Итачи ничего от нее не добился. Она не говорила ни «да», ни «нет», ничего про себя не рассказывая, ни разу ни словом не обмолвившись об Орочимару, к которому, очевидно, имела самое прямое отношение. Женщина из деревни, которая под действием гендзюцу приходила ее лечить, рассказала, что никаких меток или татуировок на теле девушки она не обнаружила — это подтверждало догадку Учихи и одновременно с этим опровергало единственный возможный альтернативный вариант того, кем Аминами могла быть.
Раз нет меток, значит, она не ученица, какой была Анко, и не предполагаемый сосуд, как Саске или некогда существовавшая пятерка Звука.
Родственников у Орочимару тоже не было. Ни сестер, ни братьев, ни кого-либо еще. Дети, которых он, подобно Ямато, вывел «из пробирки», его собственные гены и способности не наследовали. Он занимался этими исследованиями во имя науки, по факту — теша собственное безумное эго, но точно не ради продолжения рода.
Значит, вариант оставался один.
Эта невесть откуда появившаяся девчонка из Богом забытой страны Волка — родная и, по всей видимости, единственная дочь змеиного санина из Конохи. Дочь того, у кого вот уже больше четырех лет живет и «обучается» его младший брат.
Стечение обстоятельств на грани абсурда.
— Куда ты направляешься? — спросил он ее в тот вечер.
— Это не имеет значения, — был ее ответ. Немного подумав, она добавила, — Куда-то подальше от Акацуки.
В ее желто-зеленых глазах неприкрытой дерзостью заискрилось яркое пламя.
Что-то в ней было. Не физическая сила, не каких-то непостижимых размеров чакра. Что-то другое. Но не менее важное.
Чутье подсказывало Итачи, что их встреча была не так уж и случайна. Что последствия у злополучной битвы неподалеку от деревни Травы будут такие, что аукнутся не только ему самому, но и многим-многим другим.
Но — кому именно — пока что оставалось загадкой.
Он готов был поклясться, что Аминами держит путь в Коноху. Быть может, хочет найти там своего отца, быть может, хочет что-то для него выведать. В последнее верилось с трудом. В напускной самоуверенности девчонки было что-то детское, ранимое, очень глубоко в ней засевшее и беспрестанно терзавшее. Вторая мысль, в правдивости которой Итачи был почти что полностью уверен — с Орочимару она ни разу в жизни не встречалась. И даже если она сейчас этого хочет, посещение или, тем более, жизнь в Конохе, могут крайне негативно сказаться на этом ее желании.
Впрочем, это были лишь догадки.
Но ведь его неспроста называли гением.
Когда она проснулась, Кисаме уже вернулся, а Итачи был на ногах. Сама она уснула рано, во время очередной затянувшейся паузы, к которым Учиха, по всей видимости, имел некоторого рода предрасположенность. Спал ли он, который сейчас час, и что ее ждет дальше — эти вопросы крутились в голове Аминами с момента ее пробуждения и до прихода Хидэко-сан, которую трое ниндзя встретили в ставшей уже почти что привычной им гробовой тишине.
— Вы останетесь с ней до нашего возвращения, — мельком посмотрев на женщину, Итачи затушил костер и кивнул на корзинку, стоявшую на полу, — Там еда и вода. Можете покормить девушку и поесть сами.
Женщина ничего не ответила. Подошла к Аминами, села на колени и аккуратно дотронулась до ее покалеченной ноги:
— Еще день-два и она сможет встать. У нее повышенная регенерация, она отлично лечит себя сама, — взгляд стеклянных глаз скользнул по телу и лицу девушки, — Завтра я сниму швы. Шрамов не останется.
— Сколько ты собираешься с ней возиться? — мечник Тумана заговорил впервые за утро, — Мы и так спасли ей жизнь, восстановиться она вполне могла бы сама, гены сделают за нее всю работу. Так ради чего это все?
Итачи оставил его без ответа.
Подошел к Хидэко-сан, дотронулся до ее плеча. Женщина послушно подняла голову, встретившись взглядом с глазами Учихи. Он не произнес ни слова, но Аминами была уверена, что в тот момент что-то он ей все-таки
говорил. Целительница спустя несколько секунд их молчания лишь коротко кивнула, и тут же поспешила вернуться к работе, больше не обращая ни на кого внимания и ни на что не отвлекаясь.
— Идем, — Кисаме направился в сторону выхода. Он не заметил, как его напарник задержался, остановившись не больше, чем на секунду. Не заметил и то, как тот болезненно поморщился, почти сразу же продолжив идти, не смотря на заслезившиеся от яркого света глаза.
— Хотите есть или пить? — спустя какое-то время обратилась к девушке Хидэко-сан.
— Нет, спасибо.
— Хотите, я расскажу вам что-нибудь про Коноху?
Аминами усмехнулась.
Так вот, что ты ей говорил.
— Можете рассказать про кланы?
— Вас интересует что-то конкретное?
— Клан Учиха.
Ее повествование напоминало скорее зачитывание учебника по истории. Хронология событий, общеизвестные факты, и ни грамма собственного мнения. Оценочные суждения или эмоциональная окраска отсутствовали в речи женщины полностью. Даже о Падении клана Учиха, той самой резне, которую устроил Итачи, вырезав весь свой клан за ночь, оставив в живых одного лишь младшего брата, Хидэко рассказывала бесстрастно, словно в описываемых ею событиях не было ни грамма трагизма или загадочности. Сама Аминами об этих событиях знала и так — отправляясь в Коноху, она долго изучала историю деревни, а без упоминания о трагедии клана Учиха не обходился ни один мало-мальски уважающий себя документ.
Эта история заинтересовала ее сразу же. Слишком много частей головоломки не складывалось, намеренно умалчивалось или не было известно даже высокопоставленным чинам Конохи. Аминами слабо верила в историю про Итачи-монстра, который вдруг в одночасье решил убить всех членов своего клана. Что-то с этой версией было не так. Если он монстр, то почему пощадил брата? А если у него были другие мотивы, то какие? Его переманили на свою сторону Акацуки? Чем они его подкупили? Почему позволили оставить в живых Саске? Или зачем приказали Итачи так с ним поступить?
Слишком много вопросов и слишком мало ответов.
И это не говоря о том, сколько догадок роилось в голове девушки относительно того, зачем ему теперь понадобилась она, и почему его так сильно интересует ее возможное родство с Орочимару. Или же Орочимару сам по себе? Она не знала. Хидэко-сан тоже. Ее познания об Учихах заканчивалось на том, что Итачи после той трагической ночи вскоре примкнул к Акацуки, а Саске четыре года назад ни с того ни с сего ушел из Конохи и с тех пор как сквозь землю провалился. Куда он ушел? Почему? Что происходит между братьями сейчас — она не знала. Или знала, но делиться не собиралась.
А про Орочимару не стала говорить и вовсе.
Так или иначе, за рассказами женщины они провели весь день, два раза прервавшись на еду, и еще раз — когда Аминами задремала, убаюканная обволакивающей все ее тело чакрой целительницы. К вечеру, когда последние лучи закатного солнца перестали освещать пещеру, Хидэко-сан разожгла костер, а Аминами с ее помощью даже смогла встать на ноги, но ходить ей все еще было больно, поэтому она сидела, оперевшись спиной о стену и поджав под себя здоровую ногу, слушая рассказ о Девятихвостом и мальчике, в которого демон в последствии был запечатан.
На шум со стороны леса женщина не обратила никакого внимания.
— Глупый выскочка! Что мы скажем…
— Заткнись.
Итачи вошел в пещеру, держась за стену и рукавом плаща вытирая губы.
— Хидэко-сан, уходите.
Она повиновалась молча. Аминами села ровнее.
— Можно было обойтись и без этого, к чему… — Кисаме появился за спиной напарника, но замолчал, так и не договорив, заметив, как Учиха сгибается пополам и медленно сползает по стене на землю, — Эй, Итачи! Что это с тобой?
Тот попытался было ответить, но, едва сделав вдох, зашелся надрывным кашлем. Рука мечника не коснулась угловатого плеча — увидев брызнувшую на пол кровь, он так и не решился ничего предпринять и мог лишь стоять, шокировано наблюдая за происходящим.
А Итачи, тем временем, становилось все хуже.
Послышался тихий стон.
Женский.
— Ты? — Кисаме резко повернулся, обнаружив, что девчонка стоит прямо рядом с ним, — Но ты же…
Он снова не договорил. Бледное лицо Аминами было напряжено, на лбу он заметил капли пота. Она дрожала, шатаясь, изо всех сил стараясь переносить вес на здоровую ногу, но это едва ли помогало.
Ей было больно. Чертовски больно.
Она опустилась на землю рядом с Учихой, и Кисаме заметил, что неосторожное движение сломанной ногой заставило ее содрогнуться. Из желто-зеленых глаз брызнули слезы. Руки у нее нещадно дрожали. Дыхание было судорожным.
Несмотря на все это, она сумела сконцентрироваться на чакре, и уже спустя несколько секунд ее ладони засветились мягким зеленым светом.
— Итачи, — слабый шепот и тонкие пальцы убирают с его лица спутанные черные пряди. Ее ладонь ложится ему на лоб, вторая рука мягко придерживает за локоть, не давая вляпаться в лужи собственной отхаркнутой крови, — Тише, тише.
Кашель постепенно отпускал его. Со свистом втягивая воздух в легкие, он начинал дышать все спокойнее, чувствуя, как в его умирающий организм проникает спасительная, исцеляющая чакра ниндзя-медика.
Резко повернув голову, он посмотрел в зеленые глаза девчонки, и внутри Аминами в тот самый момент что-то с грохотом оборвалось.
Огромные миндалевидные глаза были карими. Почти черными. Влажные от слез ресницы отбрасывали длинные тени на высокие нездорово-острые скулы.
Так вот ты какой без своего шарингана.
— А ты у нас, значит, медик? — его хриплый голос долетает до нее как будто бы сквозь вату. Она едва не теряет сознание от боли в потревоженном суставе, но каким-то образом находит в себе силы слабо улыбнуться.
Коротко кивнуть.
Тыльной стороной ладони стереть с его губ его же собственную кровь.
Карие глаза смотрят на нее не моргая, и она видит в них бесконечную усталость и невыносимую боль, сквозь разбитую маску сейчас, в момент его физической слабости, отчаянно пробивающуюся наружу.
Нет, он не монстр, они ошибаются.
— Кисаме, — Учиха ловит ее трясущиеся руки, видит, как затуманивается ее взгляд, — Отнеси ее, ей нельзя ходить.
Последнее, что она помнит, это наклоняющийся к ней Хошигаки и отдаляющиеся во тьму глаза Учихи.
Глаза, в которых отражалась вся боль мира, давно и бесповоротно растоптавшего его
чертову жизнь.
***
В ту ночь слова были лишними.
Когда Аминами пришла в себя, Кисаме спал, а Итачи сидел возле нее, уронив голову на скрещенные на коленях руки.
Не вставая, она кончиками пальцев коснулась его спины, и что-то тихо прошептала, едва заметно шевельнув пересохшими губами. Вокруг ее ладони снова возникло зеленоватое свечение ниндзюцу. Более тусклое, на сей раз — едва различимое, но от этого не менее действенное. Учиха вздрогнул, но ничего не сказал. Никак не отреагировал, не пошевелился, не посмотрел на нее.
У него не было на это сил.
А утром, когда девушка, проснувшись совершенно вымотанной и ни разу не отдохнувшей, сумела-таки открыть глаза, не было ни его самого, ни его напарника. Только Хидэко-сан стояла возле потухшего костра, склонившись над корзинкой, которую, по всей видимости, принесла с собой из деревни.
Она заставила Аминами выпить воды и позавтракать. После этого как ни в чем не бывало продолжила заниматься ее лечением. На этот раз — не рассказывая никаких историй.
Ничего не выражавший взгляд женщины скользнул по ней, на несколько секунд задержавшись на лице, но никакого комментария не последовало. Отыскав в карманах своего кимоно нужные ей инструменты, целительница в несколько движений избавила Аминами от швов, и возле аккуратной брови, не так давно рассеченной разбойничьим кунаем, осталась лишь едва заметная белесая полоса. Следы от синяков и царапин исчезли, не оставив на бледной коже даже такого незначительного следа.
На мгновение Аминами показалось, что Хидэко ее все-таки разглядывает.
Что-либо спрашивать она не решилась. Хочет — пусть смотрит. Ей не жалко.
Ничего необычного в своей внешности девушка, впрочем, не находила. Самое типичное лицо: темные брови, светло-зеленые глаза, прямой нос, правильной формы губы. Узкий подбородок, небольшая челюсть, из примечательного — две одинаковые родинки на левой скуле, одна рядом с другой, такие же были и у ее матери. Волосы тоже достались Аминами от нее — густые, темно-каштановые, они порой отливали бордовым, а на свету пылали ярко-красным, оттенком, теперь вызывающим в ее мозгу ассоциацию с шаринганом.
Она была среднего роста, худая, но как и все шиноби — атлетичная. Налобную повязку носила, свободно повязав ее на шею. В одежде предпочитала темные цвета. Когда она осталась с Хидэко-сан впервые, та предупредила, что ее рубашку с коротким рукавом и укороченную жилетку она выстирала, но уже скоро вернет все вещи девушке. Чистая одежда, как оказалось позже, как раз и была в принесенной женщиной корзинке. Черные бриджи Аминами она зашила, не снимая их с тела девушки, и даже успела наспех застирать, но несколько темных пятен въевшейся и теперь уже непонятно кому принадлежавшей крови вывести так и не удалось. Высокие сандали, самую привычную обувь для ниндзя, Хидэко-сан не трогала.
Как не трогала и ножны, и бинты, которыми девушка обвязывала запястья и голени.
Хотя последние тоже не помешало бы заменить или застирать.
Итачи пришел на закате. Кивком головы отпустил целительницу и подошел к Аминами. Глаза его больше не были карими. Сам он больше не был похож на того, кто меньше суток назад на ее глазах рассыпался на тысячу осколков.
— Ты расскажешь мне все. Сейчас.
— Нет.
Угольного цвета бровь дернулась, изогнувшись в немом изумлении.
— Ты действительно считаешь, что мне нужно твое согласие?
— Я считаю, что все это вообще не то, что тебе
действительно нужно.
Учиха повел плечом. В алых глазах сверкнула заинтересованность.
Аминами не сразу решилась на вопрос.
Но когда задала его, то поняла, что угодила в точку.
— Ты все еще любишь своего младшего брата, Итачи?
ты ведь все еще отчаянно его любишь?
