***
Над ухом шелестел, как заядлая пластинка, спичечный коробок, который в руках тряс Роберт, приглядываясь к нему и прислушиваясь ко вполне обычному, по мнению остальных двоих, шуму из него. — Может хватит? Что ты там услышать пытаешься? — обратился к задумчивому шатену Сумато, косясь на несчастную картонную коробку. — Проверяю граммовку. Сегодня ширять будут, а я бабки за это получу. — Двинешь свои порошки с баянами каким-нибудь бакланам? Роберт был известным в кругу заключённых «банкиром», у которого всегда можно было прикупить дурь, причём часто в завидном разнообразии. Оттого у него всегда водились деньги, которые удобно тратились либо на закупку новых партий, либо на здешние развлечения от карт до выпивки, ибо дальше дело не заходило. — Как всегда. Главное, чтобы не сдрейфовали. — недовольно цыкнув, сказал Роберт, переводя взор на тихо и спокойно сидящего на первый взгляд брюнета, который в руке ломал ручку, — Кстати, ты чего такой кислый? — Жду стука. — Ты сегодня опять туда идёшь? — фыркнул Буке, сверкнув серыми глазами в сторону поднятого изумрудного взгляда, — Что может быть интересного в хате с детьми? — Тебе-то откуда знать? Ты не ходил туда никогда. — спокойно пожал плечами омега, хотя в глазах плясали огоньки. Он чувствовал себя спокойно средь этих двух, хотя в их компании мало кто может оказаться в спокойном расположении духа, да и слушание подобного жаргона и днём и ночью заставило выучить большинство здешних слов. Что несметное количество раз помогло ему прижиться в этих кругах. Некоторые из них не понимали стражники, так что порой люди на ходу совмещали два слова и таким образом передавали информацию прямо под носом надзирателей. — Ты мне баки не забивай. Там делать нечего. — раздражённо рявкнул обладатель серых волос, который в который вечер подряд не мог собрать всех троих дабы поиграть в карты. — Не буду я с тобой бадягу разводить. — скучающе выдохнул Мидория, вставая с кресла и идя в сторону двери, в которую четыре раза постучали, — Слышал? Ко мне пришли уже. Едва ли он аккуратно выглянул в щеколду и убедился, что это знакомая ему женщина, которая как раз таки следит за зданием, где находятся рождённые здесь дети, он открыл дверь полностью и кивнул ей, уже готов было закрыть железную дверцу, как путь ему перегородила чужая рука. — Чего идёшь-то за мной? — скептично поднял вверх бровь Изуку, прищёлкнув языком на то, как Сумато слегка неумело закрыл за собой дверь. — Ты меня забайровал. — хмыкнул бета, поправив серьгу в правом ухе, которая представляла из себя гвоздь. — Ой блять. Совсем скоро они подошли к нужному зданию, которое располагалось на окраине и дополнительно было ограждено забором, что сверху украшали проволоки под напряжением. Тихо шедшая впереди женщина отворила входную дверь, с неким подозрением косясь на спокойного Сумато, который шёл за Мидорией, положив руки в карманы. Изуку не мог не заметить этот настороженный взгляд и, привлекая к себе внимание, кивнул, что всё под контролем и это его хороший знакомый. Едва ли они прошли внутрь, как женщина сразу же пропала из виду, идя в сторону кухни, откуда пахло противным кислым запахом то ли молока, то ли уже кисляка. И неизвестно, кто его пил — они или дети. — Здесь уютно. — необычно тихим голосом проговорил Буке, проходя вслед за Изуку, ведь он совершенно не знал дорогу, — Но разве сейчас не тихий час? Уже поздно. За пределами этого небольшого, но достаточно тёплого здания уже царствовала ночь, демонстрируя всем свою небесную коллекцию чудных звёзд. В такое время многие взрослые заключённые уже сидели в своих частях главного здания, готовясь либо ко сну, но на это шли лишь самые отважные и уставшие, либо к очередной бессонной ночи посиделок за вытащенным из-под матраса саке и игральными картами. Что уж говорить о детях, которые по воле судьбы находились под замком этого гиблого места и хоть и имели всё самое необходимое, но вряд ли являлись по-настоящему счастливыми. Хотя многие старались упорно игнорировать этот очевидный факт, иногда принося детям различные сладости, ради которых те — выстраивались в очередь. Непривычно для себя Сумато подстроился под тихую поступь омеги, что шёл уверенно, но настолько бесшумно, что даже при большом желании едва ли можно было бы услышать его шаги. Это была словно привычка — ходить беззвучно. И, судя по себе самому, обладатель серых волос знал, что подобное возникает не от хорошей спокойной жизни, а от как раз таки наоборот. — Меня ждут в любое время. Тем более один ребёнок точно не спит. — тихо рассмеялся Мидория, услышав позади хмык, адресованный явно ему. Они дошли до чуть приоткрытой двери, которая, вопреки всем остальным, горела внутри чистым жёлтым светом от лампы. Приоткрыв её, Изуку прошёл первый, замечая, как из-за кресла, что стояло спинкой к нему, выглядывала знакомая плюшевая акула. Синий, но пыльный цвет спинки и белое пузико, а также угольные бусинки-глаза, в которых отражался как раз таки тусклый свет. — Аки? Неужели ты уже спишь? — тихо спросил омега, подходя ближе, но не осмеливаясь громкой речью потревожить полусонного ребёнка. Полное имя этого семилетнего мальчика — Акиро Като. Значение фамилии, как принято говорить среди здешних, довольно миролюбивое и спокойное, даже не подходящее взрослеющему не по годам юнцу. «Като», если разобрать по иероглифам, означает «добавлять» и «глициния», что действительно мило сочеталось с ярко выраженным цветом красновато-янтарной радужки детских глаз. — Папа! Ты пришёл! — выкрикнул ребёнок, буквально слетая с насиженного места и подлетая вместе с плюшевой, грязной от пыли игрушкой к Мидории, — Ты даже не задержался, как в прошлый раз. — Как я мог нарушить своё обещание, мой дорогой? — склонившись на корточках, омега обнял в ответ малыша, целуя его в макушку. Ему сразу приглянулся этот ребёнок, едва ли он впервые зашёл в это здание. Он был самым спокойным и относился к окружающим с осторожностью и подозрением, не присущим детям такого возраста. Только после рассказа здешней тюремной воспитательницы — женщины сорока с лишним лет, Изуку узнал о прошлом Акиро, автоматически проводя линию с его поведением. Отец выпивал и частенько поднимал руку на жену на глазах у маленького ребёнка, который тогда мало что понимал, но прекрасно мог ощущать. Мать же посадили в тюрьму за попытку убийства этого самого «отца», который в один из дней направился со стеклянной бутылкой в руках в сторону сидящего в детском стуле для приёмов пищи, Акиро. Её посадили, а горе-отец развёлся с ней уйдя восвояси. Уже здесь она наложила на себя руки, и вскоре её нашли повешенной на облезлой верёвке вместе с запиской. Там она просила позаботиться об Акиро и не отдавать его отцу, а также передать малышу свои искренние извинения за такую жизнь. Мидория мягко и медленно разговаривал и сблизился с Аки, с которым у них было достаточно похожее детство. Хотя и с разным исходом. — Я уже выбрал книжку. Сегодня почитаем «Большой праздник белой лисы»? — замешкавшись, спросил Акиро, прижимая к себе плюшевую акулу. — Разумеется. Садись в кресло. Сумато молча наблюдал за этой миролюбивой беседой, поджимая губы и молча наблюдая за тем, как ребёнок подхватывает книгу с народными сказками и вручает её подходящему к креслу Мидории. «Как ты похож на мою ещё маленькую младшую сестру, пацан.» — грустно хмыкнув, Буке подошёл к просевшему дивану, с которого открывался замечательный вид на постепенно засыпающего Като и тихо сидящего Изуку, который изредка зевал. Когда ребёнок всё же уснул, они отнесли его к остальным, тихо передавая в руки к воспитательнице, которая как-то благодарно кивнула омеге. Лишь потом Сумато узнал, что Акиро плохо спит. — Этот малой напоминает мне кое-кого. — тихо сказал обладатель серых прямых волос, которые развивались от стремительного ветра. — Кого же? Мидория укутался в слегка грязную куртку на себе, которую стирал чаще, чем стирают постельное бельё в их камере. Однако это никак не останавливало его от поддержания собственной чистоты, что уже стало некой привычкой, которой он даже успел загордиться. — Мою младшую сестру. — У тебя есть младшая сестра? — удивлённо обернулся к лицу беты Изуку, наблюдая, как обычно грозное и надменное выражение сменилось непонятной ему печалью. — Была. — твёрдо ответил Сумато, — Она умерла до того, как меня посадили сюда. По моей вине. Мидория замер на месте, разворачиваясь всем телом к сгорбившемуся мужчине, который, засунув руки в карманы, не хотел смотреть ему в глаза. Голова была повёрнута куда-то вбок, и тишина между ними затягивалась ровно до того момента, как Изуку не осмелился спросить: — Прости. Я не знал, — лёгкая пауза звучала как насмешка, — Как она умерла? — Она болела. Я зарабатывал, как мог, из-за чего и сижу теперь здесь. — бета сделал непроизвольную паузу и уже слегка дрогнувшим голосом продолжил, — Я не успел занести деньги. Её отключили от аппаратов дыхания, и она скончалась. — Они не имели на это никакого права. — грозно насупил брови омега, плотно сжав зубы и скрестив руки на груди. — Я был уже ногой в тюрьме. Полиция меня к тому времени уже нашла. — невесело улыбнулся Сумато, вернув серый взгляд на ошалевшего Изуку, — Они понимали, что кроме меня некому платить. Назвали это «принудительной эвтаназией». Между ними образовалась тишина, которую изредка нарушал студёный ветер и шелест далёких деревьев, которые росли за пределами заборов с напряжением над ними. Где-то вдалеке. На свободе. Здесь — деревьев не садят. — Сколько ей тогда было…? — задал последний вопрос Мидория, жуя изнутри щёку. — Ей должно было стукнуть четырнадцать. Двух недель не хватило. Человек перед ним скривился в болезненной гримасе, а в глазах налились крупицы слёз. Взрослый мужчина перед ним плакал, как маленький мальчик, даже не пытаясь стереть слёз. Лишь отвернулся от омеги, дабы тот не смог увидеть солёные дорожки. Сдавливая при этом рваные вздохи. Изуку приобнял Буке, похлопывая по спине и ощущая, как чужие руки крепко обняли его в ответ, пытаясь потушить разгоревшийся огонь обиды. — Плачь. — тихо посоветовал Мидория. — Я ведь даже не знаю, где находится могила. Могила моей единственной любимой сестры… Мужчина стукнул себя по бедру, отчего в том месте образовалось ощущение тупой боли. Он знал, что эта глухая боль мало чем поможет, однако других вариантов сдержать слёзы у него не было. Изуку промолчал, впервые за свою жизнь не найдя слов, чтобы поддержать человека напротив.***
Вынырнув из своих не самых приятных и радостных воспоминаний, Изуку увидел, как они уже подходили к своему отелю, в окнах которого уже зажигались световые блики ламп. На улице похолодало изрядно быстро, а белёсый туман осел настолько плотным облаком близко к земле, что едва ли не скрывал собой все окружающие их здания. — Будет смешно, если кто-то из нас потеряется. — в шутливой форме обернулся на шедших позади него друзей Мидория, которые лишь невесело хмыкнули, похоже, вовсе не разделяя его шутки. Он всегда шёл впереди остальных. Сколько себя помнил. И ему это никогда особо удовольствия не предоставляло, однако избавиться от привычки, когда та уже стала мозолить глаза — было уже поздно. Оттого он перестал со временем обращать на неё внимание, смиряясь с тем, что порой он перестаёт слышать шаги друзей только тогда, когда, оборачиваясь, видит, что они стоят возле какой-нибудь витрины в десяти метрах от него. Абсолютно без зазрения совести. К этому привыкнуть он никак не мог. — Поэтому нам надо поспешить, пока вообще что-либо видно. — невесело сообщил Иида, держа за руку притихшую Очако, которая бесстыдно пробовала различные здешние сладости, таящиеся в пакете в её руке. Быстро зайдя обратно, они и не заметили, как лишь устало улыбнувшись друг другу на прощание, ушли под руки таща витающих в облаках омег, которые лишь молча смаковали вкусности. — Бедные, наполовину женатые мужчины. — брызнул от смеха Мидория, сопровождая уходящих горящим взглядом, а после развернулся к двери в свой номер, легко махая на прощание рукой. Бакуго сопроводил того взглядом, и как бы ему не хотелось ещё что-либо узнать об этом человеке — он прекрасно понимал, что на сегодня исчерпал лимит дозволенного, учитывая, что он считается лишь другом. Зайдя в свой номер, блондин не спеша снял с себя обувь, которая представляла собой тёплые ботинки, которые он с роду не надевал, находясь в Японии. Там было намного теплее, ежели здесь. Громкие тяжёлые шаги мигом раздались по успевшему охладеть за всё то время, что его не было, номеру, но Бакуго даже не обратил на это внимания, идя на кухню и беспечно ставя электрический чайник. Вместе с тем доставая из шуфлядки растворимый кофе и засыпая его в чашку вместе с сахаром, а после заливая кипятком. — На прогулке Брокколи был непривычно тих даже для самого себя. — задумчиво протянул Катцуки, садясь на кресло и включая телевизор, сразу же переключая его на YouTube, — Наверняка о чём-то думал и решил не рассказывать. Глаза слипались, однако мысли вертелись раз за разом лишь об одном человеке, интерес к которому, к удивлению блондина, лишь нарастал с каждым днём. Сперва он мог бы назвать это интересом к личности, которая смогла поразить его не только смазливым лицом, а ещё и острым умом, но постепенно он начал понимать, что слишком зациклился. Он ловил себя на беззастенчивых взглядах, обращённых к изумрудным глазам, на каждой неловкой улыбке, что появлялась на строгом величественном лице, и на каждой тени недовольства и омерзения, что порой, как вспышка, проникала в глубины — обычно безразличных и спокойных — глаз. Словно высеченная статуя Мидория поражал своей сдержанностью и холодом, и в то же время обжигал острыми фразами, которые с лёгкостью будоражили в груди лукавое негодование и ухмылку. Бакуго вновь приоткрыл глаза, уже с неким наваждением смотря перед собой на теперь уже неприятно шумящий на фоне телевизор. Дыхание медленно сбивалось со своего привычного ритма, а перед глазами вновь возник образ человека, который находился лишь в нескольких шагах от него. В других апартаментах. К которым можно было свободно подойти и постучать. И Катцуки знал, что ему бы, скорее всего, открыли дверь. Перед затуманенной пеленой наплывшего на него состояния Катцуки представил именно его. Как он уже делал раньше, но теперь в его желаниях он выглядел по-другому. Закрыв глаза, Бакуго глубоко вдохнул, проваливаясь в свои размышления настолько глубоко, что даже телевизор на фоне теперь казался лишь отдалённым фоновым белым шумом. Словно находился под толщей воды. Он стоит перед ним в расклёшенных одеяниях, накрытых сверху полупрозрачной чёрной тканью, которую сам брюнет неоправданно искренне любил. Волосы были распущены, и в отличии от его вечных, зализанных лаком причёсок, даже когда он просто выходил в магазин, они изящными волнами струились по его плечам, спускаясь на йоту ниже. Сперва стоящий к нему спиной, он медленно повернул голову, встречаясь со взглядом цвета киновари. Резко развернувшись, он отчётливо прошагал и встал прямо напротив — изучающе наблюдая за сложным выражением лица Бакуго, который так же скривился за пределами своих непонятных мыслей. Желание вбить этого непокорного никому человека в кровать — никуда не испарилось. И, думая именно об этом, Катцуки был готов сразу же увидеть извращённое в похоти выражение лица, однако вместо него возник лишь спокойный, слегка лукавый по своей натуре лик, в котором омега будто насмехался над ним, при этом не произнося ни слова. Это отчего-то будоражило огонь внутри ещё яростнее. Он играл с ним. Определённо играл. Перебирал между пальцев кудрявые пряди своих волос, щурился в хитром лукавстве и то и дело рассматривал его с ног до головы. Оценивал. Однако не подходил ни на шаг ближе и не позволял подойти ему, отходя каждый раз, как Катцуки сделает шаг навстречу. Недоступность всегда манила к себе. Когда он вроде бы совсем рядом, но ты не можешь к нему дотянуться. Перед твоим взором, но дальше твоих рук. Быстро встав с кресла, Бакуго пошёл в сторону ванной комнаты, по привычке закрывшись в ней на замок и продолжая возвращаться в эту странную, но тягуче притягательную фантазию.***
Мидория благодарил судьбу за то, что место, до которого они должны были доехать, находилось рядом, а оттого добрались они с ветерком и почти без происшествий. Кроме маленьких остановок, которые забрали не только их драгоценное время, а ещё и пару-тройку его персональных кусочков нервной системы. — А давай ты меня ещё там сфотографируешь, Урарака? А-ну, Киришима, останови, пожалуйста. — предвкушающим будущие фотографии голосом проговорил Денки. Изуку, сидящий на заднем кресле автомобиля, закатил глаза. И если в прошлые разы они проезжали действительно более или менее прекрасные пейзажи, то этот абсолютно ничем не отличался от десятков остальных. Разве что водопадов было на двое больше. — Может, мы спокойно доедем, Денки? Это уже более на манию походит или на зависимость. — красноречиво посмотрев на потухшего в раз Каминари, Мидория не почувствовал ничего, кроме усталости. Он был бы не против, если бы их фотосессии не мешали его распорядку, в который он включил заранее обсуждённое время пребывания в «Голубой лагуне». После этого горячего источника ему ещё нужно просмотреть пять таблиц и назначить выплату зарплат, которые он, в принципе никогда не задерживает. — Кто бы говорил, Изуку. — недовольно скосился Каминари, зыркая на удивлённого таким ответом Мидорию. — Что прости? — неверяще переспросил ошеломлённый брюнет. — Мы приехали отдыхать. И пусть я зависим от фотографий, потому что хочу оставить что-то на память. — хмыкнул блондин, который уже вышел из машины и смотрел на Изуку через приоткрытое стекло, — Ты же, видимо, не жаждешь вспоминать эту поездку. Даже на отдыхе — работаешь. — Денки, ты перегибаешь палку. В разговор внедрился Киришима, прекрасно понимая, что подобные речи могут изрядно подкосить хрупкое равновесие и спокойствие Мидории, который пребывал всё ещё в шокированном состоянии. Он уверен, что если это не прекратить, то омега найдёт, что ответить и это вряд ли понравится хоть кому-то из них. — Перегибаю? Ещё скажи, что я не прав. — недовольно брызнул Каминари, косясь уже на своего парня. — Вы сегодня сделали достаточно фотографий. Замечание Мидории вполне логично. Сам Эйджиро тоже не особо был рад подобным остановкам, ведь машину вёл он, и постоянно искать место парковки — дело неблагодарное. Да и к тому же десятый раз подряд. — Понятно всё с вами. — резво выдохнул блондин, садясь обратно на переднее сиденье и завистливо смотря на то, как Урарака садится в отдельную их с Иидой машину, — Рад? Каминари посмотрел в зеркало, где флегматично сидел Изуку, видимо, уже обдумавший все исходы и принявший решение промолчать. Он медленно отвёл взгляд от тронувшегося за боковым стеклом пейзажа и направил его прямо в медовые глаза. — Более чем. — натянуто улыбнувшись, ответил брюнет. Вскоре их маленькая ссора забылась, и в салоне автомобиля вновь заиграла музыка. Однако, в отличии от отходчивого Денки — Мидория прокручивал в голове сказанные им слова. Это была чистая правда. Он бы не смог отрицать такую истину. Да, у него была зависимость. И это далеко не единственная, но трудоголизм всегда поощрялся в его стране и семье, среди его знакомых и друзей. Никто не говорил ему, что это — недостаток, от которого следует избавляться или сокращать его. «Кто бы говорил.» — произнесла навязчивая мысль, заставившая заткнуть рот до окончания поездки. «Лучше бы я поехал один.» — закончила она же. Катцуки молча наблюдал за посеревшим лицом удивлённого брюнета, который, в отличии от остальных, не отпустил эту ситуацию, а наоборот, прокручивал её десятки раз у себя в голове. Это было видно по бегающим глазам, которые выражали полное негодование. «Он настолько шокирован этим?» Человек, которого по памяти блондина мало чем можно вывести из равновесия — так запросто попался в собственноручно поставленную клетку. Больше похоже на какой-то сюр.