Мираж моих воспоминаний

И вот они снова здесь. Деревянный дом, казалось, ничуть не обветшал за время, что Мидория сюда не приезжал. Он поручил Хори-сану изредка заглядывать сюда и даже доверил ему ключи, однако нужно будет перестать всё перекидывать на других. Это его дом. И только ему за ним ухаживать. Поэтому с этого дня, эта деревянная обитель воспоминаний — лишь его ответственность. Нужно хотя бы постараться, чтобы это стало таковым, а то ему уже неловко просить человека, который в два раза старше него ухаживать за чужим домом. Это не входит в его рабочие обязанности. Хотя чего кряхтеть, если многое из того, что он делает — не входит в его рабочие обязанности? Он усмехнулся этой мысли, включая свет на первом этаже и вдыхая аромат, который ничуть не изменился. У каждого дома есть свой запах. Это как любимый шампунь, которым ты постоянно пользуешься или шлейф духов, что годами живут на твоей коже. Что-то неважное, незначительное и то, что другими даже не замечается порой, но то, без чего твоя жизнь превращается в разорванный чертёж. Будто недостающий элемент несущей стены, нарисованный карандашом. И здесь он, к радости, ещё не исчез. Паркет обыденно поскрипывает, когда он ступает по нему в тапочках бабушки, а дверные проёмы всё также окрашены старым пожелтевшим лаком. И то, что ничего не поменялось — заставляет его радоваться той неизменности, которую он не шибко жалует в работе. У ног вертелся Йору, обнюхивая новую местность и вовсю путешествуя своими пушистыми лапками по заметно более чистому паркету, чем раньше. Он был спокойным по нраву, так что Изуку не переживал о том, что он способен перевернуть какую-то мебель или разбить что-то. В конце концов, после блужданий по первому этажу — он пошёл на второй, пропав там на час, а после выбежал на улицу, услужливо напомнив, что его «рабы» должны открыть ему дверь. Двор у них был большой, так что для добермана — это раздолье, в отличии от пусть и трёхкомнатной, но квартиры. Они расположились быстрее, чем в прошлый раз. Даже смогли спокойно убрать дом от осевшей пыли и пауков, гремящих углы в необузданном экстазе. Всё проходило до одури странно и лаконично. Настолько гладко, что можно было бы подумать, что они договорились обо всём заранее. И это ощущение, в особенности после их недавнего поцелуя, странно отзывалось в его теле. Безопасно ли это чувство «правильности происходящего»? Правильнее сказать, безопасно ли привыкать к этому чувству? — Слушай, а ты- — Пылесос стоит в углу комнаты, справа. Возле дивана. — продиктовал брюнет, указывая на технику. — Спасибо. Чем-то сейчас… Отдалённо, незначительно и дурно — они напоминали ему людей, которые раньше здесь точно так же убирали, включая на фон успокаивающую музыку для бабушки, которую дедушка терпеть не мог, но слушал с бурчанием под носом. Тут они и танцевали, заливисто смеясь и закрывая ему, маленькому, глаза, когда целовались. А после он начал кривиться и сам. Но он всегда смотрел на них. Смотрел и думал: — «Возможно, в будущем я тоже буду так с кем-то танцевать?» «Снова меня потянуло на ностальгию. Не умею я в таких местах сохранять холодность ума. Даже интересно стало, с кем до меня успел «потанцевать» Бакуго? Ему двадцать восемь. Наверняка я даже не в первой десятке.» — опустив голову размышлял он, потирая железную поверхность и так чистого чайника, в который он намеревался позже бросить коричневый чай для заварки, — «Если так подумать, то я никогда не спрашивал, сколько у него было партнёров до меня… Стоит ли спрашивать в таком случае?» — Я прошу тебя. Оставь чайник в покое, ты в нём дырку протрёшь. — рука остановилась в мгновение ока, а Изуку действительно заметил, что поверхность стала практически зеркальной. — А? Ой. — зависнув, Изуку сдавленно засмеялся, пожимая плечами, — Зато он точно теперь чистый. — О чём ты думаешь постоянно? С самого нашего приезда сюда? — Бакуго мог с лёгкостью наблюдать, что что-то тревожит брюнета, но никак не мог понять что. И учитывая, что его план «дождаться, пока ему всё расскажут сами» не сработал, то нужно спрашивать напрямую. Или он вообще ничего не узнает. — Ни о чём особенном. У меня много причин, чтобы думать, знаешь ли. «Но это не моё дело. С кем он был до меня… Какая разница, если сейчас он со мной?» — он отставил чайник, занимаясь непосредственно чаем и невольно прикусил губу. Если ему по-настоящему нет дела, то он бы не стал задумываться об этом, не так ли? Лишний раз говорить о чём-то таком — не хотелось. Не было ни предпосылок, ни ситуаций — ничего того, за что он мог бы зацепиться и спросить по поводу его прошлых отношений. Он знает только одни. С моделью. И то в лоскутах сшитой им же информации, которая на самом деле не имеет никакой реальной и фактической ценности. Он не знает ни о его прошлых парах, ни о его расставаниях, ни о первой любви. Эта область будто затуманена и туман не рассеивается сам по себе. Но он ощущал, как любопытство медленно разъедает его изнутри, необъяснимо шепча ему на ухо, что, по сути, о нём знают в разы больше. — У тебя много забот, я знаю. — подтвердил Катцуки откладывая тряпки в сторону и подходя к омеге, — Но сейчас ты думаешь вовсе не об этом. Не смотри на меня так. Очевидно, что тебя тревожит не работа. — С чего такая уверенность? — отмахнулся Изуку, добавляя в кружки сахар. — Когда тебя тревожит работа, то ты сосредоточен. Нахмурен и, возможно, даже зол. Ты выглядишь, как король большой Империи, который готовится к войне. — стоило сфотографировать тот красноречивый взгляд, которым его прожгли, говоря «чё ты морозишь?» одними только глазами, — Но сейчас ты похож скорее на потерявшегося в саду принца. Так в чём причина? Аллегориями, на удивление, достучаться выходит быстрее и эффективнее, чем он бы пытался часами поймать его за хвост. Ему было интересно, что же такого хочет спросит Мидория, а он точно хочет, судя по столь задумчивому лицу, что он окольными путями обходит эту тему лишь бы не раскрыть своих мыслей? Это что-то настолько постыдное? Или в его случае «неэтичное»? Такой расклад заставлял ухмыльнуться. Учитывая, что интересовались им довольно редко, но всегда искренне. — Как много же метафор ты подобрал, чтобы просто объяснить, что я стал для тебя открытой книгой, которую ты можешь читать, когда пожелаешь… — буркнул Мидория, разливая чай и без проблем обходя мужчину, ставя ароматный напиток на стол, — Всё нормально. Просто… — он запнулся и вздохнул, отворачиваясь, — Я осознал, что на самом деле мало о тебе знаю. — Есть то, о чём ты бы хотел узнать? — альфа в ожидании склонил голову набок, поддерживающе улыбаясь. Изуку же взглянул на это лишь на секунду. Поджал губы и отвернулся, проронив лишь: — Давай пить чай. Это не его дело. Прошлое должно оставаться в прошлом. Хотя, если эти суждения отнести к нему, то становится смешно. Его отношение к себе и к другим — это абсолютно два разных отношения. От себя он требует больше. И именно он тот, кто живёт в прошлом. Он хватается за него как за спасательный круг, надеясь выплыть из сильного течения на берег. Но нет уже давно ни берега, ни надёжного маяка. Есть только океан. Катцуки не устроил такой ответ. Но и давить, выпытывая что-либо не хотелось, а значит, ему оставалось только дождаться подходящего момента и осторожно выудить те вопросы, которые так засели в чужой голове. А для этого ему пришлось ждать практически до самого вечера, хотя выехали они рано утром под громкие слова того, что «Утром не так много машин, ибо в такую рань никто здравый не ездит. Особенно в субботу.». На вопрос того, что это значит, что они как раз таки «не здравые» ему махнули рукой, закатив глаза и сказав, чтобы он не обращал такого внимания на обычную формулировку. И только когда они взяли в руки благовония, вино и курильницу, и надели старые, но всё ещё тёплые и милые в своём очаровании халаты, дабы выйти на улицу — он начал придумывать свой коварный план. Хотя коварность его заключалась в том, чтобы брюнет сам ему всё рассказал. Всё. Да, он знает, что он чёртов Мориарти. Он даже сам себе поаплодировал за такую гениальность. — Доброго вечера. Соскучились по мне небось занятому такому? — обыденно поздоровался Изуку и поклонился, за ним сразу же повторил и Бакуго, поклоняясь и говоря: — Доброго вечера, мистер и миссис Мидория. Я парень вашего внука. Бакуго Катцуки. — услышав такое, Изуку мгновенно обернулся на него, смотря удивлённо и с очевидным взором «мы так не договаривались». Он посмотрел в ответ на него и продолжил, переводя взор, — Я люблю вашего внука всей душой и надеюсь вы благословите наш союз. — он поклонился ещё ниже. Всё-таки он пришёл фактически свататься. Не было ни малейшего сомнения в том, что если бы сейчас эти люди были живы, то ему бы пришлось проходить испытания водой и огнём, чтобы заиметь право начать целовать хотя бы тонкую руку того омеги, который взглядом прожигал в нём пустыню. — Что ты такое говоришь, Дьявол тебя подери? — шикнул он на него, пиная в бок достаточно, чтобы альфа чуть согнулся, и сразу же виновато извиняясь перед надгробным камнем, — Прошу прощения, что при вас. Но этот человек сказал несусветную чушь. Мы не собираемся жениться. Мы просто встречаемся. — прорезюмировал, причём весьма справедливо омега, но отчего-то у блондина защемило от этого сердце. Брюнет аккуратно поклонился и приблизился к общему поминальному камню, садясь перед ним на корточки и ставя в курильницу несколько палочек благовоний и поворачиваясь к Бакуго кивком головы говоря ему зажечь их зажигалкой. За вспышкой огня последовал тонкий виток дыма, а омега, как и сам блондин — присел на рядом стоящую лавку. Зона была хорошо почищена, пусть где-то и успела вновь зарасти бурьянами, но было видно, что Хори-сан ответственно выполнял его просьбу, хотя мог бы полностью её проигнорировать и был бы, по сути, прав. — Как думаешь, они были бы не против наших с тобой отношений? — Катцуки смотрел на чужие имена, носителей которых он почти не знал и посмотрел на саркастичную полуулыбку, пока Изуку неспешно ставил бокалы на лавку между ними. — Ты только сейчас задумался о том, что мог бы не понравиться моим родственникам? Запоздало, если честно. — откровенно и тихо спросил Мидория, так, что его почти заглушил тот порыв ветра, который лёгкой волной растрепал его волосы, — Но отвечая на твой вопрос… Я думаю, ты бы им понравился. — Почему? — Катцуки удивился такому ответу. И похоже, его озадаченность вмиг была поймана за хвост, когда Мидория улыбнулся его реакции и с лёгкой игривостью, развёл руками, смотря лишь на небо, затуманенное аметистовым закатом. Нынче сумерки наступали в разы быстрее. Ночь становилась практически бесконечной, сопровождая их звёздами намного раньше и завораживая ими настолько, что, посмотрев один раз — Изуку уже не смог отвести взор и как маленький начал искать созвездия. Блондин ждал долго, прежде чем его интерес удовлетворили. — У вас с моим дедушкой похожи характеры. Вы бы стали родственными душами. Возможно, он бы даже посвятил тебя в семейный рецепт изготовления вина. — с безмятежной тоской протягивал спокойный голос, словно его обладатель представлял этот сценарий в голове и улыбался, — Но он никому кроме меня и бабушки его не доверил. Даже маме. — сразу же очертил Изуку, гордясь в некотором смысле собой, но холодный ветер одёрнул его, возвращая в реальность, — А бабушка… Она ведь как-то полюбила и прожила с дедом столько лет, верно? — вновь безжизненный смех, на который поджались губы, — Вероятно, сказала бы мне, что у нас семейное — выбирать в пару ворчунов. Бакуго без слов обнял его, пока омега разглядывал полупустой стакан, смотря через бордо на гранитную плиту. Имена были высечены аккуратно, но припорошились пылью улицы и листьями, которые позже он стряхнёт рукой. Виноградные лозы, облокотившись на старые стены, шептали что-то ему на ухо, а ветер, разбушевавшийся под боком, срывал последние листья, звучащие ансамблем вместо обычного трепета перьев летающих здесь птиц. Лишь тёплые руки, обнимающие с трепетом, но крепко, пока чужое дыхание опаляло его затылок — согревали его, но будто бы их мотив был согреть не только его тело. И, быть честным, у них получалось его осуществить. — Теперь мне особенно жаль, что я не застал их живыми. Я бы хотел с ними познакомиться. — У меня остались старые видео и фотографии с ними. Они лежат здесь пусть и не все. — без задней мысли предложил Изуку, которому не было особого дела до своих детских фотографий никогда, но конкретно эти — он ценил по-настоящему, — Могу дать посмотреть, если тебе интересно. — Там ты малыш ещё? — продолжая греть холодное тело руками, Бакуго положил голову на низкое плечо, устраиваясь поудобнее. — Есть разные видео с разных возрастов. Не поверишь, но есть даже те, где мне пятнадцать-шестнадцать. — в те времена он был ещё настырным упёртым мальчишкой, особенно в тех местах, где не было угольного взора отцовских глаз, — Их я люблю особенно сильно. — Я с радостью взгляну на другого тебя. Правда, скорее всего, влюблюсь в тебя ещё больше… «Столько времени уже прошло, а он до сих пор мне это говорит.» — брюнет допил вино и опустил плечи, а во взоре, обращённом к нему — Катцуки вдруг увидел небосводные звёзды. — Не признавайся мне тут в любви, когда мы перед моими дедушкой и бабушкой. — он вновь пнул его в бок, под заливистый смех Катцуки, который примирительно поднял руки вверх: — Прошу прощения. Забыл, какой вы милый и стеснительный, мой принц. Хотелось хорошенько пройтись по этому хитрому лицу чем-то тяжёлым, а потом сделать вид, что это была чистая случайность. Хотелось, но он бы никогда не поднял руку на мужчину рядом. Во всяком случае, пока тот бы не замахнулся на него, но в его голове не укладывалось то, что Бакуго мог вообще когда-либо поднять на него руку. Он видел, что у него хороший, тяжёлый и поставленный удар, но тогда он был направлен в его защиту, а не на его самого. И он не думает, что это когда-то изменится. — Я пожалуюсь на тебя своему дедушке. — пиная мужчину локтем в который раз, Мидория толикой отмщения смотрел, как Бакуго изворачивается от его ударов, виновато, но без малейшего чувства вины крича: — Хэй! Не надо! Я же искренне! — но эти слова ему никак не помогли. Они продолжали дурачиться, пока их лица освещали звёзды и далёкий свет из окон дома, который едва ли до них доходил. Запыхавшись, Изуку выставил руку, упираясь ею в грудь и останавливая мужчину, который посмотрев на него, отодвинул от себя ладонь под требующий объяснения взгляд. Но объяснять он похоже ничего ему не хотел. А Мидории гораздо интереснее было наблюдать за резво бегающим и лающим на листья Йору и посмеиваться на это так по родному, что у Бакуго не хватило духа остановить самого себя от внезапного импульса. Бакуго смотрел неотрывно несколько секунд, в момент убирая стоявшие между ними пустые кружки, ставя их куда-то вниз и придвигаясь на освободившееся расстояние к омеге. Мидория ощетинился, в недоумении посмотрев на блондина, действия которого чувствовались не такими невинными как раньше. Медовый феромон действовал как лёгкий дурман, кружа голову и сладостно стекая по горлу, опаляя его и заставляя сглотнуть. Хотя сглатывать было нечего. Во рту пересохло от одной лишь мысли о том, что будет дальше. — Пойдём я покажу тебе обещанные видео, да и фотографии тоже. — он прикрыл чужие губы ладонью, хитро поблёскивая изумрудами на ошеломлённое недоумение, — Да и вино кончилось. А значит, греться нам больше нечем. Пора в дом. — он поцеловал собственную тыльную ладонь, как когда-то это сделали с ним, и чувствуя, как Бакуго вздрогнул и потянулся рукой, дабы убрать его руку. Однако Изуку быстро отстранился и встал, не давая осуществить задуманное и идя в сторону парадной, наказывая альфе забрать с собой бутыль и чашки. Катцуки с торможением наблюдал, как брюнет скрывается за углом, а после минуты тишины выглядывает, выразительно смотря на него и кивком головы приглашая идти за собой. Катцуки фыркнул, с забавой смотря, как парень вновь исчезает и встал с насиженного места, беря в охапку всё, что они принесли с собой и прикасаясь пальцами к губам, медленно идя к углу. «Хитрый принц… Я всё равно тебя поймаю.» — мягко раздалось эхом и вспыхнув азартом, альфа вскоре оставил завывающий ветер улицы позади.

***

Была ли это заранее запланированная им шалость? Отнюдь. Он даже помыслить в начале не мог ни о чём таком. Но как только он понял, что дело пахнет жаренным, то тут же предпринял попытку сбежать, но чуть менее позорно, чем мог бы. И сбежать-то у него получилось с блеском, но вот находиться сейчас в одной комнате с пронизывающим его Бакуго — получается уже в разы хуже. Если получается вообще, учитывая, как он извивается под этим взглядом, огораживая себя всеми способами, которые только можно. Даже фотографии стали его «щитом», пока, конечно «щит» не забрали из чистого любопытства. — Тебе тут около двенадцати? Ты выглядишь таким забавным. — спрашивал Катцуки, смотря на снимок, где в довольно устаревшем виде был изображён он в обнимку с бутылём вина и улыбающейся бабушкой на заднем фоне. — Оу, здесь ты постарше. — брюнету было около четырнадцати на этих фото, но кое-что выглядело странным. Ни на одной из фотографий не было его родителей. — Здесь мне четырнадцать. — подтвердил Изуку, пока мужчина решил повременить с вопросом, надеясь на последующих снимках увидеть мать или отца. Катцуки с восторгом рассматривал подростковое, ещё не полностью избавившееся от детской припухлости лицо с яркими веснушками, смеялся с забавных рожиц, с интересом всматривался в детали вроде тапочек на босых бледных стопах. Тех самых, которые сейчас были на его ногах. Но на снимке они выглядели значительно новее. А вот снимок, где омеге, судя по всему, шестнадцать и он стоит с пятью подсолнухами в обнимку на каком-то большом поле и лучисто улыбается, жмурясь солнцу. В этом возрасте уже начинали прорисовываться сегодняшние черты лица. Пальцами беря всё новые и новые фотографии Бакуго и сам не заметил, как их становилось всё меньше, а возле него, присевшего на сидушку дивана стоял брюнет, коленом упираясь возле него, и всматриваясь в свои младшие физиономии, ностальгически улыбаясь каждый раз, когда на них возникали хотя бы мельком уже чуть подтёртые временем лица. Оказалось, что бабушкины глаза стали в разы тусклее к старости, чем он помнил. Взгляд зацепился в молодых людей, их ровесников на вид, стоящих в нарядах многолетней давности на снимке, в окружении деревьев и их природной тени. Совсем молодыми пред ними предстали мистер и миссис. Изумрудные глаза юной леди, Бакуго уверен, почти не отличимые цветом от глаз Изуку, что даже затаил дыхание, нежно забирая из его рук это фото и чересчур трепетно проводя по нему указательным пальцем. Каштановые волосы молодого мужчины развеивались в запечатлённом моменте по ветру, пока он целовал девушку в щёку с ухмылкой на лице. Да, это были они. Такие молодые. Такие счастливые. — Не думал, что эта фотография сохранилась… — проговорил он, кладя её к другим отсмотренным с нежностью, — Тут они ещё не женаты. Давай дальше. И Катцуки продолжил, перебирая следующие и посмеиваясь с грязных виноградных щёк маленького Изуку. Одно его смущало. — Слушай… Я хотел спросить. Почему ты здесь только с бабушкой и дедушкой? Твои родители никогда не приезжали с тобой? — Катцуки обернулся назад, смотря на не ожидавшее такого вопроса лицо, которое в миг стало каким-то виноватым. — Ох, это… — невольно поёжился, выдыхая и поясняя, — Поначалу отец с матерью приезжали, но потом мать перестала. А вскоре и отец. Я не знаю почему. Это случилось ещё до его десятилетия. Точного возраста он уже не вспомнит, да и проходило это постепенно, как будто, так и должно было случиться с самого начала. Его мама приезжала редко всегда. Отчего-то со своими собственными родителями она не могла найти общий язык и в итоге редко сопровождала его в поездке к ним, а после того, как случилась их ссора с отцом она и вовсе прекратила навещать их, хотя и причин для этого как таковых не было. А на его вопросы, с чем это связано всегда отвечала: «Вырастешь — поймёшь». А это ему ничего не объяснили даже когда он вырос. Да и сам он не понял. Отец же приезжал и после того. Однако и он не задержался надолго. Вскоре из-за работы он оставлял его одного и просил Хори — своего друга — отвозить и привозить его обратно, когда он захочет. Стоит ли говорить, что брюнет там проводил максимальное количество летнего времени, которое только мог? Даже их едва ли не единственная совместная фотография в уже осознанном его возрасте — была сделана, когда отец уезжал. Наспех. Дедушка очень хотел сделать такой снимок, а бабушка держала фотоаппарат. Все в суматохе, на быструю руку и смеясь, пытались сделать ровное, не смазанное фото, что получилось сделать только с пятой попытки. Но оттого она получилась самой искренней из всех, которые до и после были проявлены когда-либо на фотоплёнках. Отец тогда даже опоздал на работу, но, к его удивлению — даже не повысил голос на него. Это стало для него открытием, которое он не понимал и по сей день. — Это странно. Когда это произошло? — После закрытия маминой цветочной лавки. На самом деле у нас были фотографии… — прикусив губу, Изуку положил ладонь на локоть, отходя и отодвигая книги с полки, где хранились диски, которые он просматривал чаще всего, — Точнее, одна точно должна была сохраниться. Там я с отцом стою у виноградной лозы, а дедушка хвастается урожаем… — рассматривая небольшую стопку дисков, он как будто не слышал, что говорил, но в итоге с разочарованием закончил, — Но я не знаю, где она теперь. Скорее всего потерялась после смерти бабушки. «Должно быть у него мало снимков с ними. Да и его отец… Не уверен, что потом он фотографировался с ним.» — альфа смотрел на лицо омеги неотрывно и мог сказать, что, когда тот вспоминал о фотографии — он улыбнулся. Уголками губ. Незаметно. Но он действительно дорожил этим воспоминанием. Воспоминанием, где был его отец. И когда жёлтый свет лампы наложил тень на помрачневшее лицо, Бакуго отложил фотографии в сторону, вставая и подходя к брюнету, который трепетно держал в руках почти безымянные диски лишь с какими-то закорючками в углу. Похоже, никто не рассчитывал, что кто-то будет, очевидно, часто просматривать эти видео в будущем. Взяв из рук конверты, Катцуки огладил ладонью холодную щёку, пересчитав пальцем все веснушки, до которых смог дотянуться и размеренно начал, время от времени останавливаясь в речи. — Я… Понимаю тебя. Мои дедушки и бабушки тоже, к сожалению, не дожили до моего совершеннолетия. — Изуку вздрогнул, неосознанно проникшись сочувствием. Нет, не в словах. Он молчал, но он говорил глазами, — У нас были странные, но тёплые отношения. Они любили меня. И с ними у меня тоже не так много фотографий. — Бакуго глупо посмеялся, вспоминая своих до горя спокойных и монотонных старичков, — Просто тогда не до этого было… А потом оказалось, что снимки — очень даже хорошая вещь. — губы поджались, и он почувствовал, как его начинают обнимать, и обнял в ответ. Какие же это были тёплые объятья. Несмотря на то, что чужие руки были холоднее льда. Подхватывая чужие руки после долгих объятий, Катцуки сжал их в своих, дыша на них и растирая пальцами, дабы те согрелись, хоть и замёрзнуть они не могли. И руки действительно потеплели, как и милым румянцем потеплело утончённое лицо, благодарно улыбнувшееся ему и уже не думавшее скрывать от него эту улыбку. Мидория умилился этому жесту. Но не знал, что сказать, так что просто улыбнулся. Когда-то ему сказали, что у него красивая улыбка. Иногда стоит этим всё-таки пользоваться. И чуть замешкавшись после недолгой паузы, он спросил, искренне желая услышать правду. Потому что он знал, что на его вопрос не будут специально искать ответ. Не будут увиливать и не будут задавать вопросы в ответ. Бакуго был с ним честен всё это время, так почему не быть с ним таким же честным? Хотя бы сейчас…? — Ты… Никогда не жалел о том, что уделял им слишком мало времени при жизни? — Ох, было дело. — кивнул альфа, продолжая, смотря в изумруды, внимательно проглядывающие в нём весь его огонь, пылающий размеренным пламенем, — Мы продали их квартиру, чтобы не возвращаться воспоминаниями к ней. И хоть тогда я был решительно против, то сейчас понимаю, что мне было бы трудно возвращаться туда, даже сейчас. Особенно, если бы там всё осталось на прежних местах. — омега скривился на очевидный намёк, хоть это и не было ему упрёком. — В этом что-то есть. Будто окунаешься в юность. — объяснил брюнет, чувствуя, как ему поправляют волосы за ухо, — Не стоит так жалостливо смотреть на меня. Потому что я не жалею. — фыркнув, Изуку закатил глаза. Бакуго ухмыльнулся, стукнувшись носом в макушку и вдыхая свежую, сладкую вишню. Словно бабушкино варенье. — В ту юность, в которой сейчас нет самых близких для тебя людей? — тихий вопрос, но столь точный, что сердце чуть подтаяло. Прекрасно зная, какого это — терять близких, Катцуки не имел желания доказать или убедить Изуку в том, что его метод заглушения боли — неправильный. В этом — неправильных способов нет. Единственное, чего он хотел, чтобы Мидория осознал, что всё, что он делает — это желание быть причастным к тому прошлому, где ему были рады. Дача, фотографии, временные воспоминания и даже любовь к вину — с этим Изуку не расстанется. Для него это дорого не только как память, а как то, чего у него нет сейчас. Семьи…? Или… Любви? Или и того, и другого? — Я бы не смог жить, если бы эту часть моего прошлого — уничтожили. — мужчина ожидал это услышать, точно так же, как и тихую смену темы, — Пошли смотреть диски. Но раз Мидория не может оставить столь большую привязанность из-за воспоминаний о любви… То Катцуки просто создаст для него новую любовь. Почему? Потому что в нём он нашёл то далёкое и невозможное, что уже и не надеялся ни в ком найти. И ценность этому сокровищу неизмерима тому, что он преподнесёт в ответ. Так считал Бакуго. А Изуку вполне уровнял чаши этих весов.

***

Они смотрели эпизод с довольно занятным процессом маленького Изуку обуздать все тонкости произведения домашнего вина. Как раз таки извлекая из красного винограда сок — брюнет испачкался и сморщившись, посмотрел на смеющегося с него деда, который вытирая его полу грязной тряпкой, причитал: «— Не бои-ись, воин. Твои старания и кровь будут не напрасны. Зато получится вкусное вино, которое я назову в твою честь. Викинги так делали, знаешь? А Скандинавия плохого не посоветует.» — под раздражённый скулёж внука, который всячески уклонялся от грубоватой, но любящей мужской руки, мужчина преклонных лет вытер свои руки. «— Разве это не просто виноград? Почему кровь-то?» — слышалось нытьё, а после Изуку и вовсе отвернулся от деда, грозно и недовольно смотря на бабушку, которая снимала сие действо и возмутилась, что лицо ребёнка теперь было в ферментированных виноградных разводах. За этим было интересно наблюдать, и хоть Катцуки наслаждался просмотром таких неловких маленьких, коротких историй, записанных на один из дисков и склеенных после… Более этого ему нравилось наблюдать за тем, как посмеивается и улыбается брюнет, сидящий рядом с ним на диване и преспокойно попивающий ароматный чай. Он реагировал беззвучно, но при этом Бакуго каждый раз ловил этот момент глазами, упиваясь им, как сладким виноградным соком. Глядя на спокойного взрослого брюнета — было удивительным увидеть, что в детстве он был таким активным и эмоциональным ребёнком. В то же время, сразу навеивалась грусть от того, что эта «излишняя» эмоциональность со временем придушилась взрослением. Но, скорее всего, таким жизнерадостным омега был только на таких домашних роликах. Исходя из того, что блондин уже знал о его семье… Он кладёт голову на отсечение, что в доме того ублюдка — Изуку никогда не мог так реагировать на что-либо. Так ярко? Ведь сейчас отчего-то Мидория больше не может так открыто улыбаться и строить гримасы недовольства. Даже с теми, кому, казалось, он доверят, и с кем близок. Даже с ним. Возможно, он вырос. Конечно, люди меняются. Но учитывая, что именно в нём поменялось, можно предположить, почему именно это — настойчиво потерпело изменений. «— Боже, ну как смелешь что-то, то хоть сквозь землю падай. — оставив камеру на чём-то, Катцуки наконец-то смог увидеть — до этого закадровый голос — довольно старую женщину с седыми, но уходящими в зелёный волосами, и ругающей интонацией, — Ну ребёнку такое говорить, совсем с ума сошёл, Кинбе. — легко ударила она мужа по затылку, услышав «ауч» в ответ и ласково говоря, — Не слушай его, Изуку.» — Последнее видео на этом диске. — промолвил Бакуго, останавливая Изуку от того, чтобы он вставил новый диск и на вопрос «надоело ли ему?», ответил, — Вовсе нет. Просто вспомнилось однажды, что ты мне говорил, что мы бы не «подружились» в юности, а теперь я могу с этим весомо поспорить. — Я не имею желания спорить с тобой по этому поводу. — в глазах читался ясный скепсис насчёт серьёзности того, что блондин вообще произнёс только что, — И это всего-то домашние видео. Конечно, с теми, кого я любил и люблю — я вёл себя иначе, чем с тем, кто был моим ровесником. Себя в юности он помнил хорошо. И его поведение, как и поведение, казалось бы, всех остальных, отличалось почти кардинально от того, каким он был среди родных, а каким — среди одногодок. И если с первыми всё понятно, то со вторыми общий язык ему было находить сложно. Они не понимали, почему он проводит время за «какими-то странными бумажками», не понимали, почему он не может гулять с ними допоздна, и в конце концов, не имели ни малейшего желания общаться с таким аутсайдером и разрывали с ним контакты достаточно тривиально. Просто начиная его игнорировать. Сперва он даже пытался вернуть былое внимание таких «друзей», но после понял, что как не пытайся подкормить гадюк шоколадом — те всё равно будут есть мышей. Поэтому добрую часть его юношества — у него не было друзей. Потом появились знакомые из «Забытой трассы», и то лишь потому, что он смог доказать, что он такой же как они. И Шинсо с Ураракой, и Денки. С этими тремя они познакомились в разные времена жизни, но на «нейтральной территории», а не в школе или университете, к примеру. Например Урараку, встретившуюся ему в первый раз в детстве, он повторно встретил в Торговом центре вместе с Денки, когда покупал канцелярию и, на удивление, те посчитали его трудолюбивость «похвальной чертой характера», а не привычной «странностью». Однако в итоге она всё-таки оказалась его странностью. — Тогда расскажешь мне, каким ты был в юности, мой принц? — выводя из транса, Катцуки даже усмехнулся такой ложбинке задумчивости между аккуратных бровей. — И почему тебе так интересно моё прошлое? — выдыхая в смирении рассказывать эту долгую историю, Изуку обошёл блондина, садясь обратно на диван, чтобы в спокойствии допить остатки чая. Рядом стояла откупоренная, но ни разу не выпитая бутылка вина, ожидающая своего часа, который явно задерживался. Это было необычно, ведь раньше Изуку без колебаний решил бы пить только вино. А не чай с добавлением мёда. — Когда тебе нравится человек, то ты стремишься узнать о нём всё, знаешь? — что ж это звучало резонно, — Да и ты можешь спрашивать меня о чём-угодно, mon prince. Я честно на всё отвечу, каким бы вопрос не был. Я вообще-то уже даже говорил об этом, нет? — а это уже выглядит, как брошенная перчатка вызова. Неужели он думает, что только он один может задавать неудобные вопросы? Брюнету уже давно грела душу мысль о том, чтобы поспрашивать у блондина что-то «эдакое» в отместку за то, что тот любит влезать своим любопытством в те темы, которые, по-хорошему, лучше бы вообще не поднимались вслух. И ухмылка с поднятым взглядом азартного игрока была правильно расценена блондином, как принятие той несуществующей «кинутой в ноги перчатки». Однако Мидория продолжал сидеть на диване напротив мужчины. И пока тот стоял, Мидория спокойно, закидывая нога на ногу, и сёрбая чай нарочито громко, отыгрывал самому себе только придуманную в его голове роль. — Обо всём, значит? Устроить тебе допрос с пристрастием? — уголки губ поднялись, а омега сощурился, словно Чеширский кот. — А могу ли я сразу получить на него ВИП-билет? — прорычал под конец Бакуго, тягуче идя навстречу притягательному и игривому тембру, который тут же ему ответил, ускользая из рук. — Не положено. — ухмыльнулся Изуку, вставая и юрко идя в сторону кухни, пока его перехватывают и, со звоном отставляя пустую чашку, не тянут наверх, подхватывая второй рукой бутыль. Похлопав глазами, он в немом вопросе смотрел на впереди идущую фигуру, тянущую его по ступенями в быстром темпе, но за которым он комфортно поспевал. Им вслед смотрел лишь пёс, который лежал всё это время и мирно смотрел с ними видео, так бесцеремонно оборвавшиеся из-за желаний кое-кого. Опустим факт, что брюнет был не против. Бакуго уже был на втором этаже, заходя в длинный коридор и не отпуская руки, обернулся, блеснув опасными огнями предвкушения. На них Мидория лишь фыркнул, прослеживая за тем, как его руку поднимают вверх и целуют, не разрывая с ним зрительный контакт: — Тогда сегодня я в вашей власти, господин начальник. — и как он не задрожал от такого красивого мужского тембра? Видимо не только у Бакуго в их паре сумасшедших — по-настоящему титановая выдержка. Его провели по коридору, подводя к его же спальне и даже как-то бесцеремонно открывая в неё дверь, пропуская его первого и приглашая войти для «совместного допроса». Сейчас им обоим бы подошли костюмы горячих полицейских с мини-дубинками в руках и наручниками, но здесь такого реквизита точно быть не может, да и такие игры обычно оканчиваются тем, о чём при детях вслух не говорят. Он тихо посмотрел на собственную детскую фотографию, стоявшую в рамке на тумбе, которая после было быстро перевёрнута им снимком вниз: — Неужели тебя интересуют ролевые игры? — Хм… — неопределённо промычал альфа, захаживая в омежью комнату без прямого приглашения, даже, видимо, не нуждаясь в нём. Надо же как быстро у него стираются рамки приличия, — Ты видишь это именно так? Я не против. Но учти, что я ни разу не играл во что-то подобное. — он поставил вино на тумбу возле кровати. «Даже и не думал, что будут. Хотя у нас нет никакого реквизита, так что придётся импровизировать.» — хмыкнул он, останавливаясь на весьма милом обрамлении той комнаты, где они пребывали. Надо же. У брюнета с детства был вкус в интерьере. Видимо, ему было суждено стать архитектором-строителем, ведь даже в этой небольшой квадратной комнатушке с довольно старым и неустойчивым столом, маленькой кроватью и различными плакатами с изображениями гонок и машин — было что-то необъяснимо приятное. Едва ли альфа знал всё это, ему даже никогда не нравились гонки, но когда он стоял тут, то без проблем мог представить, как подросток в виде омеги развешивал эти плакаты на канцелярские гвоздики и скотч. Последний со временем даже успел пожелтеть. — За всё время? Скучная у тебя была, однако, жизнь. — он говорил так, будто сам часто играл в такие игрища, хотя на самом деле на пальцах одной руки можно пересчитать, сколько раз он занимался чем-то подобным, — Хотя не скажу, что легко найти человека, который так просто на это согласится. Даже на что-то безобидное. Мимолётно он услышал, как мужчина подошёл ближе к нему, легко прикасаясь к спине и проводя от затылка по ложбинке хребта до «ямок Венеры», которые были скрытыми толстым слоем халата. Изуку напрягся, однако спокойно вздохнул, решая пройти вперёд, дабы устроиться на краю своей же кровати и не стоять всё время, нервно содрогаясь от малейшего прикосновения руки. Что с ним вообще происходит? Не слишком ли открыто он начал реагировать на всё? Это из-за того поцелуя? Или правильнее будет сказать… Поцелуев? — Так мы нашли друг друга? — тонкое запястье перехватили, притягивая брюнета к себе и целуя тыльную часть ладони, — Я отдаю тебе право на первый вопрос, мой принц. — Как великодушно. — усмешка заиграла на губах, а рука была юрко вытянута из хвата, поправляя тёмно-синий воротник мужчины, — Что ж начнём с чего-то простого? Хм… — глаза гуляли по приоткрытым ключицам и загорелой шее, — Сколько у тебя было партнёров до меня? «Оу? Какой неожиданный вопрос. Но тут нужно уточнять, мой принц.» — Катцуки с наслаждением наблюдал, как чужие пальцы блуждают у его кожи, пусть и не прикасались к ней, нарочито останавливаясь на ткани его длинного атласного халата. Между тем, этот халат прекрасно сочетается с пыльным жёлтым оттенком такого же на теле Мидории. Мужчина никогда не был силён в цветах, но без сомнения эти — были сочетаемы между собой, словно солнце и луна. Тот, стоя в двадцати сантиметрах от него, кажется, и не планировал делать ничего больше этих невинных прикосновений, молча встав напротив и наклонив голову набок, ожидая ответа. — Хм… Каких именно партнёров ты имеешь в виду? — протянул Бакуго, наблюдая вопросительную бровь, — С теми, с кем я встречался или с теми, с кем я занимался сексом? «Ах, ну да.» — Изуку почти закатил глаза, складывая руки на груди и пряча запястья в расклешённых рукавах. — …Разве эти оба пункта не взаимосвязаны? — «Не всегда» ответили ему, пожимая плечами, в то время как Мидория ощетинился ещё пуще, — Что ж, тогда… М… — омега задумался, проводя рукой по кончикам пшеничных волос, — С кем ты встречался…? Бакуго застыл, не желая спугнуть чужое тепло руки и затаил дыхание, сдерживаясь, чтобы не прислониться к этим наивным пальцам, что щекотали его шею ногтями. Чтобы не потерять мимолётные прикосновения. Однако пелена задумчивости на чужом лице и некий скепсис, блестящий в тёмных глазах — заставляли незамедлительно ответить. И ответить честно. Было ясно, что этот ответ был важен. Ранее они никогда не говорили на эту тему и вот время пришло само по себе. Наклонив голову, Бакуго понимающе хмыкнул, выдыхая и поправляя чужие волосы, сражаясь в безмолвной борьбе с изумрудными клинками, что вонзались в его сердце и которым он безбожно сдавался без единого боя. — Что ж, серьёзных отношений у меня было четыре. — пересчитав в голове, вымолвил Бакуго, внутренне радуясь тому, что ему не пришлось позориться, называя число своих половых партнёров. Он бы не выдержал, — Всякие интрижки я в расчёт не беру. Они заканчивались, даже не начинаясь. — закатив глаза, мужчина с ожиданием уставился на Мидорию, — А у тебя? Чуть расслабившись и удовлетворившись ответом, омега призадумался, вспоминая свой «длинный путь» и отводя глаза, рассказал: — Если брать во внимание всё время… То два раза? Я думаю, да. — И во всех этих двух разах ты спал с ними? — Катцуки мелким шагом сократил расстояние между ними, упираясь грудью в скрещённые руки возлюбленного, которые тут же вздрогнули. Стоит отдать должное, он действительно выглядел, как строгий вершитель правосудия. Но тогда Бакуго — дрянной преступник? — Ха…? Нет. — резко ответили ему, тут же дополняя, — Точнее с Кэшом я спать не мог в любом случае, мы ведь были подростками. — было противно вспоминать того человека, однако с усмешкой Изуку продолжал, сжав между пальцев атласную ткань, — Хотя он предлагал, но в гробу я видал такие предложения. Мне даже шестнадцати тогда не было. — было тошно вспоминать те дни, ведь когда-то он любил его. Или он ему просто нравился? Сейчас об этом уже сложно и бессмысленно судить, спустя столько-то лет. Он был рад уже тому факту, что в тот день не согласился на этот абсурд и спокойно отказал, хоть потом на него и вылился ушат желчи и насмешек. Но он бы вылился в любом случае, независимо от его выбора. И он выбрал меньшее из зол. К тому же после, оказалось, что это было мудрым и дальновидным решением. Хотя в конце концов, его первый раз был отдан всё равно не тому человеку. Но хотя бы условно добровольно. «Предлагал переспать? Серьёзно, что ли, блять? Когда ему не было шестнадцати? Он мудозвон ещё хуже, блять, чем я себе представлял. Где только тебя земля сводит с такими уродами?» — не отрываясь он смотрел в бездонные глаза, что не отмирали и даже не моргали, будто брюнет сейчас был не с ним. Он снова провалился в воспоминания? Или в свои мысли? Казалось, что он думает всегда, даже когда спит. Даже вообразить сложно, как утомительно постоянно думать о чём-то. И при этом молчать. Он думает сейчас об этом ничтожестве? Или о ком-то ещё? Например, своём друге, который смахивает на панду? Как его там? Шинсо? Чёрт возьми, он не позволит ему думать о другом мужчине, когда они наедине. Даже просто думать о таком. — Тот мудак, которого я в землю впечатал? Надо было впечатать ещё раз. — процедил мужчина, отворачиваясь от чужого лица, но Мидория всё равно видел, что тот был раздражён. Как плясали желваки на загорелом лице. Они оба грешили в излишних эмоциях к прошлому друг друга. — Брось. В конце концов, он в прошлом. И он многому меня научил. — Изуку пожал плечами, горько тупя взгляд. — Сложно было бы представить, что бы было, если бы ты завёл такие отношения с этим конченным ублюдком. — Катцуки вернул свой взгляд на стоявшего парня, что, всколыхнув волосами, ухмыльнулся и пальцем постучал по своему виску: — Ну я же всё-таки «умный». И Бакуго замер, шумно сглотнув. «…Блять, я хочу его.» — Бакуго медленно подступился ближе, на что Изуку промолчал, продолжая стоять на месте, а после сделал ещё один шаг, уже вынуждая брюнета чуть отступить. Изуку нахмурился на такое «наступление», продолжая раз за разом отступать назад, смотря назад под ноги, дабы ненароком не упасть. Его бы поймали. Конечно, поймали бы, но всё-таки рисковать не хочется. Ноги сами привели их к его же кровати, и он без труда чувствовал, как икры упёрлись в бок матраса, а мужчина над ним возвышался неприступно, даже без слов говоря, что сбежать у него не выйдет. Но словами? Словами он ничего не скажет. Он сделает всё без лишних предисловий и эту привычку он взял у него самого. — Если ты не забыл, то вроде как я играю роль «сурового полицейского». — тыкнув ладонями в чужую грудь, Мидория попытался аккуратно отодвинуть блондина, пока они оба не упали, но тот даже не шелохнулся. «Раз такая пьянка, то может первым его на кровать повалить? А потом сбежать. Он, глядишь, и сообразить-то не успеет.» — с забавой наблюдая за изменениями на бледном фарфоре, Бакуго даже не сомневался, что Изуку придумывает коварный план по поводу ликвидации его как нерушимого объекта. Но сегодня ему не позволят делать, что ему хочется. Ну может чуть-чуть. Но абсолютно незначительно. — С Шинсо вы давно знакомы? — почему он задавал такой вопрос, если знал на него ответ? И что тогда он хотел услышать? — М-м… Да? — не понимая такого внезапного интереса, Изуку правдиво ответил, всё так же стоя на месте и чувствуя, что ещё немного и его ноги подогнуться, — Наверное лет десять как. Это было случайностью, как и со всеми моими нынешними друзьями. — отмахнулся он, ощущая, как тёплое касание, на которое он задержал дыхание, спускается по его очертаниям вниз, — Да и познакомились мы весьма странно. — Странно? — как это «странно»? — Он однажды подошёл ко мне, когда я перебинтовывал себе руку и спросил нужна ли мне помощь. Конечно, я ответил нет. — ойкнув от неожиданной «помощи», ибо его ногу подогнули, дабы тот всё-таки сел на кровать, он рассеяно закончил, с недоумением смотря на Катцуки, — Но он спрашивал до тех пор, пока я не согласился. — Перебинтовывал руку…? — продолжал слушать блондин, видя, как омега ещё пуще закрылся в халате, держа воротник молочным кулачком. — Отец очень любил кидаться различными предметами раньше. А ещё хватать за руки. — неопределённо вымолвил брюнет, настороженно смотря на руку, что зарывалась пальцами в густоту его волос. Безошибочно он мог сказать, что Катцуки задумал что-то безумное сегодня. И при учёте, что он не знает границ его «безумия», это заставляло нервничать. Его вынудили подвинуться к центру кровати, после чего и сам мужчина сел на мягкий матрас, развязывая узел на своём халате в одно мгновение, оголяя чёрную футболку, и обманчиво-облегчённо расслабляясь: — Неужели твоя мама никогда не защищала тебя от него? — Изуку закусил губу, отводя взор. Такого вопроса он не ждал. Этот вопрос отчасти и не к нему вовсе. А к его матери, которая должна была его защищать, лелеять и любить несмотря ни на что, но судьба распорядилась иначе. И если быть откровенным, то в её компании он часто чувствовал себя чужим. Мебелью, стоявшей в тени. На фоне которой она — сияла бы в разы ярче и презентабельнее. Увядшим цветком, у которого отрезали бутон. Кем угодно, но не сыном, ради которого будут готовы пойти хоть на какую-то жертву. Скорее жертву бы сделали из него. А он бы даже не сопротивлялся. — …О чём ты? Я защищал свою маму. Ты бы на моём месте, я уверен, сделал бы то же самое. Все дети бы так поступили. — Бакуго видел, что Мидории тяжело об этом говорить, потому что тот «не глуп» и прекрасно видит, что им просто удачно пользуются, просто не может понять причину, почему ничего не дают в ответ, — Всё нормально. Это было добровольным решением. — и даже этот кивок головы с тоскливым лицом не сможет его обмануть. Нет. Не все бы дети защитили даже такого близкого человека, как мать. Потому что противостоять взрослым, когда ты беззащитное дитя — всегда страшно. Потому что, чтобы это сделать — нужно мужество и отвага. И потому что выбор, у которого нет других вариантов — это не выбор вовсе. Это безысходность. Это тупик с огромными стенами, у которых маленький Изуку пытался вырастить виноградную лозу, чтобы по ней вылезти наружу. Но та — постоянно засыхала. И он падал, вновь и вновь сажая семена, надеясь, что хотя бы одно прорастёт и вытащит его оттуда. В итоге, начиная от отчаяния просто бить стену. — Когда нет выбора, кроме того, который ты выбрал, то это не «добровольно». Это вынужденное решение, без которого ты бы не смог быть там, где ты есть сейчас. — взяв в руки чужое лицо, Бакуго приблизился достаточно близко, чтобы почувствовать жгучее дыхание и поймать его своими губами, на выдохе говоря тихое, — Изуку… Омега крупно вздрогнул, распахнув глаза, и после непродолжительного поцелуя ошарашенно переспросил, уже очень давно не слыша, как кто-то зовёт его его именем, кроме его семьи и Шинсо. Хотя последний тоже перестал называть его так, величая теперь «Мидорией» или просто переходя на «ты». С чем это связано Изуку понять даже не пытался. У него нет на это времени. Странно было вот так услышать собственное имя. Будто оно — что-то чужеродное. — …Как ты меня назвал…? — оказалось, он начал забывать, что этот набор букв то немногое, что дала ему мама при рождении. Но… Возможно, ему послышалось это полуинтимное «Изуку», которое вызвало мурашки по всему телу и бросило тело в жар? Хотя проницающий взгляд Сахарского солнца говорил ему, что нет.