Мираж моих воспоминаний

Мидория шёл со странным, слегка опущенным взглядом, вспоминая Коту и такой своеобразный подарок ему в виде его же песни. Ему даже в голову бы никогда не пришла идея, что подросток будет настолько в восторге от этой мелодии, что перепишет её под гитару. Можно ли это назвать признанием? Он не знал, ведь признания как такового он и не ждал. Пианино было для него отдушиной, и он никогда не хотел становиться пианистом. Он даже архитектором стал по чистой случайности, когда прочитал в библиотеке, сколько можно на этом заработать. А тогда деньги ему были ой как важны. Лишь после он вдохновился новыми идеями и понял, что в отличии от вынужденной юрисдикции — строительство ему припало к душе. Жаль, что он не смог как следует закончить университет и в итоге получил лишь неполное второе высшее. Он еле как совмещал его с учёбой на юриста. И если последнее он успел получить экспромтом, то доучиться там, где он хотел — у него не вышло. «Зато отец выучился на того, на кого хотел.» — фыркнул он, стараясь вытрясти эту мысль из головы, вспоминая, как в детстве он часто наблюдал за горящими глазами отца, пишущего что-то в дорогом на вид блокноте. Был ли это его дневник? Он не знает. Он надеется, что нет, ибо страшно предположить, что такой человек мог бы там написать. Впрочем, когда он повзрослел, то он почти не замечал, как тот открывал этот блокнот, ранее всегда нося его с собой. Но какая сейчас разница? Катцуки видел, что Изуку тронуло выступление Коты, и тот шёл тихо, пребывая в своих мыслях и ведомо следуя за ним, придерживая вазу с цветами и прижимая её к груди. Отчего-то сердце непроизвольно защемило от нахлынувшей теплоты, когда они, уже переходя из ресторана в следующую, выбранную с особой тщательностью, зону — туда же решили переставить и вазу с эустомами. Точнее, решил Изуку, который без лишних слов, просто взял в руки вазу, следуя за ведущим Бакуго, который то и дело косился на это мероприятие. Брюнета, кажется, это даже не интересовало, ведь тот даже бровью не повёл, лишь изредка поправляя свою борсетку неловким движением плеча, висящую через плечо, но вот Бакуго всё же не смог смириться с происходящим. — Давай сюда. Я понесу. — потянув руки, чтобы забрать цветы, Катцуки удивлённо хлопнул ресницами, когда цветок от него убрали. — Это мои цветы, и я буду их нести. Мне не тяжело. — запротестовал Мидория, вскинув подбородок, но всё же решив идти быстрее, чтобы Катцуки не успел оклематься. Но он успел. — Цветы должны приносить наслаждение, а оно, чёрт возьми, сколько весит. Дай. Я буду нести их аккуратно. — встретив недоверчивый и даже пренебрежительно-оценивающий взгляд, который потом закатили, Катцуки опасно ухмыльнулся. — Хорошо. Поговорим по-другому. — не успел Изуку задать вопрос, а как это «по-другому», как альфа тут же начал обсыпать его поцелуями, обходя запретные зоны и потихоньку забирая из рук вазу, хватка на которой предсказуемо ослабела. Изуку не ожидал такого напора, ещё и в общественном месте, ведь обычно Бакуго если и позволял себе нечто похожее, то только, когда они одни. Он попытался отойти, но его тут же придвинули обратно, положив ладонь на затылок и не спеша массируя пальцами мягкие локоны, вмиг разрушая причёску. Теперь от неё, изначально красиво уложенной, осталась разве что завитая дополнительно утюжком чёлка, скрывающая глаз. Брюнет не успел среагировать, когда ваза перебралась в мужские руки, а его, чувственно поцеловав пару раз в щёку — отпустили, напоследок отодвинув чёлку и всмотревшись в обескураженный, но нахмурившийся во мгновение взгляд. Тот прекрасно контрастировал с багровыми щеками. «Что за грабёж средь бела дня?» — он встал на месте, выразительно смотря на забранные цветы, из-за чего Катцуки, не сдержавшись, улыбнулся: — Не обижайся на меня, мой принц. Я же хочу как лучше. — Да-да. Я понял. Куда идти, показывай. — бесцеремонно проходя мимо с нарочито холодным выражением лица, вопрошал омега, оглядываясь и видя перед собой только деревянные дверцы. За ними явно был океан. Он слышал всплеск волн. Бакуго проследил за ним и расстроенно посмотрел на брюнета, который пусть и не демонстративно обиделся или вообще ушёл, но вселял чувство неправильности совершённого, пусть и во благо. Что-что, но это Изуку умел как никогда. Одним только взором показать, что ему что-то не понравилось и вынудить исправить это или загладить свою вину. Вот только и Бакуго так просто сдаваться не собирался, не стремясь отдавать вполне себе увесистую вазу обратно в хрупкие руки. Пусть врут кому-то другому, что им не тяжело. Он видел, как они дрожали. — Мой принц, что вы хотите, чтобы я сделал для того, чтобы вы меня простили? — проворковал Катцуки, наклоняясь к уху и на проверку вдыхая феромоны. Они были чуть кислыми. «Он действительно расстроился? Как мило.» — тепло улыбнувшись, Катцуки слушал вполне ожидаемый ответ и смотрел на протянутую вбок руку: — Отдал мне вазу, очевидно. — Что-то другое? Вино? Сыры или десерты? — перечислял мужчина, постепенно опускаясь в бас и с маленьким чувством победы, смотрел как от этого краснеет веснушчатое ушко, — Всё, что твоя душа пожелает, кроме вазы, мой принц. — Подкупить меня решил? Не прокатит. — фыркнул парень, забирая руку и нарочито громко ступая вперёд, пусть и несколько неуклюже, ведь Изуку явно не привык себя так вести. Но видимо с ним — мог себе позволить? Это селило в душе радость и умиление. Такая необычная для омеги детскость — сковывала по рукам и ногам и отнюдь, к удивлению, не раздражала. А скорее подначивала разузнать эту сторону холодного брюнета, которая в особую редкость появляется в его жестах и словах. Катцуки лишь таинственно улыбнулся, идя вперёд и показывая дорогу, которая вела к одной из деревянных дверей, и молча попросил открыть, что Изуку, выдохнув, сделал, впуская Бакуго внутрь и пропуская мимо ушей, как позади них шепчутся официантки, краснея и завистливо зыркая в сторону Мидории. Как хорошо, что они их не знали. Иначе был бы траур по юной голове парня, которому потом бы пришлось расхлёбывать эту кашу. И попутно объяснять всему, на чём мир стоит, что это он делал с Бакуго в такой странной обстановке наедине. «Если бы я мог просто бросить всё это…» — это даже в мыслях звучало абсурдно, — «Хотя, кого я обманываю, разве могу я просто бросить? После всего, что я ради этого отдал?» — Изуку поднял взор вперёд, неловко и резко выдыхая и заторможенно закрывая за собой дверь, рассматривая красивый вид пред собой. Волны, что бились где-то внизу, плескались о скалы и валуны камней, но едва доставали до их стеклянного ограждения, то и дело оставляя там свои капли, что слезами стекали обратно к океану. Завораживающее зрелище, наравне с тем, какие сильные ветры здесь стояли, что в миг разрушили остаток его причёски, и резво заигрались тканями его пальто, которые были очень даже плотными, как и меховым украшением на плече, что будто плясало в пламени потока ветра. Каменистые, извилистые дорожки из гладких камней вели к главному месту этой открытой комнаты, которое даже не сразу бросилось в глаза из-за внушающего восторг вида на океан — большой двухспальной кровати. Белые простыни были надёжно прикреплены к кровати, из-за чего воздух их не тревожил, разве что невесомо поднимал края, но даже так было ощущение, что вот-вот и эти ткани рухнут на землю или улетят в океан. Кровать же висела над землёй на плотных четырёх тросах с особым плетением по углам, и, кажется, имела подставку по центру из пола, которую при всём желании невозможно было увидеть, не заглядывая под мебель. Но Мидория был уверен, что она там есть. Бакуго поставил вазу на крайнюю тумбу, замечая, как ветер тут же сорвал лепесток с одной из роз. Мужчина нахмурился, но понимал, что никак не сможет противостоять этому. Оставалось только надеяться, что к концу их свидания — цветы останутся цветами. А не лишь стеблями. «Зная моего принца, он бы обязательно сказал бы какую-то замудренную цитату на это.» — с улыбкой он оставил эустомы, поворачивая взор к неловко застывшему посреди комнаты брюнету, который не спеша подходил к живому окну, где бушевали волны, и так самоотверженно кипела пена белыми вуалями. — Тебе нравится здесь? Океан отсюда просто замечательный. — подходя ближе, альфа взглянул с любопытством в распахнутые глаза. — Это восхитительное место, но меня всё же смущает одна вещь. — с лёгким намёком, протянул Изуку, красноречиво кидая взор на кровать. И для чего интересно им, теперь встречающимся людям, двухместная кровать с таким видом? — М? Ох, это точно не то, что ты подумал, мой принц. — рассмеявшись в кулак, блондин, сверкнул пурпуринами, — Но я был бы не против. Я был бы очень даже за, но я знаю, что ты не согласишься, не так ли? Мидория фыркнул, подходя к мебели, что была выше уровнем, чем он мог себе представить. Осмотрев всё помещение и не найдя хоть какого-то вспомогательного табурета у Изуку нервно начала дёргаться бровь. — Нужна моя помощь? — Сам справлюсь. Без лишних слов, Катцуки взял омегу за талию и приподнял, усаживая на мягкую перину кровати, на которой Изуку с удовольствием поёрзал, но сразу же закатил глаза, поднимая свою ногу, всё ещё обутую в туфлю, так, чтобы ненароком не испачкать белоснежные простыни грязью. Однако, оказалось, что это задача со звёздочкой. Вот только он тоже со звёздочкой. После минуты нещадных боёв с обувью под юморной и ожидающий прямой просьбы взор, Мидория сражённо упал спиной на простыни, уже не думая о том, что он до сих пор в пальто. Ведь если он снимет его, то точно замёрзнет. Да и ему самому не хотелось бы показывать заднюю часть той блузки, которую он сегодня надел из-за того, что как раз таки передняя её часть идеально сочеталась с его образом «величественного и холодного». «В конце концов, я же не знал, что мы поедем в такое место. Одел бы что-то поскромнее.» — насупившись, он прищёлкнул языком, — «Не то, чтобы она вульгарная, но перед Бакуго… Ну уж нет.» — Э? Ты что делаешь? — ощутив, как кто-то дотрагивается до его лодыжки, Изуку вздрогнул, сразу приставая на локтях, — Немедленно прекрати это. Я сам их сниму. Просто я чуть отдохну и сниму. Отойди. — для правдивости своих слов, Изуку даже качнул ногой, но та, словно в гипсе, даже не дёрнулась, будучи в молчаливом и стойком обхвате мужских ладоней. «Да что ж ты будешь делать-то.» — полноценно сев, Изуку решил начать тирадами обсыпать не слушающего его блондина, но замолк, не в силах начать ворчать на умиротворённого и, видимо, крайне заинтересованного в его ногах человека. — Зачем ты её щупаешь? — он вскинул бровь. — Она мягкая. Мне нравится. — Что? — Мне нравится. — повторил Бакуго, пройдясь мягко и нежно вдоль ступни и ощутив, как она дёрнулась, а сверху вмиг потушили итак сдержанный смех, — Неужели мой дорогой принц боится щекотки? — Что? Нет. — Изуку буквально ощутил в этих рубинах, как дело пахнет жаренным, — Это всё ложь, враньё и наговоры. Просто рефлекс. Биологию знать надо. — С вами бы я с удовольствием её выучил. — ухмыльнувшись, Бакуго снял и вторую туфлю, аккуратно ставя пару друг к дружке на землю и подходя к омеге вплотную, дабы помочь снять пальто, но путь ему перегородили ладони. — Я плохой учитель. — вполне вдумчиво, как ему казалось, запретил снимать с себя пальто Изуку, стараясь пропустить мимо ушей явные намёки на щепетильную тему. Впрочем, она бы всё равно настигла их. Всё начинается с шуток. — Зато самый желанный для меня. — подхватив и поцеловав тыльную ладонь руки, Катцуки всё же спросил, — Почему ты не хочешь снимать пальто? Тебе будет неудобно. Оно плотное. — Да, но я надел не самую подходящую блузку сегодня. — обречённо пожав плечами, Изуку развёл ладонями, невольно сгорбившись, желая закутаться в пальто полностью, ибо казалось, что после рассказанной информации рубины засветились азартом, — Да, она выглядит нормальной с передней части, но сзади- — он резко замолчал, когда одним рывком, пусть и весьма нежным, с его плеч сняли пальто, вместе с тёплым мехом, — Бакуго! А ну живо одень обратно! Инстинктивно руки потянулись к предплечьям, ладонями обнимая их и пытаясь сохранить тепло, которое так неожиданно превратилось в холодные потоки ветра. Блондин нависал над ним сверху, внимательно всматриваясь в серый шёлк блузки, которая была под горло. Объемные рукава фонарики до самых запястий резво парили на ветру, а Изуку пытался удержать равновесие, чтобы и не упасть на кровать, делая ситуацию ещё более компрометирующей, и не упасть в руки Катцуки, который всеми способами в своём дозволенном арсенале, пытался это осуществить. Отодвинуться дальше было неудобным, да и в нынешней ситуации «полуупада» — невозможно осуществимым действием, оттого мужчина без особых проблем присел на кровать, одним коленом удобно умещаясь омеге между ног, пусть и на расстоянии от чувствительного места, за которое сам брюнет мог бы уже дать ему по лицу. Хотя странным было то, что ему до сих пор по нему не дали за такое своеволие. — Надеюсь у тебя есть очень веская причина нарушать мою просьбу, иначе у меня действительно ухудшится настроение. — стрельнув глазами, словно лезвиями ножей, Изуку твёрдо ждал ответ и искренне надеялся, что он будет вразумительным и достойным его раздумий на прощение. — Я… Я просто хотел… — альфа прикусил губу, отодвигаясь от зажатого Изуку и одним движением вытаскивая плед из-под подушек, накидывая его облаком на похолодевшие плечи, — Прости. Это было эгоистично с моей стороны. Так теплее? Изуку ошеломлённо смял пальцами ткань, зарываясь в ней, словно в кокон, и наблюдая, как в этот момент мужчина разувается сам, уже с ногами садясь на кровать. Спальное место было достаточно большим для двоих людей, но всё же блондин был гораздо крупнее, из-за чего, из исключительно логических соображений, Изуку отодвинулся, позволяя альфе занять больше места. Он всё ещё смотрел на ткань, что была поверх него и невольно закусил губу, чувствуя, как вновь медленно краснеет. Что сказать, если он вовсе не ожидал, что блондин так быстро сдастся, едва ли увидит его по-настоящему недовольное лицо? Если так подумать, так уже случалось раньше и казалось бы, удивляться здесь нечему, но в сердце Изуку это всё ещё было чем-то странным. Ему просто и безоговорочно подчинились. Позволили. Без лишних слов и пререканий. Это чувство. Именно это чувство, которое он не знал, как назвать, дарило ему румянец на щеках. — …Более чем. Спасибо. — слегка смущённо всё же произнёс он, сразу же сменяя тему, осматривая помещение вокруг, — Ты говорил о новом сезоне в этом месте… Это значит, что такие «свободные комнаты» открыты только в сезон? — он обернулся к алым радужкам, а они всё так же смотрели и не отрывались. — Именно так. В основном, это ресторан, но осенью здесь открывают такие места. — придвигаясь ближе к Мидории, Катцуки кивнул головой вбок, прямо на стеллаж возле кровати, где лежал текстиль, — Видишь вон там? Тёплые одеяла, пледы, махровые покрывала… Всё, чтобы укутаться в тепло и сидеть напротив океана. — мужчина выдохнул, аккуратно кладя руку поверх руки брюнета, на которую тот упирался, — Это как медитация. Я думаю, ты знаешь. — …Да, я знаю. — с размышлениями ответил Изуку, косясь на тёплую большую ладонь, лежащую на своей, но ничего не говоря по этому поводу, — Я же тебя и пытался научить медитировать. Кстати, как успехи? Бакуго расстроенно фыркнул, закатывая глаза при воспоминании о том, как ему давали проводить подобные «медитации» на рабочем месте, где их было намного больше, чем у него дома. Потому что работа — это вечный стресс и психологический триллер с элементами ужаса, где главной фигурой выступает он, как, забредший в улей тупиц, путешественник, который внезапно подумал, что он сможет найти общий язык с пчёлами. — С Дерьмоволосым мои успехи в этом равны тому, как если бы на порванных гитарных струнах играли полёт шмеля. — губы поджались, а глаза стрельнули недовольной обречённостью, которую Изуку ой как понимал, зная такой взгляд. Иногда у него он тоже проскакивает, даже когда он просто смотрит при этом в зеркало. — Я бы послушал такие потуги. Это сложная композиция. — с лёгким смешком пронзил Изуку, второй рукой стараясь как можно больше укрыться в ткань, что заметил Бакуго, — Но жаль, что твоему покою мешает Киришима. Хотя я не удивлён, он достаточно шумный. — отводя раскосые глаза от пейзажа, Изуку вдохнул, сразу же чихнув. — О-о-о, он как турбина самолёта. Радиоактивная. Ты намного лучше. — без споров согласился блондин, а после обеспокоенно взглянул на явно мёрзнувшего, но как всегда молчащего об этом, омегу, — Принести тебе одеял? Сделаем из тебя капусту. Брюнет не любил холод. Очень сильно. Это было видно в такие моменты, в особенности, когда даже тёплый плед не спасал, кутающегося в него с головы до пят, парня. Остальные температуры Изуку переносил нормально, если бы Бакуго судил по своим личным наблюдениям, но вот холод. Будто бы снижение температуры хотя бы на маломальскую изморозь — сулило, что Мидория точно будет замерзать. Возможно, это было его физиологической особенностью, так как кисти этих аристократичных рук всегда были холодны. Даже в нестерпимую жару. Но что-то подсказывало, что это больше психосоматика. Психосоматика, о которой Изуку молчал. Как всегда. Хотя у него уже были некоторые догадки по этому поводу. Молча встав на кровати, Катцуки взял все возможные одеяла и пледы, раскрывая их и садясь рядом с Изуку со спины, под недоумённые возмущения второго — кутал их в общий кокон поочерёдно, начиная с покрывал и заканчивая овчинными одеялами. Закончив такую процедуру, Катцуки удовлетворённо промурчал, кладя голову поверх тёмной макушки, вдыхая феромон сладостной вишни, которая была так близко, что пробуждала сидящих на замке демонов, стремящихся её вкусить. А то и съесть полностью, не оставив даже косточек. — Так это и был твой план? — скептично спросил Мидория, ухмыляясь во фразе, но даже не думая оборачиваться назад, предпочитая утопить свой взор в таящемся солнце. — Так теплее. — обняв парня ещё крепче, Катцуки пришла в голову одна мысль, и решив её осуществить, он отвлёк омегу расплывчатой фразой, — Смотри, уже закат. Пурпуриновые отблески лучей таились на стеклянной поверхности ограды, и, попадая на кровать, где они сидели — холодным шлейфом играли с прядями волос, не даря абсолютно никакого тепла. Зачем тепло, когда есть свет? И зачем свет, если нет тепла? Эти лучи не согревали, но при этом было жарко. Возможно, было жарко из-за того, что на нём была уйма одеял, а возможно, что в дополнение к этим одеялам были жаркие руки и его шаткие нервишки, которые от переутомления начали повышать температуру его тела. Прищёлкнув языком, Изуку попытался отодвинуться от массивного тела сзади и был даже готов к тому, что путь ему преградят ладони, но ладони оказались совсем не там, где он ожидал и резко ошпарили теплом. — Бакуго, ты можешь обнимать меня поверх блузки? — сжато, но вполне, по его мнению, требовательно, спросил Мидория, хотя скорее отдал приказ, — Бакуго? — почувствовав, что к нему не прислушались, брюнет руками остановил чужие ладони через ткань, хоть при этом и всё ещё чувствовал себя уязвимым, — П-ха-х…! Короткий смех заласкал уши, а Бакуго, придвинувшись к лицу, утробно зарычал, аккуратно стукая подушечками пальцев по мягким бокам талии, и с удовольствием очерчивая ими все её изгибы. Он бы хотел увидеть свои действия воочию, но, к сожалению, раскрывать для этого Изуку он бы не стал. Впрочем, одна лишь реакция на это брюнета заставила пойти чуть дальше, поднимаясь руками выше — под грудь, но всё ещё не осмеливаясь подняться к чувствительной части тела. Разумеется, посмотреть, как бы брюнет рвано выдохнул, если бы он её сжал — ох, Катцуки бы хотел. Но сможет ли он сам сдержаться после того, как услышит тихие постанывания и неубедительные просьбы прекратить? Однако, несмотря на всё, самым удивительным оказалось само тело, которое отнюдь не было таким уж мягким, коим его представлял Катцуки. Он чувствовал мышцы. Не особо крепкие и возможно не чёткие, но мышцы. Это не было особым открытием, учитывая, что он знал, что омега занимался хоть каким-то, но спортом. Но чтобы достичь таких результатов? Даже этот нечёткий по ощущениям пресс стоит уймы тренировок, в особенности для омеги, которые менее предрасположены к росту мышц. Так сколько же он тренировался? Он хотел бы увидеть результат этих тренировок. «Чёрт, возвращайся в реальность.» — улыбка заиграла на устах автоматически, а быстро играясь пальцами, мужчина вновь вынудил Изуку рассмеяться. Какой потрясающий звонкий смех. «Я так редко слышу, как ты смеёшься…» — задумался Катцуки, продолжая щекотать, принявшего оборонительную позицию брюнета, которые не мог ответить ничего вразумительного из-за смеха. — Так всё-таки ты боишься щекотки? — лукаво сверкнули радужки, но мысли далеко унесли его, думая о чём-то незначительном, но в то же время важном. За всё время он слышал, как омега усмехается, как ухмыляется кончиками губ, показывая всем своё превосходство. Буквально во всём. Ему посчастливилось даже запечатлеть в памяти кроткую улыбку, нежную, как утренний прибой океана и так же ласкающую сердце, словно пером. Щекоча его точно так же, как сейчас он щекочет брюнета. Он видел много улыбок. Но смех был чертовски редок среди всего этого калейдоскопа эмоций. Казалось порой, что для Изуку смеяться — доставляет дискомфорт. Почти физический. Ведь как только улыбка селилась на лице, так сразу была задушена чем-то изнутри, показывая лишь улыбку. Зачастую натянутую, противно неправдоподобную улыбку. Как бы сказал сам Мидория — рабочую. А его смех, оказалось, очень приятный. Он не громкий, но звонкий, словно колокольчик. И самое счастливое, что звенит он сейчас только для него. Него одного. — Всё! Я сдаюсь! Прекращай! П-ха-хах! — опираясь руками и ногами, Изуку пытался отдышаться, но каждый раз душился в собственном смехе, — Хватит! Дьявол, да я же чуть не задохнулся…! — проговорил он, пропуская момент, когда он оказался в объятьях одеял, придавленный сверху мужским телом, с плеч которого всевозможные пледы уже спали, — М? Ты… Слезь с меня. — Не хочу. — кратко ответил Катцуки, смотря в нахмуренную складку меж бровей. Он снова её разгладил, — Морщины будут. — Бакуго. — угрожающе зарычал Изуку, пытаясь приподняться на локтях, но из-за горы одеял это было сделать весьма трудно. Бакуго зарычал в ответ и Мидория мог бы возмутиться, если бы не то, как звучало это рычание. Ласково, трепетно, словно гладило его без рук и поддакивало на все его прихоти, при этом медленно делая так, как того хочет Катцуки. Или так хотел и Изуку? Он иногда путается в этих уравнениях. А их он всегда решал на отлично. Эти глаза, смотрящие на него с некой любовью, в которых легко раствориться, если только потакать своим желаниям. Руки, что невесомо и непривычно неуверенно придерживали его голову, подминая под неё всё больше ткани для удобства. И полушёпот, гуляющий в голове как мелодия, которую ты слушаешь потому, что что-то в ней тебе нравится, но вот что именно ты сказать не можешь. — Да, mon cher? — с хрипотцой спросил Бакуго, с наслаждением вдыхая сладкую вишню, мгновенно расцветшую в сахаре, как только до красноватых ушей донеслось это обращение. — Ты… Я ведь так- — недоумённо вопрошал Мидория, но выдохнул, продолжая гнуть свою линию, — Опустим. Я повторюсь, слезь с меня. — Хм… У меня есть один вариант. — протянул блондин, убрав волосы с лица и аккуратно зачесал их наверх, задыхаясь от красоты лежащего под ним Мидории, добавляя шёпотом, — Я слезу с тебя, если ты обратишься ко мне так, как я только что обратился к тебе. Мидория подумал, что ему послышалось, но вглядевшись в уверенные глаза цвета киновари, он понял, что это не его воображение. Бакуго только что попросил что? Может у этого словосочетания есть какой-нибудь другой смысл, о котором брюнет не знает? Что было бы весьма странно, но всё же более логично, чем если бы Катцуки сказал это всерьёз именно в так, как Изуку совсем недавно говорил Коте. Сам по себе омега говорил это обращение только к детям. Близким детям, которых он любил всем сердцем, пусть и вёл себя сдержанно и даже надменно, не подходя ближе положенного. Ни разу это пресловутое французское «мой дорогой» не было использовано в сторону кого-либо ещё, пусть Изуку и часто слышал, как остальные в шутку обижались на это, если узнавали. Французский всегда был языком любви — язык любви Мидории же был строг. — Что?! Да ни за что! Это ведь- — замотал головой брюнет, поспешно отводя взгляд и ошарашенно смотря в сторону, обдумывая и ещё раз твердя в подтверждении своей точки зрения, — Это-! — Adresse-moi ainsi, mon cher. Et je ferai comme tu voudras. Allez, laisse-moi l'entendre. «Обратись ко мне так, мой дорогой. И я сделаю, как ты хочешь. Ну же, позволь мне это услышать.» — правая рука нежно пригладила ворот серой блузки, на что Изуку дёрнулся и, медленно повернувшись, нахмурился, злостно зыркая на, с виду невинного, Бакуго. Иногда казалось, что со стороны это выглядит так, будто Мидория постоянно отказывает блондину в малейшей шалости. «Да разве «это» шалость?!» — возмутился Мидория, почти садясь, благодаря изголовью кровати и слоям одеял, и недовольно зыркая, процедил: — Vous jouez sale. «Ты играешь грязно.» — Je n'ai jamais joué fair-play. C'est ennuyeux, n'est-ce pas? «Я никогда не играл честно. Это же скучно, не правда ли?» — согласился Катцуки, медленно переставая дышать. Лишь при мысли о том, что брюнет скажет это ему — он не мог вздохнуть спокойно. Мог ли он действительно сорвать сегодня этот джекпот? Изначально у него даже не было надежды. Помявшись и глубоко вздохнув, Изуку несколько минут собирался с силами, чтобы произнести эти два слова. Они словно застревали в горле каждый раз, когда он хотел произнести эту фразу. Они мучали его, насмехались над беспомощностью перед чем-то столь незначительным. Или всё же значимым, раз в его душе бурлят такие цунами? «— Дорогой, не подскажешь бабушке, как будет на французском «мой дорогой»?» «— Есть много вариантов, но мне нравится «mon cher». А зачем тебе, ба?» «— Mon cher, значит… Понятненько. Я хотела над твоим дедом подшутить, а то старый хрыч своим виноградом мне пол кухни заляпал. Пусть помучается теперь, пытаясь узнать, что я вечно буду ему говорить. Только не сдавай меня.» «— Хорошо, не буду.» — Изуку бы никогда в жизни не забыл то, с каким смехом и игривостью он тогда ей ответил. А она, улыбнувшись, припала губами к чашке, выдыхая и смотря блёклыми зелёными глазами в виноградные лозы, улыбаясь им и выходящему дедушке, что ругал всё, на чём свет стоит. Они были разными. Такими разными, что Мидория иногда задавался вопросом, как же их могла свести судьба? А потом забывал этот вопрос, любуясь настоящей любовью. — Laissez-moi partir… «Отпусти меня.» — начал Изуку, пряча взгляд и краснея пуще обычного, будто бы он заболел во мгновение ока, — Mon cher… «Мой дорогой…» Перво-наперво он подумал, что ослышался. Последние слова были сказаны тихо, неразборчиво и будто бы даже не ему, но он услышал это тихое заветное обращение. Услышал, но не поверил в то, что ему это не показалось. На самом деле, он ожидал, что брюнет будет до последнего опираться, отшучиваться, упрекать, но тот… сдался? Вот так просто сдался. Сказал то, что не сказал бы никому другому. Может он действительно ослышался? — Ты только что… Ты действительно это сказал? — заторможено и неверяще, спросил Катцуки, замирая, ведь он не знал, что делать в такой ситуации. Он привык к другому. — Я не буду повторять. Можешь даже не просить. — закатил глаза Изуку, кидая взор на лицо мужчины, и самолично алея, словно свежее поспевшее яблоко, — Ты чего к-красный-то такой? Это я краснеть должен! — воскликнул омега, ворча себе под нос, — Вынудил меня говорить такое. Бесстыдник. Красноречиво взглянув на всё такой же обескураженный взор пурпурина, Мидория чуть подостыл, даже не думая, что его слова настолько застанут мужчину врасплох, который выглядел сейчас как потерявшийся в магазине ребёнок. При этом же Бакуго не отводил от него взгляд. Смотрел пронзительно, рукой словно пытаясь огладить его щёку, но каждый раз оставляя это незавершённое действие незавершённым. Постоянно косясь на это, парень даже хотел хмыкнуть, но сдержался, а после смеяться уже и не хотелось вовсе. На смену этому пришло кое-что другое. — Это… Я не ожидал, что ты скажешь это… — чересчур радостным тоном промолвил альфа, закрывая рот своей рукой, и улыбаясь. — Что за глупая улыбка на твоём лице? — вскинув бровь, спросил Изуку, ухмыляясь и надеясь хоть как-то выбить маленькую победу себе в карман в этих нечестных боях на чувствах. — Я просто счастлив. — и он снова проиграл. Глядя на человека над собой, от которого не хотелось убежать и закрыться, Изуку уже давно понял нынешние правила игры, которые преподнесла ему жизнь на этот раз. К чему это приведёт — он не знает, да и знать не должен. Он просто надеется, что в этот раз, ему перепадёт счастья чуть больше, чем обычно и за это не взыщут большую цену. Надеется, что эту улыбку он будет видеть, пусть и не всегда, ладно, он согласен на временное счастье — чего уж там, но хотя бы на какое-то время. Потому что ему нравится эта улыбка. Потому что ему самому хочется улыбаться ей в ответ. — Я рад за тебя, но… — улыбнулся Изуку, тыкая ноготком в ключицу мужчины и цепляя ногтем галстук, который уже приспустился из-за их игр, — Твоя часть договора. — Точно. — ухмыльнулся Катцуки, моментом разворачивая ситуацию в другую сторону. Теперь Мидория сидел на нём, а Бакуго прекрасно устроился снизу, наслаждаясь великолепным станом своего омеги, который, словно был заморожен какое-то время, а потом взорвался, как бомбочка, краснея, полукрича и негодуя, смотря куда угодно и на что угодно, но только не на него. Смущение казалось ранее дефектом для Катцуки, мешающим и раздражающим его нервы, в особенности, когда к нему познакомиться подходили какие-то сосунки, мечтающие чёрт знает о чём с их-то обыденным «Я». Но когда он видел, как смущается брюнет… Сердце начинало дрожать, как ошпаренное. Все эмоции разом волновали тело, а он неотрывно смотрел за этим, не в силах остановиться. Этот яд был настолько пленительный и желанный, что Катцуки позволил бы этой королевской кобре кусать себя раз за разом до смерти, лишь бы вкусить его ещё раз. Хотя, разумеется, его смерти бы не допустили даже метафорически. — Что ты делаешь?! Дьявол! — сперва испугавшись, а после вмиг вспомнив своё юридическое образование, Изуку, восседая на чужом паху, пролепетал, — Это прямое нарушение договора! Я требую апелляции! — Я же отпустил тебя. — кладя руки на разведённые бёдра, альфа ненавязчиво начал мять их пальцами. Едва ощутимо, мимолётно и мелкими шажочками пробираясь с колен всё выше, прощупывал допустимую зону, которую очертили резко, прервав его потуги на середине бёдер, зыркая безапелляционно, и крайне яростно. Жаль только, что омега ещё не догадался, что такие взгляды — лишь заводят его ещё больше, однако, он всегда отступает, поднимая белый флаг. Пока что всегда. Он умеет ждать. — Ты усадил меня сверху. Это не то, что я имел в виду. — Договоры нужно обсуждать более детально, разве нет? А всё, что не прописано в договорённостях — на личное усмотрение. Или тебе не нравится быть сверху? — с ехидством поинтересовался Катцуки, на деле лишь изредка поднимаясь к глазам собеседника. Ибо его собственные то и дело косились на всё что угодно — до чего он только мог и не мог дотянуться. До налитых бёдер, что были на ощупь очень приятными и мягкими, хоть и одетыми в неуместный велюр. Хотя для альфы одежда на Изуку всегда была неуместна. Он мог смириться только с сетчатыми тканями, сквозь которые он мог видеть кожу. Жаль, что не гладить. Он смотрел на танцующую в ветряных потоках ткань блузки и расстроился, понимая, что он не видит оголённую спину. Но эти волосы и этот взгляд… Пылающие в ветряных танцах — они отдавали чем-то, что его манило. Пленяло и опьяняло. Смотрели требовательно, статно и так возбуждающе, что он даже забыл на секунду, что любая его реакция будет поймана с поличным. А зря. Мидория же не разделял такой шутки и лишь фыркнул, стараясь всё же полностью не садиться на мужчину, ибо даже в таком положении он чувствовал себя не в своей тарелке. А что будет, если он поддастся соблазну — в целом, стыдно осознавать. Благо в терпении ему не было равных, иначе эта шутка затянулась бы и полетела в другую дорогу. Не самую подходящую. «Всё никак привыкнуть к этим вспышкам не могу. Да и эта поза… Кто-нибудь мне вообще скажет, как мы к этому пришли?» — рассуждая в уме, Изуку не осмеливался сказать ничего, кроме пресловутого и привычного: — Ты что, у меня манеры этой нахватался? Упаси Дьявол, я не тот учитель, у которого нужно брать уроки. — успешно проигнорировав последний вопрос, Изуку напрягся, когда почувствовал, как невольно сел на что-то твёрдое, — А? Что это? Он не ожидал почувствовать под собой что-то эдакое, точнее ожидал, и именно поэтому не садился полностью, чтобы избежать этой ситуации при возможности. Не важно возникнет она или нет, но лишь один раз ослабив свою бдительность — он тут же пожалел об этом, красноречиво осознавая, что это далеко не ключи, телефон или ещё какая-нибудь безделушка в кармане. — …Это то, о чём я думаю, да? — растянуто спрашивая, Мидория неловко поднял голову к ещё более неловкому альфе, который конкретно сейчас — хотел провалиться сквозь землю. — Я, пожалуй, всё-таки помогу тебе встать. — неловко протаранил альфа, с лёгкостью приподнимая белоснежное тельце и садя его сбоку от себя, — Прости за это. Непреднамеренная реакция на тебя. — удивительно, но шутка никак не помогла сгладить этот конфуз, из-за чего Бакуго принял самое возможное, нормальное решение из существующих, — Ты… Можешь заказывать всё, что хочешь. Меню лежит там. А я пойду, улажу эту проблему. — А? Да-да, конечно. — без споров согласился брюнет, даже не зная, как в такой ситуации спорить. «Может… Нет, что за бред мне в голову приходит?» — остановив себя на полумысли, Изуку проводил взором мужчину, точнее его спину, сворачивая голову к предложенному меню и тут же беря его в руки. Есть не хотелось, а оттого выбор остановился на вине и закусках — сыре и нескольких сладостях. Их он и заказал, отпуская официантку и сидя в неловкой тишине, которая изредка прерывалась его собственными мыслями о произошедшем. Если подумать, стесняться здесь было странным, ведь они уже встречаются, а для него это был весомый аргумент. Однако сама мысль, что у Бакуго встал на него — заставляет краснеть. Не то, чтобы раньше Мидория не знавал о таких случаях к нему «симпатии» от других, но с ними не было таких отношений как с блондином. Он сидел на кровати в позе лотоса, накинув на локти одеяло и молча смотрел на океаническую гладь, где игрались проблески света, чем-то напоминающие то рубиновые глаза, то золотые нити волос, из-за чего отвлечься так и не получилось. Мысли водили его за нос и постоянно возвращали к исходному. Чёрт возьми, ему нравилось, что альфа так на него реагирует? Нравилось, что тот желает его? Этот стыдный факт терзал его душу, когда ему в тишине принесли заказ, а он нашёл в себе силы лишь кивнуть в знак благодарности. И этот же факт пронзил его кости, когда он услышал, как открывается дверь уборной и как раздаются гулкие мужские шаги. Он всё ещё сидел спиной к человеку, когда почувствовал, что на кровать присели, и стремительно пытался избавиться от румянца, который грел его щёки. — Мой принц… — Бакуго не знал, как развеять эту ситуацию, отчего впервые был таким неуверенным в этом случае. Раньше такие моменты обычно заканчивались для него не самым плохим сексом. — Я всё понимаю. Можешь не объясняться. Мы взрослые люди. Такое бывает. — ответил Изуку на удивление твёрдым голосом и поблагодарил себя за то, что в прошлом он научился этому искусству. — Тогда почему ты не смотришь не меня? — Я… — пока он думал, что ответить его развернули за руку, впиваясь в глаза, которые тут же были отведены в сторону. — Мой принц, вы так смущены. — ухмыльнулся мужчина. — Не смешно. — ощетинился парень, свободной рукой поправляя спадшее одеяло и поудобнее и устойчивее садясь, чуть раздвигая бёдра, которые тут же были укрыты другим пледом — подальше от киновари. Катцуки прикипел взглядом к этому жесту и придвинулся ближе, кладя руку впритык ко внешней стороне бедра, а второй же всё ещё держа омегу за руку, который, сглотнув, почти холодно ответил: — Нам принесли заказ. Бакуго не поверил этому прохладному тону. Уж больно он контрастировал с красным лицом и бегающим от него взглядом. И он даже не думал отвлекаться на еду.