Пламя

План был продуман до мелочей: подождать на мосту, взорвать автомобиль наместника, пересесть в другой и отправиться восвояси. План был продуман до мелочей, поэтому все пошло не так. Поэтому или потому, что не стоило отступать от правила — доверяй только себе. Мо Жань не знал и не мог знать, что шанхайский наместник выехал раньше. Не знал, но черные камни шуршали под пальцами в карманах, готовясь обернуться взрывами, белые — дымовыми завесами. Порох, обнаружившийся в подвале чужого дома, пришелся кстати. Часы на городской ратуше пробили полдень, гулкий звон пронесся над закованной в лед Янцзы и он бросился вверх по лестнице. Ступени скользили под ногами, скрипел свалявшийся грязными комьями снег. Мо Жань вскинул взгляд и оторопел — кортеж из трех автомобилей торжественно въезжал на мост, а впереди было не меньше ста ступеней! Мо Жань бросился вперед, чтобы увидеть, но не услышать — для звука было слишком далекою. Увидеть, как тормозит автомобиль перед роскошной, узнаваемой фигурой Императрицы. Как вспыхивают один за другим взрывы, как машина замирает — те, кто там, мертвы, точно мертвы, а вторая чуть не впечатывается в первую. Как женщина на мосту вдруг поднимает руки, вопреки уговору «не сдаваться». Впрочем, Мо Жаню было не до осуждения. Он замер, сжав камни в пальцах. Посольство. Ему нужно в посольство. Бежать наверх — привлечь ненужное внимание, значит, обратно вниз. Он взмахнул рукой, останавливая машину. Рядом мгновенно затормозил серый, неприметный автомобиль, с шумом, прокрутилось вниз стекло. — Опаздываю на свидание, — выпалил Мо Жань первое, что пришло в голову. — Будь другом, подвези! — Ну садись… товарищ, — хмыкнули из-за стекла. Он похолодел и медленно поднял взгляд. Будь Мо Жань суеверным — решил бы, что вместе с билетом отдал Чу Ваньнину удачу. Знакомая, военная униформа, как у ночных «оппонентов». Этого еще не хватало! Но отказаться — вызвать ненужные подозрения, и Мо Жань, как ни в чем не бывало, перекинул шарф через плечо и потянул на себя дверцу. Хорошо, что ночные стражи далеко, у одного (даже не в! Чу Ваньнин бы им гордился) из храмовых колодцев. Странное, необычное название — «Колодец Большого ковша». Не иначе, в честь Медведицы. Но сейчас не до звезд.  — Куда подбросить? Где тебя ждет красотка? Мо Жань задержал дыхание, заметив в зеркале заднего вида остатки кортежа.  — В японское посольство.  — Не из простых твоя девица, — усмехнулся военный, неприятно взглянув на Мо Жаня. — Садись, садись, проводим. — Нам по пути, — водитель подмигнул, выкрутив руль и выезжая обратно на дорогу.  — Болтай меньше, — отрезал военный, опустив руку на кобуру у пояса и Мо Жань понял, что влип. За окнами плыли серые предзимние пейзажи, водитель ехал медленно, словно подначивая, пока не поздно, выскочить из машины. Неплохой выход, если бы сзади не маячил кортеж наместника. Последнее дело в Шанхае Мо Вэйюй бросить не мог. Машина завернула за угол, в глаза бросилось красное, махристое, точно кровь на снегу, цветущее дерево. — Притормозите! Я должен… невежливо являться без цветов.  — Так и говори, что развлечься с ней хочешь, а сейчас — задобрить. Военный ухмыльнулся, Мо Жань выскочил из машины на скрипнувший под ботинками снег. Скривился. Кто выдает таким униформу? Зря он не запихнул ночных оппонентов в колодец! Засунув руки в карманы, Мо Жань направился к дереву. Водитель пошел следом, будто Мо Жань мог сбежать. Будто в чем-то его подозревал. Плохо. За спиной чиркнула спичка, через плечо потянулся дым. Мо Жань остановился у раскидистых ветвей, внимательно оглядывая каждую — легенде, даже слепленной на ходу, нужно соответствовать. Что за дерево, к слову? Для сливы рано. Для персика — тем более. Ох, какая разница? Красные цветы качались на ветру, обдавая морозной сладостью. — Поздний цвет — к разлуке, — вздохнули за спиной. — Помню… Что хотел вспомнить начитанный шофер, осталось неизвестным — треск сломанной ветки его перебил. Жаль, ветвь некому подарить. Зато можно хлестнуть по глазам, раз сбежать не удалось. Кортеж наместника из двух автомобилей издевательски прополз мимо, громыхая почти отвалившимся бампером, будто заметая за собой дорогу. Расстроится ли Ши Мэй, если у него не получится? Если его… поймают? Мо Жань нахмурился и заставил себя думать о деле. Сорванная ветвь благоухала в руке, дерево осталось позади, за стеклом автомобиля, что вез к неизбежному. Военный смотрел в зеркало, на деле — на Мо Жаня. Он тоже подозревал. Придется потратить парочку камней на входе и надеяться, что обойдется без лишних жертв. Мо Вэйюй поморщился — что за сентиментальность? Всему виной странная ночь и странный разговор. Автомобиль плавно затормозил, водитель выскочил и распахнул дверцу, под подошвами снова захрустел снег.  — Военный атташе Лао Фэй прибыл на прием, — отчеканил военный. Стражи у массивных дверей залихватски щелкнули сапогами и отдали честь. Военный атташе? Да он везунчик! Но тот не уходил, сверля взглядом. Мо Жань сделал вид, что замешкался, растерянно зашарил по карманам, похлопал по отворотам пальто. Услышал скрыто-насмешливое. — Вы опоздаете. Или забыли приглашение? Выбора нет. Придется кидать белые, пробираться в обход, сквозь суматоху. Как непрофессионально! Но наместник скрылся за тяжелыми дверьми, до него нужно добраться! — Оно ведь у вас есть? — интересуется один из стражей. Плохо, очень плохо. — Разумеется! — Мо Жань изо всех сил изображал растерянного капиталиста, не привыкшего, что все идет не по плану (последнее было абсолютной правдой). Прижав ветку к груди, он сжал в пальцах камни, собравшись и высчитывая момент. Три. — Где же оно? — не отставал настойчивый страж. — Забыли? Прошу вас пройти… Два. Рука военного атташе опустилась на кобуру, водитель ступил ближе. Под пальцами закрошился камень. Еще миг — взорвется в воздухе. Од… — У меня, — ветка исчезла, хриплый, вкрадчивый шепот разлился в воздухе. Но Мо Жаня здесь некому ждать, это не Императрица, так кто и откуда… Взгляд проскользил от аккуратных носков красных туфелек вверх, по расшитому золотыми журавлями чеонгсаму, к изящным плечам и тонким косточкам ключиц. К глазам разреза феникса. Ветвь утонула в темной высокой прическе, украсив волосы лепестками, точно изысканными бусинами. — Ты опоздал, — недовольно поджались алые губы, неожиданно сильные пальцы сжали запястье. — И заставил меня ждать. Усмехнулся, махнув рукой, атташе; отдали честь и расступились стражи. Водитель, растерянно отступал к автомобилю, непрестанно кланяясь и бормоча. — Простите, госпожа, мы не знали… — Теперь знаете, — отрезал Чу Ваньнин. И втянул Мо Жаня за дверь и в тепло. *** «Молчи», — прокатилось по запястью нажатием жестких подушечек и азбукой Морзе. Но Мо Вэйюй при всем желании не смог бы вымолвить и слова в ближайшие три минуты. Четыре. Пять. Это походило на сон, красивый, но бредовый, из тех, что снятся в болезни. Чу Ваньнин, с которым он успел проститься, вел его за собой, не отпуская руку. Такого Мо Жань не мог бы предусмотреть ни в каком плане. — Так ты… — начал было он. «Молчи», — еще раз отбили по запястью. Ощутимо и больно, так до синяков недалеко! Мо Жань пожалел, что не изучил схему посольства. Сейчас бы пригодилось. Впрочем, Чу Ваньнин знал, куда идти. Они посетили гардеробную, откуда забрали («Вечно ты все забываешь!») пиджак и направились наверх по широкой лестнице степенным шагом. Полы начистили до блеска, на потолках сверкали люстры, отражая в хрустальных гранях свет многочисленных свечей. Навстречу шли пары — дамы в вечерних туалетах обмахивались веерами, их галантные кавалеры поддерживали дам под локоть, сновали официанты с тележками еды. Какое прикрытие для камней! Они обменялись поклонами с парой пожилых японцев и свернули в коридор, что вел к основному залу. Здесь людей было меньше, за еще закрытыми дверьми слышались трели скрипок, тревожные переливы флейт, глубокие вздохи духовых — оркестр настраивался к приему. — Ва… — начал Мо Жань, обернувшись к спутнику. — Тшш, — кончик указательного пальца лег на губы, тело как током прошило. Послышались шаги, голоса и Чу Ваньнин ловко просунул руку в алой шелковой перчатке под локоть Мо Жаня. Яблоня в его волосах источала умопомрачительный аромат. — Долго ты собирался заставлять меня ждать? — осведомился он хриплым, но отчетливым шепотом. Те, что идут позади, услышат. — Еще и очки забыл! Не благодари. Мо Вэйюй не заметил, откуда возникли стекла в изящной, тонкой оправе (кажется, из сумочки у бедра), потому что запястье сжали снова. Мо Вэйюй, вздохнул и смирился. Чу Ваньнин остановился у стены и током прошило снова, когда прохладные пальцы тронули виски, а холодная дужка оседлала переносицу. — Выглядишь человеком, — выдохнули алые губы. «Лезвия», — отбили пальцы и Мо Вэйюй мысленно застонал. Их обогнула пара военных, окинула заинтересованными взглядами. — Прошу, проходите, — склонился в поклоне Чу Ваньнин, отступая к стене. И тут же, без перехода, добавил. — Разреши взглянуть? — пальцы аккуратно поправили воротничок можаневской рубашки, рассыпая по коже теплые искры. В нагрудном кармане пиджака забелел ровно сложенный прямоугольник, в котором Мо Вэйюй тут же опознал знакомую бумагу. Билет «Шанхай-Париж» к нему вернулся. *** Мо Жань не успел возразить — двери в главный зал распахнулись, гости наводнили коридор. Торжественно пропели трубы, смычки замерли над струнами, музыканты — в едином порыве.  — Славьте императора, приветствуйте наместника! — воскликнул распорядитель и грянул оркестр. Под торжественный марш они с Чу Ваньнином шагнули в зал, чтобы узреть живого и здорового наместника. Тот сидел рядом с японским послом и был явно доволен соседством. Роскошный, широкий зал удерживали колонны, люстры на высоких потолках сверкали уже не свечами — электрическими лампами, слуги предлагали шампанское и рисовое вино.  — Слава императору! — воскликнул наместник и пухлыми пальцами обхватил бокал, чему-то ухмыльнувшись. Мо Жаню показалось, на непроницаемом обычно лице Чу Ваньнина мелькнуло отвращение.  — Сейчас будут танцы, — бросил Чу Ваньнин, прищурившись на распорядителя и тут же отведя взгляд. Танцы… он мог бы подхватить в танце Ши Мэя. Мо Жань взглянул на Чу Ваньнина и крамольная мысль ушла. Шелк обвивал тонкую талию, тихо звенели в ушах серьги — золотые листья ивовой лозы. С Ши Мэем он бы не осмелился так близко. Это оскорбило бы его. — Танго! — объявил распорядитель. Глаза напротив сверкнули предвкушением. Показалось? Мо Жань не умел танцевать, но Чу Ваньнин взял дело в свои руки. Хотя чеонгсам скрадывал шаги, он наступал неумолимо, вызывая желание ответить, шагнуть навстречу. А еще прижать ближе, шепнуть на ухо, сжимая тонкое запястье. — Кто ты? — Неверный вопрос. Верный — как. Глаза снова сверкнули, шелк прошелся по предплечью. Умопомрачительно пахла яблоня. Чужой взгляд светился, отражая наводнивший зал электрический свет. — Один ради тысячи? Теперь ты согласна? — Не сейчас, — темные глаза сверкнули, плечо прижалось к плечу, вздрогнули чужие ресницы. Мо Жань прищурился. — Когда? — Полчаса, — сложились в улыбку губы, взгляд метнулся к лезвиям-очкам. Верно, фишки по его растерянности остались в пальто. Но наместник здесь и в зале. — Почему? — Во имя… — ладонь легла между острых лопаток, чужая туфелька прошлась по лодыжке, шепот от ушной раковины отчего-то стек к бедрам и заставил вздрогнуть. — Революции? Нет, с Ши Мэем он не позволил бы себе подобного! Мо Жань ближе прижал к себе стройное тело, танец развел их в стороны, сцепились пальцы, будто сплетенные, связанные алой нитью, как вдруг…  — Предатель! Он здесь! Музыка зазвенела и стихла, кружились по инерции люди, растерянно замер оркестр. В зал влетели трое, чеканя шаг, направились к нему. Люди расступались, оглядывались, и Чу Ваньнина хотелось закрыть от чужих взглядов. Но его пальцы дернулись едва заметным возражением и Мо Жань заставил себя стоять.  — Пройдемте со мной, — откозырял Мо Жаню молоденький, едва школу закончил, офицер. Но за его спиной маячил другой. Один из тех, кого он оставил любоваться рассветом у колодца.  — Идемте, не нужно создавать проблем, — с нажимом повторил офицер, Мо Жань не сдержал смешка — тому явно было неловко настаивать. Оглушительно грянули трубы — совпадене или заглушить разговор? Распорядитель торжественно воскликнул, ударив об пол жезлом. — Танец наместника! Вовремя — ему нужно мгновение, чтобы полоснуть по чужой шее. Он успеет. Чу Ваньнин снова качнул головой, но Мо Жань сделал вид, что не заметил — он стягивал очки. Рванулся в сторону, и… В плечо резко толкнули, руки заломили за спину. Довершая картину, в бок уперлось дуло пистолета. Он еще успел заметить, как скользкий наместник «галантно» щелкнул каблуками, как протянул руку Чу Ваньнину — рот обожгло уксусом, и сразу — соленым. Мо Жань не удивился, когда доблестные служители порядка подтолкнули его на выходе из зала, а в скулу врезался острый кулак. Скула онемела и болезненно заныла.  — Ты ответишь за все, — пообещал «знакомый» охранник. Мо Жань вздохнул. Никакого прока от этой справедливости! Он успел услышать залп труб, распорядительское: «Наместник приглашает даму», прежде чем захлопнулись двери и воздух засвистел, когда его ударили сразу трое. *** — Сын шлюхи, иди куда глаза глядят! — Убирайся отсюда! Твоя мать умерла и ты закончишь так же!  — Тебя даже из дома выгнали, иди в бордель, там тебе самое место! Голова кружилась, во рту было сухо, к горлу поднималась противная тошнота. Он сбежал, спрятался в подвале старого дома, как его нашли? Ночь была темная, безлунная. Солома, на которой он устроился, колола запястья, часто стучало в груди. Наверху ходили, проминая потолок, заскрипела рядом лестница.  — У меня жемчуг, жемчуг пропал!  — А у меня новая кисть, отец подарил…  — Наверняка щенок своровал! Точно он, больше некому. — Найдем его и всыплем по первое число! — Он у нас получит! Мо Жань сжал кулаки и зубы, заставив себя думать о матери. О ласковом взгляде, о сжавших шитье руках, о запахе мясных лепешек, что она готовила по праздникам, когда хозяин снисходил до того, чтобы заплатить. За маленьким подвальным окном грохнуло. И еще раз. Он вздрогнул, вскинул взгляд. На крохотном кусочке неба расцветали фейерверки. Залп осветил солому и край картонной коробки. Что здесь? Вот что упиралось в бок! Мо Жань поспешно надорвал картон. Петарды! Внутри много пороха. В старом журнале он видел схему, он сможет повторить. Должен повторить! Это они за все ответят. В груди поднималось восторженное предвкушение. Никто не посмеет обижать ни его, ни маму. Никогда. От очередного залпа заложило уши, яркое пламя заплясало за окном, беззвучно лопнули и посыпались стекла, осколками царапая руки. В горло ворвался горький дым, Мо Жань закашлялся и рванулся от окна — он должен выжить. — Мо Жань? — звали совсем рядом. — Просыпайся, Мо Жань! Он рывком открыл глаза, сел на постели. Пахло порохом и селитрой, перед глазами расплывалось, все больше обретая очертания, нежное лицо под белой медицинской шапочкой. Ши Мэй?! — А-Жань! — выдохнул тот и Мо Жань вскочил. В палате распахнулось окно, повеяло холодом рассветного утра. Под окном стелилась подернутая инеем сухая трава, от дверей полыхало огнем. Огонь лизал дверные косяки, подбирался ближе, опалил спину жаром. Ши Мэй подхватил его, помогая подняться, потащил к окну. — Забирайся и прыгай! Скорее! Скорее, А-Жань! Ноги не слушались, так и норовя подогнуться. Мо Жань доковылял до окна, перебрался на подоконник и спрыгнул вниз. Неудачно, нога подвернулась и он свалился на землю. Голова гудела, холод приводил в чувство. Пока Мо Жань поднимался, опираясь ладонью на колкую траву, Ши Мэй спрыгнул следом, стянул белый халат, забросив тот на подоконник, будто знамя. Из окон приземистого здания вырывался огонь, теперь он стал здесь хозяином. Из огня доносились приглушенные крики. Ши Мэй протянул руку, давая ухватиться за ладонь. — Бежим! — Но люди, там… они… — попытался возразить Мо Жань. Ши Мэй посмотрел странно, будто впервые его увидев. — А-Жань, они капиталисты и враги. К тому же, я использовал всего один камень. Остальные… Неважно, бежим! Послышался неприятный треск — перекрытия почти разрушились, здание готовилось сложиться как карточный домик. «Камни» всегда были такими мощными? — А где… — Не сейчас, нас ждут, скорее! Раньше за побег рука об руку Мо Жань отдал бы все. Теперь думал, выбрался ли Чу Ваньнин? Потом стало не до мыслей — вперед понеслась улица, ветер ударил в лицо, в груди загорелся пожар — они бежали и бежали, не останавливаясь, уворачиваясь от полицейских патрулей.  — Не могу больше, — выдохнул Ши Мэй. Вовремя, потому что Мо Жань тоже больше не мог. Оперся о стену, пытаясь отдышаться, прижался лбом к холодному камню, тяжело дыша, и разжал пальцы.  — Я подвел тебя, — выдохнул он. Как ни крути, подвел — Наньгун Лю остался жив. Но друг истолковал его слова иначе.  — Ты сделал все, что мог, — он ласково коснулся тыльной стороны ладони кончиками пальцев, и Мо Жань почувствовал… ничего. — Хорошо, что нам удалось тебя забрать. И впрямь, хорошо. Последнее, что помнил Мо Жань — летящие кулаки, голова до сих пор гудела.  — У тебя пошла кровь и нам удалось тебя забрать. Как ценного заложника, — пояснил Ши Мэй, встревоженно взглянув. — Как ты себя чувствуешь? Мо Жань махнул рукой — сойдет. Отдышавшись, они не спеша пошли по темной, вымощенной булыжником мостовой. Мо Жань узнал улицу — она вела к редакции. В груди прекратил ворочаться огненный ком и стало зябко.Мо Жань поежился, в пальцах Ши Мэя блеснули знакомые очки в тонкой оправе. Они уцелели! — Крепкие линзы, не видел таких раньше, — восхищенно протянул друг. — Откуда они у тебя? Мо Жань открыл было рот, в последний миг передумал и рассеянно поморщился. — Купил где-то на Нанкин-роуд. Врать Ши Мэю было стыдно, не врать — невозможно. Невозможно было рассказать ни о танце, ни и о ветви, благоухающей в чужих волосах. Что с Чу Ваньнином? Успел ли он уехать? У кого спрашивать? Разве что у неба, где белела тонким кружевом луна. *** В редакцию вернулись затемно, время подкатывало к полуночи. Ши Мэй заварил крепкий чай, поставил стакан перед Мо Жанем. Куда исчезли кружки? Впрочем, не важно. Сесть было кстати, ноги подгибались, колени дрожали противной мелкой дрожью. — А… Мо Жань, послушай. Я знаю, как ты предан нашему делу. Но теперь тебя не оставят в покое, ты в опасности. Я боюсь за тебя. Ши Мэй опустился напротив, сцепив тонкие пальцы в замок. Он смотрел с таким беспокойством, что Мо Жань, прежний Мо Жань, непременно обнял бы его. Нынешний подхватил стакан, чтобы занять руки. Ши Мэй печально вздохнул.  — А-Жань, нужно спрятаться. Переждать. Революции можно служить не только в горниле пламени. Ты можешь спастись, тебе нужно только… — …сесть на поезд? Ши Мэй опустил глаза.  — В сейфе на вокзале сумка, там сменная одежда и деньги на первое время. А-Жань, это для твоего же блага! Ты многое сделал для революции, но сейчас нужно… Мо Жань взглянул в нагрудный карман — билет ожег даже сквозь рубашку. -… сбежать в Париж? -… скрыться на время. -… сегодня? — …через четыре часа. Отправление через четыре часа. На душе скребли кошки, но Мо Жань кивнул. Кипяток ожег рот, он отхлебнул, не заметив. Нельзя подвести друга. Но как же Чу Ваньнин? Мо Жань почти открыл рот, почти спросил, но наверху стукнула дверь и по лестнице сбежал знакомый верзила с фотоаппаратом наперевес.  — Я получил такие снимки, Мэй-Мэй! — загрохотал он, не замечая Мо Жаня. — Проявить — и наш материал облетит весь Шанхай!  — Что там? — Ши Мэй приподнялся из-за стола. Цзымин, кажется, только сейчас заметил Мо Жаня и нехотя кивнул.  — Сокровище, — он аккуратно поставил фотоаппарат на стол. — Фотографии наместника и той, кого он объявил невестой. Представляешь, увидел раз и мгновенно влюбился. Прямо как… В общем, фурор обеспечен! Встретил впервые? Влюбился? Невеста? Мо Жань похолодел. Представил, как все это увидят. Красный шелк. Ключицы в вырезе чеонгсама. Россыпь яблонных цветов. Поднялся. Подхватил фотоаппарат. И грохнул об пол.  — Не обеспечен, — процедил он сквозь зубы, рванул с вешалки пальто, и вылетел прочь. *** Закрытых комнат в японском посольстве хватало. Закрытых, пустых, с единственным окном под самым потолком, где замок не вскрыть шпилькой. Чу Ваньнин скрестил руки на груди, поджал губы и задумался, вернув шпильку в прическу, та блеснула прохладным камнем. Что же, раз дверь не взломать — следует в нее постучать. Дверь приоткрылась, являя японца (кажется, в жизни в последние дни слишком много охранников), который предусмотрительно держался в стороне. За его спиной, в темноте коридора маячили еще трое. Экономят на свечах или предусмотрительно скрывают лица? Скорее первое. — Чу Фэй согласна? Я немедленно доложу господину, — слуга посла улыбался, но искренности в улыбке не было. Не то что у Мо… нет, это лишнее. — Бумагу и кисть, — поджав губы, произнёс Чу Ваньнин, словно не заметив обращения. Дверь захлопнулась, а когда открылась снова, по полу покатился брусок туши.  — Хватит и этого! — захохотали из-за двери. Чу Ваньнин не удостоил их ответом. Задумчиво взглянул на брусок, на стены и принялся за работу. Попрощался с чем-то или кем-то, даже если с собой — не воскрешай. Этого правила Чу Ваньнин придерживался много лет. До той ночи, когда внезапный гость не влетел ветром, взметнув пламя. Чу Ваньнин почитал это невозможным, но Тасянь-Цзюнь об этом не знал. Он заставил затлеть угли и разжег пламя. И еще он спорил! Так горячо и достойно, что Чу Ваньнину не хотелось прекращать, хотя он был глубоко возмущен тем, что говорил чужак. Но как говорил! Задевала каждая интонация, будто Тасянь-Цзюнь играл на невидимом гуцине, дергая самые нужные струны. Чу Ваньнин расписывал комнату, внутри причудливыми шестеренками крутились витки спора, образуя механизм, оставаясь строками на стене. Быть может, они вдохновят кого-то на справедливость и на то, чтобы поддержать революцию. Если так — все не напрасно. Он расписывал комнату и вспоминал, как той ночью, в предутренней дреме его настойчиво спрашивали, задевая шепотом висок — неужели любить можно всех, не любя кого-то конкретного, а быть справедливым и возвышенным, не пачкая руки? И почему нужно стесняться своих взглядов, если он вынужден делать грязное дело? Не иначе, из-за таких псевдоблагородных псевдодобряков, как Чу Ваньнин. Нет, не «Чу Ваньнин». Он выдыхал непочтительное «Ваньнин» и щеки вспыхивали жаром. Чу Ваньнин нахмурился, обрывая ненужные сентиментальные сентенции, поставил точку, отложил похудевший брусок и уселся у стены. Он не питал иллюзий о своей судьбе — наместник решил отомстить за то, что щедрое предложение не приняли, и отомстит. Но Чу Ваньнин не уйдет просто так, заберет с собой парочку подручных. Жаль, не самого Наньгун Лю. Если только… Возможно, ночной гость был в чем-то прав. Острым сожалением кольнуло — он об этом не узнает. Чу Ваньнин не успеет сказать. Замок щелкнул, приоткрылась дверь и Чу Ваньнин поднялся на ноги. Умирать — так с гордо поднятой головой. Хотя «они» не станут разводить грязь внутри. Интересно, сегодня идет снег? Он тронул кончиками пальцев цветы яблони — ветку не хотелось оставлять здесь. Знал ли Сюэ Чжэнъюн, прося: «Помоги ему», чем все обернется? Впрочем, однажды это должно было случиться. — Эй? Ну эй же? — зашептали вдруг из-за двери. — Ты уснул там, что ли? Чу Ваньнин медленно обернулся, узрев незнакомую даму в вечернем платье с нежными, но чересчур сладостными чертами лица. В ее ладони мерцала свеча.  — Идем! Или хочешь остаться здесь? Чу Ваньнин скинул обувь — лишний шум ни к чему, и выскользнул за дверь. — Мне плевать на революцию, — заявила девушка, дернув Чу Ваньна за плечо и прислонившись к стене, выжидая, пока пройдет охрана. Плиты обжигали холодом босые ступни, но он стоял неподвижно. — Глупо умирать за принципы, особенно чужие, — шепнула она, и, выглянув за угол, махнула рукой — можно идти. — Я буду монархисткой, если монархия даст мне выжить. Но не хочу, чтобы у меня стояли на пути, а потому уходи. — Спасибо, — искренне поблагодарил Чу Ваньнин. Дама повела плечами, точно стряхивая благодарность, расправила и вновь сложила крылья на ее спине сверкающая бабочка. — Иди, — ответила она, потянувшись к проводам, что опутывали здание сигнализацией, безошибочно найдя «неработающий участок». Они остановились у широких окон, ладонь резко потянула створку, колыхнулся огонек свечи. В коридор ворвался ветер и ночной холод, а еще — свобода.  — Иди. Дама сдернула с плеч шелковый шарф и протянула Чу Ваньнину. Он кивнул и шагнул к окну. Что ж ныне мелодии наши В гармонию слиться не могут? Иль снова творятся Бесчинства и бедствия в мире? О, слушайте! Гром и ветер Все ближе, грозней и шире: Что это? Буря на море Или злоба и горе? Разве полчища диких злодеев Не прошли у подножья Бучжоу, Снова драку за власть затеяв?.. Но все это — злое! Надоело, ох надоело, Сестры мои! Что делать? Не рухнет ли наше небо? Солнце заснуло, стынет, Свет излучать не в силах… Я пойду и создам новый свет! Статуей в нише я не могу оставаться. Текучий шелк нетерпеливо взметнулся вверх, обвился вокруг оконной ручки. Второй этаж, но по высоте как третий. Ветер взъерошил волосы, засвистел в ушах, натянулся и выдержал шелковый шарф. До земли далеко, придется прыгать. Пальцы разжались, отпустили шелк. Но вместо земли ступни коснулись теплых ладоней. Крепко держащих ладоней. В груди вздрогнуло и застучало чаще. Я пойду и создам новый свет…