***
— Зачем ты меня вызывал? — для полной наглости этому щенку не хватало только открыть дверь с ноги, но Энджи на такое бы глаза не закрыл. — Наконец-то ты пришёл. Я уже думал послать за тобой людей, учитывая, как много времени тебе понадобилось, чтобы преодолеть несколько этажей. — с явным раздражением он прищёлкнул языком, рассматривая что-то в документах, продолжая, — Впрочем я вызвал тебя не для того, чтобы отругать. У нас есть дела поважнее, так что слушай внимательно и не отвлекайся, как в прошлый раз. — он посмотрел на сына, смотрящего в окно, и выдохнул. Вытаскивать этого малолетку из различных передряг — он уже устал. Потому что Шото, похоже, всё больше начинал воспринимать это как должное, не стремясь сделать хоть что-то полезное самостоятельно. Под «полезным», он подразумевает хоть что-то, что могло бы убрать их конкурентов с пути. Все его «огромные старания», которые он постоянно упоминал в спорах с ним — не шли ни в какое сравнение с тем, что в то же время проворачивал отпрыск семьи Мидория. Они тлели на их фоне, словно и не загорались вовсе. — Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что полезное в кое-то веки. — он потёр переносицу, искренне надеясь, что в этот раз Шото не оплошает так же, как с оборотом суммы, из-за которой их заковали в судебные тяжбы, — Надеюсь, объяснять, с чем будет связано твоё задание не потребуется? — но, конечно, придётся, — Семья Мидория… Совсем скоро управление в ней возьмёт Мидория-младший. Не знаю, что с Хизаши, да и знать не хочу, однако если всё так, то нам следует быть готовым к тому, что эта «смена власти» может за собой принести. — переложив просмотренную бумагу, он взял в руки следующую, между делом видя, как сын сжал кулаки. — Не думаешь, что ты преувеличиваешь? — Тодороки усмехнулся, переводя двухцветный взгляд на отца, который тут же хмуро поднял бровь, — Мидории дали только временную возможность управлять компанией отца, а у тебя взгляд, будто уже сейчас на тебя поднимают дуло пистолета. Он ничего не сделал, чтобы нам было к чему готовиться. — звучало прекрасно. Шото всегда думал, что отец… Этот ублюдок перегибал палку. Каким бы хорошим руководителем не был его бывший жених — он не будет делать что-то первым. Это попросту не в его стиле. Так зачем им лишний раз начинать эту не заканчивающуюся войну? Только уже с новым поколением? Зачем, если вместо бессмысленных разборок можно просто укреплять свои позиции, соревнуясь только в качестве предоставляемых услуг? Разве не в этом смысл «здоровой конкуренции»? Смысл той «Великой Семёрки»? Быть лучшим из лучших заслуженно, а не потому, что ты смог уничтожить другого? Какой вкус от такой жалкой победы? Наверняка, горький. Так почему его отец так жаждет насладиться им опять? — Ха-ха… Именно поэтому ты всё ещё на посту моего помощника, Шото. У тебя всегда не доставало гибкости ума. — Шото был непонятным ему пацифистом, он ума не приложит, где щенок этому набрался, но это факт, — Планируешь дождаться, когда он соберёт силы и выстрелит в тебя с твоего воображаемого пистолетика? — он изобразил указательным пальцем выстрел, вставая с места, — Ты что, ребёнок? Мы должны быть готовы, когда это случится. Он уже забрал у меня из-под носа государственный проект, и наверняка планирует что-то сделать на вашу свадьбу с Яойорозу. — процедив это сквозь зубы, Энджи гневно взглянул в настороженные глаза тумана и каспийского моря, — Это же ясно как день. Раньше он даже думал, что свадьба Мидории с ним — неплохая, действительно неплохая сделка. Мидория, сильный духом и внутренним стержнем, был бы отличной парой его непутёвому сыну. Однако таким его мнение было лишь в начале. В полной мере сказать, что Мидория был бы хорошим кандидатом на эту должность — попросту язык не поворачивается. Да. Он хорош, талантлив и рассудителен, но в то же время он неконтролируемый. Если в его голову взбредёт идея докопаться до истины, то простыми угрозами, как с Шото, с ним было бы не справиться. Он их проигнорирует. Энджи не хотел иметь такого человека у себя под боком. Пользы он может приносить сколько угодно, но однажды он может решить, что для того, чтобы «приносить пользу» ему не нужен посредник. И занять место для него показалось бы весьма затруднительной, но не невозможной задачей. Тем более, когда его муж был бы таким мямлей. Неконтролируемые личности — всегда риск. Это как жить на пороховой бочке. Хорошо знать, что она может «убить» твоего врага, но резонно осознавать, что она же может «убить» тебя. — Ты параноик. То, что тебе «ставил палки в колёса» отец Мидории ещё не значит, что его сын будет таким же. — альфа отвернулся, не желая смотреть в то пламя, что сжигало его кости. И хоть Хизаши Мидория был жив и это было лишь временное взятие обязанностей — было очевидно, что случилось что-то серьёзное. Никогда семья Мидория не демонстрировала слабость настолько очевидно. Никогда бы Мидория Изуку не взял в руки поводья правления, если бы серьёзность ситуации не была бы патовой. Времена меняются. И именно из-за них этот ублюдок мается в решении, обыскивая углы. Достойное зрелище. — Смеешь меня судить, щенок? Ты многое начал себе позволять, когда утвердилась твоя свадьба. Думаешь влияние их семьи тебе поможет стать таким как я и тягаться со мной на равных? — дрожь пробрала сердце, пусть он и не обернулся обратно, но чувствовал, как этот взор замораживал его лёгкие, — Проснись. Я не уверен, что ты когда-то станешь таким, а о сегодняшнем дне даже заикаться не приходится. Порой я даже удивляюсь, как у меня мог вырасти такой сын. Ты ничего не смыслишь в жизни. Несложно было догадаться, что под всеми скрытыми словами и наговорами на него — отец прятал одну простую мысль, которая всегда ощущалась как гвоздь под ногтем и саднила и днём, и ночью. Он недостаточно хорош. Мидория лучше. И разумеется, этот факт всегда раздражал отца, у которого он всегда, по его же мнению, проигрывал Изуку. И чтобы он не делал, вровень никогда поставлен не был. Образ Мидории стал для Тодороки — идеей-фикс. Их всегда противопоставляли друг другу. Возможно, потому что их семьи были у всех на слуху и привлекали внимание, и они как наследники сравнивались до иронии много раз? Скорее всего, так и есть. Они с самого начала были обречены на это. Но если Мидория смог обрести славу и уважение своим «одиночным прыжком» открытия собственного дела, то он — нет. Он и не хотел. У него не было желания что-то доказывать отцу, который так жадно пытался добиться из него того же монстра, коим являлся сам. Он никогда не проиграет ему в этом. — Нам нужен человек, который сможет подбить стойкость Мидории. — рассуждал мужчина, отходя и идя к стоящему бару в виде львиной головы, украшенной какими-то стразами вместо глаз, возможно, это были бриллианты, — Точнее сказать, стойкость его «безупречной репутации», за счёт которой он так далеко зашёл. И этот кто-то не должен быть связан с высшим бизнесом, но должен быть знаком с Мидорией лично и иметь к нему как минимум неприязнь. «Любопытно. У Мидории врагов предостаточно, но очень мало людей с такими характеристиками, если они вообще есть.» — парень едва сдержался, чтобы не выдать свой скепсис ухмылкой. — Ха, и где же ты найдёшь такого человека? — Не я. Ты будешь его искать. — «что ты сказал?» — У меня есть дела поважнее, чем это. Надеюсь, ты меня не разочаруешь. — Это абсурд. Он не общается за пределами высшего бизнеса ни с кем, кто бы его ненавидел. — на лице двинулись желваки, пока он раздражённо поглядывал на спокойную фигуру, заводя руки за спину. — Включи мозг, Шото. Хотя бы единожды. — Энджи развернулся к сыну, стукнув бутылём рома по столу и спускаясь на крик, — Я отдал многое, чтобы стоял сейчас здесь! И у тебя уже даже есть инструмент, который ты самолично создал и которым можешь его ударить, так почему ты не можешь сообразить?! — как же низко добивать брюнета их же проклятием. Тюрьма, да? Снова эта тема. Она гложет его уже много лет. Ещё с того дня, когда его, сидящего в тёплом кабинете таки уведомили, что омега был осуждён и приговорён к пяти годам лишения свободы. Тогда он просто кивнул на этот факт, отпуская информатора и проводя весь последующий вечер в тишине с бутылкой красного полусладкого, молча и про себя провожая Мидорию так, как он мог. Он не был справедлив к омеге. Никогда, если подумать. И наверняка их не ждало безоблачное будущее, точно так же как теперь оно не ждёт его уже с Момо, но всему есть предел. Измены, гуляния и нарочитое уменьшение любого личного контакта один-на-один — всё это не имело такого уж большого веса, ведь он не любил его. А Мидория… Возможно как раз таки он — его любил по-настоящему. Единственная ночь между ними, которую они довели до конца… Даже её он помнил смутно, ведь был под действием внезапно возникших феромонов, но это… Тюремное заключение — это не просто измена. Это не просто удар в спину, когда эта спина беззащитно стоит прямо перед тобой. Это предательство. За которое он до сих пор никак не понёс ответственности. Он вышел сухим из той воды, которую самолично разлил. — Предлагаешь уничтожать его — его же прошлым? — Наше прошлое всегда несёт в себе самые меткие кинжалы, чтобы уничтожить наше будущее. И если он пропустит хотя бы один, то мы уже одержим победу. — открывая ром и делая два глотка, Энджи с горечью обжёг себе горло, видя замыленным взглядом, как его сын скорчил гримасу отвращения, — Это не обязательно должна быть тюрьма. Он же твой бывший любовник. Наверняка, в пылу сентиментальности делился чем-то сокровенным. Хотя с его мозгами — это маловероятно. — Но… Зачем это нам? — Шото не верил, что до сих пор пытается убедить отца в том, что его мысли неразумны, — Возможно он вовсе и не намерен нас трогать. — Не намерен? Какой же идиот вырос, не описать словами… — Энджи даже обречённо выдохнул, а смех ядовито просачивался сквозь пьяный выдох, — Ты взаправду считаешь, что он не хочет нам отомстить? — Не все живут прошлым, как ты. Нет. Смысла в этом так и не было. Тодороки расправил пальцы, ногти которых уже болезненно впивались в его собственные руки и наверняка оставили там красные полосы. Говорить было бесполезно, и он мимолётно взглянул на покрасневшее лицо и тихо прищёлкнул языком, оборачиваясь, чтобы наконец уйти. «Задание» он, в любом случае, уже получил. Оставаться дальше — лишь портило его нервы. — Он ушёл недалеко от меня. Будь уверен, любой, кто здесь имеет власть — похож на меня, как и я на них. Внутри мы одинаковы. — доносился грубый голос, заставивший его горько поджать губы и нахмуриться. Нет, он не слышит этих слов, — Те же грехи, желания и страхи. Отличается только то, как они просачиваются в нашу жизнь. — он уже закрывал дверь, хмыкая на притворно-стойкое, — Свободен. Без информации не приходи. Его отец быстро хмелел, и посмотрев на двух охранников, которые сопровождали его взглядами, как только он покинул кабинет, он прошёл за угол, выдыхая и облокачиваясь на стену так, будто обессилел после недели упорного труда. Как этот старикан вообще мог считать, что Мидория и он похожи? Они противоположны. Их характеры, как нещадное Инь и Янь никогда не растворившееся друг в друге. И раз отец так желал, чтобы он подставил Мидорию… То он предложит Мидории сделать самому себе подножку и подставить Мидорию. Но уже не себя. Возможно, хоть так он сможет мало-мальски искупить свою вину. И избавиться от ощущения, что он такой же ублюдок, как и его отец.***
Послевкусие после их встречи с Таками было неоднозначным. Оно туманно предвкушало их совместное будущее, но при этом дарило странное ощущение нервозности и понятной лишь его сердцу безысходности, что подсказывала, что после подписания документа — не будет обратной дороги. Её уже нет. Она осыпалась песками прямо под его ногами, а он будто отчаянно пытался уверить себя в том, что он ещё может отказаться. Хотел ли он этого всего сам? Был ли смысл в этой мести, если пяти лет своей жизни он обратно себе уже не вернёт? Он ничего не вернёт обратно. Всё уже в прошлом. С другой же стороны, разве не жалким человеком он будет, если закроет на это глаза? Таким же жалким, как его отец? Однако месть подают холодной, но кто будет её подавать на стол, если он — замёрзнет раньше? — С ума сойти можно с такими мыслями. — проныл он, вынимая из зубов Йору опять свой тапок и подходя к своему холодильнику, в котором стало намного больше еды, чем раньше, благодаря Бакуго, — Может пожарить себе свинину? Или обойтись лапшой с овощами? На самом деле его тревожило помимо этого злосчастного договора и всей ситуации ещё одна вещь. Одна вещь, которая эфемерно ощущалась на его губах до сих пор, к которым он периодически прикасался, будто ждал, что там осталось тепло чужих губ. И эта вещь неразрывно связана с тем человеком, который только что позвонил на его телефон. На экране сразу высветилось когда-то написанное им пресловутое: «Бакуго». И кажется, ему нужно как-то поменять эту подпись на что-то более подходящее? Но на что? — Чем занимается мой принц в такой замечательный вечер? — как этот игривый голос до сих пор не свёл его в могилу? — Не поверишь. Собирался готовить ужин. — дабы не занимать руки, омега поставил телефон на громкую связь, продолжая размышлять над тем, что ему таки приготовить. — М-м-м… Мой принц? — до Бакуго донеслось размеренное «что?», — Ты не против созвониться по видеосвязи? — и предполагая вопрос «зачем?», альфа добавил, — Я соскучился по тебе. Не вздыхай так недоверчиво, я серьёзно, ха-ха… — …Ладно, хорошо. Мидория ответил на входящий звонок, выставляя угол камеры так, чтобы там было видно лишь его плечо. И на разочарованно-умоляющие возгласы Катцуки резонно и спокойно ответил, что он уставший, убитый работой человек, в синяках которого может поселиться стая собак и что на это — неприятно лицезреть даже самым стойким людям их планеты. И пока они разгромились баталиями о том, что он не может быть не красивым в любом своём образе — омега преспокойно жарил кусочки маринованной свинины, залитые на сковороде вином. — Если ты не хочешь, чтобы я видел тебя в телефоне, то может быть мне приехать? На мотоцикле это будет весьма быстро. — и понимая, что брюнет готовил, Катцуки демонстративно облизнулся, зная, что после его предыдущих слов брюнет как минимум удивлённо зыркнет на его физиономию, — Я с удовольствием съем всё, чем ты меня угостишь, а по пути могу заехать в магазин, м? — Кто сказал, что я буду тебя угощать? — Оставишь меня голодным и холодным? — Не маленький уже. — Тогда хоть согреешь меня своими губами? — Изуку готов был положить ногу на отсечение, что Бакуго сейчас «невинно захлопал глазками». Мидория тихо чертыхнулся, когда кусок мяса упал не в тарелку, а на пол, из-за его неаккуратно-вздрогнувшей руки. Что этот мужчина себе позволяет? Да он! Да он с ума сошёл, не иначе! Как такое вообще можно говорить вслух? И развернувшись к телефону с этими вопросами в голове — он поднял камеру к своему лицу, видя, что Бакуго ничуть этому не удивился и приветливо помахал ему, улыбнувшись в ответ на сощуренно-осуждающее лицо. — Принц моего сердца, почему же вы сказали, что некрасивы? — подставив кисть под подбородок, альфа как-то разочарованно промямлил, беззастенчиво улыбаясь, — Ваше сонное лицо меня невероятно возбуждает. Сидя в тусклом свете и в спортивных штанах и худи, Бакуго находился в собственной спальне, явно занимаясь до этого чем-то важным, ведь на его голове почему-то находились очки. Такие Изуку использовал сам, хотя и очень редко, но видеть, что блондин так же пользуется чем-то подобным — было странно. Видел ли он вообще когда-то, чтобы Бакуго работал вот так? Что не скажи, но с таким сосредоточенным лицом он вызывал странные эмоции эстетического наслаждения. Что было бы, если бы мужчина надел очки? — Я сейчас тебя через экран прихлопну. — Мидория угрожающе зыркнул на спокойно-улыбчивое лицо, смотрящее на него с забавой. — Какую щёку мне подставить? — игриво спросил он, а потом, словно что-то вспомнив, Катцуки щёлкнул пальцами, — А вообще я хотел предложить кое-что. — Дай угадаю. Свидание? — увидев кивок и хитрое лицо, Изуку вздохнул, — Можем поехать на дачу. Я давно там не бывал, будешь отчаянно разгребать сугробы, которых нет. — он хмыкнул, неся телефон за собой и кладя уже сваренный рис в тарелку, чувствуя, что у него начинают течь слюнки. «Как же я голоден, чёрт возьми!» — Хочешь навестить бабушку с дедушкой? — этот вопрос застал его врасплох, потому что резанул он прямо в точку. Это была самая голая правда, которую он не мог заставить себя произнести вслух. Даже сквозь такую вереницу лет, за которую он повидал много всего — он не мог свыкнуться с мыслями о том, что они мертвы. Его мозг понимал, что это так, давал ему сигналы, что нет смысла убиваться за давно ушедшими людьми, которые когда-то были к нему добры. Но он так не мог. Не мог себя заставить избавиться от всепожирающей скорби, когда он разглядывал забранные из того дома фотографии их троих, стоящих рядом и улыбающихся на камеру. Светлые воспоминания о детстве, прожитом под их заботливыми крыльями, стали мерцать как звёзды в тёмном небесном своде за окном, напоминая о том, что ушедшие оставили свой след, но больше не согреют своим тёплым светом. Они не вернутся к нему и надо бы их давно отпустить, но он ниже этого. Изуку чувствовал себя как сирота, лишённый тех, кто был для него надёжным маяком в бурных водах жизни, что ни разу не подвёл его и всегда был рад, когда он, израненный в шторме — возвращался в тихую гавань. Это был его дом. Его настоящий дом. Который нигде больше он найти не сможет. Будут ли у него такие же эмоции, когда его покинет его отец? — Да, я давно у них не был. Запалил бы благовония, да и убраться надо, как обычно. Всё-таки вот-вот зима. Негоже им мёрзнуть, когда вокруг шерстят полусгнившие листья. — он говорил так, будто они до сих пор были живы и могли замёрзнуть, но под той землёй, наверное, не было уже даже костей. Сквозь туман скорби Изуку быстро потерял остатки радостного настроения, ощущая, что его сердце стало частью большого безрадостного пейзажа, где каждый элемент был серым и безжизненным. Ходячий город-призрак, в котором остались немногие, да и те где-то слишком далеко. И альфа разобрал этот взгляд даже через экран телефона. Как же он хочет сейчас его обнять. Показать, что это не так. — Давай поедем. Когда? — услышав ответ «на выходных», Катцуки поспешно посмотрел на календарь, кивая себе и отвечая, — Давай. Мне что-то особенное брать с собой? — Возьми себя. Тебя там будет достаточно. — голос был монотонным, но под конец, дождливые глаза взглянули в горячую лаву, остужая её одним кратким, — «Mon cher…» В эту ночь Бакуго никак не смог бы уснуть. А Изуку даже не старался, сидя в кресле и смотря на сияющий свет белого светила, проходящего сквозь бордовую жидкость в его бокале. Это была новая бутылка вина. Она мастерски глушила и раскапывала его воспоминания из гробницы, а он лишь молча продолжал её пить, пока в безмолвии чайных глаз содрогались его плечи. А горечь спирта никак не перекрывала его настоящую горечь.