***
Манипулировать мужчинами Йеннифэр умела. Геральт мог засвидетельствовать это и как сторонний наблюдатель, и как жертва. Правда, обычно ей не приходилось пробиваться сквозь стену из многолетней неприязни и страха. Сказать, что она начинала терять терпение, было бы преуменьшением. Геральт поднял взгляд на стремительно сгущавшиеся над ними грозовые тучи и успокаивающе положил руку ей на плечо. — Полегче, — сказал он. Она отмахнулась. — Просто потому, что кое-кто не умеет принимать комплименты… — С каких пор «твои морщинки сегодня выглядят очаровательно» стало считаться комплиментом? — крикнул Лютик. Из-за дерева, за которым он спрятался, голос звучал приглушённо. В воздухе затрещали разряды, и в землю у ног Геральта ударила маленькая молния. — Прекрати, Йен, — сказал он. — Я пыталась быть милой, — прошипела она. — Я оскорбила тебя только после того, как ты сам меня оскорбил. Я начала с комплимента твоим глазам… — Про это я вообще молчу! Это же безумие какое-то! С чего это ты вдруг начала рассыпаться в любезностях? — спросил Лютик. — …и что получила в ответ? Оскорбление! Да будет тебе известно, если совокупиться с виверной, глаза фиалковыми не станут. — Тебе виднее, — пробормотал Лютик. Йеннифэр зарычала, и воздух вокруг бивака задрожал. Несколько небольших камней оторвались от земли, из травы медленно взлетели растерянные лягушки. — Я всего лишь пыталась быть милой! — Но ты никогда не бываешь милой! Ты не можешь быть милой. Ты просто ходячая противоположность всего, что можно назвать милым! — выкрикнул Лютик. — Сейчас я покажу тебе, какой милой я могу быть, ты, мелкий… Проплывавший мимо Геральта камень пошёл трещинами, лягушки выпучили глаза. — Если ты взорвёшь над ним лягушку, то никогда не выиграешь пари, — прошипел Геральт. Йеннифэр задумалась. — Ты серьёзно? — тихо спросила она. — Так ты что, решил его принять? Как любопытно. Должна признаться, я тебя всего лишь дразнила, когда предлагала поспорить, но отказываться от лёгких денег глупо, тем более если это твои деньги. — Думаешь, после такого спектакля ты сможешь выиграть? Конечно, я принимаю пари. Только постарайся без оскорблений и смертоносной магии. Не хотелось бы пережить гнильцов, только чтобы быть стёртым в порошок твоей неудачной попыткой приударить за Лютиком. Она нахмурилась, но воздух перестал потрескивать, а лягушки и камни медленно опустились обратно на землю. — Я не хотела его пугать, — проворчала она. — Он ведёт себя глупо. Я всего лишь сказала, что у него глаза красивые, а он огрызнулся. Кому не понравится, если их глаза назовут красивыми? Геральт вздохнул. — В этом-то и беда. Он поэт. Не думай, что такой банальный комплимент сработает на нём после долгих лет отточенных изящных оскорблений. — Значит, мне стоит быть искренней? — Йеннифэр казалась задумчивой. — Или хотя бы подойди к задаче с душой. Лютик выглянул из-за дерева и подозрительно прищурился. — О чём вы там шепчетесь? Обо мне? — Да, — ответила Йеннифэр. — Обсуждаем, как мне перед тобой извиниться. Её слова Лютика явно не убедили — он сделал, пятясь, пару шагов в сторону и спрятался за другим деревом, чуть дальше. — Ага, как же. Если не возражаешь, я выслушаю твои извинения отсюда. Йеннифэр кивнула и одарила его дружелюбной, скромной улыбкой. Вид у неё был слегка пристыженный. Такой её Геральт никогда не видел. — Я искренне прошу меня простить, Лютик, — сказала она. — Легко пуститься в словесную перепалку, когда видишь перед собой достойного противника. Я хотела разорвать этот порочный круг комплиментом, но моя попытка была настолько жалкой, что сама по себе превратилась в оскорбление. В следующий раз я приложу столько же усилий и внимания, чтобы указать на твои достоинства, сколько тратила, выискивая твои недостатки. Это будет проще: черт, заслуживающих восхищения, в тебе больше, чем тех, что хочется порицать. — М-м, — произнёс Лютик. — Э-э. Ладно. Спасибо? В ответ Йеннифэр снова ему улыбнулась — хрупко и мягко — и, развернувшись, зашагала прочь. Выждав пару минут — убедиться, что она действительно ушла, Лютик бочком подобрался к Геральту. — Её прокляли, да? — спросил он. Геральт угрюмо смотрел на плотный ряд деревьев, за которыми скрылась Йеннифэр. Ещё утром он был твёрдо уверен, что у неё с Лютиком ничего не выйдет, даже если Геральт не сделает ни единого шага. Но теперь… Зря он недооценивал Йен. Если он хочет Лютика — а чем дольше он об этом думал, тем сильнее склонялся к мысли, что хочет, — ему придётся что-то предпринять. И побыстрее. У Йеннифэр, конечно были свои преимущества, в конце концов, она была бессмертной могущественной красавицей. Зато Геральт знал Лютика давно и очень близко, и, судя по его бледному лицу, сейчас тот остро нуждался в покое и утешении. — Её-то? Да кто ж знает, — сказал Геральт. — Не бери в голову, это не повод для беспокойства. Он принёс Лютику бурдюк с водой, разжёг павший жертвой недовольства Йеннифэр костёр. Часа не прошло, а Лютик уже счастливо бренчал на лютне и перебирал рифмы для новой песни. Если существовал даже крошечный шанс победить, если Геральт хоть немного, хоть самую малость был Лютику интересен, то он мог выиграть пари. Он мог. Должен был. Потерять сотню оренов — ерунда, но лишиться драгоценных прикосновений, утратить возможность завоевать сердце Лютика… С этой мыслью смириться было намного труднее, чем Геральт предполагал.***
Несмотря на неудачное начало, Йеннифэр быстро наверстала упущенное. Она была доброй, заботливой и обаятельной. Со стороны казалось, что Лютик ею очарован, но в то же время обеспокоен и испуган. — Геральт, я уверен, что её кто-то заколдовал, — зашептал он, когда Йеннифэр наложила на всех, в том числе и на лошадей, согревающее заклинание. Подаренное Лютику тёплое одеяло тут же стало бесполезным. Геральт с досадой скривился. А ещё Йеннифэр смогла увлечь Лютика многочасовой беседой о художественных достоинствах поэтов минувшего века. Некоторых она знала лично, и Лютик, хоть и поневоле, получал от разговора удовольствие. — Всё с ней хорошо, — проворчал Геральт. — Она странно себя ведёт. — Это врождённое. — Ну-ка, ну-ка, Геральт, я спасла тебя от обморожения, и вот она твоя благодарность? — сладко пропела Йеннифэр у него за спиной. Лютик виновато подскочил на месте и шарахнулся в сторону. Геральт смерил её мрачным взглядом. — И, Лютик, — продолжала она, — я ценю твою заботу, но единственное колдовство, жертвой которого я могла пасть, это твои чарующие песни и умная беседа. С этими словами она объехала их и пустила лошадь вверх по тропе. Лютик уставился ей вслед выпученными, неверящими глазами. — Я тебе клянусь, — повернулся он к Геральту, — нам нужна помощь.***
Что бы там ни говорили, но Геральт никогда не пасовал перед трудностями. Пока Йеннифэр пыталась очаровать Лютика интеллектуально (или запудрить ему мозги), Геральт решил побаловать его телесную оболочку. За годы совместных путешествий он много раз выслушивал его жалобы и отлично знал, что ему нравится, а что нет. Поначалу Лютик был так сбит с толку заигрываниями Йеннифэр, что ничего не заметил. Но к концу первой недели, когда Геральт не только вышел за рамки дружеской заботы, но и едва из собственной шкуры не вылез, начал заикаться и бросать на него встревоженные взгляды. — Спасибо, — протянул он, когда Геральт принёс его любимое одеяло, нежно-голубое, из пушистой шерсти, и накинул ему на спину. — Ты хорошо себя чувствуешь? Геральт пожал плечами и сел рядом с ним. — Вполне, — сказал он. С помощью Игни он ловко разжёг огонь и начал разделывать пойманного зайца. — Просто ты тоже начал себя немного странно вести… — Я чувствую себя так же прекрасно, как и выгляжу, — сказал Геральт. — Но, конечно, не так прекрасно, как ты, — улыбнулась Лютику Йеннифэр с другой стороны костра. — Э-э, — Лютик придвинулся ближе к Геральту, и тот торжествующе ухмыльнулся. — Ужин скоро будет готов, — сказал он. — Ты же очень любишь зайчатину? — Ага, — пискнул Лютик. Геральт кивнул. — Отлично. Можешь взять бёдрышко. — Правда? — Лютик моргнул. — Спасибо. — Но кто захочет жевать безвкусного зайца? У меня есть приправы и свежайшие, благодаря магии, овощи. Выйдет настоящий питательный ужин. Да и что в такую ночь согреет тело лучше, чем сытное рагу, — заявила Йеннифэр. — Правда? Звучит и впрямь недурно, — у Лютика радостно заблестели глаза, и на этот раз ухмыльнулась уже Йеннифэр. — Ты хоть готовить-то умеешь? — проворчал Геральт. — Не больно ты похожа на домовитую хозяюшку. — Знаешь, я могла бы сказать, что ты не больно похож на того, кто разделывает и готовит мясо, прежде чем съесть, я думала, ты его сырым глотаешь, но, с другой стороны, за ремесло мясника ты, собственно, и прославился? Геральт оскалил зубы и обнял Лютика за плечи. Она могла говорить всё, что взбредёт ей в голову, но это она сидела по другую сторону костра. Лютик был рядом с ним, прижимался к его боку. И победа будет за ним. — Геральт! Курвина мать, что я тебе такого сделал? Теперь у меня на курточке заячьи кишки! — Лютик вывернулся из его объятий. — Прости. — Это была моя любимая курточка! Геральт вздохнул. — Так зачем ты надел её на охоту за гнильцами? Ты же знаешь, что они взрываются? — Они взрываются?! — Не волнуйся, я смогу защитить тебя с помощью магии, — проворковала Йеннифэр. Она подошла к ним и села по другую сторону от Лютика. Теперь она была слишком близко. Опасно близко. Геральт подобрался, как зверь, и ещё сильнее притиснулся к Лютику. — А с этими пятнами магия что-нибудь сделать может? — раздражённо спросил тот. — Возможно. Дай посмотреть, — попросила Йеннифэр. Она умела вызывать бурю и накрывать защитными куполами целые города, разумеется, она могла избавить рубаху от пары пятен, но как тут не воспользоваться возможностью и не прильнуть к Лютику поближе. Прижав к его груди ладони, она начала поглаживать его круговыми движениями, прямо по бурым следам. — Не драматизируй. Ничего страшного в этих пятнах нет, — сказал Геральт. — Немного мыла и воды отлично с ними справятся. — Ничего страшного? Да у него кишки на воротник налипли, — ткнула Йеннифэр пальцем. — Чтобы их убрать, магия не потребуется, — буркнул Геральт. Он медленно снял кусочек зайца с курточки Лютика и, не желая так быстро сдаваться, легонько погладил его по шее. Лютик поперхнулся и икнул. — Снимай рубаху, — сказал Геральт. — Я постираю её в ручье. — Он замёрзнет, — возразила Йеннифэр. — Он может переодеться в мою одежду. — М-м, — сказал Лютик. — Магия справится с этим лучше. Зачем ему твои пропитанные потом лохмотья? Правда, должна предупредить заранее, Лютик, от моей магии чуть-чуть покалывает кожу. Но ты не переживай. Мне говорили, что это чертовски приятно. Не переставая поглаживать одной рукой Лютика по груди, вторую Йеннифэр уронила ему на бедро. Геральт зарычал и сделал то же самое. Пожалуй, ему следовало сначала вытереть руки от заячьих кишок, но, судя по всему, Лютика новые пятна на штанах заботили сейчас меньше всего. — Вы знаете, сегодня был просто чудный вечер, ни капельки не странный и совершенно не страшный, но пойду-ка я, пожалуй, на боковую! — он вскочил и начал медленно от них пятиться. — А как же ужин? — спросил Геральт. — Я слишком устал! Прости! Я лучше сразу спать пойду! — Совсем один? — спросила Йеннифэр. — Но в горах ночи такие холодные. Мой шатёр лучше укрыт от ветра… — Твой шатёр — это пещера, — перебил её Геральт. — В моём будет уютнее, особенно, если согреть его теплом двух тел. С придушенным писком Лютик повернулся и бросился к своему маленькому шатру. На пороге он споткнулся, шлёпнулся на колени и на четвереньках залез внутрь. Судя по движениям за плотной тканью, он накрепко затянул все завязки, а узелок придавил своей дорожной сумкой и футляром с лютней, словно хотел забаррикадироваться. — Курвина мать, — тихо выругалась Йеннифэр. — Она самая, — покивал Геральт и вдруг добавил: — Не против, если я с тобой переночую? В твоём шатре и правда теплее.***
Прежде чем отправиться спать, они потушили мясо — после долгого, проведённого в седле дня нужно было подкрепиться, да и согреться тоже не мешало. Порцию Лютика Геральт оставил у костра. Они с Йеннифэр поужинали в её уютном шатре. И почему им в голову не приходило трапезничать в нём втроём? Хороший костёр это, конечно, прекрасно, но разве сравнится он с приятным ароматом благовоний и мягкой мебелью? — Не испачкай простыни подливой, — раздражённо рявкнула Йеннифэр, когда Геральт сел на кровать. — А не то что? Мне казалось, твоя магия отлично справляется с выведением пятен, — он бросил на неё недобрый взгляд. — Не смотри на меня так. Ты с ним уже целую вечность путешествуешь. Ты не можешь винить меня ни в том, что всё это время думал не головой, а задницей, ни в том, что я рискнула сделать первый шаг. — Это почему же не могу? Очень даже могу, — Геральт сердито ткнул в неё ложкой. — Ты рискнула сделать первый шаг, потому что узнала, что я его хочу. Он тебе даже не нравится. — Что за чушь. Ты правда думаешь, что я стану преследовать мужчину, который мне не нравится? И хватит размахивать ложкой, я же вижу, что брызги летят. — Конечно, станешь, если захочешь досадить мне. Она оскалилась, и в шатре резко стало холоднее, но только вокруг миски Геральта. Когда он снова сунул ложку в рот, еда была ледяная. — Эй! — Я не хочу тебе досадить!.. Ладно, согласна, хочу, но это не единственная причина. Он мне нравится. — С каких пор? Уж не с тех ли самых, когда ты узнала, что у него большой хер? — Из твоих уст это звучит немного лицемерно, не находишь? — спросила она. Геральт скрипнул зубами. — Ты что же, думаешь, что я за его телом охочусь? Ты думаешь, всё это время я путешествовал с ним только потому, что у него задница красивая? — Ха! Так и знала, что ты на него пялился. — Как будто ты не пялилась. Но для меня он больше, чем красивое тело, и больше, чем острый язык. Он смелый… — До безрассудства. Это опасно. Если он не научится искусству самосохранения, это может плохо кончиться. — …и доверчивый… — До легкомыслия. Ему следует быть осторожнее. — …и у него доброе сердце. — Горячее и открытое. У него же душа нараспашку, любой в неё плюнуть может. Геральт кивнул. — И плюют. А сколько раз ему разбивали сердце? Снова и снова, но по какой-то неведомой причине он не прячет его под замок. — Иной раз гадаешь, как оно не огрубело, не нарастило мозолей, не остыло, — Йеннифэр вздохнула. — Я не знаю, что это, наивность или храбрость. — Скорее всего, немного того, немного другого. Такой он, наш Лютик, — сказал Геральт. — Мне можешь не рассказывать! Для него мир полон романтики и трагедий, он вселяет в него благоговейный трепет, он кажется ему огромным, каким не казался мне даже в далёком детстве. Под звук его песен, его голоса какая-то часть меня хочет перенестись назад в прошлое, когда магия ещё казалась… магической, а какая-то часть хочет закатить глаза над этими ребяческими глупостями. — Я думал, что после охоты на чудищ его умение удивляться и радоваться этому миру исчезнет, — признался Геральт. — Верил, что стоит ему хорошенько вглядеться в суровую, грязную правду жизни, и он спустится с небес на землю. — Но этого не произошло. — Нет, не произошло. И я этому рад. — Я тоже. Какое-то время они сидели в тишине, доедая остатки рагу. — Мне кажется, — сказала наконец Йеннифэр, — его умение удивляться строится не на отрицании правды жизни. Он видит её тени и мрак, но для него они служат иначе — делают светлые стороны ярче, объёмнее. — И это своё видение он превращает в стихи и музыку и дарит их людям, — тихо добавил Геральт. — Ночь всегда светлее, когда он рядом, — согласно кивнула Йеннифэр. В ту ночь они спали, прижавшись друг к другу, без слов поняв, что это нужно обоим. В шатре не было холодно, но объятия дарили покой. И хотя ни один из них не мог развеять тьму, как им втайне хотелось… что ж, их сердца давно закалились болью, в их силах справиться с разочарованием.