Не так уж плохо завязывать кому-то галстук, даже несмотря на недовольно-смущённое лицо при этом второго. Руки ловко перебирали чудаковатый рисунок с жабками, пока глаза так внимательно рассматривали принт, что Мидория уже сам захотел себе такой аксессуар. А что? С его серыми буднями и заливными глазами от кофе с вином — только жабки и спасут.
— Теперь на человека похож. Когда вы начинаете? — пригладив завязанный узел, Изуку довольно сощурился.
— Буквально через десять минут. Вы почти опоздали. — сделав небольшую паузу, взор упал на человека рядом, стоящего чуть позади и смотрящего прямо на него, — И Бакуго-сан здесь… — с очевидным намёком трепещет подросток, сдерживаясь, чтобы не сделать вокруг мужчины круг-осмотр.
— Он захотел поприсутствовать, ибо ему очень понравилась твоя игра. — слегка замявшись, Изуку взглянул в обсидианы, — Прости, что не предупредил заранее. Ты не против?
Бакуго приветливо кивнул, опуская после взор на аккуратно и быстро завязанный галстук, а после переводя взор на спокойно стоящего рядом брюнета, с лёгкой улыбкой и слегка неловко смотрящего на юношу.
— Я не против, конечно. Но я бронировал место в первых рядах только для вас, Мидория-сан. — честно признался Кота, теперь уже чувствуя себя как-то неловко, словно отбившийся от рук хозяин. Хотя вины его в этой ситуации явно не было.
— Я думаю, это не станет проблемой. — в крайнем случае они кого-то выгонят с места за пару купюр. А что? Это всегда работало.
Они обменялись ещё несколькими фразами, прежде чем подросток кивнул им и ушёл готовиться к выступлению. Сами они пошли занимать свои места, и на их везение возле «забронированного» места для Мидории оказалось пустое и для Бакуго. Когда люди расселись и общий гул стих, образовывая предварительную тишину, то прожекторы включились и были направлены на сцену — на ведущего. Тот размахивал руками, театрально представляя каждого из сегодняшних участников.
Кто-то кротко кивал на ожидающую толпу, кто-то равнодушно стоял, незаинтересованно окидывая взглядом людей, а кто-то громко представлялся, резво махая рукой в приветствие. Изуку бы сказал, что именно последних людей ждал успех в будущем, но сам-то он был одним из вторых. Когда ведущий скрылся, наконец начались музыкальные номера.
Многие играли на гитарах, были те, кто умело управлялся со скрипкой, желая хорошо сыграть сонеты, один притащил целую барабанную установку, отдавая по барабанам со всей резвостью и наигрывая басом знакомый популярный бит.
— Парень хорошо играет. Правда видно, что ему ещё тяжело. — размышлял тихо блондин, ухмыляясь и дополняя, видя, что его внимательно слушают, — Я знаю, что такое барабаны. Сам умею на них играть. Нужно очень много энергии.
— Ты умеешь играть на барабанах?
Не было ничего удивительного в удивлённом тоне, и Катцуки с наслаждением ответил согласием, слушая знакомую музыку в басовом исполнении на фоне. Особенное наслаждение доставляли заинтересованные глаза, и восхищённая улыбка.
— Я ходячий талант, если ты ещё не заметил, Брокколи. — нарочито напыщенно сообщил он, и почувствовал, как его ткнули в бок, сказав «не отвлекайся», — Когда малой выступать будет?
— Он следующий. — кратко сообщил брюнет и поаплодировал выступающему, едва ли перестала дрожать последняя тарелка.
Парень благодарно кивнул залу, после чего с улыбкой сошёл со сцены, пока помощники уносили барабанную установку. Это заняло от силы минут пять, после чего зал вновь затих, слушая следующего артиста, коим являлся Кота, несущий в руках всего лишь один простой стул и ставя его посреди сцены. Из-за спины он достал висящую гитару, садясь на стул и подстраивая микрофон под новую высоту.
— Спасибо всем, кто пришёл. И в особенности, хочу поблагодарить очень важного мне человека, который сейчас здесь, — подросток кивнул Изуку и тот ответил тем же, подбадривая улыбкой. Выступать перед толпой всегда сложно. Каким бы профессионалом ты не был.
Кота переживал и это было очень заметно, однако, едва ли пальцы коснулись струн, как лицо разгладилось, и умиротворённым взор, ранее напоминающий буйствующее штурмовое море — стал ранним прибоем.
С первых нот он узнал свою давнюю мелодию, готовясь слушать это произведение с закрытыми глазами. Эту же мелодию Кота играл ему и Бакуго тогда — в «Хрустальном дворике». Но замер и с удивлением покосился на расслабленное юношеское лицо, которое, придвинувшись к микрофону — пропело первые строки неизвестной ему песни.
Он не писал её, потому что считал, что не в его компетенции портить чудную мелодию пианино песней, но кажется он ошибался… Слова были такими подходящими к общей музыке, что создавалось ощущение, что музыка и слова были единым целым с самого начала. Будто именно он, действительно он сам написал их когда-то давно.
Он молча продолжил слушать, неверяще обернувшись на Бакуго, который был лишь слегка удивлён и ухмыльнулся ему, молча говоря, что ему нравится эта песня.
— Ты теперь мне в глаза уже ничего и не скажешь.
Почему ты молчишь и так смотришь на часы?
Время нас ведь с тобою никогда не спасало,
Так отчего же сейчас ты ждёшь спасения от них? — голос был расслабленным, мелодичным и даже умиротворённым. Как будто Кота выступал не на сцене сейчас, а сидел там с ними в Хрустальном дворике, подпевая шумному осеннему ветру.
Непроизвольно Мидория поёжился и это несмотря на то, что в здании было вовсе не холодно. Но табун мурашек прошёлся по спине, когда он с загипнотизированным взором смотрел куда-то вперёд, уносясь памятью в далёкие подростковые годы. Где именно он желал признания. И где именно он его так и не дождался.
— Я сижу в кресле, омывая руки горячим воском.
Скрипят окна: сегодня ночью будет идти дождь.
Смотришь безучастно, словно и не ты здесь вовсе.
Этот взгляд безразличный вгоняет в сердце дрожь. — Мидории показалось, что парень посмотрел прямо ему в глаза с лёгким сочувствием провожая эти строки. Будто ему было действительно жаль. Будто он знал, знал, за что ему могло было быть жаль.
«Нет, это невозможно. Даже несмотря на то, что у него хорошая память…» — омега отвёл взгляд от сцены, пока играл проигрыш между куплетами, — «Он не мог знать о моих чувствах. Он был ребёнком. Да и я был тем, кто никому ничего не рассказывал. Это просто совпадение. В конце концов, может быть он поёт о себе.»
Осознавать, что маленький мальчик мог знать о его переживаниях ещё тогда — признавать было попросту стыдно. Они не так часто виделись, чтобы Изуми мог понять хоть что-либо о желаниях восемнадцатилетнего его. Ни о желаниях провести чуть больше времени с мамой и ни о желании выбраться наконец из лап отца, который всегда требовал от него большего.
Он же был ребёнком. Откуда он мог знать. Хотя Мидории ли стоит сомневаться, какими умными порой бывают дети? И какими глупыми и наивными на их фоне выглядят взрослые?
— Ставни раскроются, и ветер завоюет огонь свечи.
Ты испаришься снова прямо у меня на глазах,
И стоит ли мне теперь ожидать последней нашей встречи,
Чтобы хоть раз от любви растаять в руках твоих? — Изуку утвердился в своей догадке. Кажется, подросток пел о своём прошлом. О родителях, которых он потерял очень рано.
Он смутно знал эту историю, но, с рассказов тётушки Коты, родители того разбились на машине, когда он был совсем маленьким.
Поэтому он и начал жить с тётей — родной сестрой его мамы, которая на тот момент была одинокой, незамужней женщиной. Она же с радостью приняла его, делая всё, чтобы мальчик не чувствовал себя обделённым и каким-то «другим» по сравнению с иными детьми.
У неё получилось. Мальчик вырос замечательным человеком, но рана, оставленная после смерти родных, не может быть стёрта так быстро. Мидория знает это по себе.
Изуку расслабился, уже с чистым наслаждением слушая песню, чувствуя, как к нему прикасается рука. Посмотрев на блондина, он услышал тихий вопрос, но не отрываясь от песни ответил «нет, он поёт точно про себя». Кажется, Катцуки не сильно ему поверил. Ну и пусть.
— Молча сложив все книги и закрыв все окна…
Дом незнаком мне, и теперь в нём хладно и темно.
Впрочем разве домашность очага мне так знакома?
Твоя любовь и счастье — вот жил я для чего… — все эти строки подходили под догадку Изуку, кроме последней, которая выбивалась из той истории прошлого, которую он знал.
«Твоя любовь и счастье — вот жил я для чего…» — отбилось эхом в голове, — «Звучит так, будто ему нужно было жить, добиваясь чьей-то любви, но насколько я знаю, с тётей у них не было таких отношений…» — червь сомнения вгрызался в его думы в тот момент, когда выступление уже закончилось.
Зал начал аплодировать и Мидория повторил за ним, улыбаясь, и одобрительно кивая. Песня была прекрасной, несмотря на свою грусть и мрачность. Возможно, она понравилась ему оттого, что он сам по себе любил такие мелодии, а возможно, потому что текст неожиданно знакомо отозвался его сердцу.
Всегда приятно слушать то, что тебе знакомо. Однако, сейчас стоит вернуться в реальность, где объявляли победителей. Были жюри, которые всё это время оценочно наблюдали за выступлением каждого из участников и уже были готовы вынести вердикт.
Первое место занял мальчик с барабанами, и он гулко и радостно прибежал и поклонился залу, забирая свою медаль и грамоту. На второе вышла девочка, которая выступала со скрипкой, и благодарно и скромно кивнула, поблагодарив жюри и зал за оказанную честь… Кота был на третьем месте. Это было очень даже неплохо, но кажется самого парня разочаровало своё место, пусть он всё ещё услужливо поблагодарил всех.
Но когда молодые руки тронули бронзовую медаль и подняли к глазам, то Мидория увидел, что Изуми расстроился. Разумеется, он хотел победить.
— Малой не рад своему месту. Я думаю, мы должны поговорить с ним. — обыденно и даже как-то по-родительски проговорил блондин, вставая с места и обращаясь к Изуку, — Сложно будет объяснить, конечно, что победа — это не главное. Потому, что лично я так не считаю.
Изуку хмыкнул, вставая следом, и обеспокоенно смотря, как спина Коты уходит за сцену:
— Значит, не стоит такого говорить. Кота чувствует неискренность. — он пожал плечами и пошёл первым вслед за ушедшим подростком, — Нужно просто сказать, что в следующий раз победа точно достанется ему. — брови блондина взметнулись вверх, но он лишь одобрительно кивнул, идя вслед за утончённой, грациозной походкой.
Как и когда-то, она всё ещё приковывала к себе его взгляд. Из разу в раз, в любой ситуации — лишь она оставалась неизменной. Специально её подменить омега мог без особых усилий, но когда он не следил за ней… Ох, чёрт, Катцуки не мог не смотреть на него. Это было выше его сил.
Было ощущение, что парень плывёт по воздуху, а не идёт. Каждое его движение было плавным, и настолько естественно королевским, что любой выверенный шаг — мягко и медленно был пропитан натуральной красотой. Этому можно научиться. Конечно. Любой может натренировать в себе и тихий, широкий шаг, и элегантное движение плеч, и даже ровный поворот головы. Но Мидория вырос с ними. И это не они делали из него галантного юношу, а он вёл себя, как «Его королевское высочество».
Они подошли к двери, где, как им сказали, сейчас находится Кота и Изуку уже поднёс костяшки пальцев к деревянной поверхности, как услышал с той стороны громкий крик:
— Как ты не понимаешь, Эри! Я облажался прямо перед ним! Третье место! — юный голос буквально срывался на крик, пока в ответ было слышно, как кто-то его успокаивает, наверняка названная «Эри». Знакомое имя, — Это… Я сделал недостаточно. Я мог лучше, но в итоге занял третье место. — смиренно хмыкнул он под нос, но благодаря тонкости дверей эту деталь можно было услышать.
Брови сдвинулись у переносицы и Мидория жестом показал Бакуго оставаться на месте. Подслушивать — дело грязное, но он никогда не считал свою жизнь чистой, чтобы этого не делать. Он же не ангел какой-нибудь.
Им повезло, что других участников и их родителей ещё не было здесь, так как скорее всего они поздравляют друг друга и плачут в носовые платочки. Изуми был первым, кто ушёл со сцены весьма поспешно, не удосужившись даже взглянуть после оглашения результатов в родные изумрудные глаза. Неужели ему было стыдно из-за своего призового места? Но почему?
— Нет, это ужасно. Как ты можешь сравнивать? — негодующе взвыл голос, отвечая на тихий вопрос девушки, — Если бы я победил сегодня, то я бы мог с гордостью сказать ему об этом! А теперь что?! — с той стороны послышалось, как зашуршала бумага, будто её скинули на пол, — Как я буду смотреть ему в глаза, держа бронзу в руках? Я так тренировался! — под конец голос затих, а Изуку поджал губы, продолжая с замершей рукой у двери ждать подходящего момента.
Отчего Кота вообще так считал? Кто ему внедрил эту мысль в голову, что он настолько не рад третьему место? В конце концов, это призовой титул, как и первое и второе. Гораздо обиднее было бы, если бы он не занял ничего. Зачем так негодовать? И главнее, почему он так негодует, если Изуку сам никогда ему не внушал этой мысли, а тётушка была слишком мирным человеком, чтобы даже заводить такие диалоги со своим племянником.
— «Смысл участия, если ты не победил», знаешь? Он так считает, и я с ним согласен. — сердце пропустило удар трижды, прежде чем глаза вновь сфокусировались на спокойном как удав блондине, стоящем перед ним, — Какой смысл мне было начинать бороться, если в итоге я проиграл…? — мог ли он говорить про него и мог ли Мидория стать причиной его подобных мыслей? — Что я теперь скажу ему? Я ведь хотел попросить его…
Это нужно было заканчивать. Прямо сейчас.
— Что ты хотел у меня попросить, mon cher? — кратко постучав и сразу же войдя, Мидория как ни в чём не бывало приветливо улыбнулся, слегка сощурившись и рассматривая разгромленное помещение.
Бумага валялась на полу, ручки с карандашами — на ближайшем коричневом диване, а мебель стояла явно не там, где она должна стоять. Существенных изменений, видимо, не было, но даже так это знатно расстраивало, когда он смотрел на этот погром. И подросток, заметив его взор, виновато опустил голову. Видимо он не ожидал, что его всплеск эмоций станет общественным достоянием.
Такая злость обоснована, однако, так её демонстрировать… Впрочем, не Мидории ругать подростка за выражение эмоций. В его возрасте он часто поступал так же. Пусть и лишь в своей голове. За материальное своеволие ему могли дать по голове.
— М-Мидория-сан? Вы…! — он слышал этот крик вскользь, пока рассматривал интерьер, — Сколько вы слышали…?
— Я бы сказал, достаточно, чтобы сделать выводы. — спокойно протянул омега, размеренно идя вперёд, кивая девушке с окрашенным пепельным блондом, — Юная леди, мне кажется, мы уже с вами встречались.
— Да, мистер Мидория. Меня зовут Эри. — девушка сразу его узнала, и услужливо кивнула, выказывая уважение, — Мы виделись на встрече несколько месяцев назад.
Эри смотрела на человека перед собой с нескрываемым восторгом, не веря, что ей представится возможность в неформальной обстановке поговорить с, буквально, легендарной личностью, коей Мидория стал ещё при жизни. Но видимо он сам об этом не знает, или же очень скромный, раз она не видит в нём того частого высокомерия, коим её награждают более низкие по статусу особы.
Хотя так ли важен статус? Человека всегда определял лишь человек и ничего больше. Она так думала. И любила искоса наблюдать, как люди, красноречиво хвастающиеся своими новыми побрякушками — замирали, когда видели на брюнете, вполне обыденно одетом, новый, не вышедший ещё костюм от Valentino. Тот же никогда не щеголял этим, спокойно проходя рядом, словно ничего особенного на нём не было надето. Потому что он по-настоящему так считал.
— Что ж, рад нашему личному знакомству. — дежурно улыбнувшись, Изуку мягко, но требовательно кивнул на дверь, — Могу я попросить вас оставить нас?
— Вы не должны быть столь официальны ко мне, мистер Мидория. — понимающе улыбнулась девушка, кивая и напоминая, — Мы ведь в школе.
Это чуть добавило неловкости, которую он постарался быстро вывести из головы, уже более обыденно и простодушно повторяя, признавая свой просчёт:
— …Это мои старые привычки. Оставишь нас, пожалуйста? — переходить на «ты» было странным, в особенности, к едва знакомой девушке, которая пусть и была значительно младше него, но всё ещё являлась чужим ему человеком.
Хотя, судя по их отношениям с Котой… Возможно, когда-то парень представит ему её как свою девушку. Он не сильно будет удивлён. Как же дети быстро растут. А ведь когда-то Изуми кривился на одно только упоминания, что в будущем у него с кем-то могут быть романтические отношения.
Эри быстро кивнула, выходя из комнаты и напоследок поддерживающе подмигивая поникшему в вине Коте, который сразу, как дверь закрылась, произнёс:
— Она учится со мной со средней школы.
— Славная девочка. — подтвердил Мидория, возвращаясь к делу, — Но мы не об этом. Скажи мне, почему ты так расстроен третьим местом? Это всё ещё призовой титул. — по-хорошему он должен был спрашивать это стоя, но удобное кресло под его глазами не дало этого сделать.
Он пригласил присесть и остальных, садясь сбоку от подростка и ощущая как рядом с ним сидит Бакуго, откидываясь на спинку их общего дивана.
— Мидория-сан, вы серьёзно? Третье место — ничто, по сравнению с первым. — усмехнувшись, он проговорил, будто что-то слишком очевидное, — Разве я могу быть счастливым, получая его? Зная, что кто-то другой получил больше? Я недостаточно старался…
— Ты сделал всё, что мог сделать в тот момент. Я тоже не всегда получал первые места. — пожимая плечами, Изуку непривычно поёжился, понимая, что в руке чего-то не хватает, — И ты знаешь это.
Не хватало вина. Желательно несколько бокалов.
— Быть первым — почётно и приятно только в начале. Потом наслаждения от первых мест ты уже получать не будешь. Пресытишься. В тюрьме меня и вовсе называли «Третьим». — Изуку знал, что этот юнец уже знает, что он пять лет был далеко не по поручению отца где-то там в мечтаниях заработать больше денег и вот он видит удивлённые глаза, — Но это не помешало мне быть первым вот тут. — он ткнул Коте прямо в центр грудной клетки, — И это намного сильнее и тяжелее осуществить, чем получить сотню золотых медалей.
Изуми прикусил нижнюю губу, смотря в этот лелеющий его взгляд и не в силах опровергнуть сказанное брюнетом. По крайней мере, сразу. И хоть он чувствовал, что что-то из сказанного — абсолютная ложь, желания разоблачать её у него не было. Быть первым у самого себя? Именно это же имел в виду Мидория, когда дотронулся до его сердца? Но Кота не помнит, чтобы тогда этот человек выбирал себя, а не кого-то другого. Он до сих пор этого не видит. И пусть брюнет был успешным, пусть имел кучу полезных связей, но он до сих пор сидит днями и ночами, работая. То, что он сегодня смог сюда прийти — уже везение.
Он выбрал не то, что хотел. Делает не то, что хочет. Он сражается на этой бойне потому, что при попытке бегства его нагонят и вернут обратно. Вот почему сейчас перед Изуми такая улыбка. Измученная, но добрая. Потому что он знает, что Мидория не хотел быть ни руководителем, ни строителем и ни юристом. Он хотел быть гонщиком.
Но так и не стал.
— Но для чего тогда желать побеждать? Если у себя ты уже являешься единственным победителем? — с искренним недоумением нахмурился подросток, тревожно смотря на такие мудрые и грустные глаза, смотрящие в ответ.
Для чего желать выиграть? Очень простой вопрос. Если не побеждать наяву, то ты не сможешь стать победителем внутри. Человек не способен себе внушить, что он непобедим, если его постоянно будут втаптывать в грязь. Однажды самовнушение перестанет работать. Это как вечный двигатель, который остановится только когда остановится твоё сердце. Энергия не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда. Только вот вместо энергии здесь — чувство. Чувство, что бывает посильнее некоторых. Чувство гордости за самого себя.
— …Не всякая битва должна оканчиваться победой или поражением. Мы сражаемся каждый день. Но медалей нам же за это не дают, верно? — он усмехнулся, откинувшись на спинку, и сложив руки на груди, — Главное чувствовать, что ты сражался не зря. Потому что, если вся твоя битва оказалась бесполезной… — приоткрыв глаза, он потупил взор, — Ты проиграешь в битве с самим собой.
— И всё же… Я проиграл. — Изуку промолчал. Что ему сказать, если Кота уже решил, что это остаточный проигрыш?
Бакуго, нахмурившись, дослушал этот странный философский диалог, который кое-что напомнил ему. Точнее, кое-кого. Раньше он тоже любил выигрывать. А кто не любил, верно? Чувство гордыни, момент высшего наслаждения признанием и овациями… Но это всё было с ним только до старшей школы. И когда он вышел из той реальности, где он был королём с золотым троном — его ужаснула картина того, где на самом деле он был, и из чего на самом деле был сделан его трон.
Жизнь опускает с небес на землю — это правда. И её он впервые познал, как только начал самостоятельно зарабатывать деньги. Оказалось, что то уважение, которое он заработал среди детей — яйца выеденного не стоило. И побыв мальчиком на побегушках — он прекрасно понял урок жизни о том, где будет его место, если он не перестанет взъерошивать никому ненужные перья гордыни, стремясь доказать, что он достоен большего. Но кому доказать? Впрочем… он так никому ничего и не доказал.
Зато понял, начиная вновь набирать высоту, что птица, не пережившая падение — никогда не научится летать.
— Знаешь, малой. Победа не может существовать без поражения. — все обернулись на доселе молчавшего человека, а Изуку даже вскинул бровь, не ожидая, что Катцуки продолжит эту беседу, — Человек, который познал только вкус победы, будет обезоружен перед ликом неудачи. Настолько, что годами не сможет забыть одного раза, когда упал на землю. И в это время он не сможет вспомнить, всех тех раз, как когда-то высоко летал. — Мидория редко видел серьёзное, не обременённое ни гневом, ни игривостью лицо, а наоборот расслабленное, будто постигшее то, чего ему постичь не удалось, — Но если человек знает, какого это — проигрывать, то он знает, какого это — испытывать вкус настоящей победы. — Бакуго хмыкнул, стреляя взглядом в удивлённого подростка, наклоняясь к нему и подпирая подбородок, хитро заканчивая, — Ни разу не проигравший значительно слабее того, кто проигрывал сотню раз. Иначе почему тогда люди лучше учатся на своих ошибках?
— Говорите так, будто знаете, какого это, Бакуго-сан. А между тем, вы не похожи на такого человека. — хмуро сообщил Кота, с недоверием скрещивая руки на груди, удивляя блондина:
— М? А на кого же я похож?
— На того, кто, несмотря на всё, идёт напролом. Причём с криком. — это вызвало улыбку, потому что таков он нынче. И это вселяло гордость за самого себя.
— Ха-ха, в точку, малой. — как же хотелось потрепать эти углевые волосы, но те были слишком далеко, — Но люди же не рождаются такими, верно? Я таким стал. — пожимая плечами, Бакуго горделиво посмеялся и Изуку выдохнул. Самоуверенность мужчины никуда не делась.
— Но я так хотел похвастаться своей победой. И у меня была просьба… А теперь… — юноша выдохнул, нахохлившись и фыркая в недовольстве.
— Какая просьба? Я сделаю всё, что в моих силах. — ласково спрашивая, Изуку потрепал того по волосам, будто читая мысли мужчины, который безотрывно наблюдал за этой родительской улыбкой.
— Но я не получил первое место. На каких основаниях я должен просить её исполнить…? — озадаченно взглянули омуты.
Хотел бы Изуку хоть раз услышать такие слова от своих родителей. Получить желаемое, ничего не дав взамен. Играть не в «взаимовыгодные и партнёрские отношения», а в семейные. Настоящие и такие живые, чтобы он сам оживал под ними. Но это лишь его желание. Которое не имеет ничего общего с реальностью.
Незачем мучить себя тем, чего никогда не будет. Бесполезно портить себе сейчас этим настроение, но смотря на ожидающее его ответ лицо — он невольно вспоминал своё. Смотрящее с такой же просьбой и через минуту разбившееся об реалии.
Но на его ответ Кота обрадовался. Он видел, как бесконечные глаза засветились ярким светом где-то в своих глубинах. И это делало его счастливым.
— Мне это не важно. Ты же так старался. — собственная фраза ножом прорезала сердце, и он почувствовал, как то стало кровоточить, — Разве я могу не оценить это?
— …М-Мидория-са-ан! — он накинулся на него с объятьями, дрожа и радостно вскрикивая, на что Изуку крайне неуклюже пытался его успокоить.
— Mon cher! Ну чего ты…! — он прижал подростка к себе, болезненно зажмурившись, хотя больно ему и не было. Но та быстро испарилась.
Бакуго смотрел на это с ласковыми глазами, что не сводились со столь необычной эмоцией как «неуверенность». Такой эталон сдержанности сейчас выглядел так, будто получил в руки ядерный коллайдер и ему сказали его запустить. Хотя отчего-то, если пристально присмотреться, то можно понять, что даже в таком случае, Мидория бы его запустил. Потому что это — Мидория.
«Часто ли его возможности оправдывали его «именем»…?» — Катцуки едва заметно поник.
— Я… Хотел попросить вас обо одном. — он протянул, слегка отодвигаясь от брюнета, но не размыкая внезапных объятий, — Могу ли я называть вас «онни-сан»?
Изуку ожидал многого. Гитару, быть может билет на концерт, или иные безделушки, но это… На это подросток хотел потратить целое право «победного желания»? Это ведь такая простая просьба, которую можно легко осуществить. Ни денег, ни времени, ни чего-то ещё для этого не нужно. Это просто обращение. Простое.
Что-то это ему напоминало. Но он никак не мог вспомнить, что.
— Но так называют старших братьев, насколько я помню? — воспоминания часто его настигали в такие моменты, особенно, когда он был рядом с детьми.
— Именно… Б-Будете ли вы моим старшим братом? — неуверенно, и даже по-детски спросил подросток, делая щенячий взгляд, — Пожалуйста…?
Он говорил это так, словно перед ним был тот самый мальчик, ради которого он играл на пианино, а после связал с ним и всю свою жизнь. Пусть он уже и не был тем ребёнком, но Изуку не хотел, чтобы Кота быстро рос. Дети и так растут незаметно, и он не готов мириться с мыслью, что ещё немного и тому мальчику восьми лет, которого он когда-то встретил по дороге из магазина — будет уже шестнадцать.
Тогда у малыша требовали деньги дети лет тринадцати, а сам Изуми учился в младшей школе, но даже так пытался дать отпор. Возможно, этим он его тогда и зацепил. А возможно он зацепил тем взглядом, которым смотрел исподлобья на него, когда он прогнал тех ребят, ожидая удара под дых. И он удивился. Искренне удивился, когда его не получил, а вместо этого — лишь тихое предложение проводить его домой.
— Хорошо, mon cher. Как пожелаешь. — в отказе смысла он не видел, а такая приятная атмосфера лишь располагала к согласию.
— Вы действительно похожи на семью. Я даже завидую. — лениво взглянув на объятья двоих, Бакуго в самом деле завидовал.
Не то чтобы с его родителями у него были проблемы и не было таких задушевных разговоров. Были. Но и завидовал не по этому поводу.
— Бакуго-сан, вы ревнуете? — хитро сощурился подросток, обнимая крепче и насмехаясь над беспомощным бездействием мужчины, даже когда услышал грозное:
— Кота.
— Не говори мне, что я неправ, онни-сан. Это видно невооружённым глазом. — он послушно и невинно захлопал ресницами, указывая на блондина.
«Мелкий засранец.» — хмыкнул блондин, зная, что он ещё успеет «взять своё» едва ли они выйдут отсюда.
«Как же я хочу выпить…» — обречённо проныл внутри Изуку.
— Малой, так ты умный у нас. — хмыкнул Катцуки, видя, что это задело Изуми, который уже спешил вставить свои пять копеек.
— Бакуго. — тот же грозный тон и вновь никакого эффекта.
— Не говори мне, что я не прав. Это видно невооружённым глазом. — повторил недавно сказанные слова за юношей. Тот снова нахохлился.
***
Пусть при выходе они и встретили ещё раз Эри, но лишь сдержанно попрощались с ней, понимая, что им тоже пора уходить. Время отнюдь не безмерно и как бы Мидория не хотел остаться — у него есть лимиты, которые нужно соблюдать.
Он был во дворе, где казалось холоднее гулял ветер, чем когда они только приехали. Возможно потому, что сейчас здесь была пустошь без людей и фонового шума, который был столь привычным для его ушей. Он лишь мельком услышал, как шуршит ткань и поднял глаза, со странным выражением смотря на то, как альфа развязывает собственный галстук.
— Зачем ты это делаешь?
— Я хочу, чтобы ты мне завязал его.
Возмущению не было предела, и Изуку лишь закатил глаза, чуть «ударив» невесомым кулачком крепкое плечо и идя к своей машине, зная, что за ним идут следом.
— Многого хочешь. Спасибо за сегодняшний день. — он разблокировал дверцы, кивая мужчине, — Ценю ваше время и отдачу. — даже не напрягаясь был виден призрачный, насмешливый сарказм.
— Неужели я уеду вот так? — Катцуки нарочито надул губы, указывая на пронизанную холодом шею, — Если я заболею, то ты возьмёшь на себя ответственность?
— Ты сам его снял. Зачем мне её брать? — логически разъяснил Изуку, — Я, кстати, хотел тебя кое о чём спросить. Это ты мне заказывал доставку то на работу, то на дом?
Уже несколько недель к ряду к его подъездной двери и дверям компании, в особенности в ночное время — приезжает курьер с различными тёплыми ужинами, и порой обедами, которые оказываются уже оплаченными. А на вопросы, кто же отправитель всего этого добра, эти люди неуклюже пожимали плечами и явно лукавя говорили, что либо не знают, либо отправитель «пожелал остаться неизвестным». Среди его знакомых таких самоубийц всего несколько. И большинство работают на него. И это явно были не они.
Вывод напрашивался прозрачный, и хоть Изуку был уверен на 99,9 процентов, что он прав, но он всё равно решил спросить напрямую. Иногда проще задать вопрос и получить ответ, чем гадать днями и ночами, кто же оплатил ту жаренную курочку, которую ты сейчас ешь. Но курочка была вкусной, поэтому омега долго не жаловался.
Только вот, когда заказы начали переваливать за три недели, почти подряд — он решил всё-таки взбунтоваться. Негоже ему сидеть на чьей-то шее, и даже не знать, чья же это шея, пусть он и подозревал.
— М-м-м? Решительно не понимаю, о чём ты. — увильнул блондин, отводя взгляд и глупо и быстро заморгав.
Ну каков циркач.
— Значит ты всё-таки… — выдохнул омега, не спеша садиться в салон, да и к тому же его действительно начинал беспокоить оголённый участок шеи, — И зачем?
Бакуго мог заболеть. При такой странной погоде, когда солнце вспышкой заменяется на тучи — довольно легко подхватить простуду. Знойный ветер забрался даже под тёплое пальто и шарф, что уж тут говорить про беззащитную шею, которую лишили последней защиты в виде плотной рубашки. К тому же специально не застёгивая пальто.
Катцуки умел играть на его нервах.
— Затем, что ты мало ешь и даже исхудал. — упрекнул мужчина, припоминая три несчастных яйца и сыр, — А в холодильнике у тебя мышь вешалась, когда я в последний раз его открывал. — он фыркнул, когда услышал игривое и насмешливое:
— Ну не повесилась же?
— Это потому, что я прервал её самоубийство. Ей было не интересно продолжать. — без проблем парировал Бакуго, млея, когда до него донёсся лёгкий смех.
— Пф… — рот был прикрыт ладонью в чёрном ажуре, который заставил нахмуриться, — В любом случае, мне пора. До встречи.
Блондину хватило пары секунд, чтобы подхватить чужую руку и поцеловать тыльную сторону ладони так, чтобы из-за его спины никто не увидел ненароком этого чересчур интимного жеста. Они же всё-таки «простые друзья» и «коллеги по работе». Большее для них и не должно быть доступно. Однако, мириться с этим…? Никогда.
— Я куплю тебе что-то потеплее. У тебя холодные руки.
И сказать ли ему теперь, что у него есть кожаные перчатки, которые он просто не видит смысла надевать, поскольку всегда находится либо в машине, либо в помещении? Изуку не знал. По-хорошему-таки да. Стоит. Ведь купят же.
— Не вздумай. — прошипел Изуку и вздрогнул, когда край короткой рукавицы был подвернут, чтобы увидеть размер, — Да ты-!
— Запомнил. Ты больше любишь какую кожу? — бесстыдно взглянув в тёмные изумруды, которые беспардонно проигнорировали, он, умилившись, услышал, как рыкнул брюнет, вырывая руку из чужих пут. Весьма тёплых, стоит отметить.
Это оказалось более, чем приятно, но уже делом чести было не давать блондину так своевольно хватать его за руки в общественном месте и тем более их целовать! Что за вздор? Это разрушает его стойкое ментальное и ничем нерушимое состояние. От того остались, конечно, нынче только трещины. Но всего-то трещины!
— Я твою кожу сдеру, если ты мне купишь перчатки. — он сел в машину, начиная её прогревать и поспешно закрыл дверцу за собой, намереваясь поднять стекло.
— Это уголовно-наказуемо, господин юрист. — положив обе ладони на край тонировки, Бакуго не дал ему осуществить задуманное.
— Как адвокат, я оправдаю себя в зале суда. — вздёрнув подбородок, Мидория закончил на этом диалог, скидывая нахальные руки с помытой недавно машины, попутно нажимая газ.
Но как бы он не пытался отнекиваться от услужливого подарка — уже через пару дней, к нему домой пришёл курьер со знакомой брендовой коробочкой с буквой LV. В тот день он почти поссорился с Бакуго. Конечно, не всерьёз.
Но перчатки носил теперь каждый день.
***
Красный ковёр и все эти витиеватые и золотистые украшения интерьера навевали воспоминания. Идя мимо них, он раз за разом ощущал, что время здесь — замерло, исконно наслаждаясь своим часом. Совсем недавно, казалось, здесь жило целое семейство. Прекрасный муж, добрая жена и умный сын. Всё, как в лучших историях с хорошим концом. Только вот, вместо хорошего конца теперь он видит пыльные стёкла дорогих картин, увядшие, тоскливые розы в вазе из китайской керамики и абсолютную тишину. Здесь больше почти никто не живёт.
Лишь одинокая женщина, пригласившая его на приватный разговор и к которой он зашёл как раз тогда, когда она отпивала белое вино из бокала. Любовь к этому они с сыном делили одновременно.
— Добро пожаловать, Хори. Чувствуй себя как дома. И можно на ты. Сейчас ты не на работе. — женщина с толикой усталости взглянула на него, фыркнув, когда он поклонился и предложив сесть, — Тебе налить?
— Я за рулём. — ответил он, не веря, что сейчас день. Казалось, будто пасмурность этого дома навеяла ночь на всех его обитателей. Здесь даже дышать становилось тяжелее.
— Ну разумеется. Я забыла об этом. — она усмехнулась, отпивая ещё из бокала, который остался последним из дорогого хрустального сервиза, купленного им Хизаши на двадцати семилетие того, — Я хотела у тебя спросить много вещей, которые ни мой муж, ни мой сын мне никогда не расскажут. Мои мальчики такие упрямые, знаешь?
— Боюсь, что если они вам не расскажут, то я и подавно, миссис. — такие обращения стали его привычкой. Невольно возникнет, когда постоянно слышит такое на устах у других.
— Не преуменьшай себя. Хоть ты и не высокая шишка или типа того, но ты всё ещё их близкий человек. — кратких смех, напитанный чем-то горьким и неприятным, будто резал уши, — Разумеется, ты знаешь больше, чем я.
Пожав плечами, Инко встала, намереваясь налить себе, но не остановила протянувшуюся мужскую руку, которая без слов предложила сделать это за неё. Хори знал, что его ждёт долгий разговор и примерно знал, на какие темы, однако, даже при этом не в его власти было понять одну простую вещь, которую он спросил, придвигая бокал:
— Разве вы не близкий им человек? Мать и супруга. — он увидел, как омега вздрогнула, поджав губы и резко выдохнула, вновь заливая в себя треть бокала.
— Бессмысленные диалоги. Вернёмся к вопросу. — твёрдо подметила Инко, закатывая глаза и нервно глотнув вина.
Смотреть на это было тошным занятием. Потому что Акайо помнил, что Инко не всегда была такой угрюмой женщиной. Она была властной и в некоторой мере авторитарной, однако, в юности она была словно камелия, чьи шипы с первого взгляда были не видны. Нежные лепестки, как её глаза, цвели любовью к своему делу, а она сама порхала над землёй, словно от дуновения весеннего ветра, едва ли видела Хизаши. Прекрасная камелия. По его скудным воспоминаниям, этот цветок обозначает «верность», но он уже не вспомнит, когда миссис рассказывала ему об этом.
Сейчас же перед ним сидит чёрная, дикая роза, которую нельзя тронуть, не уколовшись.
Вся семья, цветущая ранее пылающим запахом цветов — медленно увядала в забытом саду, который будто никогда и не цвёл.
Было ощущение, что весь трепещущий ранее аромат — был лишь миражом.
