Удивительно как быстро он привык к тому, что вечером его всё же кто-то встречает. Гавкает, виляет хвостом и облизывает лицо, едва ли он опускается на корточки, чтобы обнять чудесного и такого будто бы его понимающего добермана. Сегодня его встретили также. Он с удовольствием подставил лицо под радостный скулёж, а после, сняв туфли, пригласил мужчину вглубь дома. Включая свет и зевая ему, Изуку не спеша насыпал корма собаке, погладив его и спросив Катцуки, не против ли он, если он пойдёт в душ первым.
— Конечно нет. Иди. Я подожду тебя тут.
— Можешь чувствовать себя как дома. — Изуку приветливо кивнул, разворачиваясь, чтобы зайти в свою комнату и взять пижаму. И похоже ещё и халат.
Катцуки проводил его взглядом в комнату, а после из неё и ванную, невольно слушая, как Йору ест корм и хмыкая на волчий аппетит совсем недавнего щенка. Кажется, тот очень любил кушать. Прямо как Ай — спать.
Глаза протянулись по гостевой комнате, натыкаясь на вазу с уже опавшими бутонами цветов, но которые ещё упёрто там стояли, уверенные в том, что в ближайшее время их точно не выкинут. Впрочем, видя, насколько чистой была вода для них и сделав парочку выводов — Катцуки может ручаться, что в ближайшем будущем этим полуэустомам ничего не грозит. Хотя от них сейчас остались лишь одни стебли.
— Он хранит их до сих пор? Разве не пора уже выкинуть? — улыбнувшись, Бакуго пригладил пальцами последние державшиеся лепестки, садясь на диван и слыша, как включается вода в душе, — Стоит ли ещё раз поднять тему о том, чтобы поспать сегодня вместе? У него было столько стресса сегодня… Но, с другой стороны, мои феромоны могут помочь ему спокойно уснуть. Разве нет?
Звучало так, будто он себя успокаивает и обнадёживает. По сути, так оно и было, при учёте того, что он уверен, что без него могли бы справиться. Это даже чуть расстраивало, что в нём не было особой нужды и омега со всем мог справиться сам, даже несмотря на трудность задачи. Это восхищало, когда Мидория делал это, как управляющий, но в таких личных делах — скорее расстраивало. Звук воды снова отвлёк его, а он неосознанно прислушался к нему.
В голове без труда представился лаконичный дизайн душевой, с паром от горячей воды и ароматом кокоса или персика, которые ему так понравились. Представились горячие капли воды, которые стекали по бледной коже, обрисовывая её покрасневшими полосками. Представились мягкие и плавные изгибы, которые так приятно ощущаются под его пальцами. Одной мысли хватило, чтобы представить, как он зажимает это тело прямо в ванной, не стесняясь в ритмичных движениях после, изредка заглушаемых вздохами и шлепками. Сегодня не тот день, когда он должен думать о чём-то подобном.
Но не думать не получалось.
Катцуки встряхнул головой, выдыхая и обеими руками зарываясь в прямые волосы, оттягивая их назад, будто это могло ему помочь от навязчивых бесстыдных мыслей. И как он собирается предлагать омеге спать в одной постели, если только от представления его в голове его так ведёт? Это же идиотизм чистой воды.
— Гореть мне в аду за такие мысли… — проговорил он себе под нос, чуть вздрагивая, когда мелодичный голос спросил:
— Какие мысли? — брюнет вышел с мокрой головой и полотенцем на плечах, косясь на него с подозрением, но быстро сдаваясь, вручая одежду в руки, — Держи. Это то, что ты носил в прошлый раз. Всё чистое.
Катцуки кивнул, забирая футболку и штаны, а после чуть помедлил, смотря, как Изуку обыденно собирает махровой тканью капли с волос. Аккуратно, даже бережно. Одной ногой пытаясь отодвинуть от себя Йору, что полный сил бегал вокруг него, уже и поев и, очевидно, погуляв до прихода хозяина. Это забавляло и, улыбнувшись, Катцуки всё-таки скрылся за дверью ванной. Та быстро прикрылась за ним одним движением, а он успокаивающе вдохнул, сразу же застывая.
Вишнёвые феромоны были повсюду. Заполонили всё напрочь так ярко, что он просто стоял несколько минут вдыхая их с прикрытыми глазами. Такие насыщенные, не скрытые алкоголем и опаляющие его целиком. Именно такими они были бы, если бы омега не мешал их со своим грубым феромоном, скрывая сказочную сладость вишнёвого наслаждения, от которой мгновенно вскружилась голова. Что было бы, если бы он почувствовал этот запах от стоящего прямо перед ним брюнета? Смог бы он и тогда себя сдержать?
Но не только он ими наслаждался. А ещё и его нижняя часть тела, которая, не дойдя до конца при его эротических мечтаниях, решила дойти с помощью сладостного аромата, беззастенчиво выпирая бугорком из-под его костюмных штанов. Ошеломляюще смотря на настолько быструю эрекцию, он, тихо выругавшись, закатил глаза, кладя одежду на стиральную машинку и раздеваясь, залезая под душ. Шум воды и её тепло чуть подуспокоило, однако не решило возникшую проблему. А сама собой та проходить даже не пыталась, да и усмирить её ничем, кроме мастурбации не предоставлялось возможным. Хотя он хотел бы.
«Блять, дрочить в его доме… Я ебаный извращенец.» — усмехнулся Катцуки, обхватывая член рукой и плавно водя по нему ритмичными движениями, — «Или «бесстыдник», как он меня называет.»
Дыхание замедлилось, а сам он прикрыл глаза, погружаясь в тёплый пар душа, что полился сверху и вязким мёдом поселил в его лёгких спелую вишню. В мыслях образовался вакуум, а он, опёршись на стенку душевой, судорожно выдыхал, продолжая стимулировать горячую плоть. Та охотно отзывалась на его прикосновения, чувствительно подрагивая между пальцев.
«А если бы мы…» — внезапно возникла мысль, которую Катцуки, облизавшись, с удовольствием продолжал, рвано выдыхая, — «Каким у него было бы выражение лица…?»
Под прикрытыми веками ясно расплылся, будто выточенный из камня, образ, сияющий совершенной красотой и грацией. И дьявольским ядовитым огнём, который проживал в этих глазах и грязно цеплял и забирал каждый его взор. Он волновал его душу, заставлял сжать зубы и терпеть, несмотря на то, сколько раз он уже заставлял этот самый взгляд искрить в приятной истоме в своих скрытых снах.
Он провёл рукой быстрее, ощущая, как вода стекает по волосам, а после ему на ключицы, отдавая жаром, к которому он уже привык настолько, что даже не ощущает его. Ему не было до него никакого дела, хотя пар ясно виднелся перед карминовыми радужками. Но те, будто не видели его. Ему нужна только вишня. Больше вишни. И самую малость крепкого виски.
Пред собой в элегантных сетчатых одеждах он ясно видел парня. Этого омегу. Восседающего в кресле, словно в троне, и глумливо щурящегося про себя на всевозможные упрёки, парируя ими так филигранно, что сама его сущность дрожала в немом восторге. Обычные жесты тонких пальцев, скрытых в перчатках, что так желанно могут прикасаться к его тёплой коже. Пусть при этом и награждая её своим холодом. Как бы он хотел почувствовать, как эти холодные пальцы спускаются по его телу, играясь с ним до тех пор, пока ногтями они не стали бы царапать его спину, где на утро были бы десятки борозд.
Бакуго нахмурился, предвкушая разрядку и думая, сколько же времени он провёл, стоя здесь. Ничего ли Мидория не заподозрит про то, что могли делать в его ванне так долго? А если заподозрит, то промолчит? Или намекнёт? Или скажет прямо, ни грамма не смущаясь, а после отмахнётся?
«Сука… Хочу его увидеть.» — тихо зарычав, альфа опёрся о скользкую стенку, наспех беря банку с кокосовым гелем для душа, чтобы после краснеть от того, что он долго сидел здесь, натирая себя мылом, чем о того, что его сперма стекает сейчас по полу той душевой, где минут пятнадцать назад стоял омега. Обнажённый.
«Блять.»
Он почти слышал его гулкие, прерывистые выдохи, видел, как пальцы сжимали простыни, отказываясь сплетаться с его по неизвестной ему причине. Слышал, как, постанывая, припухшие красноватые губы, выдыхая, шептали его имя, прерываясь с каждым новым его толчком. Видел, как ягодицы и вся зона груди были искусаны и помечены алым. Как этот самый взгляд самого Дьявола под ним становился покорным Ангелом, жаждущим ласки, а после вновь напоминал о своём существе. Он бы вжимал его в кровать всю ночь, пока они оба не выбились бы из сил напрочь, или пока сама кровать бы не сломалось под натиском их тел. Сплетал бы их феромоны в один пунш и вожделенно бы вдыхал его, мечтая однажды впиться чуть ниже загривка, кусая и помечая его, как что-то, принадлежащее только его душе. Его рукам. Его сердцу. Над всем этим властвует всё равно лишь он один. И над ним властвует только он.
Глухо простонав, Катцуки поспешно взял шланг душа, аккуратно отмывая все следы белёсой жидкости со стены и пола. А также себя. Чуть смущённо отводя взгляд, Катцуки свободной рукой стукнул себя по лбу:
— Кому сказать — не поверят. — он выключил воду, вставая и беря гостевое полотенце, — Нужно поспешить, а то и так будет много вопросов.
Выйдя из горячей ванной, он безошибочно догадался, что брюнет сейчас сидит в гостиной. Впрочем, не то, чтобы он мог зайти куда-то ещё кроме выхода в гостиную. Мидория вальяжно лежал на диване, разодетый в ночную, чёрную и длинную рубашку и брюки, по качеству ткани напоминающие шёлк, вместе с длинным халатом с объёмными рукавами и едва завязанным узлом на талии. Именно из-за него этот халат почти спал с правого плеча омеги. Тот сидел и что-то проверял в ноутбуке, попутно удобно устроившись с Йору, что лежал у его ног и смиренно наслаждался тишиной. Пёс удивительно быстро начал походить на собачью версию своего хозяина.
— Запах кокоса? Я так погляжу, тебе очень нравятся мои уходовые средства? — не отвлекаясь от работы, усмехнулся Изуку, заправляя, выпавшие из общей копны, волосы за ухо, — Ты очень избирательно их используешь.
Его план сместить ракурс со времени на запах был весьма удачным.
— На самом деле, я просто хочу пахнуть как ты. — подойдя ближе, Бакуго принялся вытирать полотенцем мокрые волосы, после развесив его на батарее у выхода на балкон, — Почему ты так поздно за ноутбуком?
Он не мог от него оторваться. Такого сосредоточенного, домашнего, милого и соблазнительного… Вот он. Сидит на расстоянии двух метров. Они в квартире совершенно одни, глубокой ночью, после горячего душа. Сам Катцуки уверен, что всё, что нужно для любви, у брюнета найдётся в тайном шкафчике под шторами. Много от этого человека он и не ждёт даже, с его-то предусмотрительностью. Всё предрасполагало к этому. Всё, кроме одного «нет».
Он смиренно ждал «да». И будет ждать. И дождётся. Знает, что дождётся.
— А? А, это… — слегка стыдливо отводя взгляд от мужчины, что так сильно напоминал кота в тот момент, когда вытирал свои волосы, — Эмили прислала расписание на предстоящую неделю и мне нужно его утвердить.
— В такое время?
— Привычки такие привычки. — простодушно пожал плечами брюнет, не обращая внимания на вздёрнутую бровь. Очевидно, что альфа не разделял его желания сделать всё и сразу, — Я быстро закончу. Обычно это занимает не более десяти минут. Моя секретарь — талантливая. — Катцуки не спеша подошёл к брюнету со стороны, всматриваясь в огромную таблицу Excel, где чуть ли не поминутно был расписан каждый день недели.
В его голове не укладывается настолько плотный и забитый график. И пусть у него самого бывают весьма напряжённые дни с пресс-конференциями, встречами и договорами, но он не помнит ни одного дня, когда он бы не имел времени пообедать, в отличие от Мидории. Порой день был настолько забитый, что на «обед» оставляли лишь пять минут, за которые нормально поесть попросту невозможно. Это выглядело так, словно было оставлено просто для галочки, и возможно, сам Мидория настоял на таком кощунстве.
Да и сам график выглядел чудовищной пыткой и изощрённым методом самоубийства, ежели чем-то нормальным.
— Слушай, не моё дело, конечно, но тебе не кажется, что ты вот здесь… — он придвинул палец к экрану ноутбука, показывая на определённое место, — Два дня подряд не сможешь нормально поесть?
Это было его дело.
— М? А. Да, есть такое. У меня встречи с инвесторами отеля. Нет времени. — обыденно согласился Изуку, не видя в этом большой проблемы, — Может Тецу пошлю прикупить что-то, чтобы он хоть кости размял. А то стоит истуканом весь день до поздней ночи.
— Ты совсем о себе не заботишься, мой принц. — честно проговорил альфа, смотря, как Мидория лишь посмеивается и поднимает взгляд к нему:
— От двух дней ничего страшного не случится.
— Разве ты в таком режиме работаешь только два дня? — он увидел, как на этом вопросе вытянулось бледное лицо, а сам омега неловко улыбнулся, опуская взгляд.
Он ничего не мог ему возразить. Потому что каждый из них знал, что Бакуго был прав и уж точно не Мидории пытаться как-то скрыть эту голую правду. Не было смысла скрывать нечто настолько очевидное.
Он мало заботился о себе. И речь сейчас не идёт о дорогой одежде, блестящих украшениях или роскошной еде из ведущих ресторанов со звёздами Мишлен. На самом деле, это всё вторичное, если по-настоящему задуматься об этом. Ни одна дорогая шуба не сможет согреть тебя, если ты простудился, ни одно украшение не сможет восполнить блеск счастливых твоих глаз, смотрящих на то, что тебе действительно нравится. А не то, что тебя заставили полюбить. И ни одна еда не сможет утолить твой голод, если ты смотришь на неё, как на безвкусное месиво, созданное лишь для того, чтобы поддерживать твои силы.
Мидория поздновато понял, что забота проявляется не в этом. Что забота, это то, что ты чувствуешь, а не слышишь и видишь. Что он, на самом-то деле, уже очень давно не чувствовал заботу о себе. Хотя ему ли что-то требовать, если он сам о себе не заботится?
— Это моя работа, в конце концов. — тихо проговорил смиренным тоном Изуку, слушая сопение добермана, уже уснувшего на его ногах.
— Идём спать. Уже глубокая ночь. Взгляни на часы. — Катцуки присел на выступ дивана, кладя руку на дальнее от себя плечо Изуку, придвигая его немного к себе, — Ты можешь заняться этим завтра. Оно никуда от тебя не убежит. В отличии, от здорового сна. После такого количества стресса тебе необходимо отдохнуть.
— Идём спать? Вместе что ли? — эти слова заставили альфу вздрогнуть, и он прикусил губу, с немотой слушая следующие слова, мгновенно возвращая радужки к уставшему лицу, подсвеченному безжизненным светом техники, — Много стресса? Скорее, я бы сказал, что отец может выводить меня из себя. Но с ним стресса не особо больше, чем я испытываю на постоянной основе.
Лёгкая тишина ненадолго развеяла комнату, и Мидория уже подумал, что разговор закрыт, продолжая рассматривать данные в таблице, с чем-то соглашаясь, а что-то без сомнения откидывая в дальний ящик, однако, ладонь, что ещё придерживала его плечо — заставляла держать ухо востро.
«То, что молчу, не значит, что я с тобой согласен.»
«Я просто не хочу ссориться с тобой по таким мелочам.»
Эти фразы бились в голове, как колокол, пока он ощущал, как Катцуки сел уже рядом с ним, съезжая с плеча на талию, а второй ладонью прикрывая его собственные, что были на клавиатуре и замерли, как только к ним прикоснулись. Такое знакомое и вместе с тем неведомое чувство. Одного мгновения хватило, чтобы по его телу растеклось жгучее тепло от этих мимолётных движений жилистых рук.
— Да. Я предлагаю нам сегодня уснуть вместе. — твёрдо повторил Катцуки, подменяя тон на уверенный, хотя внутри в клетке ожидания билась птица сомнений. Правильно ли он поступает? — Мои феромоны помогут тебе восстановиться быстрее. Ты до сих пор бледный. И это после такого количества времени. — Изуку не поворачивал к нему своего лица, однако даже так можно было заметить, что оно не сильно изменилось со времени встречи, — Не нужно от меня скрывать своё состояние, прошу.
— …В чём проблема того, чтобы ты просто распустил феромоны по квартире? — подметил омега, всё ещё пытаясь сосредоточиться на таблице, но он понимал, что сегодня этого больше не сможет сделать, — Они достаточно сильные, чтобы даже издалека влиять на меня.
Сказано ли это было действительно для того, чтобы мужчина не спал с ним? Он точно не хочет этого на самом деле? Или хочет, но боится признаться в чём-то подобном даже самому себе? И что он сейчас желает услышать из этих губ? Согласие с ним? Или, наоборот, чтобы его убедили в обратном? А был ли смысл убеждать?
Изуку насупился, сохраняя презентацию, и выдыхая сперва с усталостью, а после с прерывистым волнением. Золотистая ладонь, что была на его пальцах, незаметно спустилась вниз, оставаясь какое-то время возле его бедра, а после легко и даже органично, стала лежать уже на нём, гладя от колена к середине. К той границе, которую Изуку неосознанно ограничил тогда, в «Хрустальном дворике».
Он поджал губы, ошарашенно смотря на мужскую кисть, где прорисовывались кости и вены. Та продолжала сжимать его бедро, но почти невесомо — играясь.
— Да, они сильные. Ты прав. — согласился Бакуго, словно зачарованный продолжая гладить аппетитную ногу сквозь два слоя ткани, — Но я хочу успокоить тебя не только ими.
— А ещё и собой? — брызнул Мидория, шумно сглотнув и ни на йоту не отрываясь от руки, что незаметно откинула ткань его халата, касаясь его лишь с преградой в виде пижамы, — Самоуверенность возвращается к тебе.
— Ещё и собой. — подтвердив чужую догадку, Катцуки понизил голос, громко шепча возле милого чужого уха, чья бледность сменилась на красноту, — Так… Как ты смотришь на это?
— Только сон?
— Обещаю. — серьёзно, но мягко, чтобы не разрушить атмосферу, ответил блондин.
— Никаких двусмысленных фраз, движений и поцелуев? — вскинул бровь брюнет, всё же поворачиваясь к забегавшим глазам и явно расстроенному таким ограничением лицу, после чего усмехнулся, подстёгивая, — Так всё-таки что-то из этого ты планировал?
— …Ты измотан. Я понимаю. — Катцуки быстро согласился, ощущая, что попросту не сможет проворачивать всё это, если будет видеть, что его омега против, — Если ты захочешь, я просто молча тебя обниму и усну.
— Мне даже неловко от такой жертвенности… — Изуку тихо хмыкнул, пока мужские руки его тепло обняли, а чужой хитрый нос упёрся в его шею, не скрывая свои намерения вдохнуть его поближе, — Хорошо. Только учти, ты пообещал. — альфа вздрогнул и счастливой улыбкой встретил его ответ, пока он чуть неуклюже и заалев решил закончить работу на сегодня, — И… Думаю ты прав. Уже достаточно поздно.
Ноутбук был потушен лёгким движением руки, а он тихо встал с кровати, чтобы не разбудить Йору, который всё равно проснулся и, посмотрев на него сонными глазами, слез с дивана и зашагал к своей лежанке, ложась на неё и быстро засыпая обратно.
Глубокая ночь стояла за окном тихой квартиры, пока они двое шли к двери его спальни. И остановились прямо у неё.
***
— Мистер Мидория, вы пьяны. Сколько вы выпили там? И где ваш сын? — подставив плечо, спросил Хори, воротя нос от насыщенного запаха алкоголя, который так и норовил пропитаться во все одежды, — Разве он не должен быть с вами? Что-то произошло?
— Хори, закрой рот, будь добр. — шикнул мужчина, опираясь на друга и идя к задней дверце машины, которая тут же открылась перед ним и ему помогли сесть, — Голова болит, а ты балаболишь, как испорченное радио. Уехал мой сынок ещё в разгар «Нефрита». Причём с каким-то мужиком. — он насупился, вспоминая беспардонное поведение того, безусловно, альфы.
«Изуку ушёл раньше…? С мужчиной?» — это было очень не похоже на брюнета, которого Акайо знал. Тот никогда бы не нарушил собственно выставленные стандарты этикета, если бы на то не было веской причины. А значит, что-то случилось.
Дверь была закрыта, а Акайо быстро обошёл машину спереди, садясь за руль и заводя её, чтобы побыстрее уехать из этого места. Салон быстро пропитался запахом алкоголя и чего-то ещё… Кажется, омежьих феромонов. Холодных, как перечная мята со льдом.
Мидория лежал на задних сидениях, не зная, в какую сторону ему смотреть, чтобы, скорее всего, его не стошнило после такого количества спиртного и, очевидно, секса. Последствия которого усугубили и так нестабильное состояние. А ведь Хори хотел помешать ему выписаться из больницы, но просто не смог его остановить. Ему не хватило духа. Когда он сказал, что…
— Мужчиной? Случайно не блондин с красными глазами? — вопросил он, едя по тёмной трассе в свете пламенно-мёртвых фонарей. По правую сторону от них сейчас плескался океан.
— М? Знаешь его, что ли? Кто этот упырь? — насупился Хизаши, сжав кулаки.
— Его друг и коллега, как я понял. — Акайо пожал плечами, блеснув серыми глазами на горящий красный свет, — Они приезжали вместе смотреть юридическую компанию. Я говорил же.
— А… Помню, говорил. Но знаешь, с таким лицом друзья в диалог не влезают. — задумался мужчина, чувствуя, как машина остановилась, пока он расслабленно расплылся по кожаному сиденью, — Тем более, этот щенок похоже знает французский.
Удивившись, Акайо посмотрел через зеркало на друга, вмиг нахмурившись. Приоткрытое окно у его руки приятно обдавало холодом резвого ветра, но сейчас даже эта приятная прохлада не позволяла избавиться от назойливых размышлений. Французский? Какое совпадение. Из всех языков тот юноша знал именно этот. Это либо судьбоносное совпадение, либо продуманная система ловушки.
— Французский? Он же японец.
— Я тоже японец. — вскинул бровь Хизаши, прищёлкнув языком. Да что он о себе думает?
— Вы не так поня- — сначала Хори хотел пояснить, но быстро отмахнулся, зная, что это не возымеет никаких плодов, кроме потраченного времени, — Это же редкий язык. Его почти не изучают в нашей стране.
— Не преувеличивай. — закатил глаза мужчина, по привычке потянувшись к окну, чтобы открыть его и выкурить одну сигарету из портсигара, — Но действительно странно. Впервые узнаю чужого человека, что знает его. Может на почве этого они и «сдружились».
Он пожал плечами, доставая сигарету, хотя за сегодня было скурено уже три, но ему ли не всё равно теперь? Не важно в какой момент он курил. Стоя на улице, в машине, в кафе или после секса с очередной безымянной женщиной, что противно тянулась к нему липкими от пота руками, прося большего. Итог был один. Ему всегда было мало одного косяка. Точнее его лёгким. Те, уже привыкшие дышать дымом и табаком, не признавали исконно чистый воздух, желая всё больше и больше никотина. «Драгоценные» его сигареты всегда были под рукой, но вот так курить раз за разом становилось тяжелее, а кашель усиливался.
Был ли он сумасшедшим? Зная, что болен и продолжая гробить своё тело большим ядом? Должно быть. Он никогда не считал себя здоровым человеком. Здоровые растут в полных и счастливых семьях. А сироты — изначально не имеют шанса вырасти здоровыми.
— Вам кажется, что они не просто «друзья»? — поняв намёк, спросил Хори, нажимая на газ и молча косясь на сигару сквозь зеркало, но всё же молча.
— Не знаю. Мой сын очень хорошо умеет скрывать свою симпатию к кому-то. — хмыкнул брюнет, выдыхая дым, но втягивая свежий воздух, — Про его оборванца из средней школы я узнал по чистой случайности. Забыл?
— Да, но обошлись с ним вы весьма категорично. — подметил Акайо, вспоминая несчастное выражение лица Изуку, когда тому без всяких объяснений сказали, что тот отныне будет учиться на домашнем обучении. Тот был так подавлен в тот момент, хоть на удивление и выглядел понимающим.
Хотя всегда казалось, что этот ребёнок слишком много понимает и входит в положение взрослых. Дети должны быть чуть капризными, чтобы быть детьми. А когда они смиренно идут навстречу любой ошибке взрослого… То точно ли взрослый — взрослый, в таком случае?
— И был прав. Та мелочь была тем ещё уродом. — зубы заскрипели, а Мидория прикрыл глаза, со злобой вспоминая то время, — Дети очень жестокие.
— Дети жестокие, потому что мир заставляет их такими быть. — резонно подметил Акайо, сворачивая на отличную дорогу от дороги к дому мужчины. Он знал, что тот не захочет видеть свою жену после того, как только что переспал с другой.
Однако при этом он всё ещё продолжает спать с другими, каждый раз выбирая ту, которая хоть чем-то похожа на Инко. Это видно, но и едва-едва. Но Хори долго знает своего неуклюжего друга, чтобы не замечать такого.
Он любит свою жену. Но давно понял, что любовь исчезла из-за него самого и теперь ожидаемо волочится по миру в поисках отрады. Наивный дурак, думающий, что замену можно найти. Наивный дурак, считающий себя расчётливым гением.
— Или поощряет их жестокость. — вновь размытый взор скрылся за дымом сигареты, что уносился со скоростью куда-то назад через окно.
Недолгая тишина дала возможность отдышаться от душного места, где под взором ненавистного ему Энджи он должен был разыгрывать комедию. Он не актёр. Играет плохо, но опыта ему в этом не занимать. А опыт даже бесталанного порой может вывести в люди. Их конфликт был задолго до той роковой помолвки, но сейчас он напоминает лай раненного пса с сильным ротвейлером. Не в той он форме, чтобы ощущать себя как рыба в воде. И в этой форме он и не был никогда, хотя всегда пытался.
Он рад, что его сын смог обойти его в этом, но правильно ли это? Если ему сама мысль об этом — ненавистна? И это видно невооружённым глазом. Хотя сейчас… какая, к чёрту, разница?
— Вы передали ему кольцо? — решив прощупать свою догадку, которая возникла ещё в самом начале их диалога, Хори спокойно выдохнул.
— Я пытался, но он, ожидаемо, не взял. — в его пальцах остался лишь окурок, который был потушен о пепельницу, специально поставленную здесь для него на одном из поднимающихся подлокотников, — Он не хочет быть на этом посту. Это видно.
— Я его понимаю. Я бы тоже не захотел, если бы меня всю жизнь заставляли. — не удивился Хори, заранее предупреждая о таком понятном исходе друга. Но тот, упёртый змей, его ведь не послушал и опять вступил в дерьмо.
«А потом он жалуется, что его семья его скрыто ненавидит.» — мимо пролетающие ночные фонари били в стёкла, тонированные чёрным, а дорога заметно опустела, когда они съехали с главной трассы.
— Ой, не делай из меня монстра. — закатил глаза брюнет, кусая губы и пряча портсигар с тихими матами, ведь тот никак не хотел попасть в карман брюк.
— Мне и не нужно. — ветер приятно развеивал поседевшие кое-где волосы, пока мужчина пожимал плечами и спокойно выворачивал руль. Судя по всему, им осталось до отеля меньше двух километров, — В его глазах ты уже давно им являешься.
Замолкнув, Хизаши не нашёл в себе силы, чтобы как-то опровергнуть эти слова. Не то, чтобы он не мог поспорить или не нашёл бы фраз… Нашёл бы конечно. Он всегда оставался прав, даже если проигрывал. Но сейчас этого делать абсолютно не хотелось. Перед кем бы он оправдывался и выкручивался? Перед Хори, когда тот и так знает всю его подноготную? Или перед собой?
Перед собой ему уже поздно, ой как поздно оправдываться. Да и доказать что-то своей совести то же самое, что убитому пояснять, что пистолет для самозащиты.
— …В общем, я хочу попросить тебя кое о чём. — неопределённо и туманно уставился вперёд — на пустынную дорогу за стеклом автомобиля, — Когда я… умру… Передай ему это кольцо лично.
Пальцы крепко сжались на руле, а Хори поджал губы, будто сдерживая какой-то странный, но вместе с тем, до боли понятный порыв. Слышать такое — было невыносимо. Ему много раз доставалось выслушивать такие рассказы от друга, безусловно, и это даже вошло в некую их привычку. Но сейчас — это не просто слова. Это реальность, которую ему приходится принимать, как бы он не хотел. Изменить что-либо можно было раньше, но тогда он, как последний дурак, поддался уговорам и пошёл навстречу, как оказалось, напрасно.
— Не говори так, Хизаши. Ты же знаешь, что я не люблю такие фразы от тебя. — безжизненным голосом пробурчал мужчина, останавливаясь перед яркой вывеской отеля, и заглушая двигатель, — Всегда ты о смерти думал, а теперь и подавно.
— А что? — удивился второй, — Я дом построил, сына воспитал. Жаль, дерево не посадил. — смех вышел натянутым, резким и даже мертвее оттенком, чем бледно-белое лицо брюнета. С чёрными волосами этот контраст был ещё более заметен.
— Не смешно.
— А я и не смеюсь, Хори. Было бы над чем смеяться. — Хизаши склонил голову в открытое окно, смотря, как за стеклянными окнами первого этажа отеля ходят люди, такие беззаботные люди, — Знаешь только, что обидно? Я хотел, чтобы у меня семья была, а в итоге… А в итоге вышло это. — голос поник, а голова высунулась в плечи, — Плохой я отец, получается. А я ведь так старался.
— Жалеешь об этом? — наклонив голову набок, Акайо обернулся к другу, встретившись с его бесконечным взором.
В этих глазах, казалось, всегда появлялось нечто непонятное ему. Они просто выражали эмоции, но в то же время будто прятали самые настоящие из них на глубине себя. И сейчас они выглядели виновато. Не грустно, не тоскливо и даже не став солёными озёрами. В них просто отчётливо был заметен почерк того чувства, которого до этого дня мужчина до последнего сторонился. Вины. Вины, которую он не мог ничем заглушить. Ни сигаретами, ни женщинами, ни работой.
Ведь когда ты сам признаёшь, что виновен, то нет смысла убегать дальше. От себя убегать бесполезно.
— В сожалениях мало толку, если они жалеют уже произошедшее. — выдыхая эти слова, Хизаши неотрывно смотрел в, словно расплавленное серебро, глаза, но всё же отвёл внимание в сторону, — Я просто… Разочарован. В себе. Я не смог воплотить свою мечту.
— Ты построил свою компанию с нуля и стал успешным. Разве не это была твоя мечта? — мужчина искренне не понимал слов друга, который всегда хотел и горел делом, работал с утра до ночи, дабы потом хвастливо демонстрировать всем, чего он добился. Он учил этому сына. А теперь…
— …У меня было желание чего-то большего, чем это, Хори. — губы сомкнулись, и Хизаши посмотрел в холодные глаза отеля, у которого они остановились.
Прошло минут пять, прежде чем он добавил, всё же открывая дверь, но не спеша выходить из тёплого салона в холод осени:
— Я такой неудачник, Хори. Настоящий неудачник. — он усмехнулся, вдыхая полной грудью и обречённо выдыхая, — Этот прекрасный город… Я буду скучать за ним. И за всеми вами. Я буду скучать за Изуку.
А у него не было слов, чтобы ответить на это. Он просто встал следом и припарковал машину. Просто пошёл следом за ним, смотря ему в спину. Как когда-то давно они работали вместе, и он так же сопровождал его, молча идя следом.
Тогда он был словно огромным пламенем, а Хори — мотыльком, стремящимся к огню… Но сейчас огонь потухает и от него остались лишь смешные искры.
***
Включать основной свет Мидория не хотел, поэтому зажёг лишь подсветку у своего косметического стола, дабы она хоть как-то осветила тёмную спальню, где теперь слышалось не только его дыхание. Хотя обычно кроме него сюда никто не смел зайти. Если не брать те года, когда он сидел в тюрьме и за этой квартирой присматривали.
Лёгкой походкой он подошёл к шкафу, выуживая из него ещё одно одеяло и, на всякий случай, плед, если кто-то будет мёрзнуть. Вставать посреди ночи по просьбе холода не хотелось, но и быть виноватым за чью-то простуду — тоже. Так что он вручил всё альфе, говоря, чтобы он готовил кровать, а сам развернулся и уверенно присел за косметический столик с предвзятостью рассматривая то, насколько выросли его тёмные круги под глазами. Те радовали результатами.
— У тебя большая кровать. И удобная. — вслух осматривал мебель мужчина, присев на матрас, а после всё же взглянув на то, чем омега занимается, пока он готовит их общее ложе, — М? Что ты делаешь?
Общее. Пусть и лишь на одну ночь.
— Готовлю кожу ко сну. Не волнуйся. Я скоро лягу. Можешь ложиться первым, если хочешь. — обыденно произнёс парень, распределяя по лицу сыворотку и нежно втирая её в кожу.
Кровать чуть скрипнула, а Изуку наблюдал через зеркало, как блондин подошёл к нему ближе со спины, отчего-то пристально смотря на его лицо. Под этим взором что-либо делать было весьма смущающе, в особенности, наносить на губы бальзам, который был обязательной частью его вечерней уходовой рутины из-за того, что те постоянно трескались.
Поставив на место бальзам, Мидория взял в руки расчёску, проверяя есть ли на ней волосы и откладывая на секунду, чтобы нанести крем для волос, распределяя его по короткой длине и челке. За всем этим следил и Катцуки, любовно наблюдая за ним, а после того, как он вновь взял расчёску, предложил:
— Можно я сделаю это?
— Ты поэтому так внимательно смотрел?
— Нет. — честно признался Катцуки, улыбаясь.
— А почему? — Изуку обернулся назад, и на секунду выпал из реальности, слушая, как на его покрытое шрамом лицо и изувеченные недосыпом глаза без зазрения совести говорят:
— Потому что ты — великолепен.
