***
Не поверив сначала, но Бакуго быстро сообразил, что он всё-таки встал раньше омеги, который без стеснений спал подле него, закутавшись в своё одеяло и даже никак не обняв его во сне. Видимо даже спящий — он ведёт себя спокойно и прилично. До чего же жаль. Было бы до безумия мило, если бы тот проснулся, осознав, что облепил всё его тело руками и ногами, но этого не случилось. По крайней мере по случайности. А это не значит, что этого не может произойти по другой причине. Чёрная макушка начала движение спустя полчаса, тихо поворачиваясь из стороны в сторону, за чем Бакуго без проблем наблюдал, держа замотанное в одеяло тельце рукой, что прижала его к себе. Макушка застыла и смешно огляделась, после чего Изуку поднял-таки к нему свою голову, намереваясь, похоже, задать ему вопрос. — Доброе утро, мой принц. Тебе хорошо спалось? — Да, но… — Изуку был обескуражен тем, что его так облепили, из-за чего он даже не мог развернуться в собственноручно созданном коконе из одеяла, — Мы всю ночь так спали? Мидория был удивлён скорее не тому факту, что его и сейчас преспокойно обнимали, не чувствуя необходимости отпустить, а тому, что он не почувствовал во сне, как его обнимают. Хотя обычно он чутко спит. Очень чутко. Он был настолько уставшим? — Не знаю. Я проснулся в таком положении. — запросто приукрасил Катцуки, с умилением видя, что омега начал краснеть, — Предлагаю полежать так ещё немного, а после я приготовлю кофе. Ты будешь капучино? Изуку вскинул голову наверх, не имея возможности хотя бы поудобнее устроиться, ибо руки были скованы в объятиях тяжёлой ткани, а потому он просто смотрел в киноварь. То, что он не хотел от него отодвинуться даже в таком положении — стало откровением. Он начал меняться. Мидория за собой это стал замечать довольно спонтанно и довольно давно. Виной ли этому блондин? Скорее всего. Но вряд ли только он. Впереди будет только сложнее и он знал это. Будет ли тогда Бакуго рядом с ним? Или в итоге уйдёт? А если уйдёт, то куда? И если он будет знать куда… Пойдёт ли он за ним, чтобы вернуть его? Пусть и не хотелось думать об этом, Изуку не привык обманывать себя. Всё хорошее заканчивается. На то оно и хорошее. И к этому стоит готовиться заранее. Никогда не знаешь, когда оборвётся нить, протянутая над пылающим огнём. Но Бакуго сказал бы, что это титановая цепь. Которая не может просто оборваться. Феромон практически не изменился, и всё так же пылал обычной вишней, но сам брюнет затих и видимо сильно задумался, из-за чего на лицо легла тень какой-то непонятной обречённости? Откуда она вообще взялась? Секунду назад всё было в порядке. Сейчас же казалось, что что-то сильно беспокоило Мидорию. Что? Его, не знающий границ, отец? Его нынешний огромный объём работы, который Бакуго, как бы не хотел, не смог бы разделить с ним? Ему бы просто не дали бумаги, сонными глазами и убитым желудком говоря, что «всё в порядке» и он «в принципе справляется». Или быть может… Его мама? Которая останется вдовой. Слишком много и быстро упало на его плечи. Таким грузом, что Катцуки каждый раз не мог не удивиться тому, как брюнет выдерживал эти изощрённые пытки судьбы. Изуку стоял так неподвижно, что казалось, что ему всё не по чём. Но так только казалось. — Пошли на кухню вместе. Мне жарко. — всё же произнёс он, вынуждая убрать руку, которая, вцепившись в край завёрнутого одеяла, спокойно начала раскрывать его как капусту, пока не добралась до нежной ткани пижамы. Под которой он полностью голый, — Ты… Ладно, не важно. Пошли уже. Да и отопление надо похоже убавить. Видимо я с перепуга выставил слишком большую температуру. А ведь раньше его она всегда устраивала. Виной ли переменам служит мужчина? — Тебя что-то тревожит? — С чего ты взял? — На лице у тебя всё написано. Да и… — Бакуго почесал затылок, пока Изуку уменьшал температуру на экране котла, — Я думал, что между нами не будет больше секретов и недомолвок? Он так лишь говорит. Но Катцуки был давно готов к тому, что ему не будут безоговорочно всё рассказывать. — Секреты… — омега сел за стол, пока Бакуго делал кофе и попутно заглядывал в холодильник, удивлённо замечая, что там довольно мало еды. Про себя он пообещал присылать еду брюнету курьером. Расписание его он уже всё равно узнал. — Просто есть то, над чем я думаю без особой цели решить это. Потому что решения нет изначально. — он благодарно кивнул на поставленный перед собой кофе и подметил, что Катцуки уже разбивал яйца на сковороду, — Я часто много и долго думаю. Привычка. Я так отключаюсь от реальности что ли? — он засмеялся, — Звучит так, будто я подросток какой-нибудь. А мне ведь двадцать шесть… Когда-то давно его вовсе не тревожил его возраст. Будь ему шестнадцать, двадцать или двадцать три, но в последнее время он всё чаще начал оглядываться в календарь. Дни сменялись так мимолётно, что Изуку не успевал записывал их на бумаге, лишь наблюдая, как рассветы сменяют закаты. Он забывал, что время не вечное и всему наступает конец. И забывал, что и сам он крайне быстро ступает к своему тридцатилетию. Всего четыре года. Это крайне малый срок, в особенности, если он проведёт его в бумагах, кофе и кожаном кресле. Зависть возникала даже не к более «молодому» поколению и их молодости. Вовсе нет. На молодость как таковую ему было плевать. Он завидовал тому, что у людей младше его было то, чего у него никогда не было. Семья. Та самая тёплая и прекрасная семья, которая тебя обнимет в дождь и согреет в снег, не взирая на последствия. Он слишком увлёкся работой, забывая, что помимо неё есть ещё кое-что не менее важное. — Всего-то двадцать шесть. Не такой уж и большой возраст. — заметив, как остекленели глаза, блондин пожал плечами и обратил внимание на себя, — На меня посмотри, я ведь старше. Ему вообще-то двадцать девять. — Дедушка Бакуго, не расстраивайтесь так. — развёл руками омега, наигранно-сочувственно выдыхая и стряхивая скупую слезу, — Вы ещё огурчиком. — Вот значит, как ты на моё утешение отвечаешь? — положив руки в боки, Бакуго сверкнул очами, грозя пальцем, — Я тебе яичницу переперчу. — Я тебе её потом отдам. Ты же любишь острое. — безапелляционно парировал Мидория, хмыкая и прикрывая глаза, вещая, крутя пальцем, — А над людьми издеваться плохо. Их надо любить и уважать. Не то, чтобы он сам так считал, но всё же. — Хочешь, чтобы я тебя любил и уважал? — улыбнулся Катцуки, снимая яичницу с плиты и аккуратно раскладывая её по тарелкам. — Хотя бы просто уважал. — Хм, а я хочу тебя ещё и любить. — будто бы он всерьёз задумался, альфа положил приготовленный завтрак перед веснушчатым носом, отпивая своё приготовленное эспрессо, — Ещё больше, чем сейчас. Мой несносный дорогой принц. — он подмигнул, начиная есть. — Флаг вам в руки, mon cher. — очевидно, что альфа подавится едой. Бакуго подавился едой. Он вскинул глаза к спокойно поедающему свой завтрак брюнету, о ногу которого уже тёрся Йору. Последнему, как ни странно, еду насыпали первому. Впрочем, о нём и заботились больше, чем о ком-либо ещё в этой квартире. Не то, чтобы альфа ревновал, но всё же. Изуку больше ничего не говорил, и даже не поднимал на него глаза, смотря через балконную дверь на город, который казался ему сейчас отчего-то очень интересным. Он сидел к нему в профиль, полностью развернувшись от столешницы, лишь изредка тянувшись то к кофе, то к завтраку. Катцуки же молчал, и прожигал его взглядом. Достаточно долго, чтобы Изуку мог почувствовать себя неловко, однако, тот никоим образом не выдавал даже капли того, что он что-то сделал не так, как обычно. Звучало так, будто брюнет каждый день называет его «мой дорогой». Катцуки усмехнулся, отодвигая яичницу в сторону и вставая с места, теперь уже ловя на себе вопросительный изумрудный взор. Кажется, Мидория не рассчитывал на какие-то действия. Но он молчал, следя за тем, что же на этот раз вычудит блондин. — Значит теперь ты тоже флиртуешь со мной, мой принц? — он встал напротив него, сидящего на стуле и слегка наклонился, вскидывая бровь. — Не понимаю о чём ты. — прикрыв глаза, омега как ни в чём не бывало продолжил пить кофе. — Неужели? — он наклонился ещё больше, но взгляд безмятежных изумрудов просто уплыл в небосвод. — Да. Изъясняйся точнее. — Изуку отставил чашу с горячим кофе, кутаясь в собственной одежде, лишь глядя на то, что на улице пожелтели листья. Возможно, Мидорию можно назвать странным. Непонятным или сложным, а возможно, что всё вышеперечисленное является таковым только для тех, кто привык видеть лишь его оболочку. Бакуго сам на неё повёлся. Неприступный, холодный и расчётливый наследник. Да только из этого описания многие начинали нервно глотать слюну, когда Мидория смотрел на них своим самым обычным рабочим взглядом. Да, уставшим. Да, сонным. Но никак не злым. Только вот люди это воспринимали иначе. Катцуки пригладил пальцем небольшой шрам, уводя руку с него на щёку, придвигаясь ближе, а после обыденно спускаясь к шее, которую так вовремя открывал чёрный ворот пижамы. К его удивлению, тёплое тело, отдающее вишней, даже не дрогнуло под этим жестом, обыденно и весьма расслабленно расплываясь под его руками. Изначально он хотел кое-что сделать вовсе без предупреждения, но теперь не хотелось подрывать столь безоговорочное доверие. И он ограничился простым: — Я хочу тебя укусить. — не позволяя даже задуматься над этой фразой и сразу прислоняясь к бледной коже чуть выше ключицы. Но его успели остановить. Инстинктивно вжав голову в плечи, и смотря на него исподлобья ожидающим и, преисполненным недовольством, взглядом. Таким можно жечь Империи. А молчание прервалось чистым упрёком, пусть тот никак и не позволил уловить момент, чтобы всё-таки прикусить чужую кожу. — Ты чего удумал? — Изуку специально положил ногу на ногу, упираясь прямо в пах, нависающему над ним мужчине, — Кажется, я ясно дал понять, что подобное, мягко говоря, не приветствуется. — Поцелуи под запретом. — согласился блондин, сразу же уточняя, и чуть смущённо глядя на компроматную позу, — Но про укусы речи не было. Изъясняйся точнее, мой принц. — он ухмыльнулся, но внутри разочарованно выдохнул. Мидория так и не вытягивал своей царской шеи. И это выглядело весьма забавно. Мыслительные процессы отразились на безмятежном лице весьма ярко, отражаясь хотя бы в складке брови и тени, что легла на лицо, словно напоминая о договорённостях тому, кто должен знать их намного лучше, чем Бакуго. Ведь он сам их и выставил. Мидория довольно быстро сдался, отмечая, что в сей раз за ним недочёт. Противный такой. — 1:1. Теперь укусы тоже под запретом. — чуть расслабившись, и не увидев больше стремления искусать его до смерти, Мидория вновь потянулся за кофе, надеясь, что тот ещё не остыл. — Как жестоко. — внимательно проследив за тем, чтобы тонкая рука взяла напиток, он услышал мягкое и игривое: — Это я ещё милосерден. Бакуго мгновенно отвёл руку с тёплым кофе в сторону, и под недоумевающий взгляд, склонился вниз, игнорируя то, что чужое колено стало тереться о его внутреннюю часть бедра, цепляя чувствительную плоть. Кажется, именно это должно было стать сдерживающим его фактором в голове омеги, который немного не учёл, что это — даже не преграда. Опять не учёл. Шея не успела вновь скрыться от него и он, заметив, как омега всё же сжался от предвкушения боли — легко прикусил желаемое место, после кратко поцеловав его. После него там осталась лишь лёгкая припухлость от следа зубов, который скоро и вовсе сойдёт на нет, в отличии от пульсирующей в бешенстве венке, что так ярко выделяясь синим на фарфоре кожи. — Удивительно жестокое милосердие. — ухмыльнулся он, смотря в обескураженные глаза. Приложив свободную, но ранее прижатую альфой, руку к укусу, Мидория мазнул по ней пальцами, после проверяя результат. На удивление на подушечках не оказалось даже капли крови. Это даже удивило на пару секунд, из-за чего вмиг поднятые брови не удалось вовремя скрыть. — Почему ты так удивлён, мой принц? Неужели ты мог подумать, что я сделаю тебе бо-бо? — нарочито виновным тоном пожаловался Катцуки, строя обиженную детскую рожицу, на которую даже злиться сил не было. — Хэй не обращайся ко мне как к ребёнку. — с улыбкой, брызнул брюнет, закрывая ладонью место укуса. — Если я такой старый дед, то ты малыш. — То есть, ты укусил в шею ребёнка? — подхватив настрой, уже настала очередь Изуку делать обиженную рожицу. И Катцуки сказал бы, что у него это получилось намного лучше. Так и захотелось потискать пухлые надутые щёчки. — В тот момент ты был моим принцем. — Увлекательный аргумент. — закатил глаза омега, всё же отпивая кофе, что успел остыть, и в непонимании косясь на всё ещё нависавшего над ним блондина, — Почему ты не слазишь? — Да вот, думаю. — О чём? «О чём?» — повторилось в шумящей голове, и Катцуки тепло улыбнулся, притрагиваясь к природным вороньим волосам. Ему было любопытно много вещей, которые задать он попросту не мог, хотя бы потому, что их количество заставило бы брюнета отвечать на них без умолку несколько дней подряд. Момент, когда глаза-александриты покрылись стеклом, а из уст прозвучало такое разочарованное «двадцать шесть», в голове будто стал собираться пазл. Ещё одна головоломка, которая вот-вот стремилась быть открытой лучшим детективом змеиной души. Все эти разговоры, взгляды на чужих детей, безмолвная забота об Очако именно тогда, когда она в положении… Всё казалось очевидным. Но играясь с прядями, Бакуго улыбнулся. Так, словно смотрел на тёплое ранее солнце, улыбаясь ему навстречу. Да, перед ним сидело его личное солнце. — Я думал о том… — Изуку отставил пустую чашку, вновь дотрагиваясь до места укуса, что бледнело на глазах, — Какими красивыми были бы твои дети, мой принц. Лицо вытянулось, а Изуку бесшумно вздохнул, застывая на месте и в упор смотря на тёплые глаза, купающиеся в тени, и становясь бордовыми гранатами. Губы сжались в тонкую полоску, и брюнет опустил взор вниз, не смея вновь поднять его, будто думая о произнесённых словах. «У меня были бы красивые дети…?» — он тоскливо улыбнулся, невольно вспоминая о том роковом решении, которое он был вынужден принять в одиночку, — «Да, должно быть он или она был бы лучшим ребёнком в мире.» — Ты так думаешь…? — его голос невольно пронзился тоскливым интересом. — Мой принц…? Катцуки не понимал причину такой реакции на свои слова. Он лишь смотрел, как тоска захватывает глубины и так печального взора, а надломленная усмешка, превращается в немую тонкую полосу. Разве он не должен быть смущён? Отрицать? Отшутиться? Почему вместо этих ожидаемых реакций он видит сожаление и такую вселенскую обречённость? «Жаль, что всё вышло так. Но я не мог поступить иначе.» — Мидория через силу, прикрыл глаза, дабы слёзы не вздумали выступать на его лице. Но едва ли он их закрыл, как пред ним восстала та сцена многолетней давности, которую он никак не мог забыть. В которой он до сих пор винил себя, хоть и знал, что сейчас скорее всего поступил бы так же. Точно так же. Ему не хватило бы совести обречь своё дитя на муки, которые он познал сам. Ненужность, одиночество, обречённость — ничего из этого не должно жить возле ребёнка. Иначе… разве может тогда ребёнок считаться таковым? — Наверное, ты прав. — это всё, что он произнёс тем утром. Молчание — это всё, что мог произнести тем утром Бакуго. Но хотел он намного больше.***
Калейдоскоп дней мгновенно схватил его за грудки, пронося за собой так, словно он каждый день ударялся головой о стену несколько десятков раз. В определённые моменты он начал думать, что он становится мазохистом, однако, когда Брайн принёс ему острый шоколад с выпученными глазами и серьёзным взглядом на то, что это — вкусно, Мидория понял, что ещё не всё потеряно. Для него. А вот Тамуру ухватил за уши Шинсо и вновь вывел из его кабинета с острой потребностью всё-таки начать измываться над сотрудником. Тецу необыкновенно привычно приседал ему на уши «интересными» историями о том, что недавно он скупил едва ли не партию йогурта с клубникой по скидке, а после провёл оба выходных, не вылезая из туалета. Периодически, Мидория отправлял его за кофе под его же ворчание о том, что он вообще-то телохранитель, а не разносчик. Удара линейкой по голове хватило, чтобы сбить эту смесь с дурной головы. Эмили же, как единственный спокойный человек в их компании разношёрстных — переживала за его состояние и наказывала ехать домой тогда, когда она уходит с работы, а не задерживаться тут. Они с Шинсо даже пытались сговориться с Нейто, хотя это была скорее идея Хитоши, о том, чтобы первый не помогал с Йору по вечерам, чтобы у Мидории было больше стимулов ехать под родную крышу. Гневно-процеженного комментария хватило лишь на полдня, а после это началось по новой. С утра до ночи он носился из одной компании в другую, попутно заглядывая в отель и проверяя, не уничтожили ли его ещё. Не то, чтобы он не доверял тем управляющим, что встречали его с улыбкой полной страха, но он щурился каждый раз, когда видел, как их трясёт лишь от одного его замечания. В то же время в компании его отца… точнее, да, компании отца всё было гладко. Люди там работали, словно шестерёнки в механизме, где он изредка добавлял масло, но вот даже так была потешность в виде одной женской особы, чьё фырканье на его советы и закатывание глаз слегка выводили из себя. С таким отношением он удивлён, как та юная леди из отдела маркетинга, кажется, её звали Наоми Шобано, до сих пор держалась за своё место, в особенности, когда им заправлял отец? Наверное, она не попадалась ему на глаза, либо же решила показывать такую вольность только с омегой. Впрочем, об этом он настоятельно уже поговорил с Хори, намекая, что ещё пару раз и у них будет новый управляющий отдела маркетинга. Время пролетело настолько неуловимо, что он не успел оглянуться, как в календаре красным была отмечена дата выступления Коты, на которое тот его пригласил. И по всему видимому пригласил и Бакуго, и вот как мальцу объяснять появление второго — вопрос был хороший. Хотя, помня хитрый взгляд Изуми, вряд ли тому что-то нужно было бы вообще объяснять. Казалось, что все вокруг всё понимали, кроме самого Мидории. — Дела сделаны. Кофе выпит. Я живой. — раздельно прочертил Изуку, поправляя чёлку и меняя лишь верхний пиджак на что-то более праздничное, выходя из кабинета. Шинсо уже знал, куда он сегодня идёт, как и остальные работники его близкого круга, а оттого они лишь кивнули друг другу, пока он не вышел из здания, поёжившись от внезапного холода поздней осени. Он сам перестал понимать, когда это Октябрь стал таким холодным. Хотя это был уже конец октября. «Совсем скоро Новый год, а я весь в заботах да рабочих неделях. Надо будет хоть рождественский пирог себе приготовить для фееричности.» — фыркнул он, кутаясь в тёплое пальто и чёрный шарф, попутно напечатал альфе адрес школы. Встретятся они уже возле неё. Сама по себе школа была довольно большой и самой обычной. Ни богатых детей, ни жёстких правил. Чудесное бледно-голубое здание с коричневой крышей и забавными мелкими окошками на верхнем этаже. Однако, даже не смотря на свою обычность, школа успела припарковать возле себя неплохие автомобили — Mercedes и BMW. Хотя его Lamborghini никто не переплюнул, разумеется. Вселяло ли это гордость? Конечно. Зато все заметили подъезжающее авто S-класса. Некоторые школьники исподтишка даже сфотографировали, но он учтиво сделал вид, что не заметил этого. Оглянувшись, он увидел знакомое жёлтая авто, которое тоже значительно выделялась на фоне общих автомобилей. Возле него стоял блондин, всё внимание утрачивая в телефоне и даже не обращая внимания, что на него уже явно не первую минуту засматриваются одинокие женщины. Хотя, возможно, те были и замужними, кто знает. Изуку молча набрал Бакуго, наблюдая, как хмурое лицо разглаживается и Катцуки берёт трубку, оглядываясь по сторонам: — Ты уже приехал? Я тебя не вижу. — Да. Я стою сейчас прямо напротив тебя. — альфа замер и посмотрел точно в его глаза, кратко улыбнувшись и махнув ладонью. Женщины, следившие за ним до этого, перевели взор уже на брюнета, разочарованно выдыхая и любопытно продолжая следить за ними. Мидория не особо любит такое внимание. «Смотри какая красивая пара. Мне теперь не так жаль, что этот альфа занят. Этот омега так красив…» — тихие смешки и застенчивые разговоры за спиной были привычным делом, от того, едва они поздоровались, как Изуку сразу же ушёл с поля зрения этих любопытных мамочек. — Нас называют парой. — подстрекнув, Бакуго положил руки в карманы, смотря на весьма бодрого брюнета, хотя было видно, что тот только с работы. — Давай сделаем вид, что мы этого не услышали. — Изуку поднял взгляд на здание. Он смутно помнил школьные дворы своей юности, лишь отчасти развеивая в памяти образы цветущей сакуры, под которой он часто проводил свои одиночные, расслабленные обеды, и лёгкий шум чьих-то голосов, на которые он никогда не обращал внимания. Пока те не были адресованы к нему. Но какие-либо масштабные моменты школьных лет у себя он не помнил. Не то, чтобы их не было — он знал, что они были, но просто лично участвовать в них он не мог. Да и не хотел, если быть совсем уж честным, вспоминая большую часть несуразных и, вызывающих испанский стыд, выступлений. Он не любил готовиться к чему-то слишком долго, репетировать, не важно танцевать или петь — это всегда вгоняло его в лишний стресс. Ему же и так его хватало. — У меня дежавю с моего детства. Правда моя школа была поменьше, чем эта. — тёплый тон прозвучал над ухом, когда они шли по асфальту в направлении к центральному входу, — Но те же формы, те же тупые причёски «а-ля крутых пацанов, по которым все теперь точно будут сохнуть». — А сохли всегда по тихоням-красавчикам с холодным лицом, сидящих на последних партах. — пожав плечами, Изуку даже хихикнул на такое сравнение, вспоминая, что так-то это описание чем-то напоминает его самого. — Откуда ты знаешь? — восторженно воскликнул альфа, щурясь в притворном удивлении, — Я думал ты был на домашнем обучении. «Надо же, он запомнил это.» — мягкая улыбка украсила уста перед тем, как он увидел, что ему открывают дверь и благодарно кивнул элегантному Бакуго сбоку. Серьёзно, тот даже надел костюм. И с виду не скажешь, что последний на тремпеле. Он полностью подходил под общую атмосферу праздника, которым школа была увенчана в этот день с самой своей крыши. Различные ленты, надписи, воздушные шарики и разноцветные блёстки из уже взорванных, похоже детьми, хлопушек. Весёлый мотив играл между стен, объединяя всё помещение в один сплошной карнавал в современном японском стиле, пусть и не олицетворяющим определённый праздник. Возможно потому, что это мероприятие было сделано в честь внутренней традиции школы. Вроде «шоу талантов» за звание «самый лучший музыкант года»? — Потому что я и был тем самым тихоней. По словам того же Кэша. — зайдя внутрь, Изуку удивлённо подметил то огромное количество родителей и родственников, которые стояли либо одни, либо со своими, выступающими и при всём параде, чадами. — Не вспоминай, пожалуйста, того урода. — шикнул мужчина, глазами пытаясь найти их сорванца. Их. Нет. Постойте. Сорванца его принца. — Относись к нему, как к фоновому персонажу в моей биографии. — беспечно отмахнулся омега, проходя внутрь так же невесомо и беззвучно как обычно, «плывя» по изношенному, но аккуратному паркету холла. Ему нравилась такая беззаботная тень родительской любви и внимания, которая царила здесь. Смотреть, как взрослых подростков щипают за щёчки и поддерживают словами и мотивирующими выражениями лиц — отдельное удовольствие, которое, он уверен, приносит радость детям. И даже, если те сегодня проиграют и не получат главный приз, то для них сама поддержка близких будет значить очень многое, и сделает этот день особенным только своим наличием. Порой такое — намного дороже выходит, чем рядовая победа за золотую медаль, первое место и звание «лучший из лучших». Ребёнку хватает один раз увидеть родителей из общего зала и понять, что они пришли ради него, чтобы начать рушить горы на своём пути. Жаль, что некоторые родители этого не понимают. «Твоя первая школьная любовь.» — подмяв губу, Катцуки молча пошёл следом, поднимаясь по лестнице вверх, где, похоже, был класс Коты. — Так к нему отношусь я. — твёрдо отчеканил Мидория, вмиг поднимаясь на третий этаж. Этажи не пестрили особыми украшениями, ведь главный зал был украшен лучше них, однако, всё равно аккуратно цвели яркими шариками, летающими то тут, то там. Или связанными между собой лентой и прикрепленными к полу. Правда так они выглядели грустно. — Думаешь, мы можем зайти? — Уверен. Они так и поступили, однако в приоткрытом классе никого не было, на что омега нахмурился и сразу же достал телефон из кармана, дабы перезвонить и спросить, где затерялись все дети — у самого Коты. Но его обогнал Катцуки, говоря, что обычно такие мероприятия проводят в актовом зале и, скорее всего, претенденты на победу уже там и готовятся к выступлению. Спросив же у людей поблизости, куда им идти, они отправились искать зал, который, благо, нашли очень быстро. Найти Коту среди толпы было несложно, ведь тот пришёл в красно-зелёном костюме с забавным галстуком, где были нарисованы мелкие жабки. Позже, он скажет, что этот галстук ему дала тётя, сказав, что он может его надеть «на удачу». Но не упомянет, что он был тем, кто решил повязать такой «детский» аксессуар. К тому же повязать неправильно.