остается лишь гадать, что происходит там, за пределами комнаты. Но даже на это сил нет: хочется просто окончить внутреннюю пытку, дать цветам разорвать легкие и застрять в глотке, превратившись в пестрящий темными бутонами куст. Хочется конца, невыносимо близкого и спокойного. Шарль хочет умереть. Но смерть не приходит, с издевательским блеском глаз наблюдая за подопечным. Он обречен, но мучения не заканчиваются. Что же такого Леклер сотворил в прошлой жизни, что сейчас не может даже просто уйти, не прощаясь? Метания прерывается громким криком. Шарль сдается, позволяя себе захлебнуться в стонах вперемешку с криками и воем. Боль невыносима, температура обжигающе холодна. Он сгорает во льду и не может выбраться. - Шарль! Знакомый голос разрывает вязь страданий, но не прекращает. Кажется, становится только хуже, и Леклер издает еще один стон в крике. Окончания на горизонте даже не предвидится, и изменить агонию он не может. - Шарль, котенок, всё будет хорошо. На лоб ложится мягкая холодная ткань, щеки касаются нежные губы. Мягко скользят ниже, по подбородку, и несмело, но настойчиво прижимаются к его губам, согревая теплым дыханием. Шарль отвечает, не в силах противиться. Да он и не хочет: знакомый любимый запах буквально окутан любовью. Его любовью. - Всё будет хорошо. Шарль наконец распахивает глаза и словно в первый раз рассматривает Пьера, скользящего пальцем по вискам. - Прости. Но я был со всеми пилотами на встрече и так или иначе пересекся с каждым. Специально. Хотел, чтобы на случай чего тебе стало легче. И Шарлю легче. Действительно легче. Температурные скачки прекращаются быстро, и, хотя его всё ещё бьет от пережитой боли, дышать становится проще. Он кашляет несколько раз и выплевывает два бутона, съежившихся, но всё ещё ароматных. - Всё-таки это кто-то из нашего пелетона, - мягко заключает Пьер, - уже лучше. Иди сюда, котенок, буду согревать. Шарль льнет к желанному теплу и даже не пытается сдерживать стон, сорвавшийся со всё ещё горячих от поцелуя губ. Пьер устраивает парня на груди, поглаживая шею и живот. Невыносимая нежность пронизывает обоих, и сейчас не нужно ничего больше. Просто легкость касаний, уют надежды и отголосок будущего. Будущего, которого нет. *** - Что у нас интересного на повестке дня? – Шарль неловко плюхается на кровать и устраивается чуть поодаль от Пьера – вдруг тот не захочет лишний раз с ним обниматься. Гасли устало вздыхает и подгребает Шарля под мышку, слегка почесывая за ушком. Они у Шарля дома, в небольшой уютной комнате. За окнами брезжит свет дня, солнце в самом разгаре скользит по земле. Летний перерыв тем и прекрасен: возможностью отдыха от бесконечных повторяющихся гонок. Даже если ты их любишь, иногда нужно выдыхать и останавливаться на питстоп. - Всё отлично, котенок. Разве что… ты ещё не слышал про Макса и Дена? - Что именно? - Оказалось, у Макса около года была ханахаки, - Леклер удивленно вскинул взгляд, подтягиваясь ближе. – Она протекала приступами и неравномерно, и Ферстаппен прекрасно всё скрывал, пока однажды Кристиан не застукал его в уборной в луже крови и с васильками на щеках. Хорнер буквально клещами выдирал из Макса имя. Это тебе не Бинотто, - француз легко ущипнул Шарля за бок, и тот поморщился, пиная парня локтем. – В общем, Кристиан поставил ультиматум: или Макс говорит, кто причина всех бед, или его выгоняют из команды. Видимо, Хорнер был уверен, что голландец сдастся. - И в итоге? - И в итоге Макс потребовал принести ему контракт, который он порвет. Упертый. - А то, - усмехнулся Леклер, тыря печеньку из распахнутой коробки. - Скорее всего, этим бы всё и закончилось, но доктор Марко смекнул позвонить Дену и всё рассказал, и наш Медоед рванул выяснять с Максом отношения. А дальше романтика на романтике: Ден врывается в комнату Макса, того рвет цветами, вместо глаз белки, тело в судорогах. Ден зовет на помощь, а сам притягивает голландца к себе и начинает убаюкивать. То ли боксы Быков тогда были пусты, то ли Марко изначально что-то знал, но на помощь никто не пришел. А Максу через пару минут стало лучше. В общем, Ден не дурак и сообразил, что причина васильков Макса – это он. Оказалось, Даниэль и сам испытывал чувства, но гораздо менее выраженные, да и предпочитал молчать – всё-таки, пилоты разных команд, скандал и всё такое. Думал, сам пройдет. - Не прошло, - хмыкнул монегаск. - Не прошло, - согласился Пьер. – Так что Риккардо, недолго думая, предложил Максу встречаться. Ну и дело пошло. Ферстаппен, кстати, поправился спустя пару месяцев. Зайди как-нибудь в их Инстаграм, там только умиляться. - Рад за них, - промурчал Шарль. – И почему я ничего об этом не слышал? - Ты выпал из реальности, оно и понятно. - И что, скандала не было? - Марко и Кристиан всё уладили. Уж не знаю, как они порешали проблемы с прессой, спонсорами и особенно с отцом Макса, ты же в курсе, что он гомофоб, но прошло всё тихо-мирно. Разве что Йоса в боксах теперь не видно, но Макса это скорее радует, чем расстраивает. Поверь, будь истерики в СМИ, ты бы точно это услышал. Пускай ты и загнанный в пещеру котенок. - Почему ты вечно зовешь меня котенком? Я всё хотел спросить. - С тех пор как ты заболел, ты льнешь буквально ко всем. Чуть ли не требуешь обнимашек. Ты со своей смертельной бледностью и впалыми глазами буквально являешься ходячей табличкой со словами «Согрейте меня кто-нибудь». Ну точно как уличный котенок, попавший под дождь. Так что прозвище прицепилось, теперь останется с тобой. - Странно, я всегда думал, это ко мне липнут, а не я к кому-то. - Ну, и это тоже. Просто все так или иначе надеются, что твои чувства направлены на них, и хотят помочь. Знаешь же: даже если немного пообниматься со своей половинкой, станет легче, немного продлишь свой срок. Народ это знает, так что бежит тебя потискать в слабой попытке как-то поддержать. - И ты не исключение. - Однозначно, - Пьер притягивает Шарля ближе, хотя ближе уже некуда, и утыкается носом в темную макушку. – Я однозначно тискаю тебя больше всех. - Оно и видно. Но всё же… Давай без котенка, ладно? Мы ведь не пара, - голос предательски дрогнул. - Не пара, - легко согласился Пьер, - но можем ею стать. Котенок, если это я, только скажи. Ты для меня важен. Знаешь, как шлем во время гонки. И я очень хочу сделать тебя счастливым. Или хотя бы видеть тебя живым и здоровым. Прошу, не держи эту боль в себе. У нас ещё всё впереди. Леклер не отвечает. Привычное молчание, которое он отправляет каждому интересующемуся причиной его бед. Ничего нового, но ранит это так же сильно. Словно ноющие старые шрамы, которые не заживают никогда. Пьер понимает и не собирается давить. Бесполезно, да и зачем пытаться подарить человеку мир, если он ему не нужен? Гасли просто будет рядом – настолько, насколько его хватит. - Взгляни, - француз протягивает телефон и показывает Шарлю ленту Инстаграма, где мелькают Ден и Макс. Они валяются под одеялом, смеются в кафешке, прижимаются друг к другу на диване, переплетают ноги в кинотеатре, целуются в рассветной темноте. Силуэты счастья на каждой фотографии, нежность улыбок в каждом снимке. – У тебя может быть так же. Доверься своей половинке и не неси страх потерь. Каждый за душу держит ответ сам. И ты не в силах лишать других выбора помочь тебе. Шарль не отвечает. Что тут скажешь, он давно уже принял решение. Жестокое, эгоистичное, оно будет преследовать его до самой смерти, но он ни за что от него не откажется. Карты сброшены, партия начата. Теперь только предначертанные ходы. Леклер молчит, утыкается носом в грудь человека, расцветающего звездами в его сердце, и едва слышно просит: - Покажи ещё.