Мираж моих воспоминаний

Игра продолжалась так, будто ничего из произошедшего ранее не было. Так было негласно обсуждено словами, висевшими в воздухе. Но в действительности, пока один сгорал со стыда с максимально равнодушным лицом, давя каждое подобие улыбки и вздоха, второй выводил первого прямым взором, смотря ещё пристальнее, когда им нужно было выполнить задание. После этого неловкого разговора душа пульсировала, как будто заблудившийся мотылёк во тьме, не знающий, к какому свету ему примкнуть. Теперь он сидел ещё дальше, чем в начале, на банкетке, локтем упираясь в белоснежную крышку, что скрывала клавиши и чувствовал, как его эмоции разыгрывались внутри него, словно полёт мелодии, уносящийся ураганом. То, что он делал — опасно. Всё, о чём он думал — опасно. И всё, о чём он говорил вслух, неважно на каком языке — опасно. И сегодня, в такой странной и противоречивой ситуации, он кое-что понял. — Мой принц, что же там за карта такая, что ты так внимательно смотришь на неё уже несколько минут? Он понял, что то, что он называл доселе «опасным» не более чем ярлык на всё то запрещённое, что ему было не дозволено. Или того, чего он сам себе не дозволял. Его привычки уже давно перестали быть лишь обыденной концепцией его жизни — они стали основой всего, из чего он состоял. И даже когда он сам не был рад им, он выполнял эти последовательности, боясь даже на шаг оступиться, чтобы не вызвать целые шквалы цунами непредвиденных переменных. Но если он себе этого «не дозволял», то значит, он этого хотел, но не мог получить. Вид ожесточённых пыток над собой. Новейший мазохизм в исполнении его же, когда он так яро доказывал всем, что свободен от этого, как никто более. Жалкая ложь, осознанная теперь как что-то очевидное. Но порой, чтобы осознать то, что лежит на поверхности, нужны годы копания вглубь. Он не помнил точно, но наверняка что-то подобное когда-то говорил неизвестный философ. — Просто, похоже, именно мне досталась «победная» карта. — без особого энтузиазма сказал он, абсолютно не так представляя себе их первый поцелуй. Уловка была хорошей. Безусловно, он даже мог ей поаплодировать. Но чтобы всё произошло под таким соусом? Разочаровывает. Он не хочет так. Он не знает, как он хочет, если говорить на чистоту, но не так. Разве не должно быть какой-то романтики в красивом виде? Запаха свежих цветов и пряностей духов? В конце концов, страсти? Что будет представлять из себя безликий чмок в губы, после которого неловкостью зарастёт даже то, что не должно? Уже сейчас он чувствует, как смущение витает в воздухе и не расплывается по нему полностью только потому, что никто вслух не поднимает эту тему. — Что же ты будешь делать? Ты же любишь выигрывать. — очень любит, Бакуго сам имел честь за этим понаблюдать. Но сможет ли ради победы он переступить через себя же? Ранее для этого не было подходящих ситуаций. Но, глядя на него сейчас — Катцуки не смог бы чётко ответить на этот вопрос. Он думает, что сам бы Мидория не смог. В ночном полумраке, в помещении, заполненном нежными результатами сумерек, Мидория казался небывало отчуждённым сейчас. Как он сидел рядом с белым пианино, на котором вскинул вверх клап, глядя на немые клавиши, как будто ожидаемый музыкант, который не пришёл. Луна, возвышаясь на небесной арене, светила ему из-за спины, окружая таинственным ореолом света, словно божество, которое безучастно раздумывало над чем-то незначительным, но в тоже время весомым. Тень, бросаемая холодным взмахом, делала его контуры едва различимыми в бледном свете луны, не позволяя понять до конца те сложные эмоции, которые сейчас одолевают его. Руки бездейственно оставили на клавишах, не обращаясь к мелодии, которая может возникнуть при их касании. Они замерли на них, будто окутанные коркой льда и наверняка такие же холодные. Такое решение было невероятно сложным для него, даже не глядя на то, что весь процесс был специально обыгран как игра, чтобы не добавлять этому лишней нервозности. И Катцуки это видел просто по тому, как часто он смотрит на ту многострадальную карту в своих руках, видимо, надеясь, что ему привиделось её содержание. Но если бы он твёрдо не хотел этого, то уже бы сказал ему нет, разве не так? — Знаешь, наверное, не так часто случаются моменты в моей жизни… Когда на такой вопрос я отвечу: «Не знаю». — вынужденно признался Изуку, невесело фыркая на строки на карте, — Ты дал мне сложное задание, Бакуго Катцуки. — на секунду он посмотрел в удивлённые рубины. «Точнее говоря, я снова всё усложняю. Хочу сделать по методичке то, по чему нет ни одной методички.» — он сам себя же и поправил, не в силах сказать это вслух, дозволяя себе лишь усмехнуться. Чёрт возьми, это было даже жестоко по отношению к нему. Поцеловать кого-то самолично? Он никогда не делал этого ранее. К двадцати шести годам, конечно же, он уже целовался, но ни один из этих «поцелуев» не был инициированный им. Его целовали, чему он не всегда был рад, но послушно терпел, если это было мероприятие, но чтобы он сделал это первым? Абсурдная ситуация. Абсурдная ситуация, которая происходит прямо сейчас, наяву. — Я сделаю всё, чтобы облегчить тебе его. — Ха, каким это образом? — Увидишь, когда ты решишься меня поцеловать, мой принц. На это обращение Изуку даже вздрогнул, выдавая всё своё нутро, а после неловко ёрзая из-за этого на маленьком стуле. Однако остальная фраза его волновала не меньше. Его руки, словно бы замёрзшие от волнения, потянулись к бледному лицу, и они были влажными, что нервировало ещё больше. Он надеется, что блондин не заметит этот не самый лучший факт о нём. Трепетные пальцы дрожали, хотя ещё недавно были уверенными и вольными, когда он собирался с духом, чтобы встать с места. Но он так и не смог подняться с него. Что ему делать в такой ситуации? Что он должен сделать? «До чего мило…» Мужчина ясно видел, что брюнет не может сделать это. В глазах напротив яркими красками играло желание одержать победу в этой странной игре, но внутренние демоны медленно душили это желание на корню, обращая его в сотлевший пепел. Каждый раз, когда казалось, что брюнет встанет с банкетки и подойдёт к нему — брюнет сжато выдыхал, поджимая губы. — Возможно, тебе нужна в этом моя помощь? Я абсолютно не против её предоставить. — сощурившись и игриво ухмыльнувшись, альфа встал и приблизился к чужому лицу невообразимо близко, терпеливо ожидая действий Мидории. Всё же он хотел, чтобы тот осмелился потянуться к его лицу так же. — …Знаю я твою помощь. Чёрт, похоже, мне придётся признать своё поражение в- — блондин аккуратно сковал омегу руками, сжимая хрупкие плечи, проникновенно смотря в глаза, а после на пухлые губы, что так долго манили его оттенками различных помад, — Что ты удумал? Бакуго, я тебя спрашиваю. Насильственный поцелуй ещё хуже. Хотя он знает, что Бакуго не пойдёт на это, даже если его желание станет невыносимым. Омега сам не понял, как его доверие к этому мужчине выросло в такой абсолют, но ощущать его было в разы приятнее того подозрения, что было раньше. Он просто знал. Знал, что этого не будет. Этому не было понятного объяснения. Для него это очень странно. — Я… — смотря лишь на мягкие розоватые уста, Катцуки говорил с опущенным взглядом, — Я так хочу, чтобы ты выиграл — ты не представляешь. Я готов отдать тебе эту победу сотни раз. — он поднял взор наверх, скользя ладонями по предплечьям, — Только разреши себя поцеловать. «Отдать… Победу?» Замирая на месте, Изуку будто перестал чувствовать собственное сердцебиение, смотря на стан человека перед собой как на что-то противоестественное и ненастоящее. Его дыхание, прежде почти ровное и спокойное, стало рваным и быстрым, как будто его сердце разрывается на куски. Этот момент застыл во времени, и он осознаёт, что больше не может прятать что-то столь очевидное в себе. Он как холодный мраморный памятник, замороженный в неподвижности, в ожидании решения, которое станет либо его спасением, либо похоронит их обоих заживо. И где-то в глубине каменного сердца — он уже знает ответ. Может ли ему мерещиться всё это? Всё-таки он выпил бутылку вина. Хотя разве влияет ли на него нынче вино до такой степени, чтобы ему такие правдоподобные сны снились наяву? Крепкие руки обнимали его за талию и за спину, а мёд до одури приятно и сладостно щекотал нос, заставляя хотеть вдыхать его всё больше. Стоило ли давать разрешение, если после этого дороги назад как таковой уже не будет? И стоит ли думать об этом сейчас, когда он уже так много позволил? — Ты… Разве это не странно, начинать играть, мечтая о проигрыше? — Точно так же странно, как и не быть готовым выиграть. — он огладил рукой чужую щёку, а Изуку крупно вздрогнул, уже краснея полностью и теряясь где-то среди полок своего же шкафа, — Могу ли я…? Резко посмотрев на Бакуго — они оба замерли. Было слышно лишь гулкое дыхание друг друга, изнывающее от томительного ожидания. Мидория неуверенно и медленно кивнул, оставаясь сидеть на банкетке возле пианино, чувствуя, как на его затылок ложится большая рука, не спеша пододвигая его ближе, словно давая время на «передумать». Однако оба знали, что он не передумает. Между ними была пара миллиметров, когда он сам придвинулся, преодолевая последнюю пустоту между ними и ощущая на миг на своих губах тёплое мужское дыхание, затаивая дыхание и нервно встречаясь со спокойными омутами, что так и говорили ему «расслабиться». Пальцы блуждали по его затылку, зарываясь в волосы, и он поддался им, целомудренно прикасаясь к губам. Настолько невинно, что он мог почувствовать их сухость, и как они — сладостно и медленно продолжали отвечать на детский поцелуй, поочерёдно сминая то верхнюю, то нижнюю губу, оттягивая последнюю губами. Тёплая рука спустилась с его талии ещё ниже, прощупывая бедро через ткань, и он уже хотел стукнуть её ладонью, когда они, как он думал, уже заканчивали. Но оказалось, что это было только начало. Они стояли в полутьме, словно два актёра в сцене, которая принадлежала только им. Большая рука, словно ощутив едва сквозящую опасность змеиных глаз, властно притянула его за талию ближе, поднимая с банкетки и прижимая плотно к торсу, что чувствовался сквозь тонкую тёплую ткань. И когда он считал, что их поцелуй всё же завершён, ему услужливо и тонко намекнули, вовлекая во второй, без слов говоря, что это лишь начало их долгожданной страсти на этот день. Окутывая его в тепло, всё мужское тело стиснуло его в своих объятьях, помогая ему устойчиво стоять. А затем подняло ввысь, держа под ягодицами и неся к пианино, сразу же усаживая его на его вершину и продолжая целовать, поддаваясь каждый раз, когда он прикасался к чужим слегка сухим губам. Словно действительно он целовал Бакуго, а не наоборот. — Я… Куплю тебе бальзам к нашей следующей встрече. Взять со вкусом кокоса? — запыханным шёпотом, еле улыбаясь, проговорил омега, пытаясь отдышаться от губ, что были чуть разомкнуты прямо перед его глазами. — Возьми мне с вишней. — выдохнув эти слова, Бакуго осмелел, рукой нажимая на челюсть, которая с малейшими усилиями разомкнулась, пока её владелец не успел сообразить, что от него хотят, — А лучше целуй меня почаще. Нежно проникая внутрь, Катцуки аккуратно сминал чужие губы, продолжая целовать уже по-французски. Они так хорошо оба знают этот язык, так отчего же теперь не испробовать излюбленные поцелуи этой страны? Тем более, когда, наконец, представился такой хороший случай. Мидория долго не отвечал, пребывая в некой прострации и будучи любителем целовать с прикрытыми глазами, альфа не мог понять, нравится ли сейчас омеге то, что происходит, или ему лучше всё-таки прекратить? Вопросы испарились, когда ему с задержками стали отвечать, умело сплетаясь с ним языком, иногда прерывая поцелуй, чтобы чуть отдохнуть, и вновь возобновляя его снова. Это была игра. Такая же чуткая, как та, в которую они играли всего несколько минут назад, однако эта была в разы ярче и обольстительнее. Он ощущал всё намного чётче, чем когда-либо. Он был в тёплых руках, со спокойной душой, плавясь в них, выгоняя на минуты все мысли, дурящие его голову. Сейчас до них не было никакого дела. Только не сейчас. Сейчас Изуку не хотел думать ни о чём. Да и его мысли послушно оказались пустыми. Бакуго приоткрыл один глаз, смотря на чуть нахмуренные тонкие брови и сморщенный нос, а после отступил, давая омеге отдышаться и с лёгкими слезами в уголках сказать: — Х-хватит… Я уже- — Выполнил задание? — усмешка заиграла дьявольским азартом, — То, что мы с тобой делаем, уже давно вышло за рамки поцелуя из задания. — В любом случае… Не слишком ли ты разошёлся? — его подхватили и насадили на пианино глубже к середине инструмента, разводя его ноги одним лишь крепким силуэтом, — Поцелуй… Н-немного затянулся. Его смущала эта ситуация. Он сидел на белоснежной поверхности, стараясь не смотреть на хитрый и нарочито озадаченный взгляд Катцуки, а тот лишь наслаждался этой смущённостью, судя по хитринке в глубине этих дьявольских рубинов. Он смотрел, как на загорелой коже отбивает светом тускло горящая лампа, а волосы, словно лучи заката, струились золотом, окутывая свой облик волшебным светом, нависая над ним, в то время как Бакуго выразительно смотрел на него, ожидая, что он продолжит говорить. Но он не знал, что ему сказать. Попросту не знал. Он с лёгкостью мог вести конференции, конфронтировать на дискуссиях и подстрекать гневными смешками публику, однако, сидя в таком интимном положении перед альфой, он терялся, словно ребёнок, который только увидел взрослый мир. И, похоже, по его потерянным глазам это поняли, молча поправляя его волосы и целуя в щёку. — По тебе я могу сказать, что ты наслаждаешься этим. — Бакуго невидимо для змеиных глаз сжал ладонью корпус пианино, дабы хоть так отрезвлять себя мыслью, что поцелуй — это их максимум, — Так почему просишь меня прекратить, м? — наклонив голову набок, он ухмыльнулся, — Мой принц? — Потому что мы можем слишком далеко зайти, да и… — резко отворачиваясь, Мидория почувствовал, как его язык заплетается. Его язык! Это точно он сейчас находится в своём теле? — А если не зайдём, то я могу тебя целовать? — к бледной шее вновь приблизились, аккуратно вдыхая скорее патоку, а не вишню. Хотелось стиснуть это тело под ним в объятьях, обцеловать красное от изнеможения чувств лицо так, чтобы зелёные радужки заволокло томительным возбуждением, а сами они не знали, куда же им посмотреть. Каждое прикосновение сейчас становилось нотой в симфонии страсти, чувственно рисуя импульсами их мысли в реальности. Ласковые слова, произнесённые шёпотом, словно медленный вальс, звучали в ушах, наполняя воздух чем-то необъяснимым. Они шептались, словно неопытные подростки, влюбившиеся в первый раз в своей жизни, да так неожиданно, что кроме колкостей и подстрекательных двусмысленных шуток больше не могли никак озвучить то, что не раз кричало им их сердце. Наверное, так чувствуется любовь? Если это действительно так, то Бакуго любил впервые. И сейчас он желал, чтобы его любовь приняли, а не, как он уверен, посчитали сиюминутной глупостью. — Да ты- — новый поцелуй был ещё жарче и мокрее, чем предыдущие. По подбородку неприятно стекала слюна, а губы наверняка раскраснелись, как клубника в самом разгаре лета. Они вновь разорвали поцелуй, и омега воспользовался этим, чтобы резво подхватить и сжать в руке нотную книгу, постоянно стоящую на встроенном пюпитре, но закрытую от ненадобности. Он прикрыл ею губы, собираясь с силами всего минуту, чтобы посмотреть в кармины, тут же обмякая под этими глазами. Вернее сказать, под этим мужчиной? — Странно, мне послышалось, что ты сказал да. — словно хитрый лис, Катцуки уставился на это «защиту» с нескрываемым блаженным умилением, — Это твой щит? — Это моё решение остановить безобразие, которое ты тут учинил. — хмурясь, Изуку неудобно поёрзал на музыкальном инструменте, который, он надеется, не пострадал от его веса, — Отпусти меня сейчас же, или я слезу сам, нечаянно заехав по тебе ногой в пах. — улыбка вышла максимально неискренней и устрашающей, как он и хотел. Жаль, что у Бакуго это лишь подогревает интерес. — Не думаю, что сейчас это принесёт мне сильную боль. — Катцуки не хотел насильно убирать от лица бумажку, оттого сделал вид, что смирился с тем, что на сегодня «всё», — Хотя будет немного неприятно. Мидория посмотрел вниз, с явственным шоком видя там налитый бугорок в районе молнии и удивлённо протягивая «а…» так, будто это было максимально странно. Серьёзно, у этого мужчины была титановая выдержка, не иначе, и, судя по всему, высокое либидо. Но это всё меркло по сравнению с тем, что этот «бугорок» был буквально возле его ягодиц, не упираясь в них, но находясь в опасной близости. Не хотелось бы нечаянно почувствовать, как «он» упирается прямо в него. Но и отодвигаться дальше уже было некуда. Это грозило ему потерей равновесия, которое и так было дряблым, оттого он сделал вывод, что ему срочно нужно покидать эту позу, пока она не стала одной из поз Камасутры, которую бы он узнал на собственном опыте. — Ты в самом расцвете сил, я так погляжу? — обращаясь к блондину, который ухмылялся тому, как долго омега придумывал ответ, — Недавно же только… — Меня больше удивляет, что ты совершенно не возбуждён, мой принц. — подметил Катцуки, задавая этот вопрос в лоб, будучи уверенным в том, что омега точно не импотент, ведь в таком случае не было бы и реакции феромонов на все их поцелуи, объятья и войны за первое место там, где призы не раздают. — Даже подозрительно. Может, ты что-то от меня скрываешь? «По полочкам будем разбирать, сколько у меня секретов?» — скучающе поджал губы брюнет, закатывая глаза, решая открыть другому замечательный мир под названием «биология», которую тот всё-таки пропускал. Причём нещадно. — Омег намного сложнее возбудить на ровном месте, если не учитывать течку. Прогуливал-таки биологию? Поэтому пытался тогда со мной её выучить? — отодвигая альфу одной рукой в грудь, второй прикрывая губы и пытаясь аккуратно слезть с пианино на землю — Изуку почувствовал себя прямо-таки Джеки Чаном на жутких минималках. Он слегка покачнулся и потерял равновесие, в шоке распахивая глаза и готовясь свалиться с инструмента, как его падение остановила всего одна рука, не спеша возвращая его на место, а после помогая без проблем слезть, даже не пытаясь отодвинуть несчастную нотную тетрадь от его лица. Катцуки понял его без слов. Вновь. И осознанно ничего не сделал с этим, даже когда Мидория точно знал, что альфа этого хочет. Но это не значит, что этим послушным поведением его можно одурачить. Нет-нет, он на такое не ведётся. — По моему скромному опыту «это» — не ровное место. — спокойно пробасил Катцуки, влюблённо смотря вниз на стоявшего Изуку, что никак не убирал от растерзанных губ тетрадь, и наклонился к пылающему в огне уху, говоря тихо и тягуче, наблюдая за чужими ногами, — Но, похоже, тебе нужно намного больше ласк, чтобы ты «среагировал», верно? И ноги задрожали. О боже, он взаправду возбуждает его. Но почему нет простой реакции? Если само тело реагирует, значит, омега точно испытывает к нему влечение такого рода. Это льстило так, будто он упивался самым вкусным вином на планете, но почему тогда он не видит у того эрекции? Не то, чтобы это что-то существенно бы поменяло. Но если бы это произошло, то он мог бы попытаться «предложить свою помощь» и, возможно, получить положительный ответ, а после, в силу своего опыта в ласках, попытаться помочь чем-то большим, чем простая мастурбация или даже минет. Серьёзно, почему нет такой реакции? — Так. Тема закрыта. Его отодвинули от себя, слегка покачнувшись и подходя к дивану, слыша из-за спины: — Кстати, а когда твой цикл? — спросил Бакуго, которого этот вопрос интересовал уже давно, но всё не находил подходящей атмосферы. — Я сказал, тема закрыта. — развернувшись, ощетинился брюнет, зыркая довольно безапелляционно. — Это другая тема. — Катцуки с лёгкой забавой всмотрелся в хмурое «за что ж мне это всё?», — И всё же? Думаю, это мне стоит знать наперёд. Может и должен, конечно. Но всё это настолько быстро происходит, что Мидория уже перестал понимать, как ему на это реагировать. Или это он такой медленный и это нормальная скорость? Однако не в этом суть. Суть в вопросе, который ему задали и который имел явный подтекст «почему его об этом спрашивают». Он был бы даже не против провести течку… Стоп. Нет, погодите. Какая течка? Ему стоит перестать думать о проведении её с кем бы то ни было. В прошлый раз он повёлся на поводу у своих омежьих инстинктов и забеременел. И чем обернулась его беременность? Абортом. — Хочешь помочь мне? Ха… — о да, эти разговоры его утомляют, — Я сам не знаю. У меня нестабильный вторичный пол. — пусто сообщил Изуку, глубоко глядя куда-то в угол шкафа, размеренно поясняя, не стремясь смотреть при этом на Катцуки, — И из-за продолжительного его насильственного подавления — сейчас он восстанавливается даже со всеми препаратами довольно долго. — он неосознанно поёжился, потирая одной рукой вторую. Он до сих пор помнил, как болезненно, без аппаратов и лекарств, «отключать» всё, что тебя связывает с твоим вторичным полом. Бетам в этом смысле значительно повезло, чем всем остальным. Но ему не повезло родиться бетой, а оттого, дабы не повторить один кошмарный, но благо не окончившийся случай, он был вынужден похоронить в себе хотя бы на время ту сущность, которая так омерзительно и тонко портит ему жизнь своим существованием. — …Тебе было там настолько страшно? — блондин подошёл тихо, приобнимая руками за плечи, — Почему же ты не освободился досрочно? Ты ведь мог. — Это тюрьма, Бакуго. Не из фильмов, а настоящая. — усмехнулся Изуку, слушая этот логичный, но фарс, — А в настоящей жизни, каким бы хорошим ты не был, но если тебя усадили туда, то будь добр отсидеть весь срок. — семья Тодороки бы не дала ему так просто покинуть стены и излюбленные решётки, это ясно как день, — Меня бы не выпустили, даже если бы я начал вести себя как чёртов ангелочек. — А обжаловать решение суда? Пусть не ты, но кто-то из твоих знакомых? — не унимался Бакуго, искренне не понимая, как, будучи таким человеком, Изуку не мог найти кого-то, кто мог бы ему помочь, — У тебя же куча полезных связей. Или он не хотел? Ему там было лучше, чем здесь? Но почему? Или Бакуго опять думает слишком много? Так мало информации, так мало понимания прошлого «Мидории», которого он никогда не знал и которого он никогда уже и не узнает, даже если просмотрит все его фотографии и послушает сотни историй о нём от других. Всё это — смазанное прошлое и субъективное мнение слепышей, которые как чёртовы зомби хавали всё, что им давали и принимали это за чистую монету. А значит это не имело никакой ценности. Он бы хотел это увидеть воочию. Каким раньше был его возлюбленный? Как мыслил и о чём мечтал больше всего когда был маленьким? А когда был подростком? А когда впервые надел один из своих любимых и горячо обожаемых сейчас костюмов? — Связи полезны, если выгодны обеим сторонам. — резонно расплылся в понимающей горечи омега, — Кто бы за просто так стал мне помогать? То, что ко мне приходили меня навещать, уже радовало. — он улыбнулся, глядя вперёд так, будто проигрывал в памяти эти встречи. Похоже, они были ему дороги, — И тогда… Мне, наверное, этого было достаточно. — звучит наверняка жалко и паршиво. Обычные встречи ему были дороже, чем освободиться досрочно? Или ему настолько не было смысла выходить на волю, что он предпочёл остаться там? Нет-нет. Это абсурд. Разве он не желает сейчас отомстить за что-то Тодороки? Возможно, за некое «предательство»? Которое заключалось, похоже, не только в демонстративной «измене». Пусть не официальной, но, чёрт возьми — это ничего не меняет. Двумордый променял его. И променял низко. Самым ужасным из способов. Такого, как брюнет. — Я не был готов встретиться с Тодороки так рано. После письма я- — он быстро закрыл рот, пока веки распахнулись так, будто прямо сейчас в его висок упёрся пистолет на спусковом крючке. «Чёрт, зачем я сказал про письмо? Дурак-дурак-дурак! Впрочем…» — истерически кричал в голове его голос, который успокоился на удивление быстро, — «Он ведь знает, что о разрыве мне сообщили письмом? Даже не лично… Я не обмолвился о том, из-за чего я попал в тюрьму, а значит, всё нормально.» — он любил мысленно себя успокаивать намного больше, чем ругать. Хотя первое делал чаще. — Какое письмо? — естественно, Катцуки его переспросил. Конечно. Иначе быть не могло. — Письмо о разрыве помолвки. Я говорил. — нарочито спокойно проговорил Мидория, не до конца успокаиваясь в одно мгновение, — Тогда это знатно меня подкосило. Быть честным, я не ожидал, что меня бросят «так». Не был готов к такому. — он говорил честно, не хотел скрывать то, что когда-то разбило его душу на такие мелкие кусочки, что, если бы она была целой — её не удалось бы собрать обратно. Он помнил, как в первый раз те эмоции и ощущение безысходности, будто единственный выход закрылся перед его носом, когда он уже почти вышел из комнаты, что мучительно наполнялась водой, радуясь и злорадствуя тому, что ему больше некуда бежать. Да и было ли куда, если так подумать? Даже если бы их брак состоялся, даже если бы вновь он по обычаю своей лихой судьбы закрывал глаза на измены, и даже если бы от этих отношений его бизнес подрос, то он бы не был ни свободным, ни тем более счастливым. Его отец душил бы его и дальше, а в такой ситуации, скорее всего, и свёкр. Он проиграл бы в сухую. Но это он понимает сейчас, когда уже пробился наверх самолично и имея опыт в этом. Однако его отец всё ещё не отпустил его и мало того, уже вручил ему в руки, пусть и не официально, то, от чего он хотел спрятаться. Тогда в его юной голове — этот план работал. Тогда он был единственным верным решением. И лучшего в тот день… Он действительно бы не смог придумать. И если бы ему дали выбор, садиться в тюрьму или нет… Он бы сел и прожил всё это ещё раз. Сожаления его уже не спасут. И нет смысла ими душиться, но одни лишь сожаления — удел беспомощных, коим он перестал быть. — Как ты вообще попал в тюрьму? — По собственной глупости. — запросто ответил он. — Из того интервью… Ты ведь сел… По статье 235? За кражу. — он смутно помнил весь этот текст под основным интервью, но он читал весьма внимательно, чтобы запомнить это, — Но я ведь понимаю, что ты бы в жизни ничего ни у кого не украл. — Бакуго спустил руки на талию, в кольцо заковывая брюнета и подвигая ближе к себе. Тот остро зыркнул, будто насмехаясь над его невинными выводами. Что ж, пусть так. Но своего мнения он не поменяет. «Я буквально подкупил медсестру, чтобы она «по ошибке» оставила медицинскую карту в палате.» — у кого повернётся язык искренне считать его «ни в чём не виновным»? И хоть он не крал, но почему Бакуго так уверен в этом, зная его менее года? — Ха? Я подсыпал аллерген в еду отца. Ты серьёзно? — криво усмехнувшись, Изуку фыркнул, упираясь пальцем в грудную клетку мужчины, — Не идеализируй меня, Бакуго. Я не хороший. — его стиснули в объятьях ещё крепче, а Катцуки ухмыльнулся, выдыхая слова прямиком в поверхность тетради, которая единственная скрывала его красные уста. — Не «хороший» никогда не скажет, что он является таковым. Я верю… Нет. Я знаю, что ты невиновен. — прикрыв глаза, альфа пальцем отодвинул нотную тетрадь, поддевая её сбоку и смотря пронзительно и настолько уверенно, что не было даже желания переубеждать его в той правде, в которую он поверил, — Ты можешь делать многие вещи, которые далеки от морали. Но ты никогда не возьмёшь чужое, не так ли? — Бакуго взглянул на опущенную макушку и обессиленные руки и аккуратно приподнял чужое лицо вверх, смотря в скорбящие глаза, — Посмотри на меня. Тебя ложно обвинили…? «Как быстро он догадался, не имея чистых предрассудков. Однако даже такое позитивное мнение обо мне — предубеждение.» — удивляться было нечему, он мог догадаться об этом когда угодно, сейчас важнее было сделать так, чтобы дальше эта информация не была разрыта. Он очень бы не хотел, чтобы об этом «постыдном безоговорочном доверии» его прошлого кто-либо узнал. В своих глазах он видел, что это многому его научило. Но это его взгляд. Другие не будут думать так же. — Да… Но я сам на это согласился. Это была одна из самых ужасных ошибок в моей жизни. — убрав руку со своего лица, Мидория попытался уйти из объятий, которые потихоньку становились чем-то вовсе не невинным. С каких пор руки с талии начали перемещаться на поясницу и ещё ниже? — Кто это был…? — зубы заскрипели. Ох, бренди сгустилось. Это значило, что мужчина как минимум зол, однако Изуку не собирается раскрывать ему все карты. Но и оттолкнуть — казалось чем-то неправильным. И прежде, чем он захотел жестоко оборвать чужой пыл «восстановить справедливость», что являлось его работой — руки с его талии переместились на его лицо, насильно смотря в его глаза без тени той кроткости, которая зачастую срабатывала в таких ситуациях. Бакуго не стеснялся ни действий, ни взглядов, однако он всё ещё не сделал ничего, из-за чего ему было бы больно. Может ли быть, что именно это воинственно-уверенное лицо, стремящее бить кому-то морду — то, кем блондин является на самом деле? Кроткий мальчик — далеко не его натура, но именно она всегда была с ним, когда они были вместе. И она ему тоже нравится. Ему нравились обе. Это тешило самолюбие, но всё же этому лицу не выудить из него имя. Изуку отвернулся, и его лицо без слов отпустили, поняв намёк крайне быстро. — …Я не готов тебе сказать. Прости. — краем глаза омега увидел, как на его откровение кивнули, молча обнимая, из-за чего он уткнулся в высокое плечо. — Хотел бы я быть с тобой знаком раньше… — тихая фраза донеслась до ушей, пока его сжали ещё крепче. — Тогда ты бы вряд ли в меня влюбился. — усмехнулся Изуку, будто это была хорошая отборная шутка, сказанная между строк. — Кто знает? Мне кажется, наоборот. — Тебе всегда много всего казалось. — Катцуки готов был покляться, что брюнет состроил страдальческую мордочку, мирясь с его «недостатками», которые очень даже нравились обладателю вороньих волос. Но вслух он всего этого не скажет. Конечно нет. — Поправишь меня? — Катцуки чуть отодвинулся, приближаясь к чужим губам и будто на пробу оставляя между ними миллиметр расстояния. — Я не имею пристрастия в чём-то кого-то переубеждать. — выдохнув эти слова, Изуку вновь сомкнулся с жаркими устами в поцелуе, вдыхая вместо жгучего бренди чистый майский мёд и закидывая руки на высокие плечи. Да, именно такой запах у Бакуго с ним. Нежный, тягучий, но стойкий и насыщенный. Сквозь него проникал свет луны, которая смотрела на их силуэты, оттеняя их целующуюся тень на стену позади них, будто они были давней парой возлюбленных, что вновь один раз в году встретились на Млечном пути. Прекрасная легенда для юных умов, не разбитых ещё реалиями той любви, которая осколками врезается в память. «Возлюбленных…» — эта мимолётная мысль скользила внутри него, пока его продолжали целовать так, будто почти умерший от жажды путник, наконец, наткнулся на оазис посреди пустыни. И тот не оказался жалким миражом.

***

Холодная погода никак не помешала ему сегодня — надев пальто потеплее и носки потолще — назначить встречу с Кейго Таками, которую он решил проводить полезное с прия-… С полезным. Что приятного в постройке давнишнего объекта, который, наконец, закончили? Хотя он удивлён, что с ним согласились так далеко ехать для обычной деловой встречи, но даже после согласия он всё-таки предложил поехать вместе, посадив на место водителя не себя, а одного из подручных отца, дабы попутно обсудить все насущные вопросы и порыскать в отчётах о строительстве банка третий раз на предмет того, что эти болваны всё-таки могли где-то допустить оплошность, за которую бы спрашивали сначала прораба, а потом его. — Мистер Мидория. Зачем же вы вышли меня встретить? — играюще спросил подошедший блондин, приветственно кивая в ответ на кивок. — И вам доброго утра, мистер Таками. Не думайте об этом слишком много. — отмахнулся Изуку, приглашая сесть на задние места автомобиля, который он заранее арендовал для сегодняшней поездки, не хотелось пачкать свою машину запахами альф, которые даже в автомойке не сразу смываются, — Простой этикет. Садитесь. — закрывая дверь авто, проронил он, — Гото, путь в Иокогаму. И как можно быстрее. — Вас понял, Босс. — Я думал, мы будем обсуждать вопросы в более формальной обстановке. Я ошибся? — с лёгким намёком произнёс Таками, в упор смотря на лишние уши в виде водителя. Хмыкнув, Мидория нажал на кнопку, заковывая ранее небольшое оконце между передними и задними сидениями тонированным стеклом и попутно зашторивая с их стороны его шторкой, дабы не тревожиться насчёт получившего сегодня работу человека. Их диалог действительно лучше не слышать никому, хотя бы из соображений безопасности, дабы у кого-то случайно не распустился язык. Не каждый день в машине обсуждаются насущные вопросы о том, как убрать с поста неугодного человечка и заменить его менее перспективным и хватким. То есть слабым. Но зато удобным. Как бы все не пытались сквозь глаза восхищаться Шото Тодороки, но тот проигрывает отцу в сухую и совершенно не умеет вести бизнес. Едва ли он вступит в законные права, как не за горами будет обвал многолетней Империи и фамилии Тодороки, которой те так гордятся. И которую так изящно уничтожит их единственный сын. Их дело просто быстрее приблизить этот конец. — Вот и чуток приватности. — спокойно пронеслось, а после с лёгким выдохом добавилось, — Я вас понимаю, однако у меня нынче всё время забито и, к сожалению, совмещаю, как могу. — он пожал плечами, кладя ногу на ногу. — Ох, да. Вы же стали временным управляющим в юридической фирме вашего отца. — задумался Кейго, украдкой смотря на уверенную позу и человека, который спокойно смотрел на него в ответ, — Поздра… — спокойные брови вздрогнули скорее демонстративно и с улыбкой, Кейго исправился, — Соболезную, мистер Мидория. — Вы быстро понимаете людей. Это хорошее качество. — похвалив, Изуку сразу перешёл к делу, понимая, что на обсуждение у них не так уж и много времени, — В любом случае, я планировал поговорить с вами о сотрудничестве, которое вы предлагали. Хотелось бы услышать детали вашего плана, прежде чем мы заключим договор. — глаза наблюдали, как голубую папку вытаскивают из сумки, протягивая ему и сдержано говоря: — Разумеется. Вот тут всё прописано. Пальцы быстро открыли кнопку, пролистывая документы, аккуратно упакованные в файлы, попутно вчитываясь с усмешкой в текст, предложенный ему как план. Едва заметной, но настолько искренней, что не заметить её было кощунством. Но Таками промолчал, внимательно следя, как меняются эмоции при прочтении ключевых частей плана. Он не был слишком детальным, однако даже так Кейго долго дополнял его деталями под чётким руководством Шигараки, который только и делал, что поправлял его «ошибки». В то время как самолично предложил только основной план, который звучал примерно, как «пришёл-увидел-победил», только с описанием того, насколько это гениальный план. Томура частенько бывал тем ещё самовлюблённым ублюдком. Таками не мог с этим планом пойти к Мидории. Слыша о характере брюнета — он бы сдержанно поднял его на смех. Не то, чтобы у него не было дел в медицинско-фармацевтической компании… Конечно, были. Но это — было дело номер один. Ему долго придётся отплачивать за когда-то оказанную спонсорскую услугу Томуры, который теперь крутит им, как хочет, заставляя делать то, что он должен делать, как «нанятый работник». «Но «бла-бла-бла», мы не можем доверить дело такого масштаба на составление третьему лицу.» — конечно, в этом Шигараки был прав, если это вытечет в массы — им всем каюк и если два гиганта «Мидория» и «Шигараки» выберутся, то как он будет справляться с последствиями вскрытия этой гнилой раны? Подорожником? «Поэтому я и предусмотрел, что в случае предательства Мидория обяжется мне помочь выдержать это. Честь честью, но я убью эту честь, если ради неё мне придётся пожертвовать делом, которое я так долго поднимал на вершину.» — …Чем же, интересно, их семья так насолила вышестоящим? — лёгкий смешок вынудил тело покрыться мурашками. Таками улыбнулся. Ему казалось, что работать с таким человеком будет себе в удовольствие. — Если подпишите договор, то с удовольствием вам расскажу. — он подмигнул, так же ухмыляясь и по-лисьи щуря золотой взгляд. — Вот так просто? — Не люблю усложнять. Да и если мы будем тонуть, то вместе, не так ли? — с лёгкой рабочей улыбкой Изуку продолжил читать, с неким удивлением останавливаясь на весьма неожиданной строчке. Ох, так вот в чём заключается коварность плана этого улыбающегося ему человека. Посадить в тюрьму значит? Звучит как услуга за услугу спустя года. Некоторые могут подумать, что он очень злопамятный и они не ошибутся, если судить строго. Его память полна на плохие воспоминания, за которые некоторые не заплатили до сих пор ни гроша, ни волоса. Хорошее предложение. Он рад, что на поправки в плане придётся уделять меньше времени, чем он думал, выйдет быстрее подписать договор. Ведь пусть спешки как таковой и не было, но любые отношения лучше скреплять договором, дабы потом сложнее было из них сбежать, оголив руки. Этот урок он усвоил с лихвой. — Хорошо, я вас понял. План в общих чертах понятен. В итоге ему таки гнить в тюрьме, не так ли? — с прикрытыми веками омега захлопнул папку, забирая её себе, видя, что это копия. И она наверняка предназначена ему. — Ложное обвинение, подделка доказательств и ложная дача показаний… — перечислял альфа, скучающе выдыхая и невинно крутя головой, ведь обвинения существенные, — Вам, как юристу уже известно лучше, чем мне, сколько дают лет по этим статьям. — расплавленное золото в обрамлении стрелок выглядело завораживающе знакомо. Такой взгляд Изуку иногда видел у себя в зеркале. Только тот был зелёный. Слова, будто карамелью вкушались ним, так изысканно протянутые ему в красивой и желанной обёртке. Но как юрист он может сказать, что ни один суд — судом не является. Это всего-то хорошее выступление, которое для кого-то сулит трагедию, а для кого-то — счастливый финал. В прошлый раз он был злодеем неприметной истории, за которую, как и всякому злодею теперь он должен отомстить. Избитое желание любого обиженного, но что поделать, если он не может спустить всё это с рук. Хотя нет, он может. Он не хочет спускать это с рук. Справедливости в зале суда нет. Речь идёт лишь о том, кто из адвокатов сыграет лучше и разыграет карты так, чтобы получить флэш рояль. Кто-то проигрывает специально, кто-то обливается потом, дабы опровергнуть обвинения. Но в конечном итоге всё это — дешёвый спектакль, где все верят в некую высшую справедливость, везде стоят статуэтки Фемиды и весов правосудия, но это всё, что связывает такие места с настоящей справедливостью. Как ни странно, её он видел в тюрьме, где дело до суда доходило редко, да и суд был лавкой присяжных «паханов». И где по логике вещей всё должно быть как раз таки наоборот. Но как раз там всё оказалось в разы справедливее, и выговоры выносились бескомпромиссно. — Поможете мне отплатить той же монетой? — он не знал, спрашивал ли он это, или захотел сказать это вслух, чтобы потешить своё эго. Таками хмыкнул, облокачиваясь на спинку сидения. К его удивлению, с этим человеком было комфортно. То ли что-то знакомое в нём отзывалось в его душе, то ли Мидория просто располагал к себе из-за их общей цели уничтожить этого омерзительного человека, который, как опухоль отравляет японский высший бизнес, кормя завтраками своего сына, но, по сути, понимая, что тот — не руководитель. Кто угодно, но не он. И поэтому, умышленно оттягивая день, когда этот мальчик сядет в кожаное кресло. Если сравнить Шото Тодороки и Изуку Мидорию, то возникает усмешка над иронией природы, которая дала сильную социальную роль слабаку и слабую — сильному так, что в итоге всё встанет на свои изначальные места. Ведь каким бы счастливчиком ты не родился, но если ты глуп и смешон, то клоуном так и останешься. Уличным клоуном. — Быть честным, пять лет назад я не знал вас. — он посмотрел в окно, где быстро проносились дома и магазины, — Но от одного моего угрюмого знакомого я узнал о деталях того дела. Сперва, быть честным, не поверил, что вы, как оказалось, весьма умный человек, пошли бы на такое без очевидной выгоды. — с очевидным, не озвученным вопросом Таками вернулся к лицу Мидории. Словно глыба льда смотрела на него в ответ. — Выгода может быть разной, мистер Таками. — То есть это я — недостаточно умён? — Ну что вы, вы просто не имеете ни малейшего представления о слушании того дела воочию. — махнул рукой Мидория, не желая раскрывать тему о чужом интеллекте во всей красе, ведь в нём может заговорить его высокомерное «я», которое иногда промышляет преступлениями в этом роде, — Но не будем об этом. Мы будем влиять только на господина Тодороки? — Его жена не представляет интереса и опасности. — понимающе подтвердил Кейго, вспоминая отпрысков, которые были настолько невинными, что их было даже жаль, — А как только мистер Тодороки займёт место отца, то вы с лёгкостью возьмёте под свой контроль компанию «Nightmare» и сможете крутить рынком, как захотите, как монополист-гигант. — он вновь подмигнул, а Изуку сделал вывод, что это просто привычка такого расслабленного характера. Ему даже есть чему поучиться. «Монополист… Какое громкое слово. Можно подумать, что это то, к чему я стремлюсь...» — горечь очутилась на языке, но сейчас он сглотнёт её. Сейчас не тот случай, когда он высказаться за предоставленною возможность "монополизации", которую он никогда не требовал. Это интересовало и тревожило его душу одновременно. Продуманный план, составленный почти полностью и составленный неплохо, но с достоинствами на протяжении всего пути лишь для Мидории. Но тогда что получит сам Таками, кроме денег, которые он заветно ждёт от государства за выполнение задания? И может ли так получиться, что «государством» выступит Шигараки, который так подозрительно сумел «запугать» Кейго, за спиной которого — вроде как страна? Он окончательно запутывался в этих перипетиях. Очевидно, что Кейго работает на Шигараки, и ни один, ни второй выдавать этого не хотят, однако если блондин говорит, что задание поручено вышестоящими, то значит ли это, что Шигараки связан с кем-то из подобных людей — лично? «Так подумать, то я не особо хорошо знаю — кто его родители.» — сложно угадывать, когда не озвучили загадку. Не может быть всё так просто и прозаично. Они не в бескорыстной дружбе плавают, чтобы верить в такую чушь, а значит, есть что-то, что не видно на первый взгляд и чего нет в документе, но что получит в ответ Таками. Иначе это выглядит как шутка Вселенского масштаба с ноткой приукрашивания и утаивания. А о награде всегда нужно договариваться на берегу. — Какие сладкие речи, чтобы убедить меня это подписать. — Мидория зыркнул в цитрины, ухмыляясь и простодушно спрашивая в лоб, — Но я не вижу, что получите от этого вы? Хотя погодите… — он замер на секунду, и его будто осенило, — Нашу тесную дружбу, не так ли? И, увидев лёгкий кивок в подтверждение, брюнет даже захотел похлопать. Дружба с ним очень даже полезная штука, не считая того, что в случае предательства с его стороны его уже обязали по контракту возместить все издержки и убытки в денежном эквиваленте. Разумеется, там есть и прописанная часть с «предательством» со стороны Кейго, где примерно такая же картина, но для него она выгодна в разы меньше, чем пусть и для большой, но молодой компании фармацевтики и медицины «Ястреб». Само название уже олицетворяет то, как стремительно она взлетала в своё время вверх. Он уже читал в газетах прошлых лет об этом, и все сайты так же жужжали об этой новости. Но, как мир знает — не оперившиеся птенцы долго сами не пролетят под жгучим солнцем и обязательно упадут, если не подыщут себе твёрдое крыло. «Крыло в виде меня? Впервые такое вижу.» — хотелось хмыкнуть, но он сдержался, видя, как к нему протягивают левую руку. — Я буду рад знакомству с таким человеком. — без лишних слов он подтвердил его мысли, и брюнет пожал руку. — Взаимно. Их ждёт что-то очень интересное в будущем. И это что-то начинается уже сейчас. Как чертовски волнительно.